Лицо Хенли сморщилось, он отпустил мое горло и отступил на шаг назад, прикрываясь от ослепительного света. Я сполз на колени и попытался сглотнуть — болезненная процедура. Хенли направился было к двери, но вдруг повернул к столику.
— Сдавайтесь! — заорал я. — Вы окружены!
Но горло мое так сильно пострадало в его железных пальцах, что вместо крика вырвался едва слышный хрип.
Он схватил мой пистолет. Мне хотелось крикнуть, что убийство его не спасет, но это было бы попыткой остановить лбом разогнавшийся бульдозер.
Хенли обернулся. Я бросился вправо, подавив стон, — в спину мне будто вонзили кинжал. Он дважды нажал на спусковой крючок. Нужно быть поистине отменным стрелком, чтобы с шести метров промазать по мечущейся в поисках укрытия жертве. Пули вонзились в стену как раз в том месте, где должна была находиться моя голова, если бы я стоял на ногах. Я стремительно прокатился по полу и скрылся под кроватью.
Покрывало свисало почти до самого пола.
Хенли вынужден будет сильно пригнуться, чтобы определить мое точное положение. Я надеялся, что он приблизится к кровати.
Если он подойдет достаточно близко, чтобы сорвать покрывало, я сумею зацепить его за щиколотку. Решив стрелять наугад, он может промахнуться и понапрасну израсходовать оставшиеся четыре пули. Нет, он будет стрелять наверняка.
Шаги удалились, открылась дверца стенного шкафа, шаги вновь приблизились.
Под покрывало скользнула швабра — передо мной будто начал медленно подниматься театральный занавес. Я увидел его ноги. Он стоял в полутора метрах от кровати. Слишком далеко.
Хенли отступил в сторону и заглянул под покрывало. Он сразу увидел меня. Я лежал на животе, вытянув руки, готовый зацепить его за ногу. Лицо его осветила улыбка. Он опустился на колени и навел на меня пистолет.
Какой позор быть расстрелянным из собственного пистолета! Я уже видел броские газетные заголовки и Хенрехена, с гадкой улыбкой читающего: «Детектив застрелен из собственного пистолета».
Лежа на животе, я напряг мышцы, чтобы отчаянно броситься на дуло пистолета, но на лице Хенли вдруг отразилось изумление.
Когда он понял, что случилось, удивление сменилось яростью, но было слишком поздно.
— Ох! — выдохнул он и рухнул.
Девять сантиметров лезвия были погружены в его затылок. Лайонс всадила скальпель по самую рукоятку и в самое подходящее место — с точки зрения анатомии, конечно.