Ваня в одиночестве возился в песке, еще не подозревая, что после стольких лет мытарств наконец-то официально обрел мать. Ему было известно лишь одно — две злые тетки едут, чтобы забрать его у мамы и отдать другой маме. И Ване надо их прогнать, забросав своими игрушками.
Уже смеркалось, когда к дому подъехала машина. Ваня видел, как из нее вышли две женщины, показавшиеся ему знакомыми. Так и есть! Они подошли поближе, и Ваня сразу узнал Марию с ее кудряшками. Второй была Ирина — она несколько раз навещала его у Лены. Ну, значит, это не они, обрадовался Ваня. Они никак не могли быть теми злыми тетками, про которых говорила Лена?
Женщины присели рядом с ним на корточки и начали расспрашивать, куда едут его машинки. Ваня охотно пустился в рассказ о горном ралли, но вдруг осекся. А вдруг это все-таки они? Ему стало совестно — он не сделал того, о чем его просила Лена. И еще он испугался: вдруг Лена сейчас выйдет и застанет его за дружеской беседой с приехавшими женщинами.
— Вот тебе еще одна, — сказала Ирина и достала из сумки новенькую сверкающую машинку. Она была такая красивая, что Ваня поставил ее впереди остальных. Очевидно, что ей предстояло стать победительницей.
Ваня тут же устыдился того, что взял игрушку. Ведь Лена велела бросить машинки в лицо женщинам. Но было слишком поздно.
— Дайте маме большой чемодан с подарками, — выпалил Ваня. — Тогда она не будет сердиться.
Женщины сделали вид, что не расслышали его слов. И спросили, где Лена. Впрочем, та уже сама шла к ним.
Наверху, в квартире, Лена, не говоря ни слова, заварила чай. Потом она и гостьи молча пили этот чай, а Ваня играл с машинками в гостиной. Первой молчание нарушила Мария.
— Вы ведь сами понимаете: для Вани это единственный шанс, — тихим, но твердым голосом сказала она. — В России у него нет будущего. Вы же работали в интернате, вы сами все знаете. Таких детей, как Ваня, держат в кроватях, а в Америке он получит образование.
— Вы считаете, я мало для него сделала? Тогда посмотрите, как он изменился! Разве он похож на ребенка из детского дома? В нашей семье он стал своим. Я лечу ему ноги, каждый день даю витамины. И здесь я не на отдыхе!
— Мы очень благодарны вам за все, что вы для него сделали. Вы взяли его, когда мы уже почти отчаялись…
— Вот именно! Другую такую дуру вы бы вряд ли нашли! Никто на свете не согласился бы с ним возиться!
— И все-таки, Лена, такой возможности у Вани наверняка больше не будет. Вы не хуже нас знаете, что в России не существует школ для таких детей.
— Я все понимаю! А меня кто-нибудь хочет понять? — почти выкрикнула Лена и отодвинула стул. — Мы его любим, и он нас любит. Ребенок должен жить там, где его родные. — Лена судорожно вздохнула: — Вы отнимаете у меня сына!
Лена вбежала в гостиную, схватила сигареты и метнулась к двери. Выходя, она с силой хлопнула ею. Ваня заметил, какое у нее огорченное лицо.
Мальчик довольно долго смотрел на сверкающую машинку, которую ему подарила Ирина, а потом бросил ее на пол. Лидером она не будет. Он подумал и изо всех сил стукнул по ней другой машинкой. К нему подошла Ирина и встала рядом на колени. Но он видел ее смутно, как сквозь сон.
— Ванечка, что случилось с машинкой? Кажется, она попала в аварию.
— Это полицейская машина. Она приехала всех нас арестовать и увезти отсюда.
— Но за что же? Ведь никто не сделал ничего плохого. И никого не будут арестовывать. А мы с тобой завтра поедем в Москву. Там кое-кто очень тебя ждет.
Ваня продолжал ломать игрушки. Новая машинка, с силой пущенная по комнате, врезалась в ножку стола, перевернулась и по инерции прокатилась еще немного. Ваня поднял ее и швырнул об пол. Потом точно так же начал кидать и крушить остальные машинки. Вскоре перед ним высилась только куча обломков.
Вечером, когда женщины ушли, Лена напустилась на Ваню:
— Почему ты не сделал, как я сказала? Почему не прогнал их? Только зря разломал все игрушки! — Лена наклонилась над Ваней с искаженным от гнева лицом. — Я думала, ты меня любишь! А ты просто гадкий мальчишка! Ты меня подвел!
У Вани скрутило живот. Он не хотел слушать таких жестоких и несправедливых слов. Обида за все последние дни, когда она почти не разговаривала с ним и только указывала, что делать, выплеснулась наружу:
— Я тебя не люблю! А завтра уеду в Москву!
Ваня тотчас же пожалел об этих словах. Лена молча вышла из комнаты. Вернулась через час — с чемоданом. Не проронив ни звука, сложила в него Ванины вещи, не забыв и бесценные машинки. Потом, все так же молча, уложила Ваню в постель и выключила свет. Эта сцена жива в Ваниной памяти и сегодня.
На следующий день Лена пришла будить его, едва начало светать. Она по-прежнему с ним не разговаривала. Ваня набрал полную грудь воздуха:
— Ты же знаешь, что я тебя люблю. Прости за то, что я вчера сказал. Я буду скучать по тебе, мама.
Ваня ждал, что она в ответ обнимет его, но Лена оставалась холодной и неприступной как скала. Он впихивал в себя последние ложки овсянки, когда раздался звонок в дверь. Лена подхватила Ванин чемодан, сунула под мышку его пальто и потащила мальчика к стоявшей внизу машине. Усадила его на заднее сиденье и захлопнула дверцу. Даже не попрощалась.
Даже через десять лет, вспоминая это драматичное расставание, Ваня не мог сдержать дрожи:
— Я очень хотел помириться с Леной. Мне было горько думать, что рана, нанесенная нашим расставанием, так и останется зиять. Но она меня не простила.
Лена тоже не забыла того дня. И она, несмотря на прошедшие годы, тоже не может говорить о нем спокойно — от волнения у нее сдавливает горло. В версии Лены ее разлука с Ваней выглядит немного иначе. Ночью она много раз подходила к его кровати, беспокоясь, что он не спит. “Наверное, Ваня был слишком мал, чтобы понять, как больно мне с ним расставаться. Я действительно словно утратила дар речи — видимо, под влиянием шока. Не думала я, что настанет день, когда он меня покинет. И если я молчала, то не от бесчувствия, а от страшной боли. Но он истолковал мое молчание как обиду на него. Думаю, нам обоим в тот день было плохо”.
В аэропорту Ваня отвлекся от мрачных мыслей. Вид самолетов совершенно его заворожил, а уж когда они направились к самому большому самолету, летевшему в Москву, его восторгам не было предела. Но уже в самолете он снова погрустнел — скучал по оставленной им семье — единственной, которую знал в своей жизни.
Весь полет он терзал плюшевого мишку, подаренного Ириной, — дергал за уши, выворачивал ему лапы, бил о свое колено. Несчастный мишка — ему выпала роль своего рода громоотвода. Ваня вымещал на нем все свои страхи перед неведомым будущим и все жгучие обиды за прошлое.
Самолет пошел на посадку, а Ваня к этому времени словно выдохся, утратив всякий интерес к окружающему. Мария на руках снесла его по трапу на землю. Он был так измучен, что не заметил женщину, которая улыбалась ему и махала рукой.
— Малыш, я твоя мама, — произнесла она по-русски с сильным американским акцентом.
В первый раз в жизни Ваня не нашелся с ответом.
В машине Ваню усадили на заднее сиденье между Полой и Ириной. Вел автомобиль представитель церкви, а Мария сидела впереди, рядом с ним. Ваня понемногу приходил в себя. Во всяком случае, он завел с водителем “мужской разговор” о машине. Выяснил, какой она марки и кому принадлежит, и тут же, без перехода, повернулся к Поле: “Ты будешь меня бить?” Это были его первые слова, обращенные к матери. Пола не поняла вопроса. Мария перевела его ей, и на лице Полы появилось озадаченное выражение. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы увериться, что она не ослышалась.
— О нет, никогда! — изумленно ответила она.
Ваня прислонился к ней, и они обнялись.
Несмотря на языковый барьер, Ваня уловил смысл ее слов. “Я видела это своими глазами, — вспоминает Ирина. — Он принял Полу и доверился ей. Это было так трогательно, что мне захотелось заплакать”.
Ване не терпелось оказаться в каком-нибудь тихом месте, где он мог бы получше познакомиться со своей новой мамой. Но вместо этого представитель церкви повез их в храм Михаила Архангела, на торжественный обед с участием нескольких епископов. Зачем Поле и Ване посещать это мероприятие, он не объяснил.
Однако церковь Михаила Архангела была не простой церковью. Она мелькает в кадрах любимого многими фильма “Ирония судьбы": ее золотые купала и ярко-красные стены вдруг возникают на фоне однообразных коробок спального района, споря своей вечной красотой с монотонностью окружающего пейзажа и внушая надежду.
К началу обеда они опоздали. Епископы в черных одеждах и с длинными бородами уже ели гречневые блины с икрой, селедку и холодное мясное ассорти. Гостям указали их стол, но Ваня шепнул Марии, что ему нужно в туалет. Мария спросила, с кем он предпочитает туда пойти, и Ваня ответил: “С мамой”. Пола ушам своим не поверила. Не прошло и часа с момента их встречи, а Ваня уже требует материнской заботы.
Представитель церкви провел своих подопечных на места, откуда были хорошо видны трапезничающие священники. Женщинам подали грузинского вина, а Ваня получил стакан воды. Вскоре, по русской традиции, стали произносить тосты. Один епископ за другим вставали со своих мест и поднимали рюмки с водкой за здоровье собравшихся. Ваня был настолько зачарован этим ритуалом, что забыл о своих неприятностях. Не обращая внимания на гору еды в своей тарелке, он во все глаза смотрел на сидевшего справа от него епископа, который встал и произнес цветистый тост. Ваня был уверен, что теперь его очередь выступить от лица находившихся рядом с ним женщин. Крепко сжимая стакан в одной руке, другой он оперся о стол и попытался встать. К счастью, Пола вовремя разгадала его намерения. Мальчик быстро перенимал правила поведения взрослых мужчин и уже делал попытки быть одним из них — на сей раз в кругу церковных иерархов. Пола положила руку Ване на плечо: “Для этого у тебя еще будет время. Много времени, когда ты станешь старше”.