Демитрикая: Путь вампира

Глава 10 Верена Рихтер

An die Mutter

Obgleich kein Gruß, obgleich kein Brief von mir

So lang dir kommt, lass keinen Zweifel doch

Ins Herz, als wär die Zärtlichkeit des Sohns,

Die ich dir schuldig bin, aus meiner Brust

Entwichen. Nein, so wenig als der Fels,

Der im Fluss vor ew’gem Anker liegt,

Aus seiner Stätte weicht, obgleich die Flut

Mit stürm’schen Wellen bald, mit sanften bald

Darüber fließt und ihn dem Aug entreißt,

So wenig weicht die Zärtlichkeit für dich

Aus meiner Brust, obgleich des Lebens Strom,

Vom Schmerz gepeitscht, bald stürmend drüber fließt

Und von der Freude bald gestreichelt, still

Sie deckt und nie verhindert, dass sie nicht

Ihr Haupt der Sonne zeigt und ringsumher

Zurückgeworfen Strahlen trägt und dir

Bei jedem Blicke zeigt, wie dich dein Sohn verehrt.

(Иоганн Вольфганг фон Гете)

Лучи закатного солнца окрасили багрянцем небольшую комнату, в которой перед высоким зеркалом стояла женщина. Стройная, высокая, в идеально выглаженной новой военной форме — она любовалась своим отражением, чтобы убедиться, что в её облике нет изъянов. На вид ей было лет тридцать шесть, максимум сорок, длинные чёрные волосы ниспадали на пдечи, прямая чёлка практически касалась серых и холодных, словно сталь, глаз. В этих глазах читались мудрость и опыт прожитых лет, а ещё они азартно блестели в предвкушении интересного вечера.

Женщина поправила на форме знаки отличия и добавила последний штрих в свой образ — Рыцарский крест ордена Железного креста, посаженный на скобы.

— Идеально, — улыбнулась офицер себе.

Она подошла к столу за фуражкой и тут же застыла на месте, услышав быстрые шаги, доносящиеся из коридора. Рука непроизвольно потянулась к фроммеру, что висел в кобуре на поясе. В дверь тихонько постучали, и офицер СС тяжело вздохнула.

Похоже, что-то или кто-то хотел вмешаться в её планы на вечер.

— Войдите, — сухо произнесла она, делая вид, что изучает документы на столе.

— Извините, герр[1] Рихтер… — нерешительно начал вошедший солдат, и в его голосе чувствовался плохо скрываемый страх.

Да и как иначе, ведь перед ним была жестокая и бессердечная Верена Рихтер, новый штандартенфюрер Лангемарка. Даже её собственные солдаты, что находились не так долго в её подчинении, уже называли Верену (за её спиной, конечно же) бессердечной фрау. Она была беспощадна с врагами, а со своими подчинёнными ещё строже, но её методы были эффективны, поэтому никто не смел ей перечить.

— В чём дело? — ледяным тоном спросила офицер, повернувшись к нему лицом и выражая тем самым своё недовольство.

Парень заметно побледнел, в тот момент он предпочёл бы оказаться на передовой — лицом к лицу с вооружённым до зубов врагом, лишь бы не стоять перед рассерженной фрау.

— Докладываю, — громко произнёс солдат, вытянувшись по струнке и собрав в кулак всю свою смелость. — Одним из патрулирующих местность отрядом были обнаружены русские солдаты, их укрывали местные жители. Нескольких удалось захватить в плен, другие убиты.

— Ну, а я-то тут причём? — опешила Верена. — Жителей расстрелять, русских тоже, одного доставить для допроса.

— Да, но командир этого отряда приказал привезти к ним шарфюрера или кого-то выше званием.

— А зачем ты ко мне припёрся? В расположении офицеров как грязи, — огрызнулась фрау Рихтер. — У меня лично есть дела и поважней.

— Да я бы с радостью не стал утруждать Вас…

«А также с радостью не стал бы попадаться под горячую руку», — подумала Верена.

— Просто Вы единственный офицер, присутствующий в части. Все остальные уже уехали на приём к герр Мюллеру.

Женщина тоже собиралась на этот приём, но, похоже, не получится увильнуть от прямых обязанностей. Хотя стоит попробовать.

— Считай, что я тоже там. Действуйте так, как я сказала. А теперь — пошёл прочь! — рявкнула на него Верена Рихтер, расстегнув пальцем кобуру.

Солдат встал перед сложным выбором: либо отступить, либо добиться своего. Если он будет слишком настойчив, бессердечная фрау может спокойно пристрелить его. А если он отступит — это будет неподчинение приказу, и она сама же подпишет ему смертный приговор. Он всё же решил стоять на своём и применил последний свой козырь, чтобы убедить её.

— Сержант Рихтер не станет выполнять этот приказ без Вашего личного присутствия.

«Дитлинд? Что же ты там опять напридумывал? Снова решил опозорить мать!»

Дитлинд, хоть и был сыном Верены, в отличие от неё был крайне малодушен и добр. Молодой человек отличался большим состраданием, и если бы мать не настояла на своём, он бы никогда в жизни не вступил в ряды СС.

— Хорошо, свободен. Приготовьте мне машину, — коротко распорядилась офицер.

Солдат откозырнул и, развернувшись на каблуках, поспешил покинуть её комнату.

«Что ж, развлечёмся… А потом — с корабля на бал».

Верена вышла из здания, служившим штабом и офицерским корпусом в этой перевалочной точке. Автомобиль уже поджидал её, сердито фырча, и тронулся, как только женщина опустилась на переднее сидение рядом с водителем.

— Давай, быстрей гони, я ещё хочу успеть на приём к Мюллеру, — сказала она водителю.

— Всё, что пожелаете, герр Рихтер, — весело отозвался водила и вжал педаль газа.

Этот солдат вызывал у Верены определённую симпатию, ведь он восхищался своим офицером, какие бы слухи о том не ходили, и с охотой выполнял приказы. В его голосе не чувствовалось ни неприязни, ни страха, ни лицемерия, он действительно был рад находиться с ней в одной машине. Не то, что те два олуха, сидевшие сзади, которые лишь напряжённо и нарочито вежливо поприветствовали её. Безусловно, сопровождать «бессердечную фрау» было почётно для них, но и очень страшно. В принципе, Верена не судила их — правильно делают, что боятся, значит, они более управляемы. Ибо страх, как считала Верена Рихтер, — единственно верный рычаг управления людьми. Страх в глазах её подчинённых доставлял ей своеобразное, извращённое удовольствие, но ещё больше она любила, когда человек, стоя на пороге смерти, желательно мучительной и болезненной, испытывал такой страх, из-за которого он, теряя рассудок, превращался в плачущее, кричащее, безвольное существо… И вскоре ей предстояло снова стать свидетелем и прямым участником такого представления. На её лице появилась улыбка, на что успел обратить внимание водитель, ведь улыбалась Верена крайне редко.

— Вижу, у Вас хорошее настроение, — вежливо подметил он.

— Есть причины, — ответила Рихтер, — сейчас расстреляем партизан, да и несколько местных казнить надо бы, чтоб в следующий раз неповадно было. А потом сразу же на праздник, к оберфюреру.

— М-м-м… — протянул рулевой, — двойное веселье, завидую Вам.

— Дослужишься до моего звания, также веселиться будешь.

— Нет, что Вы! Куда мне там, — махнул рукой он и тут же пояснил: — Не успею, войну уж скоро выиграем.

Водила засмеялся собственной шутке, Рихтер тоже оценила его юмор смехом, но более сдержанным.

Верена достала папиросу из пачки, что лежала на приборной панели, и обратилась к сидящим сзади солдатам:

— Спички есть?

Оба мгновенно кинулись шарить по карманам, лишь бы услужить бессердечной фрау. Один из них оказался быстрее — Верена прикурила от услужливо поданного огня и одарила обоих своим любимым взглядом, полным презрения. Таких вот солдат, от которых сквозило страхом, когда Верена смотрела на них, она считала мусором. Однако ей это нравилось, ведь данный страх эффективно питал её костёр тщеславия… Коробок со спичками офицер забрала себе на будущее, папиросы тоже перекочевали к ней в карман. Рихтер часто проявляла такую наглость, но вовсе не из жадности, или из-за чувства собственного превосходства, она втайне надеялась, что хоть кто-то наберётся смелости и сможет возразить. Женщина даже не знала, как поступит в такой момент, но ей нравилось проводить такие маленькие эксперименты со своими подчинёнными, словно с лабораторными мышами.

— А что это за деревенька, кстати? — она выпустила облачко дыма в приоткрытое окно.

— Точно не знаю, — водитель пожал плечами. — Это что-то вроде небольшой скотобазы. Комбинат по производству говядины, если быть точнее, ну и небольшое поле там есть — колхоз, в общем, захудалый. Был я там как-то раз, изымали самогон у местных…

Шофер осёкся и мельком глянул на Верену. Офицер выдержала паузу и холодно спросила:

— Штурмманн Кёнинг, и что же стало с изъятым имуществом?

Однако допрашиваемый остался всё также невозмутим.

— Ну, как что? Ликвидировали, конечно.

— Каким же образом? — продолжила свой маленький допрос Рихтер.

— Сначала хотели внутрь, но потом пришлось вылить, — с улыбкой сказал рулевой. — Хотели, так сказать, познать врага своего изнутри, думать, как он, чтобы опережать на шаг в бою, но быстро поняли, что такими свиньями нам не стать.

Верена усмехнулась, оценив красноречие штурмманна — изворотливый тип, далеко пойдёт.

— Правильно подмечено, — одобряюще хлопнула фрау его по плечу. — Орлам место в небе, а не в хлеву. Наш удел возвышаться над всем этим сбродом. И навести в мире порядок.

— Угу, вот за эту правду я и сражаюсь, — заключил водитель.

По мере приближения к деревеньке, настроение Верены становилось всё лучше. Настолько, что ей даже захотелось петь, и она затянула известную народную песню:

'Was wollen wir trinken, 7 Tage Lang,

was wollen wir trinken, so ein Durst

Es wird genug für alle sein,

wir trinken zusammen, roll das Faß mal rein,

Wir trinken zusammen, nicht allein.

Водитель тут же подхватил слова, остальные тоже робко подпевали. И напряжённо следили за повеселевшей фрау, что обычно не предвещало ничего хорошего.

Dann wollen wir schaffen, 7 Tage lang,

Dann wollen wir schaffen, komm faß an

Und das wird keine Plackerei,

Wir schaffen zusammen, 7 Tage lang,

ja, schaffen zusammen, nicht allein.

Jetzt müssen wir streiten, keiner weiß wie lang,

ja, für ein Leben ohne Zwang

Dann kriegt der Frust uns nicht mehr klein,

Wir hasten zusammen, keiner kämpft allein,

Wir gehen zusammen, nicht allein

Ei warum?..' [2]

С первого взгляда было понятно, что это обычная сельскохозяйственная точка для обеспечения продовольствием близлежащих крупных городов. Десяток длинных коровников, скотобойня, котельная и домики для живущих здесь работников — вот всё, из чего состояло поселение. Скот уже давно, судя по всему, угнали — либо немцы, либо русские. Местные выживали за счёт своих маленьких скудных огородиков, а зимой голодали, экономя припасы. Жителями были в основном старики, женщины и дети, а тех, кто покрепче, отправили, скорее всего, в концлагеря или рекрутировали, как рабочую силу.

Всех жителей поселения выстроили в одну шеренгу и наставили на них дула автоматов, чтобы они не вздумали делать глупости. Русских сторожили чуть подальше, их было четверо, и один из них был тяжело ранен.

Когда Дитлинд увидел, что из машины выходит его мать, на его лице отразилось разочарование пополам с тревогой, он ожидал увидеть кого угодно, но только не её. Ведь это означало приговор не только пленникам, но и многим мирным жителям. Но всё же сын хотел попытаться её переубедить.

— И какого чёрта ты меня сюда позвал? — рявкнула Верена на сержанта, подойдя к нему.

— Герр Рихтер, я не предполагал, что Вы приедете, но раз уж так вышло… — он не договорил, потому что Верена, что есть силы, наотмашь ударила его по лицу.

— Дитлинд, ты — мягкотелый щенок, сколько ещё собираешься позорить мать? Неужели ты не в состоянии самостоятельно справиться со своими обязанностями?

Быстро освобождённый из плена кобуры, фроммер Верены бабахнул, и точно пущенная пуля попала прямо в шею одного из пленных солдат. Тот, схватившись за горло, с хриплым бульканьем упал замертво. На лицах многих немецких солдат появилась усмешка.

Все поняли, что представление началось, а в главной роли была, как всегда, бессердечная фрау.

Она, конечно, могла пристрелить и раненого солдата, но тогда акт устрашения превратился бы в акт милосердия. Такого Рихтер сейчас не могла себе позволить, к тому же для допроса нужен лишь один пленник. Эффект уже дал о себе знать, судя по ропоту и плачу в толпе местных.

— Мама… — в ужасе прошептал Дитлинд, глядя на первую жертву её безумия.

— Заткнись. Раз уж я здесь, то сама со всем разберусь, — с этими словами Верена прошла мимо него и направилась к жителям.

Вразумлять слюнтяя словами было бесполезной тратой времени, женщина собиралась на деле научить его принимать решения самостоятельно. И самое важное — чтобы он принимал верные решения.

Она видела и чувствовала, что среди местных жителей царила сильная атмосфера паники, ужаса и, может быть, даже гнева. И ей это нравилось. Нравилось чувствовать страх, за которым глубоко скрывались бессильная ярость и ненависть.

«Чудесно».

— Куда вы раньше девали скотину, которая дохла своей смертью? — спросила Верена у толпы.

Подождав секунд двадцать, фрау Рихтер осмотрела угрюмые, молчаливые лица и поняла, что ответа она не дождётся.

«Что ж, покажем отбросам, кто здесь хозяин положения».

Офицер прошлась вдоль нестройной шеренги, её пистолет быстро упёрся в лоб чумазого мальчонки, и раздался выстрел. Солдатам пришлось прикрикнуть на толпу и пустить пару очередей им под ноги, дабы успокоить. Мать ребёнка Верена успокоила сама, ударив бросившуюся на неё в исступлении женщину в солнечное сплетение.

— Вопрос тот же, — произнесла женщина, улыбнувшись другому оборванному, рыдающему ребёнку.

— Мы их сжигали, — произнёс один из стариков на ломаном немецком.

«Ах да, они же могли и не знать немецкого языка, — подумала офицер и мысленно выругала себя. — Какой недочёт с моей стороны».

Рихтер обернулась и подошла к нему быстрым шагом.

— Покажи мне это место, — потребовала Верена.

— Только если вы обещаете не трогать женщин и детей, — невозмутимо поставил условие старичок.

— Ты не в том положении, чтобы ставить условия. Но всё же, — улыбнулась Рихтер белоснежными зубками, — даю тебе слово.

На лицах солдат промелькнула тень удивления, но сын понял мать, как никто другой.

— Не смей, слышишь! — крикнул он, хватая Верену за плечо.

— Не указывай мне, — рявкнула фрау на него. — Вы, — обратилась она к двум солдатам, которые приехали с ней. — Приказываю взять сержанта Рихтера под стражу. При попытке бежать или прочей глупости стрелять на поражение. Старик, пойдём.

Ослушаться приказа старшего офицера никто не посмел.

Штандартенфюрер пошла за опирающимся на палку стариком и сделала жест ещё двум солдатам следовать за ней.

Они обошли два коровника и свернули к небольшому двухэтажному зданию из красного кирпича и с высокой трубой. Это и была котельная, как объяснил старик.

Когда солдаты справились с уже изрядно проржавевшей дверью, Верена оценивающе заглянула в печь. «Тесновата, все могут не влезть…»

— Так, вели остальным вести жителей сюда, — приказала офицер одному из солдат, и он умчался исполнять приказ.

— Но ты же дала слово⁈ — воскликнул в ужасе старик.

— Я солгала, — сказала бессердечная фрау ему, одарив той же, но уже более чудовищной улыбкой, да и в глазах старик увидел зловещий блеск.

Верена перевела взгляд на солдата и провела пальцем по горлу.

— В расход.

Солдат исполнил её приказ буквально, перерезав несчастному горло, и закинул его в тёмные недра печи.

Добровольно идти на страшную смерть местные жители не хотели, и СС-маннам пришлось избить и даже подстрелить некоторых непослушных, которые пытались сопротивляться. Печь и в самом деле была мала, но всё же им удалось впихнуть всех. Многие «счастливчики» были просто раздавлены, когда двери их будущего ада закрыли. Было видно, что многим солдатам это не по душе, но высказать что-либо они боялись, ведь это означало оказаться по ту сторону ржавых дверей.

— Зажигай, — скомандовала Рихтер.

Печь давно не использовали, поэтому сразу как следует разгореться не могла. Она нагревалась постепенно, медленно поджаривая своих пленников. Таких страшных, душераздирающих криков боли солдаты ещё не слышали, многие попятились подальше от печи, а когда пламя разгорелось сильнее и воздух наполнился нестерпимой вонью горелой плоти, то солдаты, зажав носы, стремглав выбежали из котельной.

Верена же стояла до конца, скрестив руки на груди. От вони начало тошнить, а жар от печки опалял кожу, но она ждала, пока не смолкнет музыка смерти. Выходя из котельной, женщина почувствовала лёгкое отвращение к происходящему, или даже к себе… Может быть, в этот раз она немного заигралась?

— Ты… ты — чудовище!.. — запинаясь, выкрикнул ей сын.

«Надо же, солдаты даже разоружили и связали его. — отметила про себя Верена, бросив холодный взгляд на Дитлинда. — А может, он предпринимал меры по спасению невинных? Впрочем, плевать».

— Как? Как ты могла так поступить⁈

— Ты сам видел, как, — ответила Рихтер ему, натянув улыбку на лицо. — Теперь ты видишь, сын, к чему приводят твои необдуманные поступки, если бы ты сразу…

— Заткнись, тварь! Я больше не хочу тебя знать! Ты больше мне не мать!

Улыбка моментально сошла с её лица, женщина отшатнулась будто от удара.

— Значит, ты лишаешься материнской милости, — процедила она еле слышно сквозь зубы.

— Они же были невиновны! — кричал Дитлинд, не понимая этой неоправданной и безумной жестокости Верены. — Зачем? Зачем ты так с ними⁈..

— Они — невиновны⁉ — начала выходить из себя офицер. — Они укрывали врага, а значит, они тоже враги! Как ты этого не поймёшь!

— Казни русских, казни тех, кто их укрывал, но не всех же! В чём были виноваты дети?

— Рано или поздно они вырастут и возьмутся за оружие. Какую сторону тогда они выберут?

— Ты не имела права лишать их жизни! Ты — чудовище, монстр… Ты не человек!..

Раздался выстрел.

Сержант Дитлинд Рихтер упал, из его головы пульсирующим потоком потекла кровь, окропляя землю. Его мать застыла, держа дрожащий пистолет, из дула которого тонкой струйкой выходил дымок… Солдаты были в смятении, теперь абсолютно все, с неприкрытым страхом, смотрели на своего офицера. Да, за жестокость её прозвали бессердечной фрау, но никто не мог и представить, что она способна на убийство собственного сына. Рихтер и сама не могла, так и застыла на мгновение, трясясь от злости к сыну за то, что он вынудил её это сделать.

Найдя, наконец, в себе силы, Верена убрала пистолет в кобуру и сложила руки на груди, чтобы никто не заметил, как они дрожат. Лицо приняло каменное выражение, будто ничего и не было, и мать, перешагнув тело поверженного ею сына, направилась к пленникам. Верену уже начали раздражать взгляды её солдат, полные презрения и страха. Может быть потому, что она сейчас сама презирала себя? Офицер могла бы, конечно, прикрикнуть на солдат, но боялась, что голос её предательски дрогнет. Ведь осознание произошедшего только что дошло до неё.

Она убила собственного сына из-за того, что тот был на стороне кучки голодранцев… Да и с ними она, похоже, немного погорячилась, — эмоции жгучей волной начали подкатывать к горлу, на глаза надавили слёзы… Нет! Бессердечная фрау не может испортить свою репутацию, после столь эффектного выступления. Она не может заляпать картину, что написала здесь с таким старанием и усердием. Что-то в её голове щелкнуло, и пелена непроницаемого хладнокровия вновь окутала её разум.

«Да, я — монстр, чудовище… бессердечная фрау. Роль отыграна замечательно. Аплодисменты, занавес. Хотя, рано ещё уходить со сцены, нужно непременно сыграть на бис».

— Их допрашивали? — совладав с собой, спросила женщина у рядом стоящего солдата.

— Ещё нет, герр Рихтер, если Вам угодно, я могу послужить переводчиком.

— Неужели ты думаешь, что я не знаю языка врага? — злобно сверкнула офицер глазами.

— Прошу прошения, — поспешил извиниться солдат и бочком-бочком исчез с её поля зрения.

— Кто из вас командовать? — спросила Верена с акцентом по-русски у оставшихся троих пленников.

Молчание было ей ответом.

— Третий раз я не повторять. Кто командовать?

— К чёрту тебя, немецкая шлюха, — огрызнулся один из пленных и плюнул в неё.

Надо сказать, что Верена никак не ожидала такой прыти от своих солдат — не успел плевок достичь своей цели, как солдат сделал шаг вперёд, подставившись под «атаку», а второй тут же ударил пленника прикладом автомата.

«Хм… Интересно, а под пулю он бы также подставился?» — Верена сомневалась, что у кого-то из них есть благородная душа — скорей всего испугались её очередной вспышки гнева.

После удара тяжелым прикладом, пленный лежал на земле, схватившись за окровавленный висок, подняться он не успел, так как штандартенфюрер наступила ему на горло и с силой вдавила каблук, наслаждаясь тем, как ненависть в его глазах сменяется паническим ужасом. Вражеский солдат дёрнулся в последний раз и взгляд его потух.

— С какой целью находится в эта деревня ваш отряд? — обратилась женщина к другому пленному солдату.

Тот лишь молча отвернулся от неё.

— Значит, не любить говорить. Хорошо.

Она достала нож и подошла к последнему пленному, который был ранен. Острое как бритва лезвие вонзилось ему в ключицу, точно в место предыдущего ранения. Пленный задёргался и закричал, но солдаты крепко держали его.

— Не вспоминать, как говорить? Нет?

Верена вонзила нож поглубже и стала его там проворачивать.

— Ответь, и его боль закончится. Обещаю.

— Ты не держишь свои слова, — заговорил, наконец, пленник.

Перехватив нож поудобнее, герр Рихтер одним мощным ударом пробила грудь раненного пленника, попав точно в сердце, тот издал хриплый вскрик и затих навсегда.

— Я держать своё слово. Теперь — ты говорить.

Пленный несколько мгновений смотрел на неё, словно обдумывал что-то, а может, просто тянул время. Слишком он был спокоен, как показалось Верене, для того, кто был на волосок от смерти, причём не самой лёгкой.

— Мы — разведывательный отряд, посланный вперёд, чтобы разузнать обстановку для войска, идущего в наступление, — проговорил русский, глядя ей в глаза.

— Когда планируется атака? — спросила Верена, а про себя подумала, что уж очень легко солдат сдался. Может это просто дезинформация?

— Если я скажу, то могу рассчитывать на быструю смерть?

— Если твои слова — ложь, то ты умирать хуже, чем те, в печи.

Пленный снова на несколько секунд задумался, Верена начинала терять терпение, она поднесла лезвие ножа к его лицу и повторила свой приказ:

— Говори.

Солдат назвал дату и время. Верена посмотрела на часы и на лицо ей наползла усмешка. Наступление должно было начаться двадцать две минуты назад, вражеская разведка хорошо поработала — все офицеры сейчас на приёме у герр Мюллера, и солдаты пошли в разгул. Если точно и мощно ударить, они будут сломлены.

И в то же мгновение где-то поблизости раздалась автоматная очередь, крики и взрыв. Немецкие солдаты во главе с офицером моментально выхватили оружие и заняли позиции.

Русский пленный облегчённо вздохнул — той минуты, что он выиграл, хватило, чтобы наступление добралось до цели. Теперь немцы вряд ли успеют предупредить своих…

С этими мыслями он и погиб, застреленный Вереной. Фрау была в бешенстве, ведь она и весь офицерский состав оказались слишком беспечными и недооценили врага. В ней просто клокотала злость вперемешку с горем из-за сына.

Но, может быть, есть ещё шанс… Она, ловко уходя от пуль врага, перебежками, добралась до штурмманна Кёнинга и отдала тому приказ:

— Немедленно отправляйтесь в резиденцию оберфюрера Мюллера и в расположение части! Поднять всех по тревоге, полная боевая готовность! Быстро, мы прикроем!

Водила сел в машину, другой солдат — на мотоцикл, и оба рванули с места.

Враг наступал, они значительно превосходили числом и наверняка у них была техника, Рихтер понимала, что расклад не в их пользу. Словно в подтверждение её мыслей в небе раздался гул самолётов, а с дороги грохнули танковые орудия. Основной удар, конечно, придёт на их базу, но, судя по всему, противник решил заглянуть и к ним.

— Отступаем, — приказала офицер ближайшим солдатам.

Отстреливаясь, им удалось добежать до спасительного леса и пуститься в бегство. Но противник не отступал — он, словно охотничий пёс, почуяв след раненой добычи, ринулся преследовать их. Число беглецов сокращалось, и Верена всё ожидала, когда же и она получит свою порцию свинца, но пока что госпожа удача была на её стороне. Женщина понимала, что долго это продолжаться не может, рано или поздно псы загонят свою добычу. Рихтер спрыгнула с небольшого уступа в овражек и, чуть не упав, побежала вниз с холма к реке, на бегу нашаривая в кармане заветную ампулу. Она не боялась смерти и была готова её принять, пусть лучше так, чем стать пленницей. Офицер знала, каким пыткам подвергают пленённых, но вовсе не боли она боялась, потому что к ней можно привыкнуть, рано или поздно приспособиться. Человек может приспособиться к чему угодно, главное, чтобы была рутина, разум человека требует рутины, но если её отнять, вот тогда… Тогда-то и начинает ехать крыша. Отними у пленника возможность двигаться, есть, спать, справлять нужду… Любая личность, какой бы сильной ни была, при правильном подходе сломается и будет просто раздавлена. Пытка — это не боль, а время. Время, когда ты медленно осознаёшь, что твоя жизнь кончена, а впереди — лишь бесконечный, мучительный кошмар. В этом Рихтер была уверена, поскольку не раз была свидетелем и инициатором подобного действия. Верена представила себя, израненную и униженную, слабую, беспомощную и жалкую, которой только и остаётся, что молить своих палачей о смерти…

— Нет, этому не бывать, — проговорила женщина себе, ломая пальцем верхнюю часть ампулы. — Дитлинд, скоро я смогу лично попросить у тебя прощения…

Над её головой пролетел небольшой предмет, и офицер машинально прыгнула в сторону, попыталась откатиться подальше, чтобы хоть немного уйти от взрыва гранаты. Ампула с цианидом выпала.

Раздался оглушительный взрыв. Жаркая волна ударила ей в лицо, и раскаленные осколки впились в кожу, раздирая её. Верена почувствовала, как земля под ней проседает, и падание. Быть может, это неожиданное чудо спасло ей жизнь.

Секунды дезориентации показались ей вечностью. Она мертва?.. Нет. Мертвецы ничего не чувствуют, а всё тело кричало от боли. Женщина лежала на спине и практически не могла вздохнуть — огромный пласт земли, что осыпался из-за взрыва, частично придавил её.

Несмотря на то, что ноги и руки наполовину были свободны, выбраться у неё никак не получалось. Верена чувствовала, как с каждой секундой земля становится всё тяжелее, словно стремится окончательно раздавить свою жертву. Резкий выброс адреналина в кровь из-за страха смерти затмил всю боль, фрау вцепилась в толщу земли, насколько позволяла её внезапная тюрьма, и стала разгребать завал. Рихтер в кровь сбивала пальцы, хватаясь за острые камни и врываясь в землю глубже и глубже. Из-за её неосторожных действий земля начала осыпаться, но на осторожность не было времени, ибо лёгкие уже горели огнём от нехватки воздуха. Нет, так умирать женщина не собиралась и продолжала отчаянно бороться за жизнь.

Она приложила последние усилия для того, чтобы ослабить давление толщи земли, и сделала рывок вперёд.

Долгожданный вздох — пыльный воздух с хрипом ворвался в лёгкие, обжигая их. Верена смогла сесть, её всю трясло, на смену страху пришла эйфория — ей всё-таки удалось уйти от смерти. Эти ощущения будоражили сознание, так вот что чувствуешь на пороге смерти… И это вовсе не картинки из твоей жизни, что проносятся перед глазами; всё, что ты чувствуешь — это холод наступающей тьмы и страх. Страх, что превращает все твои понятия и догматы в пыль. Каким бы героем ты себя не считал, перед лицом смерти ты падёшь настолько низко, насколько будет нужно, чтобы выжить. И будешь отчаянно хвататься за соломинку.

— Я так просто тебе не дамся! — засмеявшись, крикнула Верена смерти, что стояла у неё за спиной и кусала локти от досады.

Дрожащими руками Верена сняла мундир и разорвала свою блузу, чтобы сделать повязку на левую часть лица, которая пульсировала от сильной боли. Помимо ожогов и порезов от взрыва, на левой стороне лица, от лба до самой шеи, кровоточил глубокий порез. Там под землёй острый камень хотел её окончательно убить, прочертив по всему лицу от центра лба по скуле, чудом не задев глаз вниз к шее, оставив считанные миллиметры до артерии.

Прижимая одной рукой повязку к лицу, другой держась за стену, женщина попыталась встать, но сильная слабость в ногах не позволила ей этого сделать — она упала и скатилась вниз по нескольким скользким ступенькам. Ей удалось схватиться за каменный выступ и остановить падение, затем Верена осторожно поднялась и, убедившись, что твёрдо стоит на ногах, огляделась по сторонам. Перед ней был туннель, вглубь которого вела каменная лестница, и где-то там, внизу, офицер отчётливо слышала шум воды, словно рядом был водопад.

«Может, это уже галлюцинации от потери крови?..» — думала Рихтер, спускаясь по странной лестнице. Она совершенно не понимала, где находится… Может, всё же умерла и теперь спускается прямиком в ад? Что ж, тогда её ждёт встреча не с сыном…

Наконец, офицер СС спустилась к воде, достала и положила на каменистый берег пистолет, чтобы не промок, и опустилась в холодную воду на колени. Женщина с жадностью принялась глотать омерзительную на вкус воду, дабы утолить разыгравшуюся жажду, но раны промывать всё же не стала, водоём был крайне подозрительным…

Однако, кровь надо было остановить и как-то продезинфицировать раны. Хорошо, что тогда, выходя из машины, она вместе с папиросами прихватила и спички. Верена достала из фроммера два последних патрона, сломала их и высыпала порошок из патронов себе на рану. Затем чиркнула спичкой и поднесла к порезу, раздалось противное шипение и в нос ударил мерзкий запах горелой плоти, и, чтобы не закричать от боли, она прокусила себе губу до крови. Но слёзы всё же выступили из глаз, сдерживаться больше не было сил, да и какой в этом смысл, если в этой подземной пещере Рихтер совершенно одна… И неизвестно ещё, сможет ли покинуть это место. Да, она сумела уйти от смерти, но неужели только затем, чтобы сгнить здесь в одиночестве? Штандартенфюрер посмотрела на, теперь уже бесполезный, фроммер — лучше бы тот патрон, что достался её сыну, мать оставила себе. Она криво усмехнулась одной лишь половиной рта, а затем хрипло рассмеялась, дав волю эмоциям.

Чтобы немного отвлечься, Верена закурила, слабость навалилась на неё стопудовой гирей, смертельно захотелось спать, но этого никак нельзя было допустить, и тогда она решила для начала осмотреться.

Офицер оказалась в большой пещере, в которой, несмотря на отсутствие источника света, было более-менее светло. Пещера была затоплена, но посередине проходил брод, глубиной по калено. В водоем впадали два небольших водопада. Наверное, изначально пещера представляла собой пропасть с мостом посередине, который вёл к каменной платформе на другой стороне. Нетвёрдой походкой фрау Рихтер прошла по этому затопленному мосту и поднялась на платформу. На ней была лишь кривая квадратная арка из камня и небольшая колонна, на которой лежала сфера.

— А фюрер искал в Африке, — слабо усмехнулась женщина.

Она попыталась очистить сферу от грязи, что мешала разглядеть находку, но едва Верена только коснулась её поверхности, та загорелась неестественным ржавым светом.

— Интересно, — проговорила Рихтер с неподдельным удивлением.

Впервые за долгое время в этой женщине взыграло любопытство.

— Хуже уже не будет, — решила нацистка.

Верена Рихтер положила ладонь на сферу, та засветилась ярче, и в ту же секунду руку пронзила острая боль, будто в неё впилось несколько тысяч раскалённых иголок, однако убрать ладонь никак не получалось — она словно прилипла к сфере. Яркая вспышка ослепила офицера, а когда зрение к ней вернулось, она увидела, что ничего не изменилось. Краем глаза офицер уловила какое-то движение в арке, фрау развернулась лицом к возможному противнику, но там никого не оказалось.

Арка заполнилась жидкой, непроглядной тьмой, которая пульсировала и переливалась, словно была живой.

— Я, что, попала в сюжет, написанный пером Келлермана Бернхарда? — спросила она сама у себя, вспомнив единственного фантаста, которого читала.

Подойдя к арке, Рихтер достала нож и коснулась тьмы кончиком лезвия. Оружие с силой дёрнуло внутрь непроглядной тьмы, офицер разжала хватку и отпустила его, тьма тут же полностью поглотила нож. Верена обошла арку и осмотрелась — оружия нигде не было… он просто исчез.

Женщина встала перед тьмой арки, одолеваемая разными мыслями, чернота словно гипнотизировала, глядя в неё Верена видела все те жуткие картины войны, тот кошмар, что создавала она сама, после чего на неё нахлынули воспоминания из её довоенного прошлого… Война началась для Рихтер ещё до того, как она стала офицером.

— Война создаёт монстров, — проговорила женщина, чувствуя, как слёзы обожгли израненное лицо. — И я тоже чудовище…

Верена захлебнулась в кашле, после чего стояла, закрыв лицо руками, она боролась со своими эмоциями, что атаковали хлеще самого яростного врага. Сделав над собой усилие, герр Рихтер собралась, кривясь от боли застегнула свой мундир и поправила знаки отличия. Решение шагнуть в пустоту пришло мгновенно и окончательно закрепилось в голове. Здесь её ждёт лишь медленная смерть от кровопотери и истощения, а что скрывается за этой манящей чернотой — стоило выяснить. Женщина шагнула в непроглядную тьму арочного прохода, и та сразу же поглотила её, увлекая в неизвестность.

Сфера потухла, а тьма в арке исчезла.

штандартенфюрер Лангемарка, Верена Рихтер, навсегда исчезла с лица Земли, пройдя сквозь двери миров.

[1]Да, мы знаем, что женщин среди офицеров СС не было и что обра-

щение ≪герр≫ означает мужской пол, но это всё-таки художественное

произведение, которое имеет право на определённую вольность:) При-

меч. ред.

[2]Старинная бретонская застольная песня. Оригинальное название:

Ev Chistr 'ta Laou! (Пей Сидр, Лау).