Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты

6 ЛИХОЙ КОВБОЙ С ДИКОГО ЗАПАДА

Конец 1980-х стал переломным моментом для хеджевых фондов. После «медвежьего» рынка начала 1970-х этот сектор был практически стерт с лица земли. Несколько десятков уцелевших фондов находились под строгим контролем, а объем капитала, которым они управляли, был незначителен. Однако за крахом 1987 года последовали глубокие перемены. Согласно данным 1990 года, на сухой, бесплодной земле смогли прижиться 600 хедж-фондов, а к 1992 году их число уже перевалило за тысячу¹. Финансовые эксперты все чаще упоминали о «большой тройке» — Соросе, Робертсоне и Стейнхардте, сознательно ставя их имена вместе, и 1993 год был провозглашен годом хедж-фонда². В тени этой «большой тройки» стремительно развивалась целая поросль молодых конкурентов, а тесные связи между главными действующими лицами создавали впечатление, что в экономике зарождается новое движение. С помощью «династического» брака Джулиан Робертсон породнился с молодым трейдером Луи Бэйконом. Между Майклом Стейнхардтом и Брюсом Ковнером, основателем фонда Caxton, сложились тесные партнерские отношения. Магнаты из хедж-фондов стремились к объединению капиталов, заседали в одних и тех же благотворительных организациях и ежегодно собирались на Багамах, в местечке под названием Лайфорд Кей. Уже сам факт присутствия этих людей в одном помещении свидетельствовал о появлении новой силы на Уолл-стрит.

Среди молодых титанов самым колоритным персонажем был Пол Тюдор Джонс II, страстный поклонник генерала Паттона и друг Сороса, с которым мы уже встречались в начале книги. Джонс родился в 1954 году в Мемфисе, в семье, тесно связанной с хлопковым бизнесом. Его дед был преуспевающим торговцем хлопком, а дядя, Билли Данавант, — настоящим хлопковым бароном. Изучив азы экономики в Университете Вирджинии, Джонс поступил в стажеры к одному трейдеру хлопковой биржи в Новом Орлеане, а через два года перешел на хлопковую биржу Нью-Йорка. Когда активно общаешься с биржевыми трейдерами, сложно поверить, что рынки действуют рационально, адекватно отражая всю доступную информацию. Ключевым фактором, определяющим цены на товары, является отнюдь не экономические данные, а бешеные парни, орущие вам в лицо. Эти хлопковые ковбои хлещут мартини за завтраком, а затем неистово бросаются в драку, на ходу решая, какую игру им вести — на повышение или понижение. Все зависит от их настроения. Безусловно, ковбои реагируют на новую информацию — заявления о росте экономики, безработице и т. д. Но если вы рассчитываете задержаться на бирже, важно не столько истолковать новость, сколько предугадать реакцию рынка. Рассказывают, что один трейдер, импульсивно реагируя на публикацию правительственного отчета об инфляции, поставил на кон 10 миллионов долларов. Когда же суматоха на рынке пошла на убыль, он вышел из биржевого кольца и спросил: «А кстати, что там были за цифры?»³

В 1983 году Джонс оставил хлопковую биржу и приступил к созданию собственной компании, Tudor Investment Corporation. Он был слишком молод, чтобы самостоятельно справиться с таким сложным проектом, ведь ему не было и тридцати. Однако Джонс не остался без поддержки: руководство компании Commodities Corporation вложило в созданный им фонд 35 тысяч долларов и ввело его в круг опытных бизнесменов, которые помогли ему сформировать более зрелый взгляд на рынок. Вскоре все заговорили о Джонсе как об одаренном человеке с оригинальным стилем управления. Он относился к биржевым торгам как к игре, в которой важна психология и умение блефовать; игре, напоминающей покер, где хитрый и тонкий расчет сочетается с безумным риском. Недостаточно просто смотреть на собственные карты и выбирать, с какой ходить. Важно чувствовать настроение других трейдеров — обуревает ли их жажда наживы или они дрожат от страха, спокойны ли они, уже приняв решение, или колеблются, не зная как поступить. Предположим, вы узнаете новости, которые должны привести к повышению цен на сахар. Прежде чем действовать, нужно изучить реакцию других игроков. Если крупные трейдеры уже удовлетворили свой спрос, то новость вряд ли всколыхнет цены, но если они выжидают и готовы в любой момент сорваться с цепи, то вскоре рынок должен взмыть вверх подобно ракете⁴. Чем дольше наблюдаешь за конкурентами, тем больше узнаешь о тактике, которой они придерживаются. Со временем можно даже научиться воздействовать на их поведение — подталкивать к покупке, когда они пребывают в «бычьем» настроении, или отпугивать, когда у них дрожат поджилки от страха. Если вы чувствуете, что крупные трейдеры не на шутку встревожены, то смело кричите на весь зал, что продаете, и они обязательно потянутся за вами. А затем вы можете совершить резкий разворот и скупить по дешевке то, что они только что сбросили⁵.

В этой игре, требующей хитрости и умения блефовать, любая шумиха может сыграть на руку. Сам Джонс метко окрестил себя «настоящим ковбоем», а та неистовая страсть, с которой он действовал на рынках, выдавала в нем боксера — занятия боксом в колледже не прошли даром⁶. Он мог ходить из одного операционного зала в другой, звонить своим брокерам и выкрикивать заявки на крупные сделки. При этом он часто менял свои решения в течение одного звонка, ведь чем бессмысленнее звучат его слова, тем легче вывести из равновесия конкурентов.

Джонс умел менять тактику в зависимости от поставленной цели. Иногда он размещал небольшие заказы через нескольких брокеров, внимательно наблюдая за происходящим, а иногда нападал на рынок из засады и давал залп из всех орудий, зная, что неожиданное появление крупного покупателя может побудить к покупкам и других трейдеров. Возможно, дурная слава биржевого агрессора заставила Джонса поведать всему миру о своем стиле. В 1986 и 1987 годах он разрешил съемочной группе, работающей над документальным фильмом, следовать за ним по пятам и снимать его яростные маневры на бирже⁷.

В одном из первых эпизодов фильма Джонс спокойно восседает за своим столом. До открытия биржи остается несколько минут. Белая рубашка, строгий галстук и кольцо с печаткой придают ему благообразный вид, делая его похожим на бухгалтера. Большие очки и каштановые волосы, аккуратно зачесанные на пробор, хорошо дополняют этот образ.

«Еще восемь минут», — произносит Джонс, лениво растягивая слова. Произношение выдает в нем уроженца Мемфиса.

«Вот теперь я готов», — продолжает он, переходя на более быстрый темп.

«Готов немного побарабанить по индейским тамтамам», — голос Джонса звучит все громче, а в ногах появляется какая-то нервная дрожь.

И в следующее мгновение бухгалтер неожиданно взрывается. «Сделать небольшой бум-бум на рынке», — орет он во весь голос, а затем вскакивает, словно обезумевший от ярости воин, и, сжимая и разжимая ладонь, начинает орать в микрофон.

«Предлагай три тысячи по семьдесят», — кричит он и царственно машет рукой так, словно отдает приказ о казни врага, захваченного в плен. Потом он садится на место, но тут же снова вскакивает. «Дэнни, не предлагай этого! Продавай четыре пятых рынка! Продавай четыре пятых рынка!»

Слышно, как брокер вторит ему, подтверждая отданный приказ. Голос Джонса снова прорезает воздух: «Да! Так, бегите же!

Действуйте!» — рычит он, и эскадроны трейдеров бросаются врассыпную по зданию биржи, чтобы выполнить его приказ.

Проведя немного времени за изучением документации, Джонс ставит на кон несколько миллионов долларов, а затем исполняет довольно странный ритуал. Он снимает с себя старомодные ботинки и переобувается в теннисные туфли.

«Посмотрите на эти теннисные туфли. От них зависит будущее нашей страны», — говорит он серьезным тоном в камеру. «Они помогают мне, когда курс облигаций повышается на один пункт, а акции взлетают на тридцать долларов», — продолжает Джонс, развалившись в кожаном кресле. Белая спортивная обувь резко дисгармонирует с рубашкой на пуговицах и строгим галстуком.

«Я жду, когда котировки достигнут максимума, а затем обуваю эти башмаки, — признается он. У него моложавый голос, но он пытается говорить густым басом словно ребенок, подражающий любимому герою. — Я купил их на одном благотворительном аукционе. Они принадлежали Брюсу Уиллису. Это настоящий мужик».

Затем Джонс водружает на один из своих экранов надувного Годзиллу.

КАКИМИ РАЦИОНАЛЬНЫМИ МОТИВАМИ МОЖНО Объяснить столь нелепые выходки? Ответить на этот вопрос довольно сложно, поскольку Джонс, объясняя причины собственного успеха, не всегда убедителен⁸. Первые шаги в бизнесе он делал вместе со своим главным экономистом Питером Боришем, которому в то время было двадцать с небольшим лет. Питер пытался скрыть свой юный возраст с помощью старомодных подтяжек и обожал проводить мрачные параллели между 1980-ми и 1920-ми. Он взял графики, отражающие изменения на фондовом рынке за эти два периода времени, наложил один поверх другого и не поверил своим глазам! Оба графика демонстрировали головокружительный рост котировок, убеждая Бориша и его шефа в скором крахе, сравнимом по масштабам с 1929 годом. Однако в одном откровенном интервью Бориш признался в фальсификации результатов. Оказывается, он просто «подгонял» исходные точки двух графиков до тех пор, пока не получилась нужная картина⁹. Из этого количественного псевдоанализа Джонс вывел целую теорию. По его мнению, раздутые фонды заработной платы на Уолл-стрит являлись верным признаком предстоящей коррекции. Банковские капиталы были сильно рассредоточены, напоминая тонкий слой масла, намазанный на огромный кусок хлеба. Одно из полотен Ван Гога было только что продано по цене, в десятки раз превосходящей предварительные оценки. В документальном фильме 1987 года Джонс спокойно смотрит в камеру и пророчит экономике чудовищный коллапс. «Это будет конец всему и вся», — заявляет он, в то время как взгляд его полон веселья и ликования.

Возможно, Джонс радовался за весь мир, зная, что выкладки Бориша — это химера, которая годится лишь для того, чтобы пугать конкурентов. Тем более, учитывая его успехи в середине 1980-х, конкуренты вполне могли поверить всему, что он говорил. В 1985 году доходность его фонда составила 136 %. В 1986 году он также был на высоте, добившись прибыли в 99 %. Однако один факт остается бесспорным: анализ 1920-х, проведенный Боришом, не мог играть ключевую роль в победах Джонса, хотя в октябре 1987 года действительно произошел крах. Большинство игроков с Уолл-стрит ожидали, что рынок рано или поздно рухнет; вопрос заключался лишь в том, когда это произойдет. Бориш ожидал крах весной 1988 года. Иными словами, его прогноз был ничем не лучше прогнозов всех остальных участников инвестиционного бизнеса¹⁰.

Другие попытки Джонса объяснить собственный успех вряд ли заслуживают большого доверия. Так же как Тони Чиллуффо, эксцентричный самоучка, которому Стейнхардт был во многом обязан своими успехами в 1970-х годах, Джонс взял на вооружение теорию волн Кондратьева. Согласно этой теории развитие мировой экономики подчиняется двадцатичетырехлетним циклам, поддающимся прогнозированию. С помощью Кондратьева Чиллуффо предсказал крах 1973 года, а это означало, что следующий катаклизм должен был произойти не ранее 1997 года. Тем не менее в 1987 году Джонс, обосновывая свой прогноз о неминуемости «конца всему и вся», ссылался именно на Кондратьева. Еще большую слабость он питал к анализу волн Эллиота в интерпретации одного инвестиционного гуру по имени Роберт Пречтер. С изрядной долей уверенности гуру утверждал, что рынки акций вскоре совершат последнее ралли, а затем рухнут не менее чем на 90 %. И это будет крупнейший крах с 1720 года, когда в Англии лопнул «пузырь Южного моря». В одном интервью Джонс заявил: «Своими успехами я во многом обязан волновому методу Эллиота»¹¹, и на этот раз он, судя по всему, был искренен. Однако мрачные пророчества Пречтера были уж совсем фантастичны, и даже Джонс признавал его неспособность предсказать время краха¹².

Фактически всю свою прибыль на бирже Джонс получал в результате ловких манипуляций, связанных с краткосрочными тенденциями, а не за счет понимания многолетних сверхциклов, само существование которых вызывает сомнение. Так же как трейдеры из Commodities Corporation, Джонс мог покорить любую волну на рынке. Замечая приближение большой волны, он вставал на доску для серфинга и, как только рынок начинал обратное движение, ловко спрыгивал с нее. «Находясь на старте, вы понятия не имеете, насколько правильный избранный вами путь», — признался он однажды, тем самым опровергая мнение о том, что его успех объясняется неким долгосрочным анализом. Напротив, как он сам объяснял в минуты откровения, его метод заключался в том, чтобы «написать сценарий для рынка», продумав возможное поведение игроков, а затем несколько раз проверить гипотезу на позициях с низкой степенью риска в надежде уловить момент, в который его сценарий начнет воплощаться в жизнь¹³. Через несколько лет Джонс рассказал о мысленных упражнениях, с помощью которых он писал такие сценарии. «Каждый вечер я нахожу спокойное местечко в своей квартире и сижу там с закрытыми глазами. Я представляю, что нахожусь в биржевом зале. Открываются торги, идет рабочий день, и я воспроизвожу в воображении разные эмоциональные состояния, через которые проходит рынок. Такое упражнение я проделываю каждый день. И позднее, оказываясь на бирже в реальности, я уже готов ко всему, что будет происходить. Ведь я уже там был. Я психологически готов извлекать выгоду из крайних эмоциональных состояний, поскольку они уже пережиты мной»¹⁴.

Крах 1987 года показал, насколько эффективна такая подготовка. Когда в пятницу 16 октября индекс S&P 500 начал резко снижаться, Джонс ощутил близость ожидаемых событий. И хотя, согласно грубым оценкам Бориша, основанным на сравнении с 1920 годом, крах должен был произойти через несколько месяцев, это не имело никакого значения. Джонс никогда не воспринимал подобные прогнозы буквально. Значение имели мысленные упражнения, с помощью которых он нарисовал крах в своем воображении. Он понимал, что любое снижение на рынке с высокой долей вероятности перерастет в чудовищный обвал. Инвесторы уже несколько месяцев ожидали судный день, и их доверие к рынку могло в любой момент упасть до нуля. Развитое страхование инвестиционных портфелей еще более усугубляло опасность обвального падения. Снижение курса акций вынудит страховщиков к массовым продажам активов, а это приведет к еще более глубокому падению. Учитывая обстановку, которая сложилась на рынке, игра на понижение казалась беспроигрышным вариантом. Если бы падение в начале пятницы захлебнулось, то короткие продажи принесли бы Джонсу небольшие убытки. Он просто бы закрыл позицию и стал бы ожидать следующей возможности для атаки. Однако если бы пугливость инвесторов в сочетании с реакцией страховщиков привела бы к катастрофическому обвалу, Джонс мог бы сорвать огромный куш. Соотношение между риском и вознаграждением было необычайно привлекательным¹⁵.

В ту же пятницу, к вечеру, Джонс распродал целые пакеты фьючерсов, включенных в индекс S&P 500. На выходные он отправился в свой охотничий домик в отдаленном уголке Вирджинии вместе с коллегой Льюисом Бэконом, выходцем из Commodities Corporation, и еще несколькими друзьями из Европы. Когда пришла пора возвращаться в Нью-Йорк, оказалось, что частный самолет не способен вместить всех гостей. Джонс, как всегда галантный, предложил последние места своим друзьям. Он был готов остаться в Вирджинии.

«Нет-нет, что вы, — сказал кто-то из гостей. — Ведь мы знаем, у вас сейчас открыта крупная позиция»¹⁶.

Джонс сел в самолет, и утро «черного понедельника» застало его в офисе на Манхэттене. Если бы гости были менее великодушны, то он пропустил бы день крупнейшего обвала на фондовом рынке, который только происходил в его жизни. Резкое падение курса акций, начавшееся с самого утра, переросло вскоре в чудовищный обвал. Однако Джонс умело обуздал весь каскад волн, дойдя до самого конца. Обезумевшие от страха инвесторы, отчаявшиеся продать свои активы, засыпали звонками брокеров, а те, кто не поддался всеобщей панике, лишь беспомощно стояли и смотрели, как рушится все вокруг. Спустя несколько лет Джонс сравнивал реакцию Уолл-стрит на крах с одним несчастным случаем, который произошел с ним на море. «Однажды на меня наехал катер, и винт пропорол мне ягодицы. Первой мыслью было: «Черт возьми! Все мои воскресные планы рухнули, ведь теперь придется зашивать рану». Пребывая в шоке, я не понимал, насколько глубока рана. И лишь взглянув на лица друзей, я понял, что все очень серьезно»¹⁷. Крах 1987 года вызвал у некоторых людей такое же оцепенение. Однако Джонс написал сценарий для рынка. Психологически он был готов к хаосу.

Даже выжав из рынка все до капли, Джонс позднее воспользовался еще одним шансом заработать. Составляя очередной сценарий для рынка, он попытался представить реакцию ФРС на коллапс и пришел к выводу, что власти наверняка попытаются успокоить взволнованных людей и накачают банки деньгами, чтобы сделать кредиты более дешевыми. И здесь, по расчетам Джонса, могла представиться возможность еще для одной несимметричной игры. Если ФРС поступит так, как он рассчитывает, то рынок облигаций взлетит вверх; но даже если ФРС будет сидеть сложа руки, вряд ли стоит ожидать падения. Когда в конце «черного понедельника» рынок облигаций оживился, Джонс решил, что его сценарий начинает сбываться. Он купил самый крупный пакет облигаций за всю историю своей деятельности, и вскоре выяснилось, что выгоднее позиции у него еще не было.

Двойной куш, сорванный Джонсом в «черный понедельник», обеспечил его фонду Tudor Investment Corporation от 80 до 100 миллионов долларов чистой прибыли и внес весомый вклад в общую доходность за этот год, которая составила 200 %. Вскоре Джонс проявил себя с неожиданной стороны, которая резко контрастировала с его ковбойскими замашками. Он создал благотворительную организацию, Robin Hood Foundation, вложив в нее часть недавно сколоченного состояния. Миллионы долларов были направлены на развитие беднейших кварталов Нью-Йорка.

ДЖОНС БЫЛ НЕ ЕДИНСТВЕННЫМ СЧАСТЛИВЧИКОМ, которому повезло в «черный понедельник». Конец 1980-х стал звездным часом и для других дельцов, воспитанных на традициях Commodities Corporation. Если члены «большой тройки» — Сорос, Робертсон и Стейнхардт — несли огромные потери во время краха 1987 года, у Брюса Ковнера и Льюиса Бэйкона дела шли как нельзя лучше, хотя их заработки были скромнее, чем у Джонса. И «большая тройка», и «малая тройка» ожидали разворота на рынке. Они часто обсуждали между собой перспективы экономики, и Джонс даже пытался убедить Джулиана Робертсона передать ему в управление портфель коротких позиций¹⁸. Однако одно дело ожидать беды, а совсем другое — молниеносно реагировать на нее, когда она придет. И в этом отношении троица из Commodities Corporation оказалась более проворной, чем их старшие партнеры, которые привыкли к традиционному инвестированию в акции. Будучи профессиональным инвестором, Джулиан Робертсон дорожил своим портфелем акций. Его фонд Tiger тщательно изучал каждый объект инвестирования, прежде чем приобрести акции, и очень болезненно расставался с ними. Джонс, Ковнер и Бэйкон не были отягощены таким грузом. Их преимуществом была гибкость. Они могли быстро и резко менять направление своей деятельности¹⁹. Отдельные акции их не волновали. Они спекулировали в масштабах всего рынка.

После обвала на фондовом рынке Ковнер и Бэйкон перевели свои средства в облигации, сумев извлечь прибыль из того же сценария, что и Джонс²⁰. Так начался период их расцвета, который продолжился и в следующем году, и во все последующие годы, вплоть до конца десятилетия. Ковнер собрал богатый урожай на валютном рынке. Здесь он следовал стратегии «керри трейд», разработанной им еще в Commodities Corporation. По некоторым данным, в 1989 и 1990 годах он занимал первое место на Уолл-стрит по уровню дохода. Не последнюю роль в этом играли спекуляции на нефтяных фьючерсах. Тем временем Льюис Бэйкон добился больших успехов в качестве брокера в компании Shearson Lehman Hutton, где он вел торги с небольшим уровнем депозита. В 1989 году Бэйкон отделился от компании и основал собственный хедж-фонд — Moore Capital. В том же году его фонд вырос на 86 %, а в следующем году, когда он точно спрогнозировал влияние иракского вторжения в Кувейт на фондовый рынок и рынок нефти, рост составил 29 %. Стартовый капитал, который Бэйкон получил от Commodities Corporation, казался теперь незначительной суммой по сравнению с новыми источниками дохода. Пол Джонс, будучи не в состоянии принять все средства, которые ему хотели доверить, рекомендовал своим клиентам обратиться к Бэйкону.

Тем временем сам Джонс пожинал лавры в Токио. Как и все знатоки с Уолл-стрит, он не мог не видеть формирование пузыря в конце 1980-х годов. После заключения соглашения в отеле «Плаза» японские власти резко снизили процентные ставки, пытаясь компенсировать негативное влияние сильной иены на национальную экономику. В результате этого начался приток дешевого капитала, и цены на японские активы, а также на ряд иностранных активов поползли вверх. Японские капиталисты стали крупнейшими покупателями в мире: они скупали все подряд — от площадок для игры в гольф в Калифорнии до полотен импрессионистов. В 1987 году японская телефонная компания Nippon Telegraph and Telephone (NTT) разместила свои акции на Токийской фондовой бирже при фантастическом коэффициенте «цена/прибыль» — 1:250. Стоимость активов превысила все разумные пределы и, несмотря на это, продолжала расти.

Как и при любом пузыре, проблема была не в том, чтобы осознать неминуемость краха японского рынка, а в том, чтобы угадать, когда этот крах произойдет. Казалось, что после размещения акций NTT активная игра на понижение на Токийской бирже равносильна самоубийству. В течение следующих двух лет биржевой индекс Nikkei продемонстрировал впечатляющий рост — 63 %, доказывая, что зарабатывать можно не только на ставках против пузыря. Уж кто-кто, а Джонс не собирался делать преждевременных ставок; пока сила была на стороне «быков», он послушно следовал текущему тренду, не рискуя плыть против течения²¹. Джонс терпеливо выжидал, когда тренд начнет меняться. И вот в начале 1990 года токийский рынок в течение нескольких дней просел почти на 4 %. Джонс наконец-то получил долгожданный сигнал.

В ходе обсуждения, состоявшегося по инициативе Barron's в середине января 1990 года, Джонс уверенно назвал причины, по которым токийская биржа находится на грани резкого обвала²². Он начал с того, что должен был заметить даже самый рядовой фондовый аналитик: торги на рынке велись при огромном коэффициенте «кратное прибыли». Но Джонс придерживался той же тактики, что и в 1987 году на Уолл-стрит: он с особым интересом следил за положением игроков²³. В случае с Уолл-стрит страхование портфелей ценных бумаг привело к образованию механизма, который усугубил обвал и тем самым дал возможность спекулянтам нажиться на асимметричной игре. Финансовая культура Японии способствовала созданию такой же асимметрии на Токийской фондовой бирже. Японские вкладчики считали, что их инвестиционные менеджеры должны обеспечивать доходность не менее 8 % в год. Поэтому, когда на фондовом рынке начнется разворот, менеджеры, сознавая важность этой отметки, начнут поспешно переводить средства в облигации. Это гарантирует им доход в 8 % при низком уровне риска²⁴.

По мнению Джонса, коррекция в 4 %, которая произошла на Токийской бирже в начале года, должна была стать началом для такого разворота. Если бы в декабре рынок просел после уверенного роста в течение предыдущих месяцев, вряд ли это вызвало бы беспокойство среди инвестиционных менеджеров, которые уже и так обеспечили доходность выше 8 %. Кроме того, за пару недель, оставшихся до конца года, облигации принесли бы столь незначительный доход, что вкладываться в них не имело смысла. Однако падение произошло в январе и иначе. Инвестиционные менеджеры не имели резерва в виде полученной ранее прибыли, и впереди их ожидали долгие пятьдесят недель — достаточно времени, чтобы найти убежище на рынке облигаций и обеспечить требуемый доход в 8 %. Если бы расчет Джонса оказался верным, и инвестиционные менеджеры перешли к такой оборонительной стратегии, то паническая распродажа акций могла бы поставить фондовый рынок на край пропасти.

Вскоре сценарий Джонса начал исполняться. В феврале индекс Nikkei 225 упал на 7 %; в марте падение составило 13 %. К концу года индекс потерял две пятых своей стоимости, и теперь, глядя на то, что от него осталось, сложно было поверить, что некогда это был крупнейший рынок ценных бумаг в мире. Однако Джойс не просто угадал большие события. С удивительной точностью он предсказал нее колебания на токийской бирже, вплоть до финальной стадии. Учитывая общие закономерности, характерные для «медвежьих» рынков, Джонс спрогнозировал в январе, что за падением индекса Nikkei последует непродолжительное ралли, и когда весной индекс стабилизируется, он в нужный момент времени перейдет из крупной короткой позиции в умеренную длинную²⁵. Этот маневр демонстрирует различие между гибким стилем трейдера товарной биржи и упорным консерватизмом стоимостного инвестора вроде Джулиана Робертсона, который никогда не открывает позицию лишь для того, чтобы через короткий период времени избавиться от нее. И действительно, в мае индекс Nikkei вырос на 8 %. Джонс снова получил прибыль, хотя он не сомневался в том, что ралли носит временный характер.

В тот же месяц, в мае 1990 года, Джонс дал еще одно интервью Barron’s. Журнал поздравил его с тем, что он блестяще предсказал в январе рост на Токийской бирже. Джонс с присущей ему скромностью напомнил, что два раза он предсказывал японский крах преждевременно, назначая его на 1988 и 1989 годы. Правда, в данном случае его искусство проявилось в том, что он прогнозировал эти события без всякого для себя риска, не делая проигрышных ставок. Затем Джонс еще раз озвучил свой прогноз: в период снижения рынку предстоит пройти несколько ралли, при этом каждый отскок будет сменяться резким обвалом, не оправдывая надежд игроков. Он исходил из того, что инвесторы, которые не распродали активы на первом этапе кризиса, будут отчаянно пытаться вернуть свои деньги. Однако, убеждаясь каждый раз в слабости ралли и невозможности возместить убытки, все больше инвесторов будут отказываться от дальнейших попыток и ликвидируют свои портфели. Джонс заявил, что в настоящий момент он сделал небольшие ставки на рост японского рынка, однако к концу лета планирует сыграть на понижение. И снова он блестяще угадал все сроки. С июля и вплоть до начала октября Токийская биржа пережила резкий обвал²⁶. В том же 1990 году доходность портфеля Джонса, согласно его собственным оценкам, составила от 80 до 90 %, в основном за счет успешных операций в Токио.

Однако реальное достижение Джонса заключалось не в том, что он предвидел обвал японского рынка, и даже не в его предсказании непродолжительных ралли в период падения. Он смог обнаружить ситуацию, где шансы на успех были настолько высоки, что, даже сомневаясь в точности прогноза, можно было смело делать ставку — именно в этом и состоит его заслуга. И в октябре 1987 года, и в январе 1990 года рынки на Уолл-стрит и в Токио могли восстановиться, но в этом случае Джонс просто бы сбросил короткие позиции, и его убытки были бы невелики. Однако Джонс понимал, что дальнейшее падение рынка более вероятно, чем рост, и, что особенно важно, если падение продолжится, оно будет гораздо более масштабным, чем любое гипотетическое ралли. Джонс действовал как игрок в казино, но только у его рулетки были два отличия от обычной. Во-первых, на барабане было два дополнительных красных номера, и вероятность выпадения красного составляла более 50 %. Во-вторых, в случае выпадения красного номера крупье выплатил бы сумму в пятикратном размере, и соотношение между вознаграждением и риском было необычайно привлекательным. Джонс не мог быть уверен в том, что его ставки окажутся выигрышными. Но зато он знал, в какой момент нужно выложить фишки на стол.

МНОГИМИ СВОИМИ УСПЕХАМИ НА БИРЖЕ ДЖОНС обязан именно этому подходу. Еще со времени работы на хлопковой бирже он осознал, насколько важно наблюдать за положением других игроков. Если вы знаете, что делают крупные дельцы — сидят ли они на мешках с деньгами или вложили все до последней копейки, то сможете определить, в какую сторону развернется рынок. Вы научитесь оценивать соотношение между риском и вознаграждением в любой ситуации. Трейдеры товарной биржи знали, в каком положении находятся их конкуренты. Они внимательно следили за их реакцией, когда выкрикивали распоряжения своим брокерам. И Джонс, расхаживая по торговому залу, постоянно импровизировал и исполнял различные трюки, чтобы передать рынку нужное настроение. Он звонил брокерам, представляющим интересы крупных корпоративных клиентов, поддерживал связь с торговыми компаниями, которые использовали товарные рынки для страхования базовых позиций, и общался с коллегами из хеджевых фондов. Джонс также отслеживал данные, по которым можно было определить, какие опционы инвесторы покупают чаще — «колл» (в этом случае они ожидают повышения курса акций) или «пут» (это означает, что они опасаются резкого падения). Кроме того, он изучал отчеты о соотношении между денежными средствами и акциями в портфелях пенсионных фондов и страховых компаний. Однако недостаточно просто знать, чем владеют другие инвесторы. Важно понять, чем они хотят владеть — какие цели они перед собой ставят и как будут реагировать в тех или иных ситуациях. Зная, что японские инвестиционные менеджеры стремятся любой ценой добиться доходности в 8 %, несложно догадаться, что в случае падения рынка в январе они скорее всего начнут переводить средства в облигации.

Джонс развил и дополнил психологические подходы, которые широко применялись в Commodities Corporation. Он хорошо понимал, что субъективные поведенческие проявления делают рынок более красочным и ярким явлением, внося некий элемент закономерности в чисто случайный характер его деятельности, из которого исходят авторы теории эффективного рынка. Однако Джонс был вынужден учитывать и другой фактор. Если инвесторы, совершая покупки и продажи, действуют порой иррационально, под влиянием психологических мотивов, то иногда их решения могут быть продиктованы институциональными причинами. В некоторых случаях действует совокупность психологических и институциональных факторов. Например, фермеры, занимавшиеся хлопководством, неизменно придерживали часть своего урожая в течение нескольких недель, надеясь на рост цен. Однако в конце года психологический фактор — нежелание продавать урожай по текущим ценам — вступал в противоречие с фактором институциональным: фермеры были вынуждены распечатывать свои закрома, поскольку в противном случае им пришлось бы платить больше налогов. Из этого Джонс выводил следующую закономерность: каждый год в декабре хлопковый рынок будет завален заказами, а в январе его ждет неминуемый спад²⁷. Таким же факторам были подвержены и другие товарные рынки. У коров период беременности составляет почти год, и поставщики телятины слабо реагировали на рост цен. Поэтому для достижения равновесия между спросом и предложением требовались порой целые месяцы, а стоимость фьючерсных контрактов могла расти в течение длительного периода времени. Или возьмем пример из фондового рынка. Курс акций компаний, включенных в индекс Dow Industrials, как правило, повышался в последнюю пятницу каждого квартала, поскольку арбитражные трейдеры в этот день выкупали акции, которые они ранее сбросили для хеджирования фьючерсных контрактов с приближающимся сроком исполнения.

Пристальное внимание, которое Джонс уделял институциональным факторам, во многом объясняет его превосходство над другими игроками рынка. С помощью своего подхода он выбирал подходящий момент для купли и продажи, зная, что не прогадает с ценой, поскольку его контрагент загнан в угол и вынужден продавать активы. Авторы теории эффективного рынка доказывали, что инвестору сложно спрогнозировать будущую динамику цен на акции или товары, поскольку вся значимая информация уже отражена в текущей цене. Однако Джонс вышел за рамки этой теории, научившись анализировать нечто более важное, чем текущие цены. Он замечал, что в конце года фермерам волей-неволей приходится распродавать запасы хлопка, а в последнюю пятницу каждого квартала арбитражные трейдеры вынуждены снова скупать акции. В этом отношении Джонс с его достижениями напоминает Стейнхардта. В 1970-х и 1980-х годах Стейнхардт нередко скупал пакеты акций со скидкой, когда корпоративным продавцам нужно было срочно разгрузить свои портфели и они были готовы платить покупателям, которые отдавали им предпочтение. Такого рода сделки не требовали от Джонса или Стейнхардта какого-то сверхъестественного пророческого дара, с помощью которого они точно предсказывали бы будущую динамику цен. Они просто удовлетворяли потребность в ликвидности, когда такая потребность возникала.

Но в основе успешной деятельности Джонса лежал еще один составной элемент, связанный с тем безрассудным поведением, которое он продемонстрировал в документальном фильме 1987 года. Метод Джонса заключался в отслеживании неожиданных событий, которые могли всколыхнуть рынок. Но время от времени он сам был готов выступить инициатором такого события — поставить все с ног на голову с помощью крупных сделок и спровоцировать панику, а затем наблюдать за тем, как его сценарий претворяется в жизнь. Такой подход также отражает слабое место в теории эффективного рынка. Согласно теории, если акции компании (возьмем для примера компанию Ford) недооценены, то несколько рационально мыслящих инвесторов будут скупать их до тех пор, пока цена не вырастет до оптимального уровня. Однако в реальности возможности этих рационально мыслящих инвесторов ограничены, у них могут отсутствовать средства для покупки требуемого объема акций Ford, при котором цена на акцию достигнет оптимального уровня. Когда же весь рынок находится в состоянии дисбаланса, то рационально мыслящие инвесторы скорее всего не смогут добиться желаемого. Им наверняка известно, что пузырь на фондовом рынке Японии, пузырь доткомов или ипотечный пузырь — это иррациональное явление, однако они не в силах привлечь достаточно средств для проведения операций, которые бы привели к устранению пузыря. Именно поэтому инвесторы, действующие вопреки тенденциям рынка, имеют ограниченные возможности. Именно этим объясняются метания рынка то в одну, то в другую сторону, а также подверженность финансовых систем образованию пузырей.

Данный феномен, который экономисты Андрей Шлейфер и Роберт Вишны окрестили «пределами арбитража», демонстрирует то, что Джонс, судя по всему, ощущал на интуитивном уровне. Рынки искажают реальную стоимость актива, поскольку спекулянты не в состоянии достичь консенсуса. В результате тенденция может выйти далеко за пределы той точки, начиная с которой она перестает быть рациональной. Однако, если трейдер превосходит своих конкурентов финансовыми возможностями и личной отвагой, он может устроить засаду и в нужный момент атаковать рынок, выведя его из сонного состояния. А поскольку этот трейдер становится инициатором нового тренда, он будет первым, кто сорвет куш.

Такие внезапные нападения были коньком Джонса. Он не раз наблюдал за тем, как «ковбои» хлопковой биржи лихо расправляются со своими соперниками. Но, вероятно, этот человек стал первым среди трейдеров, кто стал применять подобную тактику сразу на нескольких рынках. Большинство «поднявшихся» трейдеров пытаются скрыть информацию о своих позициях и в целях безопасности отдают распоряжения нескольким брокерам. Однако Джонс понимал, что порой лучше действовать в открытую, привлекая как можно больше внимания²⁸.

В одном из эпизодов документального фильма Джонс скептически реагирует на договоренность стран ОПЕК сократить объемы добычи нефти. Теоретически сокращение производства всегда приводит к удорожанию продукции, следовательно, заявление ОПЕК должно положить начало устойчивой тенденции к росту цен на нефть. Однако Джонсу известно, что странам ОПЕК редко удается соблюдать дисциплину и придерживаться более низких квот на добычу. Поэтому он не верит в рост. Его задача — нарушать зыбкое равновесие рынка и извлекать прибыль в момент его разворота.

Сначала Джонс действует хитростью. Он отдает по телефону несколько распоряжений о продаже небольших объемов. Так он пытается скрыть свои истинные мотивы, чтобы не нарушить возрастающий тренд и успеть открыть короткую позицию. Но как только его распоряжения выполнены, Джойс переходит на лихой ковбойский стиль. Теперь рынок должен узнать о том, что появился некий крупный нарушитель спокойствия, который продает все подряд. Джонс пытается навести ужас на игроков.

«Предлагай тысячу, — кричит он своему брокеру. — Впрочем, нет, предлагай полторы тысячи! Покажи им весь портфель! Скажи им, что мы можем дать больше! Давай! Действуй! Потом мы предложим им больше!»

Взволновав рынок, Джонс звонит одному приятелю из компании, торгующей нефтью, чтобы узнать, всколыхнул ли он цены на нефть своими агрессивными продажами. Он делает то, что сделал бы любой трейдер товарной биржи — прощупывает настроение своих конкурентов. Приятели говорят несколько минут, затем Джонс вешает трубку.

«Он сказал, что те ребята продали уже целую гору фьючерсов, — сообщает Джонс с явным удовольствием. — Люди, с которыми он работает, еще не знают об этом…» В этот момент Джонс заговорщически подмигивает и театральным жестом показывает пальцем на собственную грудь. «Так даже лучше. Надеюсь, они подумают, что это сдали нервы у какого-нибудь дикого араба, знающего все детали соглашения»²⁹. Нет нужды говорить, что очередная засада Джонса оказалась успешной, и нефтяное ралли сменилось обвалом. Джонс не стал ждать события, которое претворило бы в жизнь его сценарий, написанный для нефтяного рынка. Он сам инициировал такое событие.

Весной 1987 года Джонс решил, что настал момент для рынка серебра. На рынке золота ралли уже завершилось, и теперь на очереди было серебро. Кроме того, ходили слухи, что на некоторых крупнейших рудниках может прекратиться добыча. Однажды ранним утром в марте Джонс совершил «двойной охват» — маневр, достойный его кумира, генерала Джорджа С. Паттона. Он открыл огромную позицию на серебро, скупил фьючерсные контракты у биржевых трейдеров, опустошив их портфели, а затем приобрел физическое серебро у четырех дилеров. Вскоре дилеры стали делать то, на что рассчитывал Джонс. Они знали, что рынок золота уже прошел свое ралли, и за ним должно последовать серебро. Поэтому им не хотелось оставаться с пустыми руками. Не мешкая ни минуты, они стали звонить на биржу серебра и размещать там свои заказы, чтобы восполнить то, что было продано Джонсу несколько минут назад. Но на бирже их ожидал неприятный сюрприз. Трейдеры, которые обычно всегда имели для продажи серебряные фьючерсы, уже продали их фонду Tudor. Трейдеры, в свою очередь, также следовали сценарию Джонса. Когда дилеры позвонили им со срочными заказами, они предположили, что слухи о срыве поставок оказались правдой, и бросились выкупать контракты, которые только что уступили Джонсу. Вскоре началась паника. Спекулянты и дилеры, которых Джонс оставил с пустыми руками, отчаянно пытались защитить себя от резко растущих цен и этим провоцировали еще больший рост. Блестяще прочувствовав момент, когда рынок пребывал в ожидании ралли, и бесстрашно придав ему стартовое ускорение, Джонс вовремя ретировался с очень неплохим выигрышем³⁰.

Но такие маневры не означают, что Джонс обладал безграничной властью над рынками. «Я могу ворваться на любой рынок в самый подходящий для этого момент и подлить там немного масла в огонь. Я умею создавать иллюзию «бычьего» рынка, — признался он однажды. — Но если рынок чувствует себя неважно, то стоит мне только прекратить покупки, как цена в тот же миг начинает падать»³¹. И хотя Джонс пытался подчеркнуть, что его способность влиять на цены носит ограниченный характер, в его словах слышится скорее подтверждение собственного превосходства, чем признание ограниченности. Уже тот факт, что Джонс способен приводить рынок в движение и управлять им, пусть даже на короткий период времени, достоин восхищения. Джонса можно сравнить с ребенком, который взбирается на гору после обильного снегопада. Видя, что огромная масса снега может в любой момент сорваться вниз, он бросает в нужное место небольшой камешек и приводит лавину в движение. Только в случае с Джонсом речь идет не о снежной, а о денежной лавине. Конечно, Джойс справедливо отмечает, что, манипулируя рынком, он не может преодолеть влияние фундаментальных экономических факторов, так же как мальчик не в состоянии направить лавину в гору. Однако способность вызывать обвал сама по себе кажется страшной силой. Умея оценивать восприимчивость рынка к манипуляциям, Джонс мог в любой момент времени вызвать цепную реакцию и соответственно первым пожинал плоды своего труда.

Способность Джонса вызывать обвалы говорит о его готовности идти на риск даже в самых крупных сделках, однако не последнюю роль играла и его репутация. Как только люди замечали дикого ковбоя, они с ужасом думали, что он сейчас всколыхнет рынок, и своими же руками претворяли этот страх в жизнь. Влияние Джонса росло вместе с богатством и славой, и даже самые надежные и ликвидные рынки не были защищены от его козней. Например, в конце 1980-х крупный пакет фьючерсов на казначейские облигации стоимостью 50 миллионов долларов перешел к новому владельцу. Ничто не нарушало спокойствия, пока не вмешался Джонс. Он несколько раз посылал своего брокера в биржевой зал с поручением оформить приказ, который был в два раза крупнее только что состоявшейся сделки. Это вызвало паническую реакцию среди трейдеров, которые не знали, в какую сторону им податься, чтобы не оказаться на пути обезумевшего стада слонов³². Джеймс Элкинс, один из крупнейших трейдеров начала 1990-х, который специализировался на фьючерсных сделках с акциями, включенными в индекс S&P 500, вспоминает, какой эффект производил Джонс: «Каждый раз, когда он заходил на биржу, весь зал застывал в ужасе. Я порой заключал более крупные сделки, чем Джонс, однако он пользовался такой репутацией, что при его появлении люди забывали обо всем на свете. Он вызывал у окружающих бурную реакцию»³³.

Еще в начале своей карьеры на хлопковой бирже Джонс осознал, что психология оказывает значительное влияние на поведение рынка. Он предвосхитил научные открытия финансового бихевиоризма, которые начали появляться в конце 1980-х. В то же время Джонс понимал, что на рынки также воздействуют институциональные факторы, и в этом отношении он предвосхитил научные работы, в которых исследуется влияние налогов на сделки купли-продажи. Благодаря этим исследованиям было выявлено немало противоречий в гипотезе эффективного рынка. Однако главное преимущество Джонса, выделявшее его на фоне конкурентов, заключалось не в знании рынка, а в знании самого себя. Он понимал, как его собственные сделки могут влиять на расчеты других людей, и умел вызывать выгодные для себя цепные реакции.

Чем состоятельнее и могущественнее становились хедж-фонды, тем большее значение приобретал метод Джонса. Теперь, когда наиболее известные титаны этого бизнеса тратили миллиарды долларов на свои «военные кампании», опасаться за свою судьбу должны были не только нефтяные трейдеры или продавцы серебра. Начиная с 1990-х хедж-фонды обрели такую силу, что могли манипулировать любыми рынками. Даже правительство не могло остановить их.