День славы к нам идет

МАРСЕЛЬЦЫ

— Николетта, — сказал утром Симон Левассер, — сегодня прибудут твои земляки.

— Из Марселя?

— Да, из Марселя.

Девочка весело закружилась по комнате.

— Может, я что-либо узнаю об отце. Вдруг попадется кто-нибудь, кто его знает! Дядя Симон, а где будут встречать людей из Марселя?

— Они вступят в город через наше предместье. Их ожидают в полдень. Думаю, что много народа соберется на площади…

— Я обязательно пойду! Вместе с Жаном.

И Николетта посмотрела вопросительно на Левассера-младшего.

— Хорошо, — согласился Жан. — Не будем отставать от других.

— Мне тоже хочется с вами! — сказал Поль. — Давайте и Маркизу возьмем.

— Нет уж! — решительно воспротивился Жан. — Тебя затолкают в толпе, а Маркизе отдавят лапы.

Поль сел на свою скамеечку и заплакал. Собака подбежала к нему и стала лизать в лицо.

К полудню на площади, где была разрушена Бастилия, собрались жители Сент-Антуана. Многие мужчины прихватили с собой пики. Марсельских федератов встречали также члены Якобинского клуба. Их было здесь более тысячи.

Жан и Николетта, протиснувшись вперед, стояли в первом ряду и, разделяя общее нетерпение, ждали, когда покажутся марсельцы. И вот пронесся крик:

— Идут! Идут!

Толпы парижан заволновались, зашумели…

— Марсельцы!..

— Наконец-то!

— Как долго они шли!

— Двадцать семь дней!

— Чего удивляться! Они пересекли всю Францию!..

На улице, ведущей к площади, появился батальон марсельских волонтеров. Они шли плотными рядами. Стучали барабаны. Храбрые южане в сине-красных мундирах, с ружьями за плечами. Молодые, выносливые люди: ремесленники, грузчики, лодочники, рыбаки… Они готовы сражаться и, если понадобится, умереть за революцию. У них загорелые обветренные лица. Они провели столько дней под палящими лучами июльского солнца…

Федераты вступили на площадь с песней. Эту грозную, призывную песню, полную мужества и ликования, в Париже еще не знали. Ее сочинил апрельской ночью того памятного, 1792 года в Страсбурге, при объявлении войны Австрии, двадцатилетний капитан инженерных войск Руже де Лиль. Он написал и слова, и музыку. Это был походный марш Рейнской армии. Один студент-медик, по имени Мирер, исполнил песню свободы на банкете в марсельском клубе «Общество друзей Конституции» по случаю выступления в поход добровольцев. Она так понравилась, что марсельцы стали распевать ее, идя по дорогам страны, сделав гимном своего батальона. Они первыми принесли в Париж марш Руже де Лиля. Скоро он получит название «Марсельезы». Ее узнает и будет петь вся революционная Франция.

Федераты юга твердо ступали по площади, как будто не чувствуя усталости после долгих и утомительных переходов, после многодневного тяжелого пути, и бодро, дружно звучали их мощные, чуть хрипловатые голоса:

Впереди колонны развевалось трехцветное знамя, на котором начертаны слова: «Марсель, свобода или смерть». На полотнище изображены также форт на скале и под ним несколько пушек и мортир. На древко надет красный колпак.

Жители рабочего предместья, якобинцы, санкюлоты радостно приветствовали марсельцев. Николетта жадно всматривалась в худые, потемневшие от загара лица проходивших мимо нее солдат-добровольцев. Они, отвечая на приветствия, кричали:

— Да здравствует свобода!

— Да здравствует народ!

Марсельцы улыбались, бросали на встречавших их людей доброжелательные взгляды.

— Куда они идут? — спросил Левассер у стоявшего рядом с ним гражданина.

— Не знаю, — ответил тот. — Хорошо бы им промаршировать вблизи дворца. Уверен, это не доставило бы удовольствия королю!

— Да, если бы Капет увидел их, — раздался голос сзади, — то у него сразу испортилось бы настроение… Но федераты идут сейчас к мэрии на Гревскую площадь.

Николетта слышала этот разговор.

— Пойдем, Жан, тоже на Гревскую площадь.

И они поспешили вслед за уходящим батальоном, за двумя пушками, которые везли от самого Марселя измученные лошади.

Перед ратушей была сделана остановка. Командир дал команду разойтись. Строй распался. Солдаты разбрелись по площади, стояли группами, беседуя, обмениваясь впечатлениями. Большинство их оказалось в Париже впервые.

Девочка шла по площади вместе с Жаном. Кто среди этих темноволосых темпераментных южан может знать ее отца? Вполне вероятно, что такого человека здесь вообще нет! Или есть, но она пройдет мимо него… Наконец, набравшись храбрости, Николетта подошла к одному из федератов:

— Скажите, не слышали ли вы в Марселе о нотариусе Мишеле Леблане?

— Нет, дочка, — ответил солдат. — А ты спроси еще кого-нибудь. Ведь нас здесь много…

Другой марселец, к которому она обратилась с таким же вопросом, покачал головой. Третий тоже ничего не мог сказать.

— Пойдем, Жан, домой… — грустно промолвила Николетта.

— Не горюй, — стал утешать ее Левассер. — Твой отец уже должен получить наше письмо. Скоро придет от него ответ, или, вероятнее всего, он сам приедет. Представляешь, открывается дверь, и входит…

— Неужели так будет?

— Не сомневаюсь.

— А я уж перестала верить, что увижу его…

В тот день все Сент-Антуанское предместье да и весь Париж говорили о марсельцах, которые вошли в город, распевая новую песню, гимн революции, наполнявший сердца безудержной отвагой.

— Ну как марсельские федераты? — спросил вечером Симон сына и Николетту. — Ведь герои! Таким молодцам сам черт не страшен, а что уж говорить о толстяке Капете… Но что же вы молчите, носы повесили?

— Мы разговаривали с несколькими солдатами, — сказал Жан. — Но все без толку… Никто его не знает.

— Ах, вот оно что… Но ведь несколько солдат — это еще не батальон. Я вот что предлагаю. Давай, Жан, завтра пойдем на Антенское шоссе, в казарму, где разместились марсельцы, и хорошенько расспросим их. Поговорим с командирами. Твой отец, Николетта, нотариус. Не может быть, чтобы его никто не знал… Поэтому, девочка, не падай духом, приободрись и ложись спокойно спать. Утро вечера мудренее…

И Симон, притронувшись своими загрубевшими от работы пальцами к нежным смуглым щекам Николетты, вытер на них слезинки.