День славы к нам идет

МАРСОВО ПОЛЕ

Левассер и Танкрэ пришли на Марсово поле в тот день, когда стало известно, что пруссаки захватили крепость Верден. Враг двигался к Парижу. Начало сентября, первого в истории Франции сентября без короля, было очень тревожным. Революция должна либо защитить себя, либо погибнуть… Это ясно понимал каждый патриот. Нужно было оружие, его собирали где могли, искали повсюду; из колоколов и бронзовых статуй святых отливали пушки. Нужны были солдаты. И граждане в Париже и в маленьких деревушках вступали добровольцами в армию.

Вот и сейчас на Марсовом поле шла вербовка солдат. Здесь, на зеленоватой равнине, протянувшейся до самой Сены, в центре Парижа, отмечались революционные праздники, годовщины взятия Бастилии. Теперь тут возвели деревянные помосты, где записывали волонтеров. Многие мужчины явились с женами и детьми. Мелькали белые чепчики. Девушки в скромных бумазейных платьях грызли жареные каштаны. Мальчишки размахивали трехцветными флажками. Где-то пели «Карманьолу»…

Они поднялись на помост и направились к столу, за которым сидело несколько муниципальных офицеров и писарь в круглой шляпе. Позади стола — палатка, украшенная флажками и гирляндами из дубовых листьев. А слева и справа стояли солдаты, держа в руках боевые знамена батальонов.

Левассер волновался, а Танкрэ беспечно тихо насвистывал, словно был уверен, что его непременно возьмут в армию, и, возможно, именно потому, что он почти на голову выше приятеля.

Пьер первым подошел к столу, и один из офицеров его спросил:

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать…

— Уже исполнилось?

— Не совсем… Исполнится в ноябре…

— А ты знаешь, что закон запрещает брать в армию граждан моложе шестнадцати?

— Слышал… Но ведь мне не хватает каких-то двух месяцев…

— Допустим… И все же если мы запишем тебя, то нарушим закон…

— Что закон, когда родина в опасности!

— Он крепкий парень, держится уверенно… — заметил другой офицер.

— И за словом в карман не полезет…

Они стали между собой совещаться, бросая взгляды на Пьера.

— Хорошо, — сказал офицер, первым заговоривший с Танкрэ. — Мы запишем тебя. Но ты еще совсем юнец… И не думай, что через неделю будешь сражаться. Сначала надо стать солдатом. Капралы и сержанты обучат тебя военному ремеслу. Поздравляю!

И офицер, поднявшись из-за стола, пожал ему руку. А писарь записал фамилию и имя и выдал удостоверение о поступлении на военную службу. Счастливый и улыбающийся, рыжеволосый Пьер сошел с помоста.

Жан, расправив плечи и выпрямившись, приблизился к столу и остановился, чуть-чуть приподнявшись на цыпочках.

— Еще один… — с неудовольствием, как это показалось Левассеру, произнес тот самый офицер, который придирчиво отнесся к Пьеру. — Вы что, пришли вместе?

— Да, мы друзья…

— И не станешь ли ты утверждать, что тебе тоже шестнадцать или скоро будет?

— Будет в декабре…

— Нет уж, нет… Ты еще маловат. Подрасти немного…

— Но мне в самом деле в декабре стукнет шестнадцать. Почему вы не верите?

— Верю. Вот когда стукнет, тогда и приходи. Кто следующий?

Но растерявшийся, не ожидавший такой немилости фортуны, Жан не отходил от стола, ноги его будто приросли к месту.

— Я был на Карусельной площади, когда народ атаковал дворец. Я уже понюхал пороху и знаю, как свистят пули…

— Тебе не то еще придется узнать и увидеть, — сказал офицер. — Но всему свое время…

— Разве справедливо разлучать друзей? Одного взяли, а другому отказали…

— Бывает и так… — промолвил несговорчивый офицер и в этот момент приподнялся, здороваясь с кем-то, кто подходил к столу из-за спины подростка.

Жан увидел полную фигуру в синем мундире с эполетами. Командующий национальной гвардией Парижа был в этот день на Марсовом поле и наблюдал, как идет запись волонтеров.

— Жан, и ты хочешь вступить в армию?

— Хочу… Да вот меня не записывают. А Пьера записали…

— Пьер — сын лодочника, которому я велел дать барабан? — вспомнил Сантер, у которого была прекрасная память.

— Да, он здесь… Мы решили записаться вместе. Думали, будем в одном батальоне…

— А отец с матерью знают?

— Отец не станет возражать. А мать я уговорю…

— И все-таки надо было с ними прежде посоветоваться… Мне знаком этот юноша, — сказал пивовар, обращаясь к муниципальным офицерам. — Он невелик ростом, но зато не робкого десятка… Это я могу засвидетельствовать. Жан хорошо выполнил мое поручение, когда мы шли брать Тюильри… Думаю, что его можно записать добровольцем…

Никто не осмелился возразить командующему национальной гвардией. Сантер сам вручил Левассеру удостоверение.

— Ну теперь держись! Туго придется — вспомнишь, как я помог тебе вступить в армию, и помянешь меня недобрым словом. Скажешь себе: «Лучше бы я сидел дома и слонялся по Сент-Антуанской улице…» Солдатская доля сурова, ты сам убедишься в этом…

— Я все вынесу! — сказал Жан, с благодарной любовью, почти с обожанием глядя на Сантера. — Ведь я не один…

— Вот это верно. Посмотри — сколько здесь, на Марсовом поле, волонтеров! Когда все вместе, чувствуешь локоть товарища, то легче переносить трудности и невзгоды. И не так страшно. Недаром говорят — на миру и смерть красна… Разве я, пивовар, не прав? — повернулся Сантер к сидевшим за столом офицерам мэрии. Он говорил, как всегда, громко, своим густым басом, и все его слышали.

— Сущая правда! — сказал строгий офицер и, обращаясь к Жану, проговорил повелительным тоном: — Можешь идти, но подожди внизу вместе с другими добровольцами. Скоро вас отведут в ратушу и там скажут, в какую казарму и в какое время вы должны прибыть завтра…

Жан быстро спустился с помоста.

— Записали? — спросил Пьер.

— Все в порядке!

— Что-то долго с тобой разговаривали…

— Там Сантер!

— Где он?

— Да вон высокий, в мундире с эполетами. Ты же его знаешь…

Добровольцы толпились у подножия амфитеатра. Их собралось уже человек тридцать. Они разговаривали с женами, шутили, некоторые держали на руках маленьких ребятишек.

Сантер сошел с помоста, и его сразу окружили. Он улыбался, разглядывая новобранцев.

— Ну что, ребята, остановим пруссаков и австрийцев? Намнем бока герцогу Брауншвейгскому?

— А ты как думал? Для того мы и пришли сюда. Для того завербовались… — сказал коренастый доброволец с рябым лицом.

— Не сомневаюсь, что так и будет… Эх, вот победит революция, все успокоится, и я снова буду варить пиво… Ведь я пивовар…

— Знаем… Тогда уж, как рассеем врагов и вернемся в Париж, угости нас пивком. Оно, говорят, у тебя отменное…

— Обязательно угощу!

Но не придется ему больше варить пиво. В следующем году он будет участвовать в подавлении контрреволюционного мятежа в Вандее. Он станет генералом, будет командовать республиканской армией.

— Верно ли, что тебе поручили охранять короля и королеву в тюрьме? — спросил волонтер.

— Да. Охрана поручена мне.

— Они не могут убежать?

— Из Тампльской тюрьмы не убежишь… Это тебе не дворец Тюильри. У башни толстые стены и на окошках железные решетки…

— А что будет с Людовиком Последним и Австриячкой?

— Поживем — увидим…

Четыре месяца спустя, в холодное туманное январское утро, Сантер выведет войска на бывшую площадь Людовика XV, названную теперь площадью Революции, раздастся барабанная дробь, и король, признанный виновным в заговоре против свободы нации и в посягательстве на общую безопасность государства, медленно взойдет на эшафот, поддерживаемый аббатом, его духовником…

Муниципальные офицеры собрали только что записавшихся в армию добровольцев, устроили по списку перекличку и повели их в ратушу…