День славы к нам идет

ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР

Бабушка Агнеса всю жизнь провела в деревне под Парижем. У нее и ее мужа был собственный клочок земли: с трудом накопив деньжат, они выкупили его еще до революции у сеньора, владельца деревни. Старушка давно овдовела и теперь жила в своем домишке вместе со старшей дочерью и ее мужем. У них не было детей, и они обрабатывали крошечное поле, сеяли хлеб, жали, вязали снопы…

Деревня раскинулась на берегу Сены. За крестьянскими домами желтела поспевающая пшеница, вдали зеленели виноградники. На невысоком холме виднелся окруженный парком замок. Трое усталых путешественников шли по улице, мимо старых вязов, отбрасывавших длинные тени. У входа в трактир с вывеской «Черная лошадь» стояли крестьяне в полотняных блузах и деревянных башмаках — сабо.

Бабушка обомлела при виде внуков, больше года прошло после их последней встречи. Она нашла, что Жан вырос и окреп, а Поль такой красавчик, весь в мать. Добрая женщина суетилась, не зная, чем угостить ребят. Она принесла деревянную миску, полную темно-красных вишен. Что за сладкие, сочные были вишни! Они набросились на них, вымазав алым соком губы и подбородки.

— Кто живет сейчас в замке? — спросил Пьер, деликатно сплевывая косточку в ладонь.

— Никто нынче не живет, — ответила Агнеса. — За замком присматривает наш старшина. Сеньора давно нет, уехал, скрылся, и, где сейчас, никто не знает. Да мы и не жалеем, что он нас покинул. Наоборот, рады! Суровый человек — граф де Брион… Все его боялись. Бывало, наступит жатва, а он велит управляющему, чтобы тот послал наших мужчин бить камень на дороге, что ведет к поместью. Ремонт в такую горячую пору… Или понаедут гости, господа, и начинается охота, трубят в рог, лают псы, и охотники на лошадях скачут где попало, по полям, ломают изгороди, топчут посевы… И все надо было терпеть, сносить молча. Кому пожалуешься? Некому… Часть урожая мы должны были отдавать графу. И еще налоги, подати. Пошлина на соль, налог за вино… А если неурожай? Что тогда?.. Хорошо, что сеньор уехал. И пускай не возвращается…

Поль остался с бабушкой, а приятели отправились к замку, им хотелось осмотреть поместье сбежавшего после революции сеньора. Старый замок — приземистое здание с башнями, высокой черепичной крышей, галереей, с конюшней, псарней и другими дворовыми службами — находился возле пруда. В парке бегали, играли, лазали по деревьям деревенские ребятишки. В водоеме, где цвели белые кувшинки, плавали утки.

По аллее шел высокий и худой, даже тощий, как жердь, неряшливо одетый человек, с длинным, заостренным на конце носом. Заметив подростков, он остановился, пристально посмотрел на них и, сойдя с аллеи, исчез за деревьями.

— Я знаю этого долговязого! — сказал Танкрэ. — Видел возле Крытого рынка. Интересно, для чего он сюда явился?

— А ты догони его, спроси…

Жан и Пьер пробыли в деревне три дня. Просыпались, разбуженные криками петухов. Старая Агнеса, в переднике, обсыпанном мукой, с засученными по локоть рукавами, ставила в печь хлеб. Поднималось солнце. Над Сеной таял туман. Взяв с собой Поля, они после завтрака гуляли по деревне и окрестностям. Малыш был в восторге, что брат и Пьер не уехали сразу в Париж. Опьяненная свободой Маркиза носилась по тропинкам и лужайкам. Местные собаки встречали ее громким лаем.

На третий день, поздно вечером, два друга, возвращаясь в деревню, заметили свет в окне заброшенного строения, рядом с кладбищем. Неужели тут кто-то живет? Они подошли поближе и услышали голоса. Заглянули в окошко… В освещенном свечой помещении разговаривали двое мужчин. Один — в черном сюртуке, с красивым бледным лицом. Другой… тот самый человек, которого они видели в парке.

Они притаились у стены и стали слушать.

— Уже месяц, как я в Париже. Мне так хотелось побывать в своем поместье, увидеть замок! И вот я здесь… Но вынужден появиться тайком, как… как беглый каторжник. О боже, что за времена! Тебе известно, Шольяк, что я вне закона. Да, да, вне закона! Согласно недавнему декрету этого дурацкого, шутка ли сказать, Законодательного, ха-ха, собрания, я заочно приговорен к смертной казни. Если меня обнаружат, если меня кто-нибудь узнает, я пропал!.. Но ничто не остановит меня, даже угроза смерти. Надо действовать! Нельзя больше ждать… Мария-Антуанетта — сильная, стойкая женщина. Король же слаб и нерешителен…

Я бросил наших глупцов-эмигрантов, которые бездельничают, предаются разгулу под крылышком у курфюрстов на берегах Рейна. Потому что не болтать надо, а действовать. Пусть прольется кровь! Недаром у нас, защитников королевского трона, на шляпах в виде эмблемы — череп. Мы будем мстить. Жестоко мстить!..

Мне нужны, — продолжал бывший владелец замка, — надежные люди, на которых можно положиться. Я доверяю тебе, Шольяк. Иначе не взял бы тебя с собой… Кстати, друг мой, я все забываю спросить: у тебя, кажется, есть прозвище?

— Да, ваша милость, есть, — послышался скрипучий голос «надежного» человека. — Шольяк — моя последняя фамилия. У меня их несколько… А прозвище одно — Дырявое брюхо. Шольяк — Дырявое брюхо, если вам будет угодно… У многих наших ребят есть прозвища. Так у нас принято. Одного зовут Белоглазым, другого — Плешивым, третьего — Волчьей пастью, четвертого — Лимонадом: он обожает этот напиток… А меня прозвали Дырявым брюхом оттого, что один негодяй пырнул меня ножом в живот. Так было дело. Но я выжил, а того, кто воткнул в меня нож, тогда же прикончили…

— Хорошо, хорошо. Я люблю храбрых, отчаянных людей, тех, кто не дрожит за свою шкуру. Именно поэтому взял тебя на службу. Ты помнишь наш уговор, Дырявое брюхо? Собирай приятелей, я не поскуплюсь, не пожалею денег, а деньги, ты знаешь, у меня есть. Я говорил тебе уже, что ты должен делать вместе с собутыльниками. Повторю снова. Сейте в народе смуту, распускайте ложные слухи, устраивайте поджоги, подстрекайте толпу к выступлениям против новой власти… А как оружие?

— Припрятано в надежном месте. В подвале возле Крытого рынка. Ружья, пистолеты, порох, патроны…

— Молодец! Смотри, чтобы кто-нибудь не пронюхал, что у нас там склад.

— Будьте спокойны, господин де Брион. Ни одна душа не узнает. А узнает, — хихикнул Шольяк, — так отправим мы ее, эту душу, прямехонько в тартарары… На вечное поселение…

— Вот именно! Ты, Шольяк, человек решительный. Это мне нравится. Старайся и будешь вознагражден за свои старания.

— Можете не сомневаться в моей преданности.

— Хорошо, очень рад. Это, дружище, только философы, просветители говорят: «Люди равны от рождения», а нынешние узурпаторы власти добавляют: «…и должны пользоваться равными правами». Обе части этой формулы неверны. Люди не равны от рождения, целая пропасть отделяет графа или маркиза от крестьянина или ремесленника. А права у тех, у кого тугой кошелек… Не так ли?

— Сущая правда, господин граф.

— Ох! Ох!.. — застонал Пьер. — Я сейчас… чих… чихну!

— С ума сошел! — зашипел на него Жан.

— Но я ничего… не могу… ап… ап… апчхи…

И хотя Танкрэ чихнул в кулак, его услышали.

— Что такое? Кто там?

— Не беспокойтесь. Нам показалось…

— А вдруг… Выйди, Шольяк, посмотри.

— Извольте, господин граф. Но уверен, там никого нет. Место это надежное. Сюда никто не придет. Наверно, собака…

— И все же нам лучше уйти. Береженого бог бережет! Туши свечу, и пошли…

Жан и Пьер быстро поползли в траве и, поднявшись, бросились в темноту. Перед ними выросла невысокая каменная стена. Они подтянулись на руках и перелезли, упав на какие-то кусты. Замерли, едва переводя дыхание. Все было тихо. В полумраке вырисовывались могилы, кресты. Это было кладбище — самое спокойное место на земле. Пахло травой, листьями, цветами. Где-то монотонно кричала ночная птица.

— Пьер, надо схватить графа! Он заговорщик. Вне закона…

— Будет он тебя ждать!