Это было самое бойкое место старого Парижа, Крытый рынок у Нового моста, вблизи длинной и грязной улицы Сент-Оноре. Жизнь здесь не затихала ни днем ни ночью. Днем шла шумная оживленная торговля. Ночью сюда тянулись тяжело нагруженные повозки крестьян, огородников. В темноте скрипели колеса, цокали копыта, слышались хриплые голоса.
Возле рынка расположились ряды мелких лавчонок, где торговали поношенными вещами. Сбывалось здесь и краденое…
Кого только нет в этой толчее! Служанки, носильщики, рассыльные, нищие, калеки, попрошайки, бродяги… Дома здесь обшарпанные, с подозрительными подвалами, вонючими лестницами, мрачными подворотнями.
Жан приходил сюда несколько раз. Ведь Пьер сказал, что видел Шольяка где-то вблизи Крытого рынка. Однажды он встретил приятеля. Танкрэ стоял возле маленькой лавки и обмахивался веером.
— Нет, — возвратил он веер старьевщику. — Эта штука не подойдет для невесты моего брата. Ручка поломана…
— Могу предложить другой.
— Не нужно. Пойду поищу трость…
— У меня есть и трости.
— Я передумал. Обойдусь без трости…
Жан толкнул Пьера в бок. Танкрэ обернулся.
— Пойдем, поговорить надо.
Они отошли в сторону, где было меньше народа.
— Как дела? — спросил Жан.
— Что имеешь в виду?
— Лодку!
— Обошлось… Кричал, ругался, замахнулся веслом, да я убежал. А потом остыл, ничего… Зачем пришел?
— Я тут уже третий раз. Ищу Шольяка…
— Я тоже искал.
— Ну и как?
— Не попадался…
И вдруг Жану повезло! Он заметил в толпе высокую и тощую фигуру бродяги. Вздрогнул от неожиданности, сердце лихорадочно забилось, затрепетало, как маленькая птица в ладонях…
Наконец-то! Вот он! Только бы не упустить! Человек торопливо пробирался по узкой улице, покрытой нечистотами и отбросами. Левассер незаметно шел за ним, не выпуская из вида, прячась за спинами прохожих. Шольяк (преследователь был уверен, что это он!) свернул в пустынный переулок и ускорил шаг. Почувствовав очевидно, что за ним кто-то идет, долговязый, плохо одетый мужчина обернулся… и Жан понял, что это вовсе не Шольяк. Может, тоже бродяга, вор или какой-нибудь скупщик краденого. Но не Шольяк. Теперь Левассер был в этом уверен: ведь он хорошо запомнил испитое лицо Шольяка, его длинный, острый на кончике нос.
На следующий день он снова оказался в этих местах. Словно какая-то неведомая сила влекла его сюда. Он стоял у Нового моста и раздумывал, в каком направлении продолжить поиски. Красивый и, несмотря на свое название, самый старый мост в Париже украшен фантастическими головами, высеченными из серого камня. Здесь, на этом мосту, как всегда, полно прохожих, зевак. Чистильщики наводят щетками глянец на туфли, сапоги, башмаки. Торговки в фартуках и чепчиках продают яблоки, вишни. Под мостом тихо струится, течет Сена.
Левассер медленно перешел по мосту на левый берег и стал прохаживаться там, приглядываясь к людям. Он обратил внимание на девочку в изодранном, похожем на тряпку платье, сидевшую в тени каштана. Девочка плакала. Слезы катились по ее смугловато-бледным щекам. Жан подошел к ней.
— Отчего ты плачешь? Тебя кто-нибудь обидел?
Девочка молчала, всхлипывая и размазывая грязной рукой по лицу слезы.
— Скажи хоть, как тебя зовут?
— Николетта, — тихо проговорила она.
— Сколько тебе лет?
— Десять.
— Ты бездомная?
— Нет, у меня есть дом. Только не в Париже…
— А где?
— В Марселе.
— Кто же твои родители?
— Отец — нотариус. Мишель Леблан. А мама давно умерла…
— Но как ты оказалась в Париже и в таком виде?
— Меня обманом увела из дома одна женщина-воровка. Уже полгода она не отпускает меня. Заставляет попрошайничать. Ее имя — Тереза. Так она сказала. Но здесь, в Париже, ее приятели называли Совой. Она и вправду похожа на сову.
— Ты убежала от нее?
— Да. Сегодня утром. И она меня, конечно, ищет. Я боюсь…
— Не бойся! Я не дам тебя в обиду.
Николетта с надеждой, с внезапно пробудившимся доверием посмотрела на подростка. Ее мокрые от слез глаза блестели, как два черных алмаза.
Жану было жалко девочку, его возмутило людское коварство, и он уже возненавидел эту Сову, так подло и бессовестно поступившую с Николеттой.
— Что же ты будешь делать дальше? — спросил он.
— Мне надо вернуться поскорее в Марсель, к отцу. Я так люблю его! Так соскучилась! Но как я доберусь туда? К кому обратиться? Кто поможет?
— Я помогу! — твердо произнес юный Левассер.
Он чувствовал, что не может бросить Николетту, оставить одну в огромном, совершенно незнакомом ей городе и спокойно возвратиться домой. Он никогда не простил бы себе этого.
— Идем ко мне… Я живу с отцом и матерью в Сент-Антуане. — И он показал на противоположный правый берег Сены. — Вставай, не будем терять время.
Николетта поднялась с земли и стояла в нерешительности, думая, как поступить. Согласиться, пойти с этим, видимо, добрым юношей или отказаться — ведь она совсем его не знает? Она выглядела немного старше своих десяти лет: худая, огромные черные глаза на бледном, почти прозрачном лице, густые темные волосы.
— Пошли, — повторил Жан. — Никто не причинит тебе зла. Наоборот, о тебе позаботятся.
— Мне стыдно…
— Чушь! Глупости! Почему тебе стыдно?
— Это грязное, рваное платье… — И она провела рукой по своим лохмотьям. — Меня принимают за нищенку и подают милостыню…
— Вот если не послушаешься, не пойдешь со мной, то превратишься в настоящую нищенку. И никогда не вернешься в свой Марсель, никогда не увидишь отца. Да и эта Сова может снова тебя сцапать…
— Но что скажут ваши родители?
— Не беспокойся…
— Они скажут: «Кого ты привел?»
— У меня добрые родители. У нас, в Сент-Антуане, принято выручать друг друга.
Жан уговорил Николетту, и они направились к Новому мосту, чтобы перейти на правый берег. Но не успели подойти к мосту, как его опасения подтвердились. Сзади раздался истошный женский крик:
— Вот она! Моя дочка! Дочурка! Дорогая! Единственная! Наконец-то я нашла тебя!..
К ним бежала почтенного возраста женщина, тряся седоватыми космами волос. Когда она приблизилась, Жан убедился, что мошенница действительно похожа на сову: большие выпученные глаза и нос, загнутый, как клюв.
Левассер, почувствовав себя рыцарем и защитником девочки, заслонил ее собой, взяв за руки.
— Не бойся! — шепнул он. — Я тебя не брошу!
Сова, запыхавшись, подбежала к ним.
— Что же ты стоишь, милая? — заговорила она громко, стараясь собрать вокруг себя толпу. — Разве ты не рада, что я нашла тебя? Ты потерялась, заблудилась, и я чуть не сошла с ума… Думала, больше не увижу тебя, мое сокровище!.. О, господь, ты внял моим молитвам!
Прохожие, наблюдавшие за этой уличной сценкой, выражали женщине сочувствие, которым та и хотела воспользоваться. Но Жан не отпускал от себя Николетту, и Сова бросала на него испепеляющие взгляды.
— Кто это держит тебя? Чего ему надо? Почему он не дает мне расцеловать мою дочурку? Что же это делается, граждане? Какой-то бездельник, юный повеса хочет разлучить дитя с матерью?
— Не верьте ей! — обратился Жан к толпе. — Она похитила эту девочку в Марселе и таскает за собой!
— Нет, вы послушайте только, что говорит этот прощелыга! Что он выдумал? Я честная женщина, правда бедная, но честная… Я воспитываю Николетту. А ты убирайся с моей дороги. Иди прочь!..
Публика была на ее стороне.
— Несчастная женщина! Нашла дочь и не может увести домой…
— Почему он не отпускает девчонку? Зачем она ему?
— Она молчит, будто в рот воды набрала. Напугана…
— Кто ее напугал?
— Как кто? Этот дуралей, что не пускает ее к матери.
— Бледная… Тощая… Плечики дрожат… Вся в отрепьях. Ох, нелегко живется беднякам!
— Послушай, отпусти девочку! Пожалей старую мать…
Сова, почувствовав поддержку, перешла в наступление. Она схватила упиравшуюся Николетту за руку и потащила к себе… Жан не знал, что делать, тоскливо озирался по сторонам. Еще минута, и старуха скроется вместе с девочкой… Но тут он чуть не подпрыгнул от радости, увидев Доминика.
— Доминик! — закричал Левассер. — Доминик!..
Чернокожий слуга креолки, живший неподалеку, на улице Сент-Оноре, быстро зашагал к толпе. Лицо его выражало недоумение, смешанное с каким-то простодушным любопытством: кто это его зовет? Толпа, состоявшая в основном из женщин, при виде негра расступилась, а кое-кто, оробев, отошел подальше.
— Жан, какая неожиданная и приятная встреча! Но что случилось? Отчего вы так взволнованы?
— Доминик, сейчас здесь может свершиться страшная несправедливость. Вот эта женщина заманила, похитила эту девочку. И теперь, когда девочка вырвалась на свободу, хочет снова ее закабалить… Но мне никто не верит. Говорят, что я хочу разлучить дочь с матерью. Да какая она ей мать! Она — чужая, посторонняя женщина. Ведь правда, Николетта? Чего же ты молчишь?
— Правда, все это правда…
Слова Николетты прозвучали так тихо, что многие, наверно, их не расслышали.
— Как нехорошо! Как нехорошо! — воскликнул Доминик. — О, женщины, добрые и великодушные женщины! Почему вы не верите вполне порядочному молодому человеку, но верите подозрительной пожилой особе, которая выдает себя за мать. Я знаю этого юношу и могу поручиться за него: он не способен обмануть, совершить дурной поступок…
Стараясь доказать свою правоту, Доминик прикладывал ладонь к сердцу, размахивал руками. Он возвышался надо всеми. Темное лицо его блестело на солнце.
Слушая негра, толпа заколебалась, поддавшись его пылким уговорам.
— Может, и вправду она хочет нас одурачить…
— Девочка ее боится…
— Черный человек убедил меня. Я ему верю!
Но Сова, хотя и была ошеломлена внезапным появлением негра, не собиралась сдаваться.
— Как можно верить этому идолу? Это дьявол в человеческом образе! Да откуда он взялся?.. Идем, моя голубка! Идем, моя девочка, — потянулась она к Николетте. — Тебя напугал этот черномазый!
— Оставь девочку! — загремел голос Доминика. Обидные слова вывели его из себя. Он рассвирепел, горячая негритянская кровь ударила в голову… Он дико вращал темными зрачками. — Я — черномазый?.. Я — дьявол?..
И бывший раб, сжав могучие, похожие на огромные темно-коричневые груши кулаки, шагнул к воровке. Та отшатнулась и не оглядываясь побежала, издавая вопли:
— Дьявол!.. Дьявол!.. Черный дьявол!..
А женщины в чепчиках, торговки, прачки, поденщицы, возвращавшиеся с рынка хозяйки, только что сочувствовавшие старухе, стали весело и озорно кричать ей вслед:
— Держите ее! Держите!.. Вот он сейчас тебе задаст!..
И какой-то мальчишка в грязной рубашке и грубошерстных штанах пронзительно засвистел.
Толпа быстро разошлась, и Жан, Николетта и Доминик остались одни.
— Теперь в путь! — сказал Левассер. — Николетта согласилась пожить у нас, пока ее отец не приедет из Марселя и не заберет с собой.
— Где ваш дом? — спросил негр.
— В Сент-Антуане.
— Это далеко?
— Не очень. Но все же порядочно…
— Пойдемте сначала в гостиницу. Это совсем близко. Николетта должна немного отдохнуть, она едва держится на ногах…
Девочка и в самом деле нуждалась в отдыхе, страх еще таился в ее печальных, затравленных глазах.
Они миновали Новый мост и пошли по улице Сент-Оноре к отелю «Прованс».
«Я хотел найти Шольяка, а нашел Николетту, — размышлял Жан. — Ну ничего… Нельзя было не помочь бедняжке. А Дырявое брюхо от нас не уйдет. Мы его разыщем!»