День за днём

О вере, надежде и любви

Киев, июль (5–6) 1972

Моё обычное состояние – это состояние ответственности за себя. Я отвечаю за приличие своего внешнего вида и поведения, за свои слова, за качество проводимых мною занятий. Сколько бы ни было этих ответственностей, все и сводятся к одной – ответственности за целостность, неприкосновенность моей личности, за то, чтобы, говоря словами господина Голядкина[17], её не превратили в ветошку и не затёрли. Эта ответственность побуждает меня к непрестанным усилиям, но могут ли они достичь цели? Ведь неприкосновенность моей личности зависит от всего мира, и собственных моих сил никогда не достанет, чтобы её охранить. Я сам никак не могу нести такую ответственность, но не могу и отказаться от себя. Это и есть источник страдания, определяющего жизнь каждого человека.

Было время, когда я, бессознательно напрягая все силы, пытался поднять бесконечную ответственность за себя и мир. С детских лет я боялся за свою жизнь и здоровье. Я видел, что медицина не в состоянии дать мне никаких гарантий, и взывал к Богу. У меня были стихийно возникшие приметы и ритуалы, более или менее мучительные, и только если мне удавалось выполнить всё как следовало, в соответствии с некоторыми едва уловимыми приметами, я ненадолго успокаивался. Впрочем, так бывало лишь длительными периодами, которые начинались со страхов. А впоследствии я перешёл к осознанной религии и религиозному философствованию.

Года четыре назад мне открылось, что вера в Иисуса Христа может дать всё, чего воистину желаешь. Года же полтора назад я познакомился с некоторыми работами Я. С. Друскина, а затем и с ним самим. От него я и узнал о возложенной на меня Богом бесконечной ответственности, которую я не в силах поднять. Я узнал от него, что эта моя неспособность есть моя вина, мой грех. Мне было очень тяжело прошедшей зимой, и вот Иисус Христос пришёл ко мне и взял мою тяжесть на Себя, как об этом и пишет Я. С. Друскин. Когда я полтора месяца назад второй раз вернулся от него, я впервые понял, что необычная лёгкость, совеем недавно сменившая во мне мучительные заботы и навязчивости, – от Христа, Который освободил меня от моей бесконечной ответственности и даровал абсолютную свободу.

И всё же обычное моё состояние – это состояние ответственности за себя. В последнее время меня соблазняет в основном ответственность за нравственную неприкосновенность моей личности. Этот соблазн исходит от людей, которые бесцеремонно чего-то хотят от меня. Почему я забываю в тот момент, что уже не я себя держу, но Бог меня держит, что я не должен за себя отвечать, потому что Он за меня отвечает? Я думаю, потому, что обычно я слеп. «И сказал Иисус: на суд пришёл Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы» (Евангелие от Иоанна, 9, 39). Я был невидящим, и Христос пришёл и открыл мне глаза, и я видел. А теперь я ослеп и обычно не вижу ничего. Но я помню и, пока нет на то Божьей воли, большего не хочу. Меня не страшит, а радует моя слепота, потому что и она – от Иисуса. «Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него» (Евангелие от Иоанна, 3, 17).

В своей слепоте я всё помню, но соблазняюсь ответственностью. И если долго не оставляю её, забываю, всё забываю, я не помню тогда, что свободен и что за всё отвечает Бог. То есть мыслью обычно помню, но экзистенциально, всем своим существом, забываю. Мне делается боязно, тошно, несветло, наступает маразм забвения. Чтобы этого не было, я должен почаще оставлять ответственность – опустив руки, отступать от требуемого ею очередного дела. Не мысленно или в намерении отступать, а фактически, в этот момент, актуально. Даже если дело у меня внутреннее, например, мыслительное, отказ от него не является мыслительным актом: размышлением нельзя прервать размышление. Но это неверно, что я должен оставлять ответственность. Я совершенно ничего не должен и могу её не оставлять. Если бы я оставил свою ответственность по долженствованию, я принял бы вместо неё ответственность за оставление ответственности, т.е. опять-таки ответственность за себя – за то, чтобы не впасть в маразм забвения, – и, значит, ровно ничего бы не изменилось. Поэтому я скажу словом Я. С. Друскина: для меня хорошо почаще оставлять свою ответственность, мне лучше почаще освобождаться от нее. Но я сам могу лишь принимать её, только Бог может дать мне её покинуть. И каждый такой акт есть акт экзистенциальной, живой надежды, надежды на то, что меня держит Бог, Который и на сей раз, когда я оставляю себя, меня не оставит и поддержит.

«Ныне же пребывают вера, надежда, любовь – эти трое, – говорит апостол Павел; – больше же всех любовь» (1-е послание Коринфянам, 13, 13). А для меня больше всех надежда. Где моя любовь? И как она возможна для меня, если мне лучше оставлять всякую ответственность и всякое дело? Когда чего-то бесцеремонно хотят от меня, я редко ее оставляю – напротив, весь встаю на защиту своей личности: всем своим видом, взглядом, тоном голоса, иногда словом. А мне бы следовало освобождаться от этих усилий – уходить от них в надежде на Бога, Который Сам за меня постоит. Мне лучше было бы сделать то, чего бесцеремонно хотят от меня, но следить, чтобы от меня не исходило ничего сверх этого – в увлечении или сознательном либо бессознательном желании хотя бы так утвердить свою личность. Когда меня не спрашивают, лучше молчать, даже если кажется, будто совершенно необходимо вмешаться. Когда спрашивают, лучше ответить, но дальше этого не идти – пусть даже кажется, что дальнейшее развитие ответа было бы спрашивающему полезно. Главное, всякий раз иметь надежду и оставлять ответственность за себя. Тогда, если я и ничего не сделаю, весь мой вид, взгляд, может быть, незначительнее движение или слово удовлетворят ближнего моего больше, чем энергичные деловые усилия или самый обстоятельный ответ. Тогда для меня не будут возникать и антиномии из-за того, что желания двух моих ближних окажутся несовместны.

Сам я, конечно, не должен разыскивать людей, которым мог бы быть полезен. Не мне не следовало бы и избегать их, бояться их, говоря, что от них мне сильный соблазн ответственности. Ведь они несут мне единственную возможность деятельности – такой, которая не налагает ответственности, а снимает её. Они для меня поле деятельной любви.