1) Наука различает ПРИЧИНУ и ЭКСПЕРИМЕНТ, техника – ЦЕЛЬ и ПРОИЗВОДСТВО, искусство – ИДЕЮ и ВОПЛОЩЕНИЕ. Кроме того, в каждой из областей культуры фигурирует ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ, которую эксперимент, производство и воплощение частично воссоздают, поскольку первый выделяет из нее определенное ЯВЛЕНИЕ, второе – определенную ПОТРЕБНОСТЬ, третье – определенную ФОРМУ. Следовательно, в той или иной степени причина ГОСПОДСТВУЕТ над действительностью посредством эксперимента, цель – посредством производства, идея – посредством воплощения; эта степень определяется уровнем соответственно науки, техники и искусства. В частности, материальному уровню отвечало отсутствие господства, т.е. одна только действительность, бывшая материей. На идеальном уровне господство станет абсолютным, иначе говоря, воссоздания действительности экспериментом, производством и воплощением будут полными, так что наука, техника и искусство совпадут; в сущности, останется лишь мысль, представляющая собой одновременно причину, цель и идею.
Известно, что науки, занимающиеся таким явлением, как производство, в том числе экономика, применяются в технике. Если в качестве явления выступает воплощение, мы имеем дело с эстетикой, которая так или иначе используется искусством. Далее, потребностью может оказаться эксперимент; соответствующая техника, широко применяемая наукой, называется экспериментальной. Потребность в воплощении связана с техникой, которая пользуются, в частности, скульптура, архитектура, музыка, театр, кино. Полная симметрия между тремя областями культуры предполагает и все остальные варианты их взаимных применений. Именно, наука и техника должны применять искусство; в первом случае формой будет эксперимент, во второй – производство, и оба без искусства станут невозможными.
Хорошо понимая, что не бывает экспериментов без явлений, ученые, однако, часто признают обратное – возможность явления, не выделенного экспериментом. Но независимое от эксперимента явление вместе со своей причиной должно было существовать и на материальном уровне науки, т.е. последнему должна была отвечать некоторая степень господства причины над действительностью, а это противоречит сказанному выше. Следует иметь в виду, что под экспериментом мы понимаем и просто целеустремленное наблюдение, которое также всегда руководствуется причиной. Явления действительности взаимосвязаны, ничем не отделены друг от друга, и только эксперимент отграничивает данное явление от всех остальных.
Отсутствие ясности в этом вопросе приводит, например, к попыткам пересмотра современных физических теорий и прежде всего квантовой механики, вообще говоря, отрицавшей наличие у микросистем какого-либо свойства до его измерения. Однако в специальной теории относительности свойства объектов также определяются измерениями, поскольку зависят от системы отсчета. Явления, с которыми имела дело классическая физика, получаются при столь незначительных воздействиях экспериментов (наблюдения и пр.) на действительность, что ими можно пренебречь; поэтому классические явления в известном приближении существуют до экспериментов. Так, телу приписывается температура до ее измерения, и это возможно только потому, что воздействие термометра пренебрежимо мало́. По-видимому, подобная априорность явлений станет вскоре сравнительно редким исключением, поскольку явления, выделяемые такими незаметными экспериментальными изменениями действительности, связаны между собой и с другими явлениями наиболее слабо, а, следовательно, обнаруживаются в первую очередь.
Совершенно аналогично можно убедиться в том, что потребность не только непременно сопутствует производству, но и невозможна без него. Это не должно представляться неожиданным, ибо каждая из них связана с другими, растворяется во всей их совокупности, и только конкретное производство четко очерчивает ее, отождествляя с данным продуктом (в частности, посредством рекламы). В то время, когда производство доставляло в основном силы природы (собирательство, охота, примитивное земледелие и др.), эта его функция была ничтожной. Потребности той эпохи практически были очерчены до производства и сводились просто к пище и теплу, которые связаны друг с другом и остальной действительностью в значительно меньшей мере, чем более дифференцированные современные потребности. Очевидно, с течением времени их относительный вес будет все уменьшаться.
Наконец, точно такая же ситуация в искусстве: воплощение необходимо создает форму, а форма всегда предполагает воплощение. В действительности данная форма, например, какая-либо черта человека, связана со всем остальным так, что между ними нет никакой границы, и роль воплощения заключается именно в ее нанесении. Формы классического искусства нуждались в последнем значительно меньше, чем современные, ибо для них указанные взаимосвязи намного слабее; к ним следует отнести в первую очередь внешние аспекты действительности, в том числе, внешность человека, которые, приближенно говоря, предшествуют воплощению. Такие формы похожи на действительность, но было бы предрассудком требовать этого от искусства вообще: являющееся правилом отсутствие формы до воплощения, т.е. необходимость ее выделения, достигаемого разрушением соответствующих связей, коренным образом изменяет действительность, и упомянутое сходство оказывается очень проблематичным. Примером тому может служить хотя бы современное изобразительное искусство. И по тем же основаниям, что для эксперимента и производства, почти все аспекты действительности, выделяемые воплощением, будут в дальнейшем без него немыслимы.
Большинству доступны начала науки, зачаточная техника, известная еще древним, и по крайней мере первые шаги искусства. Но более высокие и в особенности современные наука и техника требуют специального образования, причем все это признают. Тем непростительнее не видеть его необходимости для понимания более высокого и особенно современного искусства, отвергать это искусство только потому, что оно недоступно неподготовленным людям. Однако каждый человек должен стремиться быть в Боге, т.е. творить, и для этого в достаточной степени знать соответствующую область культуры; а так как взаимные применения областей будут расширяться, он должен быть причастным и к остальным.
2) Никакое творение не есть явление для науки, потребность для техники или форма для искусства, ибо в противном случае пропасть в творчестве между подготовительной работой и результатом была бы заполненной, а это, как мы знаем, не так. Следовательно, наука, техника и искусство тем более не могут судить о Боге, представляющем Собой всю совокупность сцепленных друг с другом творений.
Нелепо поэтому признавать реальным только то, что может подтвердить культура, например, считать религиозную догму, т.е. утверждение деяния Бога, дискредитированной, если удается установить ее несоответствие законам физики, астрономии или биологии. Такая ограниченность в вопросе критериев реальности имеет свои корни. Поскольку до недавнего времени наука могла считать рассматриваемые ею явления существующими априори и, добившись при этом больших успехов, повсеместно завоевала громадный авторитет, сложилось почти всеобщее мнение, что явления первичны, а все остальное происходит из них. Но если в мире нет ничего, кроме явлений, то ими оказываются и источники религиозных догм, входящие тем самым в компетенцию науки.
3) Как мы видим, Бог – не только дух, Он бывает и материей, а между тем и другим лежат все его переходные моменты, которые так же, как материя и дух, являются моментами одухотворяющегося. Об этом неоднократно говорится еще в Ветхом Завете. Правда, лицезреть Бога не дано было даже Моисею, однако последнему дозволено было увидеть Его сзади (Исход, глава 33); кроме того, все люди Моисеевы слышали Его голос (Исход, глава 20). Что же касается переходных моментов, они выражаются прежде всего в эмоциональности: Бог милостив, но нарушения Закона вызывают в Нем гнев; Ему приятны праведные дела и омерзительны неправедные; Он принимает угодные Ему жертвы и не глух к молитве. В Новом Завете неидеальная сторона Бога раскрывается подробнее и ярче, так как здесь Он в образе Иисуса Христа является в то же время человеком. В частности, зная о предстоящем поругании и распятии, Иисус скорбит и обращается за помощью к Отцу (Евангелие от Матфея, глава 26); велики его страдания на кресте (Евангелие от Матфея, глава 27). И вместе с тем Ветхий и Новый Заветы отмечают духовный, идеальный момент Бога, который состоит в слове (Бытие, глава 1; Евангелие от Иоанна, глава 1).
В виду того, что прогресс – это Сам Бог, каким Он является человеку, он истинен и необходим; его можно считать желанием Бога, Его волей, Его законом. Поэтому деятельность людей во имя прогресса и выполнение ими повелений Бога – одно и то же. Еще в Ветхом Завете Бог говорит Моисею, что нарушение людьми Его заповедей повлекло бы за собой неосуществимость всех их дел, поселение в сердцах страха перед всем вокруг и друг перед другом и истребление их как людей (Левит, глава 26). Христианство видит побудительную, вдохновляющую силу творчества в Святом Духе, которые есть один из трех образов единого Бога, и, следовательно, прогресс прямо трактуется здесь как Его воля. Очевидно, Бог предполагает завершение прогресса, а при этом человечество, рассматриваемое в историческом аспекте, совпадает с Богом. Не случайно в различных главах Ветхого Завета говорится о желании Бога сделать Его народ святым, т.е. таким, как Он Сам (Исход, глава 19).
По существу, Святой Дух олицетворяет все творения. С другой стороны, Он присутствует в творящем. Значит, еще согласно христианству творение принадлежит Богу и в то же время – человеку.
Истинно человек исчерпывается его творениями. Однако в повседневной жизни ему принято приписывать и нечто другое, хотя лишь творения человека непреходящи и составляют его суть, неповторимое в нем, его «я». В связи с этим совокупность творений, принадлежащих человеку, следует назвать его ДУШОЙ. Все, что содержится в человеке помимо души, делится на две категории – совершаемое ради нее и совершаемое не ради ее. Первое нужно считать ДОБРЫМ, второе – ЗЛЫМ. Иначе говоря, человек поступает и хорошо, и дурно, что составляет СВОБОДУ ВОЛИ. Добродетельны те поступки человека, которые ведут его к творениям, все другие недобродетельны.
Чем добродетельнее данный человек, тем больше может быть его душа, т.е. число творений в ней, а, значит, если можно так выразиться, полнее его бессмертие в прямом смысле этого слова. Абсолютно недобродетельные лишены души и обречены на смерть; их нельзя считать людьми.
В том, кто препятствует творчеству другого, рано или поздно пробуждается СОВЕСТЬ, которая становится его индивидуальностью, его «я» и, таким образом, заменяет в этом качестве его собственные творения. Часть их или они все перестают принадлежать ему, так что его душа становится меньше или пропадает совсем. Во всяком случае лишается души убийца человека. А тот, чьего творчества не допустили, все-таки творит РАСКАЯНИЕ виновных в этом, и оно присоединяется к другим творениям, прибывавшим в его душе.
Еще христианство учит, что добродетель состоит в заботе о своей бессмертной сути, все же остальное – зло и суета; и хотя человек волен быть добрым или злым (это пронизывает все главы не только Нового, но и Ветхого Завета), неправедные дела могут погубить душу, тогда как праведные и страдания от чужого зла – спасти ее.
4) В настоящем отделе намечены контуры религии, которая приходит на смену христианству. Подобно тому как в свое время христианство отвергло букву иудаизма, сохранив, однако, его суть, новая религия отвергает буквальное понимание христианства, а также иудаизма, но подтверждает их существо и поэтому своими корнями уходит в Ветхий и Новый Заветы. Ее Бог и есть Бог Авраама, Исаака и Иакова, это Он – Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой.
Христианство вышло далеко за пределы Иудеи, ибо буква, в которую облечена в нем суть иудаизма, оказалась приемлемой и необходимой для многих народов и целых континентов. И если сказанное в этой статье уже сегодня приемлемо и необходимо для всех, лишенных определенной веры, то в дальнейшем оно станет таковым и для нынешних иудеев и христиан, а также людей всех других вероисповеданий. Пройдет время, и новая религия захватит весь мир. Тогда сбудутся слова Писания: «И благословятся в семени твоем все народы земные».