Селянка с вилами.
После ещё пары рассказов Тит Титыча о своих героических буднях, Ванька и Федор категорически передумали в полицию на службу поступать. Как показала дальнейшая жизнь – правильно и сделали.
Связи у Ивана были обширные – в посетителях его заведений ещё до войны кого только не было. Обратились без лишней суеты к одному, другому, всё взвесили и сейчас являлись Ванька и Федор вооруженными охранниками военного продовольственного склада. Раньше был он просто продовольственный склад, а как РВР объявили – стал военным.
В граждан Федора и Ивана записали, карточки на продукты питания выдали, сидели они в теплом месте и сверху на них не капало. Три раза ещё перекрестились, что в полицию не пошли. Очень уж не привлекательной в ней сейчас служба стала.
Это ведь только генерал Хабалов думал, что отдаст он приказ и всё по мановению его руки сделается. На раз-два. Далек он от народа оказался. Не поняли людишки его высоких устремлений. Не повалили крестьяне рядами и колоннами в государственные сельскохозяйственные предприятия. Не пожелали патриотами РВР в миг становиться.
Ванька и Федор во время своих дежурств около ящиков с консервами и мешков с мукой газетки от безделья внимательно просматривали от корки до корки, а там новости такие каждый день появлялись, что читать их не всегда приятно было. Как в старом мире попаданца говорили – имелся зачастую в газетных статьях шокирующий контент.
Срок для вступления в сельскохозяйственные предприятия пролетел быстро. Май уж к концу подходил, а в большинстве мест, и конь не валялся. Как жили селяне единолично, так и продолжали. Сводки только тревожные из уездов поступали. Какие? Опять же о сокращении посевных площадей. Каждый год крестьяне их уменьшали. Причины? Козе понятно – мужики и лошадки на фронт мобилизованы, а старики, бабы и ребятня много землицы и не поднимут… Плюс, что и вырастят по казенным ценам продавать не желают, а армию то и рабочих на военных заводах кормить чем-то надо.
Этой весной многие вообще только для личного прокорма земельки вспахали и вскопали. Нечем республике будет выплату обязательную давать, все в концентрационные лагеря в виде рабочих единиц пойдут…
Военные комиссары губерний за голову хватались, слали своих подчиненных под охраной полиции в уезды для вправления мозгов народишку, а он никак в разум не входил. Ещё и, если посланцы без охраны из города уезжали, то часто не возвращались. Как корова их языком слизывала на ровном месте…
Были случаи, что и вместе с полицией исчезали. Реже, но и такое случалось. Вот Ванька и Федор радовались сейчас, что в полицию не пошли.
В начале июня до Вятки вторая волна «немки» докатилась, а потом и в уездах заполыхало. Так не больно хорошо жили, а тут хоть караул кричи. Про Москву и Петроград вообще пугающие слухи ходили, хотя пресса только об успехах на фронте и писала, а про «немку» ни единого словечка не было.
Карточки что есть, что их нет. Выдавать по ним стали такой мизер, что ежели не было бы у Ивана Воробьева и сестриц своего огорода, то хоть сразу помирай.
Губернским военным комиссарам приказ пришел от Хабалова в деревнях хлебушек у землепашцев реквизировать. Те под козырек, а вскоре из-за этого и по всей РВР бунты крестьянские начались. Вятская губерния не стала исключением.
Ванька с Федором, когда со своего дежурства пришли, Мария уже дома была. Отработала в госпитале и сейчас поесть им готовила. Ей бы поспать, отдохнуть. Но мужиков то горяченьким покормить надо…
– Тит Титыч вам поклон передает. – Ивану и Федору позевывая сообщила. Всю ночь не прилегла, работы выше головы было.
– Ну, где ж ты его встретила? – моя руки отозвался Ванька. Гигиена сейчас – прежде всего, а то притащишь в дом «немку».
– Ночью сегодня в госпиталь привезли. Вилами его в уезде ткнули. За хлебушком ездили, а там их не ласково встретили. – продолжила свой рассказ Мария.
– Во дела. – говоря Иван на Федора посмотрел. Тот сейчас своей очереди у рукомойника ждал, рядышком стоял.
– Хорошо мы туда на службу не определились. Бог спас… – перекрестился Федор.
– Что есть, то есть. – поддержал его Ванька.
– Есть садитесь. – коротко распорядилась Мария. Совсем с ног она валилась, на ходу засыпала.
– Что ещё Титыч рассказывает? – уже беря ложку спросил сестрицу Иван.
– Плохо там у них всё. Душа у него не лежит хлеб отбирать, а приказано – никуда не денешься. Приехали в деревню, а там не дают ничего. У самих, говорят, в амбаре ни зернышка. Начали искать, нашли, забирать стали, а баба его вилами в бок и ткнула. Это ладно. На других мужики с топорами налетели, а дезертир один стрелять начал. Еле ноги унесли, какой уж тут хлебушек… – продолжала Мария своё повествование.
Мужики только головами вертели. Рты у них заняты были.
– Доктора из дому в госпиталь привезли, так он с ними всю ночь и возился. Как теперь день и работать будет – замены то ему нет. – вздохнула Мария.
– Не веселые вести. Как бы нас со склада для поездок в уезды не вытребовали. – Федор отодвигая пустую тарелку в сторону проговорил. Заварки в чашку плеснул и кипятку из самовара добавил. Сахара нет, с таком пить чай принялся.
– Ладно вилами ткнули. Доктор рассказывал, не знаю, откуда ему и известно, что где-то под Тамбовом в уезде полицейских и младшего продовольственного комиссара живыми на части распилили из-за хлебушка. Озверел народ от такой жизни. Вы только про это не говорите никому. Устал доктор ночь работая, пол стакана спирта выпил, вот потом и проговорился. – опять зевая сказала Мария.
– Спать давай иди. Приберем мы тут сами. – отправил отдыхать сестру Ванька.
Посидели. Чай попили. На крыльцо покурить вышли.
– Дела… – Федор протянул.
– Не говори… – глядя куда-то в сторону бани ответил Ванька.
– Лучше то и не будет. – продолжил Федор.
– Не будет. – согласился с ним Иван.
– Что придумывать то будем? – почесал затылок Федор.
– Спать сейчас пойдем. Как встанем – покумекаем. – завершил разговор Иван.
Не гражданин из мира Ваньки Воробьева.