Вятская губернская земская больница.
Иван Афанасьевич сегодня в Вятской губернской земской больнице вёл амбулаторный прием. Почему такое случилось? Городовой врач и вдруг на амбулаторном приеме? Больше просто было некому. Один из ординаторов сейчас в Санкт-Петербурге находился — повышал свою квалификацию на повторительных курсах при Императорской Военно-медицинской академии, ещё один на охоте ногу подвернул и сам сейчас в болеющих числился.
Больница то не маленькая, одна из старейших в России. Сегодня в ней сто семьдесят коек развернуто, а в конце девятнадцатого века даже сто девяносто три было, но несколько лет назад умные головы в очередной раз реформированием медицинского дела занялись, начали сокращать мощность губернских больниц. Делалось это для того, чтобы освобождающиеся этим путем средства направить на развитие губернских санитарных организаций, межуездных участков, на пособия уездам по развитию участковой сети.
В одном месте убавили, а за счёт этого в другом прибавили — хитро у них получалось. Нет бы в целом финансирование медицинской помощи увеличить! Но в России проторенных путей не ищут, всегда своё что-то придумывают. Имеются на это основания. Если денежки на одно уже потратить, то на другое их не остается…
Особо продвинутые новаторы вообще предлагали ликвидировать губернские больницы, а вместо них открыть три или четыре небольшие губернские больницы со специализированными отделениями в разных местах губернии.
Вятские земские деятели по этому пути не пошли, а вопреки модным тенденциям продолжили развивать в своей губернской больнице специализированную помощь и укреплять её материальную базу. Так им казалось правильней будет. Иван Афанасьевич данный взгляд разделял.
Амбулаторной помощи в губернских земских больницах реформаторы не коснулись. Её уж оптимизировать никак не получалось — каждый день народ с самого утра валом валил врачам и фельдшерам показаться, про свои болезни рассказать и получив обследование на путь исцеления встать.
Врачей во всех российских губерниях не хватало, выкручивались как могли. Вот и вел сейчас Иван Афанасьевич амбулаторный прием вместо отсутствующего коллеги…
Иван Афанасьевич закончил с очередным пациентом, диагноз ему поставил, рецепты выписал, рассказал подробно как пилюли принимать. Именно после приема пищи, три раза в день по одной. Не все три за раз чтобы лучше помогло и на тощий желудок, а только сытно покушав за завтраком, после обеда и ужина. Вроде бы понял хворый, головой кивнул, а как на самом деле будет — не проверишь. Некоторые вообще назначений не соблюдают — в аптеке лекарство получат, пилюльки выбросят, а аптекарский пузырек оставят — вещь нужная и в хозяйстве пригодится. Один ректальные свечи даже ел, а не куда надо их вставлял. Так ему, видите ли, лучше помогало.
Скрипнула дверь. Следующий вошел. Дымом запахло. Легонечко, но запашок был.
Покурить даже некогда, а уже давно хотелось. Ну и фациес. Вся морда заплыла. Правая кисть ещё тряпкой какой-то замотана.
— Здравствуйте, доктор. — оглядев весь кабинет проговорил вошедший мужик. В каждый угол глаза свои по очереди вперил. Вернее — правый. Левый заплыл весь и едва ли он им что-то видел. Что уж там мужик желал в углах разглядеть — для Ивана Афанасьевича тайной так и осталось. Некогда ему было того мужика об этом расспрашивать. Писанины вон сколько, да и с самим пациентом тоже надо разобраться.
— Проходите. Садитесь. Сначала запишу нужное, а потом уже жалуйтесь. — скороговоркой выдал Иван Афанасьевич.
В медицине как — не записано — значит не сделано. Сделал — запиши. Не сделал — запиши два раза.
Мужик умостился на табурете. Немного поерзал. Головой помотал — понимает мол он всё, готов как на духу выложить нужную информацию.
— Фамилия, имя, откуда? — повторил который раз за сегодняшний день Иван Афанасьевич.
— Тимофей Романов Домнин, крестьянин Вятского уезда Якимовагинской волости деревни Мокинской. Сейчас в доме Юрасова, что на углу Пятницкой и Спенчинской улиц проживаю. — отрапортовал мужик как в полицейской части.
Иван Афанасьевич внёс соответствующую запись в нужное место.
— Что беспокоит? — начал опрос Иван Афанасьевич.
— Руку раздробил. — ответил мужик и начал тряпку со своей руки сматывать. Морщился, ойкал при этом процессе. Даже изо рта воздухом на кисть свою дул.
— Как дело было? — пока мужик разматыванием занимался спросил Иван Афанасьевич.
— Лошадь наступила. Пьян был. Лежал на дороге, а она возьми и наступи. — неуверенно как-то промямлил мужик.
Размотал наконец свою тряпку и сунул поврежденную конечность чуть не под нос Ивану Афанасьевичу.
— Болит сильно. Распухло всё. Пальцы не шевелятся. — начал предъявлять жалобы мужик.
Иван Афанасьевич осмотрел травмированную кисть руки. Лошадью здесь и не пахло. Создавалось впечатление, что пальцы руки или дверью прищемили со всего маху, или чем-то тяжелым по ним ударили. Расследованием ему заниматься было некогда — полный коридор пациентов и всех принять надо успеть. Случай, конечно, подозрительный, что-то крутит-вертит мужик, да и Бог с ним — не велика птица.
Иван Афанасьевич понажимал тут и там, везде где посчитал нужным, а пациент при этом только ойкал, матерился и тут же извинялся за им сказанное.
Рентгеновский аппарат сегодня не работал — опять с ним что-то случилось. Да вроде и нет у мужика переломов, так — сильный ушиб.
Иван Афанасьевич иммобилизовал ушибленную кисть, уже не мужиковой тряпкой, дал рекомендации. Сказал, чтоб три дня холод прикладывал, а потом греть начинал.
— Может мазь какую надо? — спросил ушибленный.
— Пока без мази обойдемся. Пальцами только как можно меньше двигай, береги руку. Сначала холод, а потом грей. — свернул диалог с мужиком Иван Афанасьевич.
Мужик поклонился и вышел.
Иван Афанасьевич вышел на крыльцо больницы и закурил. Подышал немного свежим воздухом и на прием вернулся.
Тимофей Домнин шёл к месту своего жительства и вспоминал который уж раз что с ним вчера случилось.
Вечером, но ещё спать он не собирался — промысел в самом разгаре был, завалились к нему на квартиру три мужика. Здоровущие. Версты коломенские. Один на вид не русский. Без разговора, тот что на татарина похож сразу со всего маха ему в глаз залепил. Тимофей как стоял, так и на пол свалился, сознание потерял. Когда в себя пришел, смотрит — мужики те за его столом как хозяева расположились и его же пиво пьют. Пиво Тимофей гостям своим продает по завышенной цене, а эти его бесплатно пить заладились, ещё и набили.
— Поднимайся, Тимоша. Разговор у нас к тебе. — это тот мужик, что на татарина похож, ему говорит.
Встал. Сесть некуда. Все места за столом заняты. Ироды же эти пивко попивают и посмеиваются. Хорошо, говорят, у тебя Тимоша пиво, да больше ты его гостям своим полуночным предлагать не будешь. Не будет у тебя гостей. Если хоть раз ещё кого приветишь — головы лишишься.
Потом парочки, что в дальней комнате были и в сарае, и в бане на улицу в чем мать родила вытолкали и наказали им больше сюда дорогу забыть — закрывается лавочка.
Татарин для памяти Тимофею ещё руку в дверях притворил. Не до хруста, но сильно. У Тимофея даже в портках потеплело.
Баню и сарай велели своими руками поджечь, а когда гореть стало — ушли и не попрощались. Спросили только — всё ли понятно и надо ли ещё раз на огонёк заглянуть. В полицию не рекомендовали ходить — всё равно помощи от них не будет.
Татарин ножиком на последок погрозил и промеж ног пнул. Ох и больно было! Тимофей даже про руку забыл на какое-то время…
Баню и сарай соседи начали тушить, но где там… Да и так, для вида тушили. Надоели им в этих строениях еженочные постояльцы. Один шум от них и беспокойство.
Домой в деревню надо ехать. Может пройдёт время — всё и успокоится, а пока на время он притихнет, затаится. Нет желания у Тимофея больше с этими мужиками встречаться.
У Ивана же Афанасьевича на приеме в тот день странности наблюдались. Ещё несколько подобных пациентов было. Ну один в один. Левый глаз подбит, а правая кисть как в дверях жамкнута. Все про обстоятельства своей травмы сказки рассказывали и чушь какую-то несли.
Умотался до нельзя сегодня Иван Афанасьевич на приеме, а завтра снова он его ждёт. Так долго ещё будет — пока коллега с повторительных курсов не вернётся…