Девки гулящие

Глава 65. Снова черная полоса

Вятка. Загородный сад.

Всё сразу хорошо в жизни не бывает. Так уж ведётся с давних пор…

Семейный бизнес у Воробьевых рос и развивался по Ванькиному плану, сестрицы, Федор и Ахмедка помогали ему как могли, а вот Мария опять прибаливать стала. Сказать, что для Ивана это неожиданностью было — нельзя. Ещё в Санкт-Петербурге ему профессор объяснял, что радикально сделать операцию не получилось, болезнь слишком далеко зашла.

Радовались Ванька и сестры улучшению после лечения у бабки в Сарапуле, но это только всё временно было. Опять начала Мария худеть, пропал аппетит, появилась слабость, бледная как не знаю кто стала…

Снова по знахарям сестры ее возить начали. Один отказал, другой… Они тоже не всякого берут на лечение, а предварительно внимательно смотрят — кого вылечить могут, а кого и нет. Браться за безнадежные случаи им не с руки — помрет после их лечения мужик или баба — слава знахаря под горку катится. Не смог де помочь — значит не очень хорош целитель. Молва быстро по народу расходится и перестают к такому ходить.

Если словами из старого Ванькиного времени выразиться — интересует их прогноз заболевания. Видит бабка, что прогноз позитивный — приступает к лечению, а коль по её пониманию болезнь смертная, то как черт от ладана от такого пациента она в сторонку отходит, ни на какие деньги не зарится…

Сестры после поездок Ваньке не раз рассказывали, как исход болезни лекари эти народные у Марии определяли. На каком основании от её отказывались.

— Зашли мы, Ванечка, к той бабушке, а она на Машеньку внимательно так посмотрела и спрашивает, в какой день недели заболела ты девонька. — начала Евдокия про очередную поездку Ивану излагать.

— Как где ж она вспомнит — сколько лет уж прошло… — вздохнул Ванька.

— Во-во, Маша так ей и ответила. Сказала потом та бабка, что если в четверг или субботу болеть начнешь, то едва ли больше с постели встанешь и грозит тебе неизбежная смерть. — продолжала сестра Ивана.

— Ну… Сейчас, и я такое дело замечать буду. — для вида как бы согласился с высказываниями бабки-лекарки Ванька. Сам то он в такое не верил. Какая разница — в понедельник или субботу заболеть? То и другое не сахар.

— Вот, слушай дальше. Стала тогда она по-другому определять поможет ли Марии лечение. Взяла свиное сало и стала мазать им Машеньку в области сердца, под пазухами, под коленями, в области крестца и ягодиц. Потом кусок того же сала, коим Марию мазала, собаке бросила. Та подошла, понюхала, а лизать и есть сало не стала. Старуха сказала, что плохо это — не поможет лечение. Прасковья ей поперёк — не правильно ты, бабушка, сделала. Сало собаке кидать так надо, чтобы сам больной об этом не знал, а у нас в деревне так же делают, так что знала Мария что ты у собаки узнать желаешь, после как её салом мазала. Старуха только руками всплеснула — опростоволосилась мол, не знала, что мы такие бабы сведущие… — даже с некоторой гордостью взглянула Евдокия на Ваньку.

Так оно и есть. Бабушка Егоровна многому сестриц научила. Поворожить они сами чуть-чуть могут. А может и не чуть-чуть? Границы этого чуть-чуть определить ой как трудно…

— Знамо дело. — как будто он в курсе поддакнул Евдокии Ванька.

— Тогда она другим способом гадать об исходе Машиной болезни стала. Тесто ржаное до солнца у старухи было приготовлено. Добавила старая туда ещё муки и обваляла тем тестом Машеньку нашу. Выждала немного и опять своей собаке то тесто дала. Не стала есть тесто собака… — с глубоким вздохом замолкла Евдокия.

— Плохо это, что собака тесто не ест? — опять уточнил Ванька у сестры.

— Плохо, Ванечка, куда уж хуже… — подтвердила его догадку Евдокия.

Ванька про себя выматерился. Раньше бы вслух это сделал, а теперь вот так…

— Отказала нам в лечении бабка, денег даже не взяла и поехали мы домой. По дороге ещё к одной старушке заехали — про неё больно хорошо тоже бабы говорили. — продолжила после краткого перерыва Евдокия.

Ванька внимательно слушал. Курить хотелось, но потерпит он, про Марию всё узнает. Сестра всё ж…

— Бедно та старушка живёт, но лечит хорошо. Цену за свою работу не назначает — кто сколько даст, а наших-то сам знаешь — им лучше всё подешевле или вовсе бесплатно. Пахнет у неё в избе травками сразу как зайдёшь, да и сами они по всем стенам развешаны… — куда-то в сторону съехала с рассказа о Марии Евдокия.

— Ты про Машу говори. — поправил её Ванька.

— А, я про кого? Про Машеньку нашу и говорю. Про бедняжку нашу родненькую… — Евдокия чуть ли не плакать собралась, голос у неё даже дрогнул.

— Ладно-ладно, слушаю. — пошел на попятную Ванька.

Евдокия поудобнее устроилась на стуле и продолжила.

— Спросила бабушка Марию сначала о том, как она кушает. Та ответила — аппетита давно нет, через силу ем. Плохо это — бабка говорит. Спишь как? Сна тоже нет, то просыпаюсь часто, а если усну — карзится что-то. Машенька её так отвечает. Осмотрела бабка Марию, там и там пощупала. А потом и с собой нас куда-то поманила. Прошли по деревне три дома, а в четвертом — умершего соборуют. Батюшка косо на бабку посмотрел, но ничего не сказал, а она и родственникам умершего, и нам с сестрой в руки свечки сунула, зажгла их и смотрит. Дымок от свечей к двери избы пошел, бабка головой кивнула и вышла вон. Мы с Марией за ней. Как в избу бабки пришли, она Марию на лавку положила, а сама рядом села. Сидит и молчит. Я тоже сижу, не знаю, что и делать. Посидели-посидели, а бабка и спрашивает Машу — не захотелось ли ей спать или поесть что-то. Она и отвечает, что спать не тянет, а вот съела бы что-нибудь. Не взялась лечить бабка — дым к двери, в сон не тянет и есть просит — всё о плохом говорит. Оставили мы ей рубль и уехали. — замолчала Евдокия и всё же закапало у неё из глаз.

Ванька тоже расстроился. Эх, в его бы старое время сестру, там бы её полечили. Не дома, так за границу бы съездили. Он бы на такое дело деньги нашел.

Отправил Ванька Евдокию на Больше-Хлыновскую, а сам в загородный сад уехал. Долго по дорожкам там ходил, всё про Машу, думал…