Девушка за красной дверью

ОДИН ТЫ, ДОЛЖНО БЫТЬ, ШУТИШЬ

РИД

Два года спустя

— Чувак, это уже становится нездоровым.

Я закатил глаза, просматривая веб-сайт так, словно он мог каким-то образом исчезнуть в любой момент. Хэм не понимал, о чем он говорит. Возможно, это была моя британская кровь — совершенная неспособность пускать все на самотек, но я не мог оторваться от просмотра.

— Ты даже не знаешь, как она выглядит.

Это не имело значения.

— Она может быть восьмидесятилетней старухой, у которой из родинок торчат волосы.

Испытывая отвращение, я не отрывал глаз от экрана:

— Отвратительно, приятель.

— А что? Это правда. Ты можешь наблюдать, как развлекается какая-то старушачья задница, а ты сидишь тут с ебанным стояком.

Я посмотрел на свои штаны, никакого стояка не было видно:

— Заткнись, Хэм. Мне нравится история.

— Это то, что все говорят.

Я нажал кнопку «воспроизвести» и стал слушать ее, наслаждаясь тем, как ее голос проникает в мои кости. Ей никак не могло быть восемьдесят. Она должна быть моложе. Самое старшее, двадцать пять. Кроме того, с таким голосом, как у нее, и такими руками… она могла делать все, что ей заблагорассудится.

Клип закончился, и я перемотал его назад.

— О, черт. Чувак, это гребаный новостной ролик о какой-то тайной женщине, которая превращает украшения в другие украшения. Не такое уж большое дело.

Я поставил фрагмент на паузу и резко развернулся за своим столом. Повернув свою синюю кепку университета Хешер задом наперед, я сложил руки вместе, готовый поделиться кое-какими знаниями:

— Во-первых, ты чертова задница. То, что делает эта женщина, чертовски потрясающе. Люди дарят ей свои украшения, а она расплавляет их и вручную штампует во что-то новое. Затем она отдает половину… Ты вообще слушаешь? Половину своей прибыли она отдает на благотворительность. Обдумай это на секунду. Она делает нечто замечательное, и если ты этого не видишь, что ж… как я уже сказал — ты задница.

Я искренне не понимал, почему мне так нравится часто смотреть это видео. Я становился немного зависимым, но не мог остановиться, а Хэму нужно заниматься своими чертовыми делами.

Новостной репортаж был снят более года назад, и женщина хотела сохранить свою личность в секрете. Никто не знал, кто она такая. Единственная известная информация заключалась в том, что она проживала в нашем городе Уизли, в штате Мэн. Возможно, именно секретность ее истории привлекла меня. Она не хотела похвалы за все то, что делала. Она просто хотела развивать свою компанию и помогать нуждающимся людям.

Хэм бросился всем телом на свою кровать, в нашей маленькой комнате в общежитии едва хватало места для его тела полузащитника.

— Просто это так тупо. Она начала это, потому что ее бросили.

— Этот придурок бросил ее у алтаря. Вероятно, она хотела исцелиться и это был ее способ сделать это.

Хэм сел, опустив ноги на пол:

— Неважно. Он просто бросил ее на свадьбе.

У меня отвисла челюсть, и впервые с тех пор, как я познакомилась с ним на первом курсе три года назад, я был серьезно раздражен его глупыми замечаниями.

— Приятель, имей совесть. Она взяла что-то ужасное и превратила это в нечто хорошее. Она помогает финансировать женские приюты на районе.

Брови Хэма изогнулись:

— Думаю, это в некотором роде круто.

Мои руки раскрылись веером передо мной:

— Именно так.

Смеясь, Хэм встал и направился в ванную, споткнувшись о несколько коробок, которые мы еще не распаковали, и я вздохнул. Мне нравился этот парень. Правда, так и было. Он стал моим лучшим другом, когда мы оба записались на театральные уроки на первом курсе. Мы были единственными двумя натуралами в группе и каким-то образом сблизились. Я не был уверен, было ли это глупым везением или я просто отчаянно нуждался в друге. Иногда я удивлялся, почему вообще держу его при себе.

Хэм был из тех парней, которых ненавидело большинство людей. Громкий. Неприятный. Самовлюбленный. Типичный парень из колледжа. Не то чтобы это было плохо. Он любил женщин, футбол и пиво. Наверное, мне тоже нравились эти вещи.

Женщины, точно.

Футбол, верно. Я живу в маленьком городке в штате Мэн. Американский футбол был моей жизнью.

Но в то время как он был шумным, я был тихим и сдержанным. Когда он взрывался из-за чего-нибудь тривиального, я сидел и все обдумывал. Наши инстинкты были полярно противоположны. Хэм сказал бы, что это потому, что я не чувствовал в себе достаточной страсти к чему-либо, и, возможно, он был недалек от истины. В жизни было бесчисленное множество радостей. Я просто не видел необходимости расстраиваться из-за такой обыденной ерунды, как то, что шеф-повар убирает тако из меню в обеденном зале.

Больше всего на свете я был готов продолжать обучение, и не был уверен, что Хэм хочет этого же. Может быть, это было потому, что он получал образование в сфере бизнеса, которую ненавидел. Или тот факт, что он практически заваливал свои занятия. Не то чтобы он когда-либо говорил о будущем — ни со мной, ни с кем-либо еще, он был не из тех, кто делится какими-либо чувствами.

В любом случае, мы шли в разных направлениях и это становилось все более очевидным по мере того, как мы приближались к выпускному.

Хэм вышел из ванной, открывая наш мини-холодильник:

— Я собираюсь на ориентирование (прим. программа адаптации для новых студентов), чтобы посмотреть на новое мяско, — он пошевелил бровями, открывая бутылку воды. — Хочешь пойти?

— Нет, спасибо.

— Твоя потеря, парень.

Я снова повернулся к своему компьютеру, когда он закрыл за собой дверь. Понятия не имел, почему он так преследовал новых студенток. Может быть потому, что большинство новеньких девушек не знали о его… репутации. Их было легче уломать, когда они еще ничего не знали.

Хэм был ходоком. Самым совершенным.

Я никогда не ходил на свидания. Ну, ладно, это была ложь. Я пытался ходить на свидания и с треском провалился. Я не был хорошим парнем. Я был либо занят театром (да, я продолжил свой путь в актерском искусстве, а Хэм бросил занятия через два месяца), учебой, либо просто пытался удержаться на плаву до окончания учёбы. Свидания были скорее отложенной мыслью, и я знал, что если решу влюбиться в кого-нибудь, то захочу уделить ей все свое внимание. Папа, по крайней мере, научил меня всегда ставить свою женщину на первое место, а у меня ни на что из этого не было времени.

Я снова включил видео на новостном сайте, еще раз прослушав историю женщины, прежде чем отправиться в театр, чтобы потусоваться до того, как профессор объявит о нашей осенней постановке. В ту секунду, когда мы получали задания, на меня наваливались все те реплики, которые я должен был запомнить.

Кто-то сказал бы, что моя преданность театру не была мужественной, и что из-за этого у меня было меньше мужских качеств, но было что-то такое легкое в том, чтобы находиться на сцене. Я смог избавиться от всякой неуверенности и подавленности, которые у меня были, и стать тем персонажем, которого мне нужно было изобразить. Я не был Ридом Виндзором на сцене.

Это было успокаивающе и пугающе, но это было частью соблазна.

Хэм постоянно ругал меня за это, но чем больше я упирался, тем больше начинал от него отворачиваться. Нам с ним не нужно было соглашаться во всем, чтобы быть друзьями, и мне этого было достаточно.

Актерская игра помогла мне интегрироваться в американское общество. Прошло почти восемь лет с тех пор, как я покинул свой родной город в Англии, чтобы поступить на учебу в штате Мэн, и я был уверен, что мой легкий переход был обусловлен тем фактом, что я надрывался в театре — изучая американские традиции и культуру и совершенствуя свой американский акцент. Хотя иногда я все еще говорил как иностранец.

Камера зафиксировала руки женщины на видео, когда она демонстрировала браслет, который сделала сама, когда кто-то постучал в дверь. Я нахмурил брови и нажал на «паузу».

Кто бы это мог быть, черт возьми? Летние каникулы для большинства студентов все еще были в самом разгаре. Я вернулся раньше срока, потому что завтра начиналась подготовка на ассистента учителя. А Хэм увязался сюда только потому, что ему нужно было подзаработать в местной кофейне, чтобы расплатиться по кредитной карте, которую он исчерпал в прошлом месяце.

Хотя, если быть честным, я бы в любом случае приехал на несколько дней пораньше — просто чтобы не бороться за троллейбус или лифт.

Надвинув кепку козырьком вперед, я натянул свои грязно-белые «Чак Тейлорсы» (прим. конверсы) и открыл дверь.

— Привет, — поздоровалась моя подруга Амелия, ее бирюзовые волосы были в беспорядке. — Приехал пораньше, лузер?

Я улыбнулся и заключил ее в объятия:

— Конечно.

Мы с Амелией дружили с тех пор, как она перевелась на второй курс. Она была для меня больше похожа на члена семьи, чем на подругу. Я знал, что это странно — иметь девушку, которая к тому же еще и подруга, и, поверьте мне, я так сильно переживал по этому поводу, но мы никогда не выходили за пределы френдзоны. Ну, если не считать того единственного раза в прошлом году, когда мы поцеловались на вечеринке. Мы были пьяны, и нам было скучно. Больше в этой истории было не так уж много интересного. Вдобавок ко всему, я был совершенно уверен, что она предпочитала поменьше придатков между ног — если понимаете, что я имею в виду. Я никогда не видел, чтобы она кем-то интересовалась, так что я мог быть далеко не прав. Или, может быть, она предпочитала держать эту часть своей жизни при себе. В любом случае, у нас никогда не было «этого разговора», но и говорить ничего не нужно было. Амелия была Амелией. То, к кому ее тянуло, не определяло ни ее саму, ни нашу дружбу.

— Хочешь вместе сходить в театр? — спросила Амелия, проходя мимо меня, чтобы присесть на кровать.

Я закрыл дверь и пригнулся, чтобы выглянуть в окно:

— Ты действительно хочешь прогуляться вместе или тебе нужен мой зонтик? — я спокойно посмотрел на нее, пока дождь снаружи барабанил по окну. Я должен был догадаться, что она не захочет идти со мной. Но, с другой стороны, Амелия была не из тех, кто любит такие легкомысленные вещи, как зонтики. Или рабочие машины. Или… носки. Это было частью ее очарования.

Что-то было не так.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, Рид, — она вздохнула. — Нет.

Я усмехнулся.

— Ну, конечно, я хочу воспользоваться твоим зонтиком, он правда большой.

— Если ты понимаешь, о чем я.

Амелия фыркнула:

— Серьезно, я просто хотела тебя увидеть. Я скучала по тебе. Как прошло твое лето?

Я работал с отцом два месяца подряд, это было утомительно — не работа, а общение с папой, и был счастлив вернуться к учебе на некоторое время.

— Это было… — я завис.

— Ужасно, потому что ты работал со своим отцом, — закончила за меня Амелия, и я кивнул. Она слишком хорошо знала о моем прошлом.

Папа не был плохим парнем, просто он больше заботился о своей маленькой гостинице, чем о чем-либо другом.

Амелия опустила взгляд на свои ногти, меняя тему:

— Итак, как ты думаешь, какую постановку МакКензи выберет для нас в этом семестре?

Распахнув дверцу шкафа, я порылся внутри в поисках толстовки с капюшоном. — Слышал, она пишет оригинальную пьесу, — я сделал паузу. — Пьесу.

Губы Амелии сжались, потребовалась секунда, прежде чем до нее дошло:

— О нет, — она застонала. — Чужестранка?

Я рассмеялся, стягивая свитер через голову так, что горловина зацепилась за козырек моей кепки:

— Ага. Ходят слухи, что она делает из него мюзикл.

— Уф, — прохрипела Амелия. — Послушай, я люблю книги так же сильно, как и любой другой человек, но я не хочу петь и говорить с шотландским акцентом.

Я рассмеялся, протягивая руку, чтобы стащить Амелию с кровати:

— Почему, саксоночка, тебе не нравится горячий шотландец? — сказала я со своим лучшим шотландским акцентом, используя прозвище Джейми Фрейзера для Клэр.

Амелия закатила глаза, выдергивая свою руку из моей.

— Ты читал эти книги?

Я не ответил. Я был сверхуспевающим. Как только я узнал, что профессор МакКензи пишет постановку этих книг, я сразу же прочитал их. Ну, по крайней мере, первую. Эти книги были длинными. Я планировал вскоре прочитать вторую книгу.

— Ты сделал это! О, Боже мой, — она хихикнула.

Прикрыв лицо козырьком кепки, я открыл дверь, схватив зонт свободной рукой.

— Ты выставляешь нас в плохом свете, Виндзор.

— Поднимись на мой уровень, Амелия, — я похлопал себя по груди, вставляя ключ в замок, и засов щелкнул.

Она игриво сдернула кепку с моей головы, и мои рыжие волосы упали мне на лицо:

— Тебе нужно подстричься.

Выхватив кепку из ее рук, я откинул волосы назад и надел кепку:

— А тебе нужно принять душ.

Она подняла руку, быстро понюхав подмышку:

— Заткнись. Это не так. Я только что въехала, задница. Это физический труд.

Нажав кнопку «вниз» на лифте, я рассмеялся:

— Шучу. Кстати, мне нравится цвет волос.

Она взъерошила свои короткие локоны:

— Спасибо. Я прочувствовала бирюзу. Мои родители были в шоке.

— О, я уверен.

Быть дочерью местного пастора и его жены не совсем легко для Амелии. Она была свободной душой в мире правил и ожиданий. Она прокладывала свой собственный путь, и ее родители не всегда были этому рады.

Лифт звякнул и мы вышли под дождь. Как всегда, я натянул капюшон на голову, чтобы козырек кепки закрывал легкие брызги, и протянул Амелии свой зонтик. Мы оба знали, что я не позволю ей пройти весь путь до театра без него.

Она подмигнула и раскрыла зонтик:

— Итак, какие занятия ты посещаешь в этом семестре?

— Пара бизнес-классов. Профессор Шаль приняла меня в качестве ассистента.

— Уф, повезло. На какой класс?

Я облизал губы:

— Маркетинг… думаю, — в этом семестре я посещал два занятия профессора Шаля. Вероятно, хорошая идея перепроверить бы это. Я еще даже не брал в руки свои учебники. И чувствовал себя немного странно, даже думая об этом. Я никогда ничего не откладываю. Никогда.

Популярная мелодия из «Гамильтона» прорвалась сквозь шум дождя, и я прищурился, глядя вперед.

Студенты театрального факультета. Мой народ.

Профессор МакКензи, в присущей МакКензи манере, ранее сегодня разослала массовое сообщение с приглашением нас прийти, чтобы мы могли обсудить все вопросы осенней постановки.

— Ах, звуки дома, — мечтательно произнесла Амелия.

Я усмехнулся, когда она обхватила меня рукой за локоть.

— С возвращением, актеры! — профессор МакКензи поприветствовала нас, когда мы заняли свои места на сцене. — Надеюсь, что у всех было фантастическое лето. Все поддерживали свой инструмент в идеальном состоянии, да?

Комната взорвалась хором вибрато и гамм, и МакКензи ухмыльнулась.

— Очень хорошо, — она поправила круглые очки на носу и сложила руки на своем плоском торсе. — Итак, я знаю, вы все очень взволнованы, узнав, какую пьесу я выбрала для нашей осенней постановки, но я должна предупредить вас.

Зал нерешительно вздохнул, их взгляды были скептическими.

— Это оригинальная пьеса, а это значит, что нам придется работать в сто раз усерднее. Никакого расслабления. Там нет саундтрека, который нужно запоминать, мы работаем с нуля. Вы готовы к этому?

Все кивнули, придвигаясь ближе, когда МакКензи усилила драматизм. Схватив стопку нот со своего подиума, она начала раздавать бумаги.

— «Некоторым нравится по-шотландски», — сказала она. — По мотивам романа…

— «Чужестранка», — прошептала Амелия рядом со мной, хлопая себя ладонью по лбу. — Черт тебя подери.

Я рассмеялся, просматривая ноты, лежащие передо мной. Персонаж Джейми Фрейзера (прим. главный герой книги «Чужестранка») был написан как тенор (прим. высокий мужской голос), и я уже лихорадочно планировал свою песню для прослушивания. Мои шансы были еще выше, потому что у меня были рыжие волосы.

— Прослушиваний для этой пьесы не будет, — сказала МакКензи.

О, ну дерьмо. Тогда не берите в голову.

— Роли уже распределены. Первокурсникам будут даны роли в хоре, — классическая МакКензи. Вам придется прокладывать себе путь вверх по карьерной лестнице. Не имеет значения, были ли вы лучшим певцом в старшей школе или снимались в драмах с тех пор, как стали достаточно взрослым, чтобы прочитать сценарий. Нужно доказать свою преданность делу, а затем вас возьмут на главную роль.

МакКензи была крепким орешком — асом, но театральная программа была одной из самых желанных в школе. Уступает только футболу, к большому ее разочарованию.

— Вы должны проверить, есть ли ваше имя в списке на моей двери. Если хотите принять предложенную вам роль, индивидуальные сценарии и сценарии фонового припева готовы, дайте мне знать как можно скорее. Репетиции начинаются на следующей неделе.

Она хлопнула в ладоши, отпуская нас, и я встал, потянув Амелию за собой. Я оглянулся через плечо и увидел, как остальная часть группы вцепилась друг в друга, чтобы добраться до списка актеров. В классе было всего несколько старшекурсников, и мы стояли в стороне. МакКензи вбила нам в головы мысль о зрелости.

— Вы все взрослые люди, — она указывала конкретно на меня. — Рид, тебе двадцать два, убедись, что ведёшь себя соответственно возрасту.

Вести себя как двадцатидвухлетний парень не обязательно означало, что я должен контролировать всю свою жизнь, но я понимал, к чему она клонит. В глазах первокурсников мы должны были соответствовать более высоким стандартам.

— Черт, она серьезно, — сказала Амелия, отряхивая брюки. — Она даже не прослушивает старшеклассников, — ее кожа приобрела зеленоватый оттенок, из-за чего она выглядела больной. Амелия предпочитала оставаться на заднем плане, а МакКензи отчаянно пыталась вывести ее на передний план с прошлого года.

Амелия была блестяще талантлива, но ужасно боялась сцены.

— Беспокоишься, что тебе в конце концов придется смириться?

Ее глаза скользнули в сторону:

— Она бы не дала мне главную роль, верно? Она знает, что мне бы это не понравилось.

— Может быть, это то, что тебе нужно. Ты все еще хочешь заниматься актерским мастерством и пением после учебы?

Она хлопнула себя руками по бедрам:

— Ну, да.

Я молчал. Она знала, что я собирался сказать. Мы говорили об этом больше раз, чем я мог сосчитать. Если она хотела сделать актерскую карьеру, будь то на телевидении или на сцене, ей нужно было найти способ преодолеть свою неуверенность. И быстро, потому что выпускной приближался.

— Ты отстой.

Я рассмеялся:

— Давай, пойдем и узнаем наши судьбы.

Всю дорогу до кабинета МакКензи Амелия крутила руками, как будто выжимала мокрую тряпку для мытья посуды.

Заняв позицию перед дверью, она сделала глубокий вдох, но только для того, чтобы застонать, когда прочитала свое имя:

— Мать твою…

— Кого ты получила? — спросил я у нее за спиной, приподнимаясь на цыпочки, чтобы заглянуть поверх ее головы.

Она повернулась ко мне, ее щеки покрылись красными пятнами:

— Клэр (прим. главная героиня книги книги «Чужестранка»).

Я поднял руку, чтобы дать ей пять, когда увидел свое собственное имя.

— А ты получил Джейми.

Смех вырвался из моего рта, когда я сжал свой живот.

— Не будь мудаком, Рид!

Наклонившись, я фыркнул:

— Ах, я так сильно тебя сейчас ненавижу.

Протерев глаза, я развернул кепку и положил руки ей на плечи, чтобы получше ее разглядеть:

— Все будет хорошо.

— Как ты еще не сходишь с ума? У тебя же тоже главная роль.

Я опустил руки и пожал плечами:

— Ты меня знаешь. Я не позволяю подобным вещам задевать меня.

«Некоторым нравится по-шотландски» стала бы моей второй пьесой в качестве ведущей роли. В прошлом году мне дали роль чудовища в «Красавица и чудовище» для весеннего мюзикла. Как только вы оседлали лошадь, она поедет с вами или без вас. Три года в театральном классе научили меня кататься верхом, не боясь упасть.

Боязнь сцены не была для меня проблемой. Никогда не была. Я немного актерствовал в старших классах, и это помогло. Мама-птичка давным-давно вытолкнула меня из актерского гнезда.

Поток воздуха покинул ее легкие:

— Думаю, меня сейчас вырвет.

Я рассмеялся, направляясь к кабинету МакКензи с выпяченной грудью:

— Да ладно тебе. Тебя ждет великое будущее.

Амелия трусила рядом со мной с раздраженным выражением на лице:

— Я серьезно тебя ненавижу.

— Рид! — Хэм выкрикнул мое имя с другого конца двора, подбегая ко мне и Амелии.

Амелия сбежала, помахав рукой, когда возвращалась в свое общежитие с моим зонтиком в руке, хотя дождя больше не было.

Она всегда так делала — исчезала, в ту же секунду, когда появлялся Хэм. У них были сложные отношения. Если только их общение не было связано с алкоголем, в больших количествах, она почти всегда уклонялась от разговора с ним. Не то чтобы я винил ее, Хэм был на любителя.

— Привет, приятель, — сказал я, натягивая кепку пониже. — Ориентирование прошло гладко?

Хэм засунул руки в карманы своих спортивных штанов:

— Эх. Отлично. Не слишком много лакомых кусочков.

Я рассмеялся:

— Не смог заключить сделку? Теряешь хватку.

— Заткнись, — процедил он сквозь зубы. — Мне не хватает практики.

— Ну конечно.

Воздух после дождя стал влажным, поэтому я стянул толстовку через голову, стряхнув остатки воды, прежде чем перекинуть ее через руку.

— Неважно. Завтра будет новый день. Пообедаем? Я умираю с голоду.

— Конечно, — сказал я. — В столовую? — у меня не было времени искать еду. У меня было слишком много страниц диалога, которые нужно было запомнить к следующей неделе. Существовала очень большая вероятность того, что в ближайшее время у меня даже не будет времени выйти из общежития.

Хэм хлопнул меня по спине, и мы направились к одноэтажному зданию из красного кирпича, у меня потекли слюнки от аромата пиццы, витавшего в воздухе.

Распахнув тяжелую дверь, я остановился как вкопанный, ошеломленный видом выходящей женщины. Ее длинные рыжеватые волосы выглядели все так же, но все в ней было по-другому. Нервы в моем теле подсказывали мне остановиться и заговорить с ней, но мои мышцы отказывались двигаться, не говоря уже о том, чтобы заставить мой рот произносить какие-либо связные слова.

Я набрал в легкие побольше воздуха, и Хэм врезался в меня, когда проходил мимо, выбив меня из оцепенения.

Прошли годы с тех пор, как я видел ее в последний раз, и, черт возьми, она все еще была такой же сногсшибательной.

Чарли Одед.

Чарли-гребаная-Одед была в кампусе, выглядела очень опасной, и у меня закралось подозрение, что я влип в серьезные неприятности.