Дневники Кэрри

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Как далеко ты зайдешь?

— Почему так долго? — спрашивает Себастьян.

— Нужно поправить макияж, — говорю я.

Он отводит своей рукой мою и пытается меня поцеловать.

— Тебе не нужна косметика.

— Стой, — шиплю я. — Только не дома.

— У тебя не возникает проблем, когда мы целуемся у меня дома.

— У тебя нет двух младших сестер, одна из которых…

— Я знаю, была арестована за то, что украла жвачку, — говорит он с пренебрежением. — Что занимает одно из последних мест в хрониках криминальных происшествий, наряду с бросанием петард в почтовые ящики.

— И с этого начинается преступная жизнь, — говорю я, медленно закрывая дверь в ванную перед его носом.

Он стучится.

— Да-да?

— Поспеши.

— Спешу, — говорю я. — Спешу и суечусь.

И то, и другое неправда. Я тяну время и жду звонка от Джорджа. С ареста Доррит прошло две недели, и сначала все было прекрасно: Джордж позвонил мне на следующий день, как и обещал, а потом и на следующий за следующим, а затем я спросила его, был ли он серьезен, когда говорил, что хочет прочесть один из моих рассказов, и он сказал «да». Поэтому я отправила ему свой рассказ и в течение последних пяти дней ничего от него не слышала. До вчерашнего дня, когда он через Доррит оставил сообщение, что позвонит мне сегодня между шестью и семью вечера. Черт бы его побрал. Если бы он позвонил в шесть, Себастьян бы еще не крутился тут. Уже почти семь. Себастьян будет в ярости, если я начну разговаривать по телефону, как раз когда мы соберемся выходить.

Я раскручиваю тушь, наклоняюсь к зеркалу и мажу щеточкой ресницы. Это уже второй слой, и мои ресницы начинают изгибаться и слипаться. Я уже собираюсь нанести еще один слой, как звонит телефон.

— Телефон! — кричит Мисси.

— Телефон! — вопит Доррит.

— Телефон! — ору я, выскакивая из ванной с такой же скоростью, как спасатель на пляже.

— Э? — говорит Себастьян, высовывая голову из моей спальни.

— Это может быть инспектор, приставленный к Доррит.

— К Доррит приставили инспектора? За то, что она украла жвачку? — спрашивает Себастьян, но у меня нет времени, чтобы что-то ему объяснять.

Я хватаю телефонную трубку в комнате отца прямо перед тем, как к ней добирается Доррит:

— Алло?

— Кэрри? Это Джордж.

— О, привет! — говорю я с замиранием дыхания и закрываю дверь.

Что ты думаешь о моем рассказе? Мне нужно это знать. Сейчас.

— Как дела? — спрашивает Джордж. — Как Доррит?

— Она в порядке.

Ты читал его? Ты его ненавидишь? Если ты его ненавидишь, то я убью себя.

— Она выполняет общественную работу?

— Да, Джордж. — Мучения убивают меня.

— Что ей предписали делать?

Какая разница?

— Собирать мусор на обочине дороги.

— А, старая добрая мусорная рутина. Всегда срабатывает.

— Джордж, — я стесняюсь. — Ты прочел мой рассказ?

— Да, Кэрри.

— И?

Долгая тишина, в течение которой я обдумываю, как лучше порезать бритвой вены на запястьях.

— Ты определенно писатель.

Я? Писатель? Я представляю, как бегаю по комнате, прыгаю и кричу: «Я писатель, я писатель!»

— И у тебя есть талант.

— Ах. — В экстазе я падаю на кровать.

— Но…

Я сажусь назад, со злостью сжимая трубку.

— У тебя действительно неплохо получилось. Это история о девушке, которая живет на стоянке автоприцепов в Кей-Уэсте во Флориде и работает в «Дайри Куин»… Ты когда-нибудь была в Кей-Уэсте?

— Вообще-то да. Несколько раз, — гордо говорю я.

— Ты жила в прицепе? Работала в «Дайри Куин»?

— Нет. Но почему я не могу притвориться, что да.

— У тебя очень богатое воображение, — говорит Джордж. — Но я знаю кое-что об этих летних школах. Они ищут что-то, в чем чувствовались бы личный опыт и аутентичность.

— Не понимаю, — говорю я.

— Ты знаешь, сколько им присылают историй о детях, которые умирают? И все это звучит неправдоподобно. Ты должна писать о том, что ты знаешь.

— Но я ничего не знаю!

— Уверен, что знаешь. И если тебе ничего не приходит в голову, просто подумай и найди.

Моя радость рассеялась, как утренний туман.

— Кэрри? — Себастьян стучит в дверь.

— Я могу перезвонить тебе завтра? — быстро спрашиваю я, прикрывая рукой микрофон. — Я должна идти на вечеринку для команды по плаванию.

— Я позвоню тебе. И мы вместе придумаем план твоего рассказа, хорошо?

— Конечно. — Я кладу трубку и хватаюсь за голову от безысходности. Моя карьера писателя окончена. Закончилась, не успев начаться.

— Кэрри, — с другой стороны двери раздается громкий и недовольный голос Себастьяна.

— Готова, — говорю я и открываю дверь.

— Кто это был?

— Кое-кто из Брауна.

— Ты собираешься туда поступать?

— Я думаю, что да. — Я чувствую, как будто меня душит толстая зеленая слизь. — А что ты думаешь насчет колледжа?

Странно, что я не спрашивала его об этом раньше.

— Я собираюсь один год отдохнуть, — говорит он. — Прошлой ночью я посмотрел на количество заданий, которые мне нужно сделать и отправить вместе с заявкой в Дьюк, и понял, что не хочу делать этого. Я не хочу быть частью этой системы. Это, вероятно, шокирует тебя?

— Нет. Это твоя жизнь.

— Ну да, а что ты думаешь по поводу того, чтобы встречаться с бездельником?

— Ты не бездельник. Ты умный, очень умный.

— Я самый обычный человек, — говорит он. И в следующую секунду меняет тему: — Нам нужно идти на эту вечеринку?

— Да, — настаиваю я. — Лали проводит ее каждый год. Если нас там не будет, она сильно обидится.

— Ты босс, — говорит он. Я иду за ним из дома, тоже желая, чтобы мы не пошли на эту вечеринку.

«Пиши о том, что ты знаешь» — это лучшее, что Джордж мог мне посоветовать? Клише? Черт его побери. Черт побери все на свете. Почему все так сложно?

— Если бы это было так просто, то все бы поступали в хорошие университеты, — говорит Питер, выступая перед маленькой группой детей, которые толпятся около дивана. Питер только что узнал, что его досрочно приняли в Гарвард. — Биоинженерия — это надежда будущего, — продолжает он, когда я хожу вокруг в поисках Мэгги. Я нахожу ее сидящей в углу вместе с Мышью. Мышь выглядит так, словно ее здесь держат в заложниках.

— Честно, Мэгги, — говорит она. — Питеру так повезло. Мы же всегда радуемся, когда кто-нибудь из Каслбери поступает в Гарвард.

— Это не имеет к нам никакого отношения, — считает Мэгги.

— Не могу поверить, что Питера приняли в Гарвард, — говорит Лали, останавливаясь по пути на кухню. — Разве это не прекрасно?

— Нет, — отрезает Мэгги.

Все очень рады за Питера — все, похоже, кроме Мэгги. Я могу понять охватившее ее отчаяние. Мэгги — одна из миллиона подростков, которые не имеют представления, что дальше делать со своей жизнью, как Себастьян или как Лали. А когда близкий тебе человек точно знает, что его ждет в будущем, то ты начинаешь еще сильнее переживать из-за своей нерешительности.

— Гарвард всего в полутора часах езды, — успокаивающе говорю я, пытаясь отвлечь Мэгги от того, что ее на самом деле беспокоит.

— Не важно, насколько он близко или далеко, — печально говорит она. — Гарвард — это не просто какой-то старый колледж. Если ты идешь в Гарвард, то становишься одним из тех, кто закончил Гарвард, и до конца твоих дней люди будут говорить о тебе: «Он учился в Гарварде»…

Может, это потому, что я никогда не поступлю в Гарвард и завидую, но я ненавижу все эти аристократические разговоры. Человек не должен определяться тем, какой институт он закончил. Хотя, похоже, в жизни все иначе.

— И если Питер потом всегда будет парнем, который «учился в Гарварде», — продолжает Мэгги, — то я всегда буду девушкой, которая нигде не училась.

Мы с Мышью обмениваемся взглядами.

— Если ты не против, я сбегаю за пивом, — говорит мне Мышь.

— Вот Мышь собирается в Йель, — говорит Мэгги, провожая Мышь взглядом. — Она будет девушкой, которая «училась в Йеле». Иногда я думаю, что Мышь и Питер должны встречаться. Они бы идеально подошли друг другу. — В ее голосе слышится неожиданная обида.

— У Мыши есть парень, — мягко говорю я. — Припоминаешь?

— Точно, — вспоминает она. — Но мы его никогда не видели.

Она отмахивается от меня, у нее нарушена координация, и я понимаю, что она пьяна.

— Давай прогуляемся.

— На улице холодно, — протестует Мэгги.

— В самый раз для нас.

Выходя на улицу, мы проходим мимо Себастьяна и Лали: Лали привлекла его к работе — доставать мини хот-доги из духовки и класть их на тарелку.

— Мы скоро будем! — кричу им я.

— Хорошо. — Лали едва смотрит в нашу сторону. Она что-то говорит Себастьяну, и он смеется. На какую-то секунду я чувствую себя неспокойно. Затем я пытаюсь увидеть и светлую сторону происходящего: по крайней мере, мой парень и моя лучшая подруга неплохо ладят друг с другом.

Когда мы выходим, Мэгги хватает меня за руки и шепчет:

— Как далеко ты можешь зайти, чтобы получить то, что ты хочешь?

— Что? — спрашиваю я. На улице холодно, наше дыхание превращается в пар, который напоминает мне летние облака.

— Что, если тебе очень сильно чего-то хочется, но ты не знаешь, как это получить, или знаешь, но ты не уверена, что так стоит поступать. Как далеко ты зайдешь?

Сначала мне кажется, что она говорит о Лали и Себастьяне, но затем я понимаю, что речь о Питере.

— Давай пойдем в коровник, — предлагаю я. — Там теплее.

В старом коровнике за домом Кэндеси держат несколько коров, больше для антуража, чем с практичной целью. Наверху есть чердак, где хранится сено, мы с Лали сотни раз туда залезали, чтобы поделиться секретами. На чердаке тепло и вкусно пахнет. Я залезаю на стог сена.

— Мэгги, что происходит? — спрашиваю я, задумываясь, сколько раз за последние три месяца я задавала ей этот вопрос. Похоже, я начинаю повторяться. Она достает пачку сигарет.

— Здесь нельзя курить, — говорю я, — иначе мы все спалим.

— Тогда давай отсюда выбираться.

— На улице холодно. И ты не можешь курить каждый раз, когда тебе плохо, Мэгз. Ты становишься зависимой.

— И что? — зло смотрит на меня Мэгги.

— Что ты имела в виду, когда спрашивала, как далеко тебе стоит зайти? — спрашиваю я. — Не думаешь же ты… о!.. ты принимаешь противозачаточные?

— Конечно. — Она смотрит в сторону. — Когда вспоминаю о них.

— Мэгз. — Я пододвигаюсь к ней поближе. — Ты сошла с ума?

— Нет, не думаю.

Я откидываюсь назад в сено, собирая воедино все, что я знаю. Я смотрю в полоток, который природа украсила паутиной. Природа и инстинкт против нравственности и логики. Вот как мой отец поставил бы вопрос.

— Мэгз, — начинаю я. — Я знаю, что ты переживаешь, что можешь потерять его. Но то, о чем ты думаешь, это не способ удержать его.

— Почему нет? — упрямо спрашивает она.

— Потому что это неправильно. Ты же не хочешь стать девушкой, которая заставит парня остаться с ней только потому, что она беременна.

— Женщины все время так поступают.

— Но это не означает, что так нужно делать.

— Моя мама так сделала, — говорит она. — Предполагается, что никто этого не знает. Но я посчитала, и получается, что моя старшая сестра родилась через шесть месяцев после того, как родители поженились.

— Это было давно. Тогда даже не существовало противозачаточных.

— Возможно, было бы лучше, если бы их до сих пор не изобрели.

— Мэгги, что ты говоришь? Ты же не хочешь родить ребенка в восемнадцать лет? Дети — это сплошная проблема. Все, что они делают, — это едят и какают. Ты хочешь менять пеленки, в то время как все остальные будут веселиться? А как же Питер? Это может разрушить всю его жизнь.

— Мне наплевать, — говорит она и начинает плакать.

Я беру ее лицо в руки и внимательно смотрю на нее:

— Ты ведь еще не беременна?

— Нет! — резко отвечает она.

— Да ладно, Мэгз. Ты же даже кукол не любишь.

— Знаю, — говорит она, вытирая глаза.

— И Питер без ума от тебя. Возможно, он и собирается в Гарвард, но он же не бросает тебя, и ты будешь знать, где он.

— Я не поеду в Бостонский университет, — вдруг говорит она. — Вчера я получила от них письмо с отказом, в то же время, когда Питера пригласили в Гарвард.

— О, Мэгз!

— Скоро все разъедутся… Ты, Мышь, Уолт…

— Ты поступишь куда-нибудь еще, — пытаюсь убедить ее я.

— А что, если нет?

Хороший вопрос. И до сегодняшнего момента я никогда так прямо не сталкивалась с этой проблемой: что, если вдруг все пойдет не так, как ты рассчитываешь? Нельзя же просто сидеть здесь и ждать неизвестно чего.

— Я скучаю по Уолту, — говорит она.

— Я тоже, — поддакиваю я, подтягивая колени к груди. — Кстати, а где он?

— Хороший вопрос. Я его уже три недели не видела. Это так на него не похоже.

— Ага, — соглашаюсь я, думая о том, насколько циничным Уолт был раньше. — Давай пойдем позвоним ему.

Мы возвращаемся в дом — вечеринка в самом разгаре. Себастьян танцует с Лали, что немного меня раздражает, но у меня есть более важные проблемы, чем моя лучшая подруга и мой парень. Я снимаю телефонную трубку и набираю номер Уолта.

— Алло? — отвечает его мать.

— Уолт дома? — спрашиваю я, пытаясь перекричать музыку.

— А кто это? — подозрительно спрашивает она.

— Кэрри Брэдшоу.

— Его нет, Кэрри.

— А вы не знаете, где он?

— Он сказал, что встречается с тобой, — быстро говорит она и кладет трубку.

Странно, думаю я, качая головой. Определенно странно. Тем временем Мэгги уже в центре внимания: она залезла на диван и исполняет стриптиз. Все свистят и хлопают, кроме Питера, который притворяется, что ему нравится, но на самом деле, я знаю, он чувствует унижение. Я не могу позволить Мэгги тонуть в одиночку, по крайней мере, не в таком состоянии, в каком она сейчас находится. Я снимаю ботинки и залезаю к ней на диван.

Да, я знаю, что никого не интересует стриптиз в моем исполнении, но люди привыкли, что я всегда выставляю себя на посмешище. На мне дешевая, расшитая бисером юбка, которую я купила в дисконтном магазине, и белые хлопковые колготы. Их я и начинаю медленно стягивать со ступней. Через несколько секунд к нам присоединяется Лали, лаская себя руками вверх и вниз, она отпихивает нас с Мэгги локтями в стороны. Потеряв баланс, мы падаем на пол и начинаем истерически смеяться.

— С тобой все в порядке? — спрашивает Питер, наклоняясь к Мэгги.

— Прекрасно, — хихикает она. И это действительно так, по крайней мере, сейчас, когда Питер рядом с ней.

— Кэрри Брэдшоу, ты плохо влияешь на окружающих, — ругается Питер, уводя Мэгги.

— А ты чванливый зануда, — бормочу я, натягивая колготы и вставая на ноги. Я смотрю на Питера, который наливает Мэгги виски, на его заботливое и в то же время самодовольное выражение лица.

Как далеко ты можешь зайти, чтобы получить то, что хочешь? И в это время у меня происходит прозрение — я могу писать для школьной газеты! Так у меня будет материал, который я смогу послать в Нью Скул. Это будут истории из самой что ни на есть реальной жизни. «Нет, — протестует мой внутренний голос. — Только не “Мускатный орех”. Это уж слишком. Кроме того, если ты будешь писать для “Мускатного ореха”, тебе придется лицемерить. Ты никогда никому не сможешь сказать, что ненавидишь эту газету, включая Питера, который ее редактирует. Да, но разве у тебя есть другие варианты? Если ты даже не попробуешь написать для “Мускатного ореха”, ты, возможно, никогда не попадешь на этот литературный семинар».

Ненавидя себя, я иду к бару, наливаю себе водку с клюквенным соком и направляюсь к Мэгги и Питеру.

— Привет, ребята, — говорю я, потягивая напиток. — Итак, Питер. Я тут подумала, может, мне все-таки стоит что-нибудь написать в эту твою газету.

Он делает глоток и непонимающе смотрит на меня:

— Это не моя газета.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

— Нет, не понимаю. Очень сложно общаться с человеком, который не может точно выражать свои мысли. А в журналистике точность — это самое главное.

Да-да, а еще «аутентичность» и «знание того, о чем пишешь».

— Я знаю, что фактически это не твоя газета, Питер, — оправдываюсь я, подражая его манере говорить. — Но ты же редактор. А я всего лишь взывала к твоим полномочиям. Но если ты ни за что не отвечаешь…

Он бросает взгляд на Мэгги, которая смотрит на него с недоумением.

— Я не это имел в виду, — говорит он. — Просто если ты будешь писать для газеты, то будешь работать со мной. Но чтобы тебя приняли в редакцию, тебя должен утвердить наш куратор — мисс Смидженс.

— Без проблем, — мило говорю я.

— Как это хорошо, — говорит Мэгги. — Я очень хочу, чтобы вы, ребята, подружились. — Мы с Питером смотрим друг на друга. Этого никогда не будет. Но ради Мэгги мы готовы притворяться.