Дневники Кэрри

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Красивые картинки

Проходит неделя. Каждый раз, когда я встречаю Лали, мое сердце начинает биться учащенно, и становится страшно. Появляется чувство, что жизнь моя в опасности. Я старательно избегаю ее. На деле это означает, что мне приходится постоянно ее высматривать. Я обшариваю взглядом холл, ища глазами ее голову со взбитыми на макушке волосами. Мало того, я постоянно оглядываюсь, нет ли за спиной ее красного пикапа, и даже заглядываю под закрытые дверцы кабинок в туалете, проверяя, нет ли там знакомой обуви.

Я так хорошо знаю Лали. Мне знакома ее походка, я помню, как она размахивает руками возле лица, когда старается объяснить что-то важное, знаю, что ее передние зубы слишком вызывающе торчат вперед. В общем, я могу отличить Лали в толпе, даже если она будет от меня на расстоянии мили.

При всех моих предосторожностях мы дважды сталкиваемся лицом к лицу. Каждый раз у меня перехватывает дыхание, и мы стараемся не смотреть друг на друга, расходясь, как два безмолвных айсберга в тумане. Я постоянно слежу за Лали, когда она на меня не смотрит.

Мне не хочется наблюдать за ней, но я не могу себя преодолеть.

Они с Себастьяном больше не садятся рядом с нами во время ланча.

Они не каждый день ходят в школьную столовую. Иногда, поднимаясь в гору, на которой стоит наш амбар, я наблюдаю, как желтый «Корвет» Себастьяна отъезжает от школы, и вижу на пассажирском сиденье Лали. В столовой они теперь сидят с двумя Джен, Донной ЛаДонной, Синтией Вианде и Тимми Брюстером. Может быть, Себастьян всегда считал, что это его компания, но из-за меня не мог с ними общаться. Кто знает, возможно, именно поэтому он предпочел меня Лали.

Кстати, последнее время Джен Пи ведет себя странно. Однажды она села за наш стол во время ланча. Во время еды она хихикала и вела себя так, словно мы с ней закадычные подруги.

— Что произошло между тобой и Себастьяном? — спросила она, сгорая от девичьего любопытства. — Мне казалось, у вас все хорошо.

На лице ее при этом воцарилось такое неискреннее, такое лицемерное выражение — просто любо-дорого посмотреть.

Потом она спросила Питера и Мэгги, не хотят ли они стать членами комитета по организации выпускного вечера для учеников старших классов.

— Конечно, — ответил Питер и повернулся к Мэгги за одобрением.

— Почему бы и нет! — воскликнула Мэгги.

Странно услышать такое от человека, который так ненавидит вечеринки, что не может заставить себя выйти из машины, чтобы пойти на одну из них. Иногда я спрашиваю себя, не начинаю ли я ненавидеть всех и каждого. На самом деле, есть только два человека, с которыми я могу находиться рядом, — Уолт и Мышь. С Уолтом мы над всеми насмехаемся. Свободное время мы проводим в своем амбаре. Мы смеемся над тупостью Тимми Брюстера, над родимым пятном на шее Джен Пи и над тем, как глупо со стороны Мэгги и Питера было согласиться вступить в комитет по организации вечера. Обсуждая выпускной, мы обещаем себе, что бойкотируем его, потом решаем, что все-таки пойдем, но все вместе, и оденемся при этом, как панки.

В среду после полудня Питер останавливается возле моего шкафчика, пока я копаюсь в нем.

— Эй, — спрашивает он голосом, который тут же вызывает подозрение, что он пытается сделать вид, будто ему неизвестно, что произошло между мной и Себастьяном. — Ты идешь на встречу авторов газеты?

— А что? — спрашиваю я, соображая, что, вероятно, спросить об этом его подговорила Мэгги.

— Подумал, ты захочешь пойти, — отвечает он, пожимая плечами. — Впрочем, не мое это дело.

Он уходит, а я продолжаю стоять, пристально глядя в глубину шкафчика. Потом я захлопываю дверь и бросаюсь вдогонку. Нет уж, я не дам ему так легко закончить разговор.

— Что ты думаешь по поводу Себастьяна и Лали? — спрашиваю я, догнав его.

— Я думаю, что мы в выпускном классе.

— В смысле?

— В смысле, не так уж все это и важно. Время, проведенное в выпускном классе, — для многих не самое лучшее воспоминание. Но это лишь короткий промежуток жизни. Через пять месяцев у нас начнется другая жизнь. Через пять месяцев у всех будут другие заботы.

Тут он не прав. Кое для кого пережитое останется в памяти надолго. Например, для меня.

Вслед за ним я поднимаюсь по лестнице в кабинет, где происходит встреча авторов. Никто, похоже, не удивлен тем, что я пришла. Я сажусь у стола. Мисс Смидженс кивает мне. Вероятно, она перестала придавать серьезное значение обязательному посещению. Первая половина года прошла, и, наверное, уже не стоит слишком сильно стараться.

Входит малышка Гейл и садится возле меня.

— Я расстроена, — говорит она.

О, господи. Даже младшие знают обо мне и Себастьяне? Все хуже, чем я думала.

— Ты говорила, что напишешь статью о группе поддержки. Сказала, что выведешь Донну ЛаДонну на чистую воду. Ты вроде бы…

— Я много чего говорила, так ведь?

— Зачем же ты так сказала, если у тебя на самом деле не было намерения…

Я приложила палец к губам, чтобы она замолчала.

— Я не говорила, что не буду писать. Я просто пока не нашла для этого времени.

— Значит, ты все-таки напишешь?

— Посмотрим.

— Но…

Внезапно я понимаю, что больше не хочу терпеть приставания Гейл. Не думая, я делаю то, что мне всегда хотелось сделать, но я никогда себе этого не позволяла: собираю книги, встаю и ухожу. Легко и просто, даже ни с кем не попрощавшись.

Как хорошо.

Стуча каблуками, я сбегаю вниз по лестнице и выхожу на улицу, чтобы глотнуть холодного зимнего воздуха.

Что теперь?

Надо пойти в библиотеку. Это одно из немногих мест, где воздух не испорчен присутствием Себастьяна или Лали. Она никогда не любила ходить в библиотеку. А когда Себастьян однажды зашел туда со мной, я была счастлива.

Буду ли я когда-нибудь снова счастлива?

Не думаю.

Спустя несколько минут я осторожно пробираюсь через слякоть перед входом в библиотеку. Навстречу попадается несколько человек. Похоже, в библиотеке сегодня много посетителей. Милая библиотекарша, мисс Детутен, стоит возле лестницы.

— Привет, Кэрри, — говорит она. — Давненько тебя не было видно.

— Было много дел, — бормочу я.

— Ты пришла на занятия по фотографии? Если да, то поднимайся по лестнице.

Занятия по фотографии? Почему бы и нет? Я всегда этим интересовалась, хотя не могу сказать, что очень сильно.

Я поднимаюсь, чтобы заглянуть в помещение, где будет лекция. Комната небольшая, в ней стоит около двадцати складных стульев.

Большая часть уже занята людьми разного возраста. Наверное, занятия организованы специально для того, чтобы люди ходили в библиотеку. Я сажусь в последнем ряду. Возле стола стоит достаточно симпатичный лектор с темными волосами и тонкими усиками. На вид ему лет тридцать. Он оглядывает комнату и улыбается.

— Отлично. Похоже, все в сборе, — начинает он. — Меня зовут Тод Апскай. Я профессиональный фотограф, работаю в городе, точнее, в газете «Каслбери Ситизен». Я считаю себя фотохудожником, но также занимаюсь съемкой свадеб. Так что, если кто-нибудь из ваших знакомых собирается устроить свадьбу, вы можете смело направлять их ко мне.

Фотограф привычно улыбается, видимо, это его дежурная шутка. Публика одобрительно посмеивается.

— Курс рассчитан на двенадцать недель, — продолжает он. — Мы будем встречаться раз в неделю. К каждому занятию вы будете делать фотографии, печатать их и показывать мне, а потом мы будем обсуждать, что получилось и что…

Он обрывает фразу на полуслове и смотрит в конец комнаты. По лицу фотографа понятно, что он чем-то приятно удивлен.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть. О, нет. Только не это. В дверях стоит Донна ЛаДонна. На ней толстый стеганый пуховик и наушники, отороченные кроличьим мехом.

Какого черта она здесь делает?

— Простите, я опоздала, — говорит она чуть слышно.

— Нет проблем, — отвечает Тод Апскай, улыбаясь необыкновенно широко. — Подыщите место и садитесь. Например, туда.

Фотограф указывает на пустой стул, стоящий рядом со мной.

Черт.

Пока Донна ЛаДонна снимала пуховик и наушники, приглаживала волосы и запихивала под стул сумку с камерой, я ни разу не вздохнула. Нет, это все не со мной происходит.

— Итак, — продолжает Тод Апскай, хлопая в ладоши, чтобы привлечь внимание всех присутствующих. — У кого есть камера?

Несколько человек, включая Донну, поднимают руки.

— У кого нет?

Я поднимаю руку, гадая, сколько времени понадобится, чтобы выбраться из комнаты.

— Отлично, — продолжает Тод. — Сейчас мы сформируем команды. Те, у кого есть камеры, выберут себе пару из тех, у кого камер нет. Например, вы, мисс, — кивает фотограф в сторону Донны. — Почему бы вам не взять в пару девушку, сидящую рядом?

Девушку?

— Когда пары сформируются, мы выйдем на улицу и сделаем снимки природы. Можно выбрать дерево, корень или что-нибудь другое. Главное, чтобы предмет как-то вас заинтересовал, чтобы заработало воображение. У вас пятнадцать минут, — заключает Тод.

Донна поворачивается ко мне, ее губы приоткрываются, на лице появляется улыбка. Возникает впечатление, что я смотрю в пасть аллигатора.

— Имей в виду, мне нравится фотографировать не меньше, чем тебе, — сообщаю я.

Донна поднимает камеру:

— Зачем ты решила пойти на эти курсы?

— А ты зачем? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Большой вопрос, думаю я, пойду ли я на следующее занятие. Особенно теперь, когда я узнала, что на них ходит Донна.

— Если ты не догадалась, я собираюсь стать моделью.

— Я всегда считала, что модели находятся по другую сторону объектива.

Подбираю ветку и бросаю ее вверх что есть сил. Ветка крутится в воздухе и падает в двух футах от нас.

— Лучшие модели знают о фотографии все. Я знаю, ты высокого мнения о себе, но ты не единственная, кто выберется из Каслбери в будущем. Двоюродная сестра посоветовала мне стать моделью, она живет в Нью-Йорке. Я послала ей несколько фотографий, она перешлет их в «Эйлин Форд».

— А, ну да, — отвечаю я саркастически. — Желаю, чтобы твои мечты сбылись. Надеюсь, ты станешь моделью и мы увидим твое лицо на обложке каждого журнала в нашей стране.

— Именно это я и планирую сделать.

— Да кто бы сомневался, — говорю я.

От моих слов так и веет цинизмом.

Донна снимает небольшой кустик с голыми ветками.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ничего, — отвечаю я и протягиваю руку за камерой. На глаза мне попался пенек, который может получиться интересно. Он очень напоминает мою жизнь: такой же безжизненный, обрубленный и слегка подгнивший.

— Слушай, мисс сарказм, — отрывисто говорит Донна, — если ты пытаешься сказать, что я недостаточно красива…

— Что? — продолжаю ерничать я, пораженная тем, что Донна, оказывается, не так уж уверена в своей внешности. Похоже, у нее все-таки есть слабое место.

— Я позволю себе сообщить, что разные придурки уже пытались сказать мне что-то в этом роде.

— О, правда? — говорю я, сделав снимок и возвращая камеру.

Оказывается, находятся «придурки», которые говорят ей нелицеприятные вещи. Интересно, а как насчет тех гадостей, на которые не скупится она сама? Что насчет тех ребят, жизнь которых стала кошмаром благодаря Донне ЛаДонне?

— Прости, но большая часть людей именно так и полагает.

Когда я нервничаю, вечно начинаю использовать словечки вроде «полагать». Определенно, я слишком много читаю.

— Нет, ты меня прости, — отвечает Донна, — но ты не имеешь понятия о том, о чем говоришь.

— Рамона Маркуарт? — говорю я.

— Кто?

— Девочка, которая хотела стать членом команды болельщиц. Ты отвергла ее кандидатуру, потому что сочла слишком уродливой.

— Она? — спрашивает Донна удивленно.

— Тебе когда-нибудь в голову приходило, что, возможно, тем самым ты испортила ей жизнь?

Донна ухмыляется:

— Ты так думаешь?

— А как еще?

— Может быть, я избавила ее от позора. Что бы случилось, как ты думаешь, если бы я позволила ей выйти на поле? Люди жестоки, если ты еще до сих пор этого не поняла. Ее бы засмеяли. Парни сделали бы ее объектом шуток. Ребята ходят на футбол не ради того, чтобы смотреть на уродливых женщин.

— Ты шутишь, что ли? — спрашиваю я, делая вид, что ее слова меня не убедили. Хотя, на самом деле, она права. Возможно, не во всем. Ужасный мир. Однако я не готова разделить ее точку зрения. — Ты так и собираешься поступать в дальнейшей жизни? Постоянно оглядываться на то, что нравится парням? Это патетично.

Она самоуверенно улыбается:

— А что здесь такого? Это жизнь. И если в ней есть что-то патетичное, так это ты. Девушки, не способные найти парня, всегда считают, что с теми, кто может, что-то не так. Если бы ты была способна находить парней, уверена, мы бы с тобой здесь об этом не разговаривали.

— Ты думаешь?

— Я тебе скажу только два слова: Себастьян Кидд, — смеется она.

Мне приходится стиснуть зубы изо всех сил, чтобы удержаться. Я бы с удовольствием прыгнула на нее и разбила кулаком лицо, которое она считает таким красивым.

А потом меня разбирает смех:

— Он и тебя бросил, забыла?

Я мерзко ухмыляюсь:

— Помнится, на попытки испортить мне жизнь у тебя ушла большая часть весны. Ведь тогда я встречалась с Себастьяном, а не ты.

— Себастьян Кидд? — насмешливо говорит Донна. — Ты думаешь, мне есть дело до Себастьяна Кидда? Да, он ничего. Где-то даже сексуален. Но он у меня уже был! А значит, он бесполезен. Себастьян Кидд не оставил в моей жизни никакого следа.

— А зачем тогда было так напрягаться…

— Да, я хотела испортить тебе жизнь, потому что ты дура, — пожимает плечами Донна.

Я разве дура?

— Ну, в этом мы сходимся. Я о тебе такого же мнения.

— На самом деле, ты хуже, чем дура. Ты — сноб.

— Вот как?

— Если хочешь знать правду, — говорит она, — я тебя ненавижу с того дня, как мы впервые встретились в детском саду. И не я одна.

— С детского сада? — изумленно спрашиваю я.

— У тебя были красные туфельки «Мэри Джейн». И ты считала себя особенной. Ты думала, что лучше всех остальных. Потому что у тебя были красные туфельки, а у нас не было.

Да, я помню эти туфли. Мама подарила мне их в честь того, что я стала ходить в детский сад. Я их все время носила, даже спать в них пыталась лечь. Но это же были просто туфли.

Кто мог подумать, что они могут стать причиной такой ревности?

— Ты ненавидишь меня из-за туфель, которые я носила, когда мне было четыре года? — недоверчиво спрашиваю я.

— Нет, не из-за туфель, — возражает Донна. — Из-за отношения к жизни. Тебя и твою идеальную маленькую семью. Девочки Брэдшоу, — передразнивает она. — Разве они не прекрасны? А как хорошо воспитаны.

Да уж. Знала бы она.

Внезапно я чувствую усталость. Зачем девочки годами носят в душе такую чепуху? Интересно, с мальчиками такая же история?

На ум мне приходит Лали, и я ежусь. Донна смотрит на меня, издает победное восклицание и уходит в библиотеку.

А я остаюсь на месте и размышляю, что делать. Пойти домой? И все? Но если я уйду, значит, Донна ЛаДонна выиграла. Она решила, что курсы по фотографии — ее территория и, если я уйду, значит, ей удалось изгнать меня. Нет, я не дам ей одержать победу. Даже если мне придется терпеть ее общество раз в неделю.

Интересно, может в жизни произойти что-то худшее?

Я открываю тяжелую дверь, устало тащусь вверх по лестнице и сажусь рядом с Донной.

В течение последующего получаса, пока Тод Апскай толкует о выдержке и диафрагме, мы сидим рядом молча и отчаянно делаем вид, что не замечаем друг друга.

Точно так же, как с Лали.