Дневники Кэрри

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Гордон

— Почему бы тебе об этом не написать? — спрашивает Джордж.

— Нет, — отвечаю я, отламывая тонкий, нежный кончик ветки. Я смотрю на него, растираю древесину между пальцами, потом бросаю в лес.

— А почему нет?

— Потому, — отвечаю я и быстро иду вперед по крутой горной тропе. Я слышу, как Джордж тяжело дышит от усилий позади. Я хватаюсь за молодое упругое деревце, и сила согнутого ствола выталкивает меня на вершину. — Я не для того хочу стать писательницей, чтобы писать о своей жизни. Скорее, я хотела бы этого избежать.

— Тогда не становись писательницей, — отвечает Джордж, отдуваясь.

Да уж.

— Меня тошнит от того, что каждый пытается сказать, что мне делать и чего не делать. Может быть, я буду не такой писательницей, какую ты себе представляешь? Думал об этом когда-нибудь?

— Эй, — отвечает он, — не надо так напрягаться.

— Нет, я буду напрягаться. И не буду слушать ни тебя, ни кого-либо другого. Знаешь почему? Все считают, что они, черт их возьми, знают все обо всем. На самом деле ни черта они не знают.

— Ну, извини, — говорит Джордж.

Его губы вытянуты в струнку. Видно, мои слова ему не по душе.

— Я просто хотел помочь.

Себастьян бы посмеялся надо мной, думаю я, издыхая. Мне было бы на какое-то время обидно, а потом я бы посмеялась вместе с ним. А Джордж все воспринимает всерьез.

Хотя он прав, конечно. Старается помочь. А Себастьяна нет. Он бросил меня, как Джордж и говорил.

Я должна быть благодарна Джорджу. По крайней мере, ему хватает такта не напоминать мне о том, что он говорил.

— Помнишь, я хотел познакомить тебя с сестрой бабушки? — спрашивает он.

— А, с писательницей? — отзываюсь я, все еще испытывая некоторую обиду.

— Да, верно. Ты хочешь с ней познакомиться?

— О, Джордж, — говорю я, испытывая чувство вины.

— Я хочу организовать встречу на следующей неделе. Надеюсь, ты от этого приободришься.

Я просто готова дать самой себе пинка. Джордж такой хороший. Если бы я только могла полюбить его!

Проехав почти весь Хартфорд, мы поворачиваем на широкую улицу, вдоль которой растут клены. Дома здесь расположены достаточно далеко от проезжей части. Это большие, белые здания, практически дворцы, с колоннами и красивыми окнами, в которых вместо больших стекол вставлено несколько маленьких, в английском стиле. Это западный Хартфорд, здесь живут старинные богатые семьи. Я думаю о том, что, наверное, здесь принято держать садовников, которые ухаживают за розами, бассейнами и теннисными кортами с покрытием из красной глины. Меня не удивляет, что мы с Джорджем приехали именно сюда. Джордж из богатой семьи. Он никогда об этом не говорит, но иначе и быть не может, потому что он живет в квартире с четырьмя спальнями в Нью-Йорке на Пятой авеню, вместе с отцом, который работает на Уолл-стрит, а его мама проводит каждое лето в Хэмптонсе, хоть я и не знаю, где это. Мы заворачиваем на покрытую гравием подъездную аллею с декоративной изгородью по сторонам. Джордж останавливает машину у дома с мансардой и башенкой на крыше.

— Сестра твоей бабушки живет здесь?

— Я тебе говорил, она успешный человек, — отвечает Джордж с таинственной улыбкой.

Я испытываю приступ легкой паники. Одно дело — представлять себе человека с деньгами, другое дело — столкнуться с материальными признаками богатства лицом к лицу. Покрытая плиткой дорожка огибает дом и заканчивается возле застекленной оранжереи, в которой можно разглядеть растения и причудливую, садовую мебель. Мы подходим к двери, ведущей в зимний сад, Джордж стучится, затем открывает ее, и нас окутывает облако теплого, влажного воздуха.

— Кролик? — кричит он.

Как? Кролик?

Из другого конца помещения появляется рыжеволосая женщина в серой рабочей одежде.

— Мистер Джордж! — восклицает она. — Вы меня напугали.

— Здравствуйте, Гвинет. Это моя подруга, Кэрри Брэдшоу. А Кролик дома?

— Она вас ждет.

Мы идем за Гвинет через большой холл, проходим столовую, библиотеку и входим в огромную гостиную.

В одну из стен комнаты встроен камин с мраморной доской, над которой висит картина. На ней изображена молодая женщина в платье из розового тюля. У нее широкие карие глаза и властный взгляд. Я уверена, что мне он знаком. Но откуда?

Джордж подходит к медной тележке, на которой стоят напитки, и поднимает бутылку шерри.

— Выпьешь? — спрашивает он.

— Это уместно? — Спрашиваю я шепотом, не отрывая взгляда от портрета.

— Конечно. Кролик любит шерри. И она злится, если люди отказываются с ней выпить.

— Ты говоришь, Кролик. Она что, милая и пушистая?

— Ну уж нет.

Глаза Джорджа широко открываются от сдерживаемого смеха, когда он подает мне хрустальный бокал, наполненный янтарной жидкостью.

— Некоторые люди считают, что она чудовище.

— Это кто так говорит? — раздается громовой голос.

Если бы я не знала, что Кролик — женщина, наверняка подумала бы, что голос принадлежит мужчине.

— Привет, пожилая родственница, — говорит Джордж, пересекая комнату, чтобы поприветствовать обладательницу громового голоса.

— А кто у нас здесь? — спрашивает она. — Кого на этот раз ты притащил чудовищу?

Джордж совершенно не смущен. Видимо, он привык к мрачному чувству юмора тети.

— Кэрри, — говорит он с гордостью. — Это моя тетя Кролик.

Едва дыша, я только и могу, что вяло кивнуть и протянуть руку для приветствия.

— К-к-к… — заикаюсь я, не в силах вымолвить ни одного слова.

Под кличкой Кролик скрывается Мэри Гордон Ховард.

Мэри Гордон аккуратно усаживается на кушетку, двигаясь осторожно, словно она — из китайского фарфора. Физически она кажется мне более хрупкой, чем в первый раз, хотя, конечно, я помню, что ей восемьдесят лет. Но ее личность остается для меня все такой же пугающей, как в нашу первую встречу четыре года назад, когда она атаковала меня в библиотеке.

У меня снова возникает чувство, как будто все, что я вижу, происходит не со мной.

У Мэри Гордон густые, седые волосы, собранные в тугой пучок на затылке. Глаза усталые, зрачки карих глаз выцвели, словно время наполовину стерло их первоначальный цвет.

— Итак, дорогая, — говорит она, делая глоток из бокала с шерри и быстро облизывая губы языком. — Джордж сказал, ты хочешь быть писательницей.

О, нет. Только не это. Опять. Я поднимаю бокал дрожащей рукой.

— Она не хочет стать писательницей. Она уже писательница, — с нескрываемой гордостью сообщает Джордж. Я читал ее рассказы, у нее есть потенциал…

— Понятно, — говорит МГХ со вздохом. Несомненно, она слышала эти слова уже много раз. Видимо, по привычке она начинает читать лекцию: — Есть два вида людей, из которых получаются хорошие писатели, настоящие мастера: выходцы из господствующего класса, получившие отличное образование, и те, кому в жизни пришлось много страдать.

— Выходцы же из среднего класса, — продолжает она, глядя на меня, — бывает, способны произвести на свет некое подобие произведений искусства, но они либо слабы, либо сделаны с откровенно коммерческой целью, следовательно, реальной ценности не имеют. Их назначение — быть развлечением на потребу толпы.

Я ошеломленно киваю. Мне представляется лицо матери. Щеки ввалились, головка стала маленькой, как у ребенка.

— Знаете, м-м… Мы с вами уже однажды встречались, — говорю я почти шепотом. — В библиотеке города Каслбери.

— О, боже. У меня так часто бывают небольшие чтения.

— Я попросила вас подписать книгу. Для мамы, она умирала.

— Она умерла? — требовательно спрашивает Мэри Гордон.

— Да.

— О, Кэрри, — говорит Джордж, переминаясь с ноги на ногу. — Какая ты умница. Это здорово, что ты попросила тетю подписать книгу.

Внезапно Мэри Гордон наклоняется и говорит, внимательно глядя на меня:

— А, точно. Я вспомнила тот случай. Когда мы встречались, у тебя в волосах были желтые ленты.

— Да.

Как она могла вспомнить? Неужели я произвела на нее впечатление?

— Полагаю, я посоветовала тебе не становиться писательницей. И ты, я вижу, моим советом не воспользовалась.

Мэри Гордон поглаживает волосы с видом триумфатора.

— Я никогда не забываю лица.

— Тетушка, ты гений! — восклицает Джордж.

Я перевожу взгляд с него на Мэри Гордон и обратно. Они, похоже, играют в какую-то дурацкую игру.

— А почему Кэрри не стоит становиться писательницей? — смеется Джордж. Похоже, ему кажется, что все, произнесенное «тетушкой Кроликом», чрезвычайно забавно.

Знаете что? Я тоже могу поиграть.

— Она слишком красива, — отвечает «тетушка Кролик».

— Простите, что? — переспрашиваю я, чуть не подавившись шерри, который кстати, напоминает по вкусу микстуру от кашля.

Вот ведь ирония судьбы: я слишком красива, чтобы стать писательницей, но не настолько, чтобы удержать парня.

— Не настолько красива, чтобы стать кинозвездой. Вернее, не того типа красоты, — продолжает Мэри Гордон. — Но достаточно красива, чтобы считать, что можно пройти по жизни, полагаясь на красивые глазки.

— А с какой целью я должна использовать «красивые глазки»?

— Чтобы заполучить мужа, — отвечает она, глядя на Джорджа.

Ага, вот оно что. Тетушка Кролик считает, что я охочусь за ее племянником. Все это слишком смахивает на творчество Джейн Остин и кажется мне каким-то бредом.

— Я считаю, Кэрри очень красива, — возражает Джордж.

— И конечно, ты захочешь иметь детей, — констатирует МГХ голосом, полным яда.

— Тетя Кроль, — спрашивает Джордж, улыбаясь до ушей, — как ты догадалась?

— Потому что каждая женщина хочет иметь детей. Если, конечно, она не уникум. Я, например, никогда не хотела детей.

Тетушка передает бокал Джорджу, жестом давая знать, что ей требуется новая порция.

— Если ты хочешь стать действительно великой писательницей, ты не сможешь иметь детей. Книги должны стать твоими детьми!

И тут я понимаю, что не в силах сдержаться. Слова слетают с языка помимо воли.

— А книги тоже нужно пеленать, как детей? — спрашиваю я голосом, полным сарказма.

У тетушки Кролика отвисает челюсть. Определенно, она не привыкла, чтобы кто-то бросал вызов ее авторитету. Она смотрит на Джорджа, который пожимает плечами, давая понять, что я — сама невинность. А потом Мэри Гордон разражается смехом. Она хохочет самым непосредственным образом, похлопывая рукой по кушетке, на которой сидит.

— Напомни мне, как тебя зовут, дорогая? Кэрри Брэдшоу?

Мэри Гордон смотрит на нас с Джорджем и подмигивает.

— Садись, посиди, так Джордж мне все время говорит. Если уж я становлюсь старухой, так хоть посмеяться я могу вволю?

«Жизнь писательницы», автор — Мэри Гордон Ховард.

Я открываю книгу и читаю посвящение на титульном листе: «Кэрри Брэдшоу, не забывай пеленать детей».

Переворачиваю страницу. Глава первая: «Как важно вести журнал». Ух. Я кладу книгу и беру в руки тяжелую тетрадь в черном кожаном переплете — подарок Джорджа.

— Я же говорил, ты ей понравишься! — воскликнул он, когда мы ехали домой в его машине. А потом, возбужденный встречей с тетушкой, он сам настоял на том, чтобы мы остановились у супермаркета и купил мне эту тетрадь. Я раскрываю книгу, положив ее поверх тетради, и перелистываю страницы. Наконец останавливаюсь на четвертой главе. Она называется «Как развивать характер».

Читатели часто спрашивают, правда ли, что персонажи книг имеют прототипы в реальной жизни. Конечно, первым импульсом, который ощущает новичок, становится желание написать о ком-то, кого он знает. Профессионал же, наоборот, понимает, что задача эта невыполнима. Человек, перед которым стоит задача создания персонажа, должен знать о нем больше, чем кому-либо удается угнать о жизни реально существующего человека. Автор должен знать все о своем персонаже: что он надевал наутро после Рождества, когда ему было пять лет, какие подарки получал, кто и как их дарил. Стало быть, персонаж и есть реальное существо, живущее в параллельном измерении, в другой Вселенной, порожденной авторским восприятием реальности.

Пишите о том, что вы знаете. Не о том, что лежит на поверхности, а о том, что скрыто внутри.