— Кэрри? — зовет меня Мисси.
— Проснись! — кричит Доррит мне в ухо.
Я со стоном просыпаюсь, стараясь прогнать остаток сна, в котором мельтешат танцующие и вертящиеся мужские бедра.
— Кэрри? Ты жива?
— Ну, так, — отвечаю я, чувствуя, что меня мутит.
— О-хо-хо… — произносит Доррит, когда я сбрасываю одеяло.
— С дороги! — отвечаю я, выпрыгиваю из кровати и мчусь в ванную, где меня тошнит.
Когда я оказываюсь в силах оглядеться, то вижу, что Мисси и Доррит рядом. На лице у Доррит улыбка триумфатора. Выглядит она, как Гринч, уверенный, что ему удалось-таки стащить Рождество[14].
— Папа знает?
— Что ты пришла домой в три ночи? Не думаю, — шепчет Мисси.
— Не говорите ему, — предупреждаю я, глядя на Доррит.
— Себастьян внизу, — сообщает она сладким голоском.
Серьезно?
Он сидит у стола в столовой, напротив отца.
— Если X равен Y в минус десятой степени, — говорит отец и пишет уравнение на задней стороне конверта, — тогда очевидно, что Z становится случайным числом.
Закончив, он подталкивает конверт Себастьяну, который вежливо разглядывает уравнение.
— Привет, — говорю я, слегка помахав рукой.
— Доброе утро, — отвечает отец.
По его лицу можно догадаться, что он не прочь поговорить со мной на тему моего потрепанного вида, но уравнение пока что ему интереснее.
— Видишь, Себастьян? — продолжает он, постукивая кончиком карандаша по букве X. — Опасность здесь представляют возможные значения X…
Я бегу дальше, на кухню, и ищу завалявшуюся там банку с растворимым кофе. Найдя, высыпаю половину содержимого банки в кружку и жду, пока закипит вода в чайнике. В голову приходит фраза: «Если смотреть на чайник, он никогда не закипит». Однако утверждение оказывается неверным. Если включить газ достаточно сильно, вода в итоге закипает вне зависимости от того, смотришь ты на чайник или нет. Сегодня как раз такой случай. Хотя, возможно, чайник закипает лишь в моем воображении.
Я беру чашку с кофе, несу ее в столовую и сажусь за стол. Папа уже перешел от математического анализа к допросу Себастьяна по поводу его будущего.
— В какой, говоришь, ты собираешься поступать колледж? — спрашивает он настороженно.
По голосу отца можно догадаться, что Себастьяну не удалось произвести на него впечатление познаниями в области случайных величин.
— Я ничего такого не говорил, — улыбается Себастьян, поглаживая меня по ноге с видом собственника.
Это гарантированный способ вывести папу из себя. Я сжимаю его руку, чтобы он прекратил.
— Я подумываю о том, чтобы поступить на следующий год, — говорит Себастьян. — Попутешествую по миру. Гималаи там, все такое…
На лице папы скептическое выражение. Я сижу и пью кофе. Он все еще слишком горячий, и консистенция что-то слишком плотная.
— Я пока не готов впрячься в работу, — продолжает Себастьян, словно подобными фразами можно оправдать недостаток амбициозности.
— Тогда у тебя должны быть деньги.
— Пап! — восклицаю я.
— Да, они у меня есть. Когда умер дедушка, мы с сестрой получили в наследство все, чем он владел.
— Ага, — кивает отец. — Я понял. Ты удачливый молодой человек. Полагаю, если ты попадешь в беду, всегда найдешь способ выйти сухим из воды.
— Насчет этого я пока ничего не знаю, сэр, — говорит Себастьян вежливо. — Но я удачлив, это верно.
Он смотрит на меня и кладет руку поверх моей.
— По крайней мере, мне повезло встретиться с вашей дочерью.
Я думала, что подобное заявление меня напугает, а вышло, что мне снова захотелось сбегать в ванную, только и всего. Какую новую игру он затеял?
Папа смотрит на меня, и по взгляду его можно прочесть, что этому парню он не верит. В ответ я лишь улыбаюсь слабой улыбкой человека, которого мутит.
— Как бы там ни было, — говорит Себастьян, хлопая в ладоши. — Я как раз собирался спросить, не хочешь ли ты отправиться на каток?
Кататься на коньках?
— Скорей допивай кофе.
Он встает и пожимает папину руку.
— Рад был видеть вас, мистер Брэдшоу.
— Взаимно, — отвечает отец.
Папа, по всей видимости, не пришел к определенному мнению по поводу Себастьяна, потому что после рукопожатия он дружески похлопывает его по плечу.
Мужчины такие странные.
Интересно, я сама должна затеять разговор или оставить это на откуп Себастьяну? Или будем прикидываться, что вчера вечером ничего не случилось?
— Ну как там Донна ЛаДонна? Как ты думаешь, ты можешь ее попросить вернуть мои вещи?
Моя неожиданная атака застает Себастьяна врасплох.
Ноги перестают слушаться его, и он взмахивает руками, чтобы не потерять равновесия и не упасть на лед.
— Ха. Вообще-то это я должен задавать вопросы.
Он восстанавливает равновесие, и мы скользим дальше в молчании, пока я размышляю над его заявлением.
Я виновата?
И что же я такого сделала? Я натягиваю шапочку на уши и вижу, что в нашу сторону несется мальчишка на хоккейных коньках. Нас он не видит, потому что смотрит через плечо на своих товарищей и смеется. Ему нет дела до десятков других людей, которые катаются на пруду. За мгновение до столкновения Себастьян хватает парня за плечи и отталкивает в сторону.
— Смотри, куда едешь! — говорит он.
— Сам смотри! — огрызается хоккеист.
Я качу туда, где стоят барьеры, установленные для того, чтобы катающиеся не выезжали на тонкий лед. В середине — прорубь, видно, как на зазубренные края выплескивается темная вода.
— Это ты куда-то исчезла вчера ночью, — объясняет Себастьян. В его голосе звучат самодовольные победные нотки.
Я смотрю на него со смешанным чувством удивления и злорадства.
— Я тебя везде искал. А потом Лали сказала, что ты ушла. Да-да, Кэрри, — говорит он, качая головой. — Это было невежливо.
— А танцевать с Донной ЛаДонной было вежливо?
— Мы же просто танцевали. Именно за этим люди и ходят на дискотеку.
Себастьян достает из внутреннего кармана кожаной куртки пачку сигарет.
— Без сомнения. Но они не танцуют со злейшими врагами их девушек. К тому же она украла мою одежду!
— Кэрри, — говорит он терпеливо. — Донна ЛаДонна не крала твою одежду.
— Тогда кто это сделал?
— Лали.
— Что?
— После того как ты исчезла, я долго разговаривал с ней, — говорит Себастьян, зажав сигарету между большим и указательным пальцами и закуривая. — Она хотела пошутить.
Меня снова начинает мутить, даже сильнее, чем раньше, так как холодный воздух не помог мне справиться с похмельем.
— Не злись. Она боялась сказать, потому что ты приняла все так близко к сердцу. Я ей сообщил, что собираюсь тебе все рассказать, а она просила, чтобы я этого не делал, так как боялась, что ты разозлишься.
Он берет паузу, делает еще несколько затяжек, а затем выкидывает сигарету в прорубь с темной водой. Попав в воду, окурок шипит, как испорченная петарда, а потом его затягивает под зазубренный ледяной край.
— Мы с ней знаем, какая ты чувствительная.
— Так я чувствительная?
— Ну, конечно. Учитывая, что случилось с твоей мамой…
— Лали с тобой и о моей матери разговаривала?
— Нет, — защищается Себастьян. — Ну, возможно, пару раз она об этом упоминала. Но какая разница? Все знают об этом…
Чувствую, меня снова стошнит. Только маму не нужно приплетать. Не сегодня. Я не выдержу. Не говоря ни слова, я беру щепку и бросаю ее в прорубь.
— Ты плачешь? — спрашивает Себастьян с сочувствием, разбавленным долей иронии.
— Нет, конечно.
— Плачешь.
В голосе его звучит уже почти ликование.
— На людях ты ведешь себя хладнокровно, словно тебя ничто не тревожит, но наедине с собой ты не можешь смириться. Ты — романтик. Тебе нужен кто-то, кто будет тебя любить.
Меня, кажется, и так все любят? Я собираюсь сказать это, но что-то в его голосе останавливает меня. Наряду с состраданием в нем присутствует оттенок враждебности. Я не могу понять, то ли он предлагает мне любовь, то ли насмехается над моими чувствами?
Я не знаю, что сказать. Мне кажется, я навсегда запомню, как он выглядит в этот момент, именно потому, что не могу понять его намерений.
— Зачем, — наконец спрашиваю я. — Зачем Лали красть мою одежду?
— Потому что ты ее достала.
— Каким образом?
— Я не знаю. Она сказала, что между вами розыгрыши — обычное дело. Рассказывала, как ты дала ей слабительную пастилку перед соревнованиями.
— Нам тогда было двенадцать лет.
— И что?
— В смысле?
— Теперь ты захочешь, чтобы мы больше не встречались? — внезапно спрашивает он.
— О боже…
Я натягиваю на лоб вязаную шапочку. Так вот зачем он сегодня пришел с утра ко мне домой. Вот зачем позвал на каток. Он хочет разорвать отношения, но боится делать это, поэтому подстроил все так, чтобы я сама их прекратила. Вот почему он танцевал вчера с Донной ЛаДонной. Он будет вести себя все хуже и хуже, пока у меня не останется выбора.
Нет, я и сама об этом размышляла последние двенадцать часов. Пока я танцевала с Уолтом и Рэнди в клубе, мысль о том, чтобы «послать ублюдка» уносила меня в стратосферу, как реактивный двигатель — ракету, и от возможности расстаться с Себастьяном меня накрывала волна беззаботной эйфории. Я танцевала все быстрей и быстрей, скидывая с себя бремя вчерашнего вечера. И в атмосфере непрекращающегося карнавала, среди полуголых танцующих мокрых тел, сверкающих и светящихся, как ночные насекомые, мне было весело и хорошо.
«Пошел ты, Себастьян!» — кричала я, подняв руки над головой, словно одурманенный фанатик во время мессы. И Рэнди ходил возле меня с гордым и значительным видом, повторяя: «Дорогая, у всего есть свои причины».
Но сейчас я не так уверена в своих чувствах. Действительно ли я хочу расстаться с ним? Мне будет его не хватать. И конечно, без него будет скучно. Невозможно расстаться с чувствами за один день. А может быть — ведь вполне может быть — именно Себастьяну сейчас страшно. Возможно, для него нестерпима мысль о том, что он разочаровал девушку, что не был достаточно хорош, и он старается оттолкнуть меня, прежде чем я пойму, что он — не тот самый невероятный, особенный парень, которым он хочет казаться. Когда он сказал, что внешне я хладнокровна, а внутренне жажду любви, возможно, он сказал это не обо мне. Может быть, таким образом он не прямо, но говорил о себе.
— Не знаю. Я что, должна решить прямо сейчас? — говорю я и, сдвинув шапочку на затылок, смотрю вверх на него.
Наверное, я сказала именно то, что нужно, потому что он смотрит на меня и смеется:
— Ты сумасшедшая.
— Как и ты.
— Ты уверена, что не хочешь порвать отношения со мной?
— Только потому, что ты уверен в том, что я хочу. Я не так проста, знаешь ли.
— Да, я знаю, — соглашается он.
Себастьян берет меня за руку, и мы катимся через пруд.
— Я хочу сделать это, но не могу, — шепчу я.
— Почему?
Мы в его комнате.
— Ты боишься? — спрашивает он.
— Немного, — отвечаю я, откатываюсь на бок и опираюсь на локоть. — Не знаю.
— Больно бывает не всегда. Некоторым девочкам нравится это с самого первого раза.
— Да. Так было с Мэгги.
— Ну, видишь? Все твои подруги этим занимаются. Тебе не кажется глупым, что ты одна все никак не можешь?
По сути — нет, но я отвечаю утвердительно.
— Тогда почему бы нам этим не заняться?
— Может быть, это никак не связано с тобой.
— Этого быть не может, — отвечает он, садится и начинает натягивать носки. — Потому что иначе ты бы со мной этим занималась.
— Но я никогда ни с кем этим не занималась.
Я подкрадываюсь и обнимаю его за плечи.
— Пожалуйста, не сердись на меня. Я просто не могу… Не могу сегодня. Сделаем это в другой раз, обещаю.
— Ты всегда так говоришь.
— На этот раз я говорю серьезно.
— Хорошо, — предупреждает он. — Но не надейся, что я буду ждать долго.
Он натягивает джинсы, а я падаю обратно на кровать, хихикая.
— Что смешного? — спрашивает он.
Меня душит хохот, и я едва в силах говорить:
— Ты всегда можешь посмотреть порнофильм. «Сиськи»!
— Откуда ты об этом узнала? — спрашивает он со злостью в голосе.
Я прикрываю лицо его подушкой:
— Ты до сих пор не понял? Я знаю все.