ЖИЛ-БЫЛ СЛОН, а если бы не жил, я бы про него и писать не стал.
Жил-был слон, и дом его был в зоопарке Бэняса. Оттуда он видел аэропорт, знал, когда улетает самолет в Яссы и когда прилетает из Арада, видел даже антенну на верхушке телевизионной башни и спрашивал себя, как и многие другие слоны, отчего это так мало телепередач для детей. Ему очень нравилось все, что он видел, он хорошо ел, хорошо спал, у него были приятные воспоминания об африканской саванне, где он родился и в детском саду для слонят узнал две неопровержимые истины: первая, что пальмы не родят обезьян, и вторая, что у жирафов шея длинная потому, чтобы можно было достать до головы.
Школу он окончил уже в Бэнясе, его учителем по арифметике был попугай, который очень точно считал до девяти, но десять не мог произнести, вместо десяти говорил «нокаут», потому что он много лет жил в доме боксера, а боксеры так говорят вместо десяти, когда лежат на полу и в глазах у них мелькают синие-зеленые звездочки. По ботанике он был несколько слабее, привык сначала проглатывать сено и морковку, а уж потом описывать, как выглядят и к какому семейству растений они относятся. Зато по географии у него были самые высокие отметки, разумеется, прямо пропорциональные его высоте и убеждению, что Южный полюс должен находиться на юге, а Северный полюс стал бы просто посмешищем, если бы не находится на севере. В общем, это был слон, которому есть чем похвастаться, но он, знаете, не любил хвастаться, не нравилось ему это, совсем не нравилось.
А я приходил к нему и начинал хвастаться:
— Я написал замечательную сказку, ребята хохочут, за животики держатся, когда читают ее. Эту сказку каждый день передают по радио, в журнале «Луминица» напечатали, директор издательства звонит мне через каждые пять минут, просит напечатать ее, переводчики из сто одной страны телеграфируют на сто одном языке: «Дайте нам вашу сказку, горим нетерпением перевести, чтобы она обошла весь свет.» Ну, что скажешь?
Слон смотрел на меня и ничего не говорил.
Приходил к слону мальчик и начинал болтать:
— Сегодня я опять получил десятку; учитель просто рыдал, что не может поставить одиннадцать или даже двенадцать, ребята сфотографировали меня с дневником в руке, и директор школы хранит мою фотокарточку в нагрудном кармане. Ну, что скажешь?
Слон смотрел на него и ничего не говорил.
Потом приходила девочка и начинала:
— У меня самое красивое платье! У меня самое красивое пальто! У меня самые красивые косички! У меня самый красивый бант! Ну, что скажешь?
Слон смотрел на нее и ничего не говорил.
Почему ничего не говорил?
Да потому что не любил хвастунов. Сам он никогда не хвастался. А ему есть чем похвастаться. Он был трудолюбив, справедлив, очень мудр. Много знал и умел слушать. Он ел сено и крепко спал от заката до самой зари. Видел небо, видел облака, считал журавлей, когда они прилетают. Высокий, с хоботом, замечательный слон!
Со мной, с мальчиком и с девочкой, про которых я говорил, он не хотел дружить и теперь мы очень жалеем, знаем, почему жалеем, и все стараемся сделать так, чтобы больше жалеть не пришлось.
Жил-был слон, и мы не могли заставить его говорить.
Жаль, жаль и еще раз жаль!