На моих закрытых веках пляшут красные огоньки, пробиваясь через них и заставляя распахнуть глаза так резко, будто кто-то щелкнул пальцами рядом с ухом.
Гирлянда на темном окне прямо напротив мигает в каком-то сумасшедшем режиме, от которого мгновенно устают глаза. Отведя взгляд, осматриваюсь вокруг, пытаясь понять, где нахожусь и сколько сейчас времени. Вожу сонными глазами влево-вправо по потолку и по комнате, в углу которой стоит напольный торшер, давая тусклое освещение маленькой гостевой спальне.
В комнате очень тихо. Кроме моего дыхания не слышно ничего: даже ветра, порывы которого раскачивают кроны заснеженных деревьев за большим окном.
Резко приняв вертикальное положение, сбрасываю с себя клетчатый шерстяной плед, которым была накрыта и который не знаю откуда взялся. Когда я присела на этот диван, никакого пледа поблизости не было. Сама не знаю, как уснула, все из-за сумасшествия этого дня и глинтвейна: он подействовал на меня как снотворное.
Роюсь в складках пледа, чтобы отыскать там свой телефон. Он здесь, и он показывает почти девять вечера.
Я проспала почти два часа!
Я никогда не засыпала в чужих домах, но после того, как пожелала Марусе спокойной ночи и коротко поговорила с ее бабушкой, присела на диван Капустина, и он оказался чертовски мягким…
Быстро расчесав пальцами волосы и оправив перекрутившийся на талии свитер, выглядываю из комнаты в коридор второго этажа, морщась от яркого света, который там горит.
Дом будто вымер…
Сбежав на цыпочках по ступеньками до середины лестницы, прислушиваюсь, но единственный звук поблизости — тихо работающий в гостиной телевизор, от его голубого свечения по полу пляшут блики. Вся эта тишина вокруг действует на меня так, что я инстинктивно боюсь шуметь и даже дышать.
Подойдя к дверному проему, заглядываю в гостиную, где никого, кроме… Зотова. Развалившись на диване и забросив на журнальный столик больную ногу, в темноте он смотрит хоккей. Под рукой на подлокотнике пристроена маленькая вазочка, из которой Марк что-то прихватывает и отправляет себе в рот.
Пользуясь тем, что все его внимание сконцентрировано на экране, смотрю на него, затаившись у двери, как вор. Невозможно передать, как моей внутренней идиотке нравится в нем все: его фигура, все эти мышцы, четкий профиль, на котором пляшут блики. Нравится даже то, что Марк выглядит задумчивым, сосредоточенным и серьезным, будто разбирает игру по телевизору на атомы, а свет от экрана делает черты его лица тверже и резче. Мужественнее…
Заставляю глаза отлипнуть от его лица. Я не собираюсь быть пойманной, поэтому делаю шаг в гостиную и мрачно спрашиваю:
— Где все?
Марк резко поворачивает голову и садится, убрав ногу со столика и обтерев ладонь о ткань спортивных штанов. Секунду он тратит на то, чтобы осмотреть меня быстрым взглядом, и только потом отвечает:
— Уехали на холмы.
— Какие холмы? — переспрашиваю заторможено. — Зачем?
— Кататься на таблетках. Это горки, здесь недалеко, — говорит и трет ладонями лицо, после чего встряхивает головой, будто выходит из транса.
— Что, и Таня тоже? — уточняю недоверчиво, потому что не представляю, как Капустина могла согласиться на что-то подобное.
— Капуста был очень убедителен.
Вот уж не сомневаюсь, черт возьми.
— Давно они уехали? — спрашиваю, посмотрев на темное окно.
— Пару часов назад.
— А ты? — снова смотрю на Зотова.
— Что я?
— Ты почему не поехал?
— У меня насморк, — пожимает он плечом.
Очень смешно, если учитывать, что никаких признаков насморка у него нет, но смеяться над его шутками сегодня — не моя история.
— Тогда держись от меня подальше, — прошу, разворачиваясь. — Не хочу заразиться.
Сказав это, ухожу из гостиной на поиски кухни, потому что мне срочно нужен кофе. Чтобы взбодриться, ведь я, кажется, все еще сплю, раз думаю о том, как отлично вписывается в эту уютную домашнюю обстановку прославленная звезда НХЛ.
Я нахожу кухню сразу — она справа от лестницы. Дизайн очень сдержанный и стильный, как и везде в этом доме. На столе в центре комнаты тарелки с едой и полупустые бокалы всех калибров, будто гости этого дома сорвались с места внезапно. Рядом с микроволновкой стоит кофемашина, а чашек нигде не видно. Приподнимаясь на носочках, открываю поочередно навесные ящики кухонного гарнитура. За спиной раздается шарканье резиновых шлепанцев по деревянному полу, и оно приближается, но я, не оборачиваясь, достаю из шкафчика с посудой большую кружку-снеговика, после чего принимаюсь искать, чем заправить кофемашину.
— Я бы тоже не отказался от кофе, — слышу голос Зотова.
Как это ни удивительно, в кухне Капустина все разложено по своим местам и в идеальном порядке, просто как в аптеке. Может, потому что он не так часто готовит на своей кухне, а может, это врожденная особенность Данилы, именно поэтому у него так отлично выходит зарабатывать себе на жизнь мозгами.
— Ради бога, — нахожу в ящике таблетки. — Здесь на всех хватит, — принимаюсь изучать стоящий перед собой аппарат. — Ты знаешь, как она включается? — смотрю на Марка, обернувшись.
Прислонившись плечом к дверному косяку, он за мной наблюдает, затем выпрямляется и неторопливо направляется ко мне, в ответ на что я делаю шаг в сторону, уступая ему место.
Зотов ловко загружает кофемашину и подставляет туда кружку, догадываюсь, что здесь, на этой кухне, он варит кофе не в первый и даже не во второй раз. Оставляю свои наблюдения без комментариев, ведь у меня нет цели завязать разговор. Совсем нет!
Машина начинает гудеть и тарахтеть.
Сложив на груди руки, прислоняюсь поясницей к столешнице и пересекаюсь глазами с Зотовым, который смотрит на меня, повернув голову. Он смотрит в мое лицо, блуждая по нему взглядом, будто с тех пор, как мы встретились, не делал этого каждый раз, но конкретно сейчас я застываю, ведь он вдруг поднимает руку и прихватывает ладонью прядь моих волос.
Мои глаза становятся круглыми, как у куклы Блайз, которую обожает Маруся.
Марк пропускает мои волосы между пальцев, после чего заправляет мне за ухо, говоря:
— Ты совсем не изменилась.
Смотрю на него отупело, потому что его пальцы задели щеку, и от этого касания по телу во все стороны разбежались искристые мурашки. Его близость снова забивает мои рецепторы, а когда Зотов смотрит на мои губы, даже шум кофемашины для меня исчезает.
Я тоже смотрю на него. Впервые с нашей встречи изучаю так близко: контуры его лица, носа, очертания маленького шрама на подбородке, маленькую трещинку, вертикально пересекающую нижнюю губу.
До него хочется дотронуться. Он слишком настоящий и живой, а я, судя по всему, слишком забыла, что значит касаться мужчины, от которого возникают те самые мурашки.
Кофемашина издает пищащий сигнал, возвращая на землю. Тряхнув головой, сбрасываю руку Марка и сообщаю тихо, но убедительно:
— Тебе это кажется. Мне больше не семнадцать.
— Я знаю сколько тебе. Ты не изменилась, — повторяет.
Мне было бы в сто раз проще, если бы он не был таким серьезным, произнося все это. Чтобы не смотрел на меня так внимательно и нервирующе вдумчиво!
— Чего тебе нужно, Зотов? — спрашиваю напряженно.
— Я хотел увидеть тебя сегодня, — сообщает, продолжая смотреть этим своим взглядом.
— Зачем?
— Пообщаться. Это разве не взаимно? Ты не хотела увидеть меня?
Поджав губы, проговариваю:
— Вчера утром я даже с трудом помнила о твоем существовании.
— А сейчас? — его бровь слегка выгибается.
— А сейчас… — набираю в грудь воздуха, чтобы соврать: сказать, что сейчас мне плевать на него так же, как вчера утром, но я отвратительно вру, когда взволнована! — Я собираюсь вернуться домой, как только Таня вернется.
— Точно. К дочери, — кивает Зотов. — Так как ее зовут? Ты не сказала.
— Мария.
— Сколько ей лет?
— Пять с половиной. Если у тебя есть еще вопросы, можешь прислать их мне на почту, — оттеснив его в сторону, забираю из кофемашины кружку.
— Может, мы поступим проще: поужинаем вместе и ты расскажешь мне о себе?
Вспыхнув, поворачиваю голову и бросаю:
— А ты не подумал, что моему мужу это может не понравиться?
— Насколько я знаю, мужа у тебя нет, — выдает убежденно.
Он что, обсуждал меня со своим другом?! Или с кем-то еще?
— Тебе скучно или вроде того? — спрашиваю, отбросив все шутки. — Что ты делаешь?
— Я приглашаю тебя на ужин. Что, хреново выходит? — Марк указательным пальцем проводит по брови.
— Я не пойду с тобой на ужин, даже если ты будешь последним мужчиной на Земле.
В ответ на мое негодование он улыбается.
— Почему? От меня воняет?
Я не разделяю его веселья. Я слишком взволнованна. Слишком! Я, Зотов, ужин… это чертовски заманчиво, но мой ответ самой себе — «ни за что» …
Зачем нам встречаться? Общаться, будто мы старые добрые друзья? Но именно так, кажется, Марк и считает. Но мы не старые добрые друзья. Мы вообще не друзья! И вряд ли ими когда-нибудь будем.
— Я не ужинаю со своими бывшими, — отрезаю.
— Сделай мне минет, и я перестану быть бывшим, — предлагает невозмутимо.
Открыв рот, смотрю на него и не могу поверить в то, что он сейчас сказал. От возмущения лицо покрывается пятнами. В глазах Марка опасные искры, и он не собирается забирать слова назад, а я…
Подняв руку, отвешиваю ему пощечину.
Не такую, которая могла бы свернуть ему шею или сломать мне руку, но достаточно ощутимую, чтобы он слегка дернул головой, а моя ладонь вспыхнула.
— Пошел ты, Зотов!
— А вот и первая ссора, — кивает он одобрительно, оставаясь все таким же невозмутимым.
Мои щеки все еще горят, а глаза круглые.
Он взбудоражил все мои внутренности всего за две секунды, и теперь я уже не знаю, чего хочу больше — отвесить пощечину второй его щеке, или… или повиснуть у него на шее и зло поцеловать… укусить его красивый рот, будто мне снова семнадцать, и мы ссоримся в пух и прах после того, как я приревновала его к очередной хоккейной фанатке…
Свой пульс я ощущаю в горле.
Тишину дома внезапно взрывает шум из коридора, и я срываюсь с места, толкая Зотова в грудь и заставляя отойти в сторону. Несусь на возбужденные звуки голосов, рассчитывая затолкать свою подругу в такси и убраться с дачи Капустина прямо сейчас.
Перед дверью снова толкучка, но все расступаются, когда на пороге появляется Страйк, таща на себе Альберта, который еле переставляет ноги и выглядит абсолютно невменяемым и беспомощным.
Поверить не могу! Он в стельку пьяный!
— Осторожнее! — шикает Таня, входя в дом вслед за ними и держа в руках очки своего «парня». — Голову ему не отбей!