Долго тебя ждала

Глава 26

— Я тоже умею жарить яичницу… — хихикает Маруся за моей спиной.

— Не сомневаюсь. Что еще ты умеешь?

— Ну-у… я умею свистеть! Показать?

— Давай…

Стискиваю в ладони горлышко молочной бутылки и оборачиваюсь, упираясь глазами в широкую мужскую спину.

Стоя над плитой, Марк наблюдает за тем, как моя дочь старательно выдувает воздух из дырки между зубов, извлекая забавный свистящий звук.

Зотов тихо смеется, тревожа мое глупое сердце этой улыбкой.

Здесь, на даче Капустина, кроме нас никого. До нашего появления в кухне пахло мандаринами, а теперь ужином, который Марк готовит на троих.

Белая футболка и черные джинсы идеально подчеркивают его спортивную фигуру. Я беззастенчиво разгуливаю по ней глазами, с внутренним голодом цепляясь за все выпуклости и рельефы.

Мне потребуется стереть память, чтобы забыть эту картину: готовящий ужин Зотов. Он потрясающе смотрится на кухне. Сексуально, даже когда разбивает яйца в раскаленную сковороду.

Крутясь у его ног, Маруся больше мешает, чем помогает. Это и есть то, к чему стоит привыкнуть. К тому, что “детей бывает много”. Очень много. Это может утомлять, и я не сомневаюсь, скоро он сам это поймет.

— Подай-ка бекон… — просит ее Марк, делая поменьше “огонь”.

Передаю упаковку с беконом дочери, когда она заглядывает в пакет, который я разбираю.

Эта кухня для меня больше не неизведанная территория, сегодня я перемещаюсь по ней увереннее, ведь за прошедшие дни не успела забыть, где хранятся ложки и тарелки, или в каком ящике смогу найти кружки.

Большая часть продуктов в пакетах из супермаркета вызывает удивление, потому что среди покупок какая-то ненужная и бесполезная ерунда, и я затрудняюсь ответить, чьей руки во всем этом больше: Зотова или моей дочери?

У Маши сияют глаза, на щеках — румянец. Она выглядит чертовски деловой и вовлеченной в процесс приготовления ужина, особенно когда Марк доверяет ей посолить яичницу.

Я никогда не задумывалась над тем, что ей не хватает мужского “отцовского” внимания, и сейчас понимаю, что зря.

Поспешив отвернуться, открываю верхний ящик и достаю оттуда тарелки для троих, которые выставляю на стол.

Мой ребенок дико голодный.

Запрыгнув на стул, Маруся ставит локти на стол. Зажимает между кулаков щеки и болтает под столом ногами, глядя на то, как Марк раскладывает по тарелкам еду и садится рядом.

В кармане моих джинсов снова вибрирует телефон, и, когда в третий раз за последние два часа вижу на дисплее имя Родиона, просто отключаю свой гаджет резкими движениями пальцев.

Он пьян, поэтому не собираюсь брать трубку ни при каких обстоятельствах.

Эти звонки нервируют. Осадок от произошедшего на катке не смог разогнать даже поцелуй Зотова. Даже несмотря на то, что губы горят от него и сейчас, два часа спустя, я не могу полностью расслабиться.

Кладу телефон на стол экраном вниз, и Зотов провожает это движение взглядом. Хоть ему это и не нравится, он молчит и не вмешивается, с легким прищуром на лице выполняя мое “правило”.

Я предпочитаю разобраться с Власовым сама. Я к этому привыкла. Привыкла полагаться только на себя, так мне понятнее!

Я не хочу привыкать к участию Марка. Не могу… Все это какое-то безумие…

Маруся принимается уплетать яичницу, периодически забрасывая Марка вопросами. Я тоже моментально приступаю к еде, ведь даже не помню когда ела в последний раз. Сегодня утром я была слишком рассеянной, а в обед слишком спешила. Кажется, я вообще ничего кроме пары бутербродов за ланчем и кукурузы там, в парке, не съела.

— Вкусно… можно я возьму у тебя чуть-чуть? — смотрит дочь на бекон в тарелке Зотова.

К своей тарелке он не притронулся, а на вопрос моей дочери отвечает:

— Без проблем…

Очнувшись, я громко возмущаюсь:

— Маруся! Это не красиво!

— Извините… — опускает она глаза и втягивает голову в плечи.

— Все нормально, — подцепив бекон вилкой, Марк кладет на ее тарелку два своих кусочка. — Приятного аппетита, — подмигивает моему ребенку.

Проглотив хихиканье, она посылает ему хитрый взгляд. Взгляд, который они разделяют между собой, будто у них только что появилась первая общая тайна.

Это подтачивает меня изнутри, ведь я слишком боюсь, что он сделает ей больно. Потому что позволила, сама подпустила его слишком близко. Сдалась, разрываясь между своими желаниями и ответственностью. Не в состоянии здраво смотреть на вещи, когда Марк рядом…

Я встречаю его взгляд через стол, ведь он за мной наблюдает. Так же, как минуту назад наблюдал за Марусей, только в том взгляде, который он адресует мне, слишком много личного. Чертовски интимного.

Не успев как следует дожевать, дочь большими глотками выпивает апельсиновый сок и спрашивает, плюхнув на стол стакан:

— Можно мне сходить на второй этаж?

— Да, — обтираю салфеткой ее губы. — Только ничего там не трогай.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Кивнув, она уносится из кухни, оставляя нас вдвоем.

Я слышу ее шаги где-то на лестнице. Слышу их в коридоре второго этажа. Слышу, как там хлопает дверь…

— Обычно она ведет себя воспитаннее, — говорю, испытывая щепотку неловкости за своего ребенка.

— По-моему, с ней полный порядок, — складывает Зотов на груди руки. — Она… классная, — резюмирует.

Открыв посудомоечную машину, принимаюсь складывать в нее тарелки. Мои движения совсем не плавные, когда пытаюсь втиснуть между ними чайное блюдце. Они рваные, как и мысли в голове.

— Давай я? — голос Марка за спиной заставляет выпрямиться и обернуться.

Он близко. Достаточно, чтобы за его плечами я не видела ничего.

Глядя в его лицо, чувствую как клокочут эмоции, которые он разбудил во мне за эти дни. Их так много, что я не отдаю себе отчета в том, как вообще мы здесь оказались. Не в этом доме, а в этой точке пространства! Единственное, что я знаю наверняка, — дорогу прокладывал Зотов, и притащил нас “сюда” тоже он.

Я не сопротивлялась, когда садилась в его машину, но мне хватает упрямства спросить:

— Почему ты не ответил в ту ночь? На Новый год. Почему просто не послал меня куда подальше, если не хотел больше быть “вместе”?

Сделав глубокий вдох, Марк проводит рукой по волосам, а я с нетерпением жду ответа, возможно, чтобы получить запоздавшее на семь лет облегчение.

— Я… — он откашливается и уводит взгляд в сторону, после чего продолжает, — надрался в ту новогоднюю ночь… Ни черта не помню… — изображает на лице виноватую гримасу. — Проснулся с адской головной болью. Без телефона…

Я слушаю его, переводя дыхание.

— Прости, я… — продолжает. — Должен был ответить. Дело не в том, что я не хотел больше быть “вместе”. Я не мог. Меня доканывала разница во времени. Я запутался где ночь, где день, все смешалось. Я понимал, что мы отдаляемся. Моя жизнь постепенно концентрировалась на том, что происходит прямо здесь и сейчас. А все остальное отходило на задний план…

— И я?

— И ты… да… — произносит он.

— Понимаю… — бормочу, отворачиваясь, а когда смотрю на него вновь, выпаливаю. — У тебя кто-то появился? Тогда, когда не отвечал на мои сообщения… у тебя кто-то был?

Он молчит секунду, которая мне кажется вечностью. Будто целая вечность проходит, прежде чем Марк пожимает плечом и отвечает:

— Нет. У меня никого не было.

Я ему верю, ведь даже на секунду не могу представить, что Зотов может лгать. Это не в его правилах, я уяснила это еще в первые недели знакомства.

И мне становится легче. Будто с плеч падает что-то тяжелое!

Я так ревновала его тогда. Сходила с ума от этой ревности. Сходила с ума, думая, что он целует другую девушку, занимается с ней сексом, пока я строчу ему сообщения о своей любви.

Мы смотрим друг на друга в образовавшейся тишине. Я тону в его карих глазах, а он не отводит взгляда от моих. Подняв опущенную вдоль тела руку, кладет ее мне на талию и притягивает чуть ближе к себе. Делает это так, будто спрашивает разрешения…

— Марк… — пытаюсь его остановить, но голос звучит очень неубедительно.

Зотов того же мнения. Оценив мою жалкую попытку себя остановить как сигнал к действию, опускает голову и склоняет ко мне свое лицо.

Даже понимая, что это все усложнит, я позволяю его губам коснуться моих.

Марк соединяет и разъединяет их. Не давит и не пиратствует, просто вовлекает меня в эту медленную игру, подначивая следовать за ним добровольно. И я следую, черт возьми, тянусь к нему.

По телу проходит мягкая волна тепла, и его эпицентр здесь, на стыке наших губ. В бережности касаний, которыми Зотов одаривает мои, лаская до головокружения нежно.

Мои руки оказываются у него на шее, а его стискивают мои ягодицы, соединяя наши бедра. Его возбуждение такое красноречивое, что у меня сводит живот.

— Подожди… — шепчу. — Маруся…

Марк убирает руки, и я опускаю пятки на пол. Отскакиваю в сторону, потому что в коридоре раздается топот, а следом в дверном проеме появляется лицо дочери, которая спрашивает:

— Можно мне включить телевизор?

Упершись ладонями в столешницу и опустив голову, Марк шумно выдыхает и отвечает:

— Да… сейчас приду…

Час спустя, лежа под пледом на мягком кожаном диване, я наблюдаю за тем, как Зотов объясняет ей основы правил хоккея. На экране огромной плазмы транслируется матч, и эти двое за ним следят, сидя по-турецки на ковре перед телевизором и поедая орешки.

Высокий хвостик Маруси пляшет, когда вертит головой, деля внимание между экраном и Марком. Прислушивается к его словам и задает вопросы, которые вызывают у него улыбку.

Если я и позволяла себе мысль о том, какое отчество в реальности предпочла бы для своей дочери, то гнала эти мысли, чтобы не пускать в сердце ненужную тоску, но сейчас ее отголоски нагоняют меня, как эхо.

Перевернувшись на спину, смотрю в потолок, по которому пляшут огни гирлянд. Веки становятся все тяжелее и тяжелее. Сквозь вязкую пелену навалившейся дремоты, слышу доверительный шепот Маруси, совершенно точно не предназначенный для меня:

— Я все-таки поженюсь на Максиме, даже если маме не нравятся хоккеисты…

Засыпаю мгновенно, а когда просыпаюсь, теплое тело дочери прижимается к моему боку. Маруся сопит, забросив на меня ногу.

Я узнаю обстановку вокруг не сразу. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, где я нахожусь, но распахнуть глаза заставляет не это, а внезапное осознание — я так и не отправила заказ на чертовы шприцы для отца.