Драконья оспа

Глава 12. Буря мглою чего-то-там кроет

— Когда там, говорите, день ВДВ? — с явным подтекстом интересовался Кирилл, насмешливо оглядывая мужественно подсыхающего Юрку.

— Второго августа, — отозвался Дима, которого мокрость Юрки, как и многие другие элементы окружающего мира, совсем не интересовала. — Через полтора месяца. Хотя тебе-то что? Ты ж не служил.

— Рановато, — осклабился парень, пропуская мимо ушей Димину ремарку и делая глоток из покрытой пухлыми каплями коричневой бутылки.

— Значит, не следили? — флегматично и во второй раз уточнила Оля, прикладываясь к своей. Только не коричневой, а прозрачной, окрашенной только оранжевым цветом находящегося внутри коктейля. Кисловатого.

— Не-а, — в очередной раз честно мотнул головой Виталя, белую рубашку которого Оля приняла за халат. — Правда встретились без всякой связи — так что не переживай.

— Я и не переживаю, — буркнула Ольга.

— Было не сложно догадаться, куда вы пойдёте после стресса. Зная тебя, естественно, — серьёзно и в то же время расслабленно посмотрел на неё Дима — вечереющий мир расслаблял даже его.

— И перед этим мы пошли к тебе домой, — чуть обломала эффект от Диминой проницательности Елена. — Но вас там не было, так что мы решили поехать сюда.

— А потом, если бы вас тут не было, уже тогда поехали бы к Ильину, — под внимательным взглядом Кирилла Виталя понял, что сболтнул лишнего.

— Выходит, всё-таки сомневались, что он меня выпустит? — в Олином голосе прозвучала тень обиды. К её собственному удивлению, не столько от того, что её прочили риск, сколько потому, что просто встретились. И теперь нельзя было просто уехать домой. С Юркой. Странно…

— Нет, — Елена ответила ей очень чётко. — Просто не могли решить, где бы нам потусоваться. Без вас.

— Эй! — честно возмутилась Оля на её неожиданную шутку. — Хочешь сказать, что мы вам помешали?

— Тут ещё вопрос — кто кому помешал, — без обиняков проиринизировал Кирилл, метнув острый взгляд на всё быстрее подсыхающего Юрку.

— Всё равно связи между нами не было — ни ментальной, ни телефонной. Так что эту встречу можно считать случайной. А случайности не просчитываемы, — с умным видом вынес Дима, бездумно сглаживая заострившийся момент.

И Оля, допив коктейль почти по половины — градусы совсем не чувствуются — пересказала им разговора с Владимиром.

— Тот же агент, как в «Гербалайфе» — фыркнул в конце Кирилл. — Только в красивеньком ореоле.

— Похоже на то, — согласилась Оля, которой стало легче когда рассказала всё и всем. Разве что умолчав о драконьей сущности самого Владимира. Но не говорить же при Юрке, если уж не сказала ему сразу.

— Не соглашайся, — велел Дима. — Но и не отказывайся с плеча. Пока попробуйте пробраться ближе к лабораториям и выяснить, действительно ли там делают лекарства, или всё-таки у них другие цели. А там посмотрим.

Оля кивнула, стараясь уложить всё сказанное в голове, ничего не упустив. И радостная, что у неё всё вроде как получилось.

— Ладно, раз вроде как решили, давайте зависнем, что ли, где-нибудь. Или кому-нибудь надо поскорее домой, в кроватку?

Сделав над собой усилие, чтобы не метнуться взглядом к Юрке, Оля нарочито медленно и выразительно помотала головой, глядя в крайне наглые Кирилловы глаза. И мысленно прикинула, что можно было бы подмешать ему в пиво, чтобы потом не нашли следов.

В квартиру Оля почти влетела — так ловко и быстро у неё получилось открыть замок, и защищающее дверное полотно совсем не стало её задерживать. Хотя по логике вещей всё должно было быть наоборот — наличие алкоголя в крови зачастую не способствует хорошей координации движений. Но у драконов, всё, видимо, через одно место: договорились не контактировать, и встретились тем же вечером. Употребляли лёгкий алкоголь, но стали только кордио… коорти…

Решив не останавливаться на достигнутом, Оля широким жестом запустила в полёт жалобно звякнувшую связку ключей — и та, повинуясь порыву, дугой взмыла до потолка и угодила аккурат в симпатичную вазочку, предназначенную специально для них. Чисто цирковой фокус. На который Юрка хмыкнул, заходя следом и щёлкая замком. Из него-то нагнанная весёлость весёлость уже почти выветрилась, уступая место лёгкому утомлению. И немного — головному гулу.

Их тусовка в клубе напоминала яркий карнавал — со всеми этими звуками, цветами и трясущимся от всеобщих битов танцполом. И с компанией своих, будто задающей вокруг силовой щит защиты. Интенсивное веселье — оно до предела. Заряжает собой и брызгает в кровь ощущение счастья. И потихоньку выветривается по возвращению в привычную жизнь.

А вот Олю, кажется, ещё не отпустило. И вообще в ней что-то изменилось — в фигуре и очертаниях. Будто движения её обрели упругую лёгкость, а телесные — приятную скоординированность, если так можно выразиться. Будто Оля — это теперь образец… всего? Юрке стало не по себе от таких мыслей, слишком уж глобальных и многообещающих. И снова жар сковывает в щеках, а за грудиной и в руках будто что-то костенеет. На фоне того, как Оля, кружась по прихожей и продолжая что-то весело говорить, наоборот, будто становится шустрее.

Оля… Она будто капля росы, звенящая на кончике травинки. Или звонкая капель, возвещающая о приближении лета. Даже если кругом — снега.

Какие-то странные и не в тему сравнения лезут Юрке в голову. Наверное, прав был Кирилл, норовивший подшутить на ним, что до полного совершеннолетия употреблять алкоголь нельзя. Не очень-то приятно, учитывая, что отвечать ему вроде как нечем. Сказать что-нибудь про старческий возраст — прозвучит слишком грубо для всех остальных. Это, кажется, только с Олей можно. С ней-то не страшно — наверняка она просто щёлкнет его чем-нибудь в ответ и не обидится. С ней вообще ничего не страшно. Можно даже не особенно задумываться о своём поведении — всё будто получается само собой. Наверное, у неё есть что-то вроде таланта: чтобы было легко.

Хорошо, кстати, что Кирилла всё-таки осадил Дима — кажется, его шуточки уже начинали доставать Олю, и она опасно косилась на шпажки, которыми скреплялись закусочные канапешки. Хотя и странно, что она сама ничего не ответила. Может, согласна с этим Кириллом? И считает Юрку просто мелким? Чего она тогда вмиг соскочила с игривого настроения, стоило им всем встретиться? И даже жестом не намекнула, что они — пара? Обидненько.

А они — пара? А может, Оле просто скучно? Или она надеется выяснить что-нибудь о проекте d-502 (даром, что Юрка сам ничего не знает)? Нет, про такое даже думать, конечно, не хочется. А хочется, чтобы налетевшее откуда-то смятение прошло. И всё снова стало легко и просто. Как когда Кирилла, рьяно дёргающегося на танцполе, всё-таки облили ярко-розовым коктейлем. Что-то вроде кармы. А может даже Елена сделала это специально.

— А ты чего загрустил? — вдруг мягкий голос Оли оказался очень близко, а её лицо — ещё ближе. Настолько, что сложно на нём сосредоточиться — оно расплывается и изменяется чертами, приобретая схожесть с киношным эльфом: черты заостряются и непривычно ломаются.

А потом тёплые руки очень осторожно касаются его щёк, мизинцами аккуратно повторяя очертания подбородка. Юрка смущённо улыбнулся, но этого ответа Оле не хватило. И её ладонь скользнули выше, задевая шею и стремясь к волосам. Оставляя приятно-фантомные дорожки после пальцев.

У Юрки затянуло в груди. От чужой близости. И от сбившихся в сердце сомнений. И от того, что хотелось уже дёрнуться вперёд. Или назад.

— Так чего случилось? — Оля отстранилась, сделав шаг назад и сложив руки под грудью, ожидая ответа. Зря она, конечно, так сделала — от выделившихся форм никакой ответ в голову не идёт. Пришлось перевести взгляд выше, к лицу. И наткнуться на добрые, совсем немного насмешливые глаза. И то, насмешливые — только для того, чтобы их не сочли слишком добрыми.

Наверное, добрые люди часто притворяются злобными. Чтобы их доброту не приняли за слабость. Или, наоборот, их слабость принимают за доброту.

— Наверное, мне лучше уйти, — вдруг пробормотал Юрка.

Наверное, он просто пользуется чужой добротой.

Олино лицо мигом приобрело осмысленное и серьёзное выражение.

— Чего, домой захотел? — с ядовитой издёвкой спросила она. Удивительно, как резко может измениться человеческая интонация. — К папке?

Юрка растерялся. Речевого аппарата почему-то не хватало на то, чтобы объяснить. Или на то, чтобы что-то понять?

Просто получается ведь, что Оле он навязался. И вроде продолжает навязываться сейчас. А может, она просто не может прогнать мелкого, за которого чувствует ответственность? А зачем тогда целоваться с ним?.. И вообще — обидно сейчас прозвучало про папку. Учитывая, о чём они недавно говорили с глазу на глаз. Наверное, у взрослых так бывает — просто так. Как там говорится? «Секс — не повод для знакомства»? А уж всё остальное — тем более.

Собственный демоны слишком хорошо маскируются под подобие логики.

— Хочешь идти — иди! Держать не буду! — не дождавшись ответа, Оля крутанулась к Юрке спиной и картинно развела руки в стороны, будто вопрошая о чём-то небеса. После чего прицельно пнула ни в чём не повинный прихожий пуфик.

И уже почти что скрылась в недрах недоброго и тёмного коридора, уже почти заставляя чужое сердце гореть и трещать наступающим терзанием. Но, конечно же, как и все женщины, не смогла просто уйти. И вернулась по великому женскому принципу «я не договорила!».

— Только знаешь что? — её брови насупились до такой степени, что между ними молнией ударила морщинка. — Это — лажа! — Юрка не понял значения этого слова. — Если ты думаешь, что можешь просто так сначала припереться, захватить всё и всех вокруг себя, втиснуться вперёд задом туда, куда вообще было невозможно — а потом просто смотаться… Сидишь тут, такой весь классный, обаяшку изображаешь, а как до дела дошло — так нафиг с пляжа?!

Оля знала, что поступает неправильно. Что уходящего нельзя держать нельзя и всегда и везде надо отпускать с благородством. Сохранять чувство собственного достоинства и держать лицо. Вот только как его удержишь, если внутри кипит и жжётся обида? Если душа просто вопит от облома и, как оказывается, от образовавшихся и сразу хрустнувших надежд.

— Давай! — Оля не заметила, как подошла почти вплотную и машинально остановилась — Юрка не отходил назад от её натиска. — Беги! Найдёшь себе другую дуру — помоложе главное! И чтоб титьки без лифчика торчали!

Конец фразы Оля сопроводила соответствующим жестом — взмывающими вверх ладонями. И Юрка, глядя на её красное лицо и драматично растопыренные пальцы, не удержался и всё-таки прыснул. И, судя по очертившемуся подбородку, Олю это ещё больше разгневало. Но потом, метнувшись глазами по пончикам пальцев и косвенно оценив собственный вид, она сама не смогла удержать смешка.

— Ну… в общем… — кашлянула Оля. — Суть ты уловил…

— Угумс, уловил… — широковатая у Юрки улыбка для того, кого только что вроде как отругали. Хоть он и пытается её скрыть. А она, сдерживаемая, будто назло ему, только сильнее кривит лицо.

Угомонившись, Оля бухнулась на пуфик, который только что безвинно отпинала. И, коротко глянув на Юрку, сдвинулась на нём в сторону — чтобы правое полупопие повисло в воздухе. И чтобы рядом осталось немного места. Для чужого полупопия.

И Юрка опустился рядом, плотно задевая своим плечом её. В прихожей повисла тишина — не хватало только тиканья старого часового механизма. И вылетающей кукушки. Хотя нет. С отлетающей кукушкой всё было в полном порядке.

Юрка чуть подтолкнул Олю. Вроде как ободряюще. Хотя это самого Юрку следовало ободрять.

— Ты вроде уходить собирался, — по-ежиному насупившись, буркнула Оля, ощущая себя до крайности глупой. Нет, надо было всё-таки промолчать и не позориться. Теперь придётся уйти в горы и исповедовать дзен-буддизм.

А вот Юрку это, как на зло совершенно не смутило.

— А ты хочешь, чтобы я ушёл? — тихий голос припёр Олю к стенке, хоть сидела она в добром метре от неё. Ещё и полупопие стало сводить от неудобной позы.

Юрка развернулся и заглянул ей в глаза. Его бы такого сейчас в фильмах снимать — точно соберёт кассу. Оля даже немного растерялась, глядя в его светлые, лишённые любой человеческой злобы, глаза.

В такие глаза обычно странно смотреться. Кажется, что в их свете твоя тень отразится особенно резко и уродливо — на контрасте. Может, кстати, Елена потому и предпочитает прятать свои. Но ещё страннее, если твоё отражение там вдруг приобретает такие черты, о которых ты не догадывалась. Как хороший художник может изобразить не слишком привлекательного натурщика по-настоящему красивым, если отразит правильно.

У соседей забубнил телевизор. Что бубнит — не разобрать, только слышна тихая, усыпляющая монотонность. Где-то в подъезде хлопнула тяжёлая дверь, а потом дёрнуло лифт. На потолке промялись перекрытия, создавая иллюзию, что кто-то сверху катит железный шар.

— Нет… — выдохнула Оля и сама испугалась своего ответа.

Внутри что-то дёрнулось, а потом наполнилось теплом. Встало, что ли, на место?

Странное чувство. Будто становишься очень маленькой и беззащитной. Которую легко обидеть. Наверное, от этого страха люди и нацепляют на себя маски равнодушия и врут. Лишь бы не показать себя беззащитным.

Юркина улыбка стала глубже. И лицо будто расслабилось, а плечи — опали. И он ловко протянул руку и коснулся Олиного свободного плеча — того, которое не согревало влажное тепло другого тела.

Пальцы неожиданно ловко сошлись на этом самом плече, заставляя Олю очень хорошо ощущать его сустав. И, не успела она никак среагировать, Юрка наклонился вперёд. К ней.

Этот поцелуй вышел уже другим, чем в парке. Будто лишенным своей неуверенности и какой-то степени волнительности. Будто всё уже решено и всё сказано.

Юркино дыхание сбито вырвалось ей на щёку. Губы то расслаблялись, норовя обманчиво затянуть в свою нежность, то вдруг становились жёсткими и требовательными, не давая разогнавшемуся сердцу сбавить оборотов. Только — таять, как мороженому.

Опасаясь растаять совсем, Оля чуть-чуть отстранилась. Вроде только плечами, будто хотела побольше распрямить и без того ровную спину. И ещё разок — в этот раз не зная, зачем. Просто мороженое в груди вдруг стало больше напоминать беспокойный вихрь.

На что Юркина ладонь неожиданно резко перехватила с плеча и через волосы прижала к себе затылок. Нещадно задевая кожу шеи и посылая к макушке неожиданно крупные мурашки.

Неожиданная настойчивость, одновременно закручивающая волнением и заставляющая душу идти пушистостью. Руки Оли в противовес этому осторожно легли на чужое тело. И, одновременно с усилением поцелуя она поняла, что уже оглаживает Юркину грудь. Выучено-ловкими движениями, задевающими край воротника ниже, чтобы коснуться оголяющейся кожи.

Юркины руки прерывисто скользнули на её талию и сильно стиснули. Той самой приятной подрагивающей хваткой, выдающей нетерпение.

Непривычное чувство, сдавливающее изнутри грудь и напряжением собирающееся внутри живота сковало в голове все вопросы. Окутывая невидимым одеялом, в котором место есть только ощущениям от тел, незримо расправляющихся. Под согласием душ.

Оля, чувствуя как внутри ломается последний заслон, обхватила Юрку за шею, плотно прижимаясь и глубоко вдыхая. Расфокусированные глаза зацепились за блестящую точку дверного глазка. И никак не могли понять, что они такое. Распирало волнение и ощущение близости. Тянущей за собой кверху и бросающей обратно. В обрыв.

Кажется, она встала первой. И дёрнула за собой Юрку, щёки которого разгорелись алым, а полуприкрытые глаза создавали иллюзию, будто Юрка старше. И может даже не совсем человек. И даже не дракон. Кто-то из мистической сказки, посланный на погибель. Или, наоборот, единственным спасением. Которые в этих самых сказках почти всегда бродят рядом.

Интересно, это из-за неё у Юрки так припухли и раскраснелись губы?

Хорошо…

Хорошо, что он, забыв о скромности, наклоняется над ней. Неторопливо водит руками по телу, чувствительно задевая шею и осторожно приминая грудь. Лезет пальцем под широкую лямку бюстгалтера — узкая всё равно не удержала бы — и тут же ныряет в сторону. Будто ничего такого и не было. Только у Оли от этого «не было» ухает в глотке. И хочется уже стянуть ненавистную Юркину рубашку. Что Оля и делает.

Юрку без рубашки она уже видела. Но сейчас вид худощавого, жилистого тела смотрится совсем иначе. Как-то, к чему очень хочется прикоснуться, прижаться. И нужно это делать.

Его дыхание теперь ощущается не только разогретой кожей, но и телом — живот торопливо надувается и быстро опускается. А потом всё сначала. Ощущение очень волнует, соотносясь другим — похожим.

А Юрка, не теряя времени, лезет прямо под футболку на спине с целью расстегнуть лифчик. Как бы ему намекнуть, что застёжка у Оли спереди? Ладно, она никогда не была сильна в намёках, так что, на всякий случай хихикая, сама отточенным движением расстёгивает кнопку. Освобождённые груди с упоением принимают свободу, ощущая всю лёгкость бытия. А уж расправиться с футболкой — дело плёвое.

Обнажение тел — это почти что обнажение душ.

Обнажённой душе холодно и одиноко. Потому она пытается слиться с другой. Такой же.

Поэтому кольца рук так стремятся навстречу друг друга, а губы почти яростно пытаются слиться.

И можно забыть обо всём.

Юркин взгляд — весь в тумане. Том самом, что заворачивает сознание и заставляет видеть всё в очень ограниченном свете. Хочется дышать всё глубже и глубже, поглощая в себя вид обнажённых грудей. Таких… будто… Светло-розовые ореолы собираются серединками, которые хочется потрогать. И в то же время боязно — сделать что-то не так, опозориться. Предвосхищающий смех давит уши. Хотя нет, скорее будет поминающий взгляд… Который не многим лучше насмешки. И только сильное давление в стояке разбавляет ниоткуда взявшееся волнение крови. И глушит разум от каких-нибудь дурацких действий. Поэтому Юрка сидит истуканом, только глазея на Олю, с её стороны выглядя, скорее всего, полным дураком.

А Оля отчего-то не смеётся, а улыбается. Тёмные вьющиеся волосы, переливаясь в лампочном свете, падают на плечо и соскальзывают вниз, будто стремясь обласкать обнажённое тело. Чёрные штрихи отдельных волосинок перечёркивают светлую кожу.

Олины руки лежат у Юрки на плечах, будто бы ей нужно держаться. Хотя и вряд ли можно упасть, просто сидя у кого-то — у того же Юрки — на коленях. Перемешанное ощущение тепла и холода будоражит. Тепло — там, где их тела соприкасаются, хоть миллиметром кожи. Или даже его ожиданием. Холод — на всех остальных частях абсолютно голых тел.

Олино лицо вдруг становится серьёзным. Глаза прикрываются, а губы, наоборот, размыкаются — на них видна влага, остатки красной помады в самых уголках и светлые очертания зубов. Через них ощущается осторожное, тёплое дыхание. Которое так и хочется ловить. Поэтому одурманенный им Юрка тянется вперёд. И тут же попадает в нежное и очень приятное кольцо женских руки — Оля обнимает его со спины, одной рукой очерчивая лопатки (как же приятно…), другой — скользит по шее вверх, к волосам. Соединяя через позвоночник рядком бурных мурашек. И Юрка сам перехватывает Олины губы и даже хватает в ответ жаркое тело. Такое мягкое и податливое. Которое очень хочется сжать посильнее. Только аккуратно-настойчивый язык, увлекающий за собой в глубокий, жадный поцелуй, сбивает это намерение. Но, конечно, только на время. Пока хватает дыхания разогнавшемуся то ли в груди, то ли в затылке сердца.

Оля порывом двигается ближе, наседая и почти нависая сверху — в такой позе она выше Юрки. И опускается, чтобы накрывать поцелуями его лицо и задевать пальцами чувствительную кожу темени. Посылая по телу новые волны затаённой радости.

Юрка почувствовал, как в мгновение Олино тело прижало к нему полностью. Так, что те места, на которые вроде получалось только смотреть, своей упругой нежностью приникли к телу. Сердце от этого неожиданно стало колом, а потом, не давая опомниться, разогналось до двухсот, не меньше. И стало как-то легче. Будто сигналы тела окончательно победили сигналы разума и дали простую команду — ощущать. И наслаждаться этим ощущением. Жить…

Юркины руки спустились по покатой спине ниже и инстинктивно легли на округлые ягодицы. Кожа на которых оказалась очень нежной. Сжали. И тут же огладили эти места. И Оля, словно уловив сигнал, ещё двинулась. Уже нижней частью тела. Едва уловимо и вроде даже совсем не поменяв положения. И в то же время сместившись настолько, чтобы головка возбуждённого члена упёрлась в непереносимо мягкие и влажные складки. Которые, даже если ни разу не ощущал, ни с чем не перепутаешь.

Оля, ловко управляясь с собственным телом, опустилась ниже. Дыхание её приглушилось и обожгло Юре лицо. А его сердце замерло. Внутри всё взыграло и забесилось от ощущения погружения. Неполного погружения, которое больше дразнит и заставляет что-то бухать в ушах. Может, так надо?.. Но как же хочется сразу…

Но Оля не спешит. Мягко опираясь раздвинутыми ногами на его бёдра, примеривается поаккуратнее. Стараясь ощутить всё проникновение. В голове пустота, и всё тело горит, почти что превращаясь во властителя мира. По крайней мере, этой комнаты. Этого дивана… На котором Юра, запрокинув голову, смотрит на неё так, будто ненавидит и хочет прожечь взглядом. К счастью, Оля уже прекрасно знает значение такого взгляда. И только выхватывает очертания его полностью голого тела из размытого фона. Которое будто отпечатывается где-то на подкорке и тревожит в сердце волну не-спокойствия.

Глядя в светлые, очень голубого цвета глаза, Оля опускается всё ниже. Чувствуя, как тело все сильнее расслабляется и принимает в себя Юрин член. Такой горячий и легко скользящий. Чувствуя, как стенки сначала растягиваются, а потом плотно обхватывают его. И как по всем нервам до самого мозга бежит ощущение радости и правильности. Будто вся жизнь создавалась ради этого момента. Хочется посильнее продлить это ощущение, так что Оля снова приподнимается и, впиваясь в крайне удобно подставленные Юрины губы, опускается снова. Получается даже ещё приятнее и острее. Даже не получается сдержать резкого выдоха — только оборвать его.

У Юры очень сильно двигается кадык. И пальцы, оказываются сжимают её попу. Это мотивирует сжать и его тоже.

Он явно смелеет, и ягодицы чувствуют, как их отпускают — хоть на коже и остаётся фантомный след. Возможно, даже краснота — глазам не видно. Да и не хочется сейчас смотреть на себя, особенно когда жадные руки так внимательно и настойчиво оглаживают спину, разгоняя по ней мурашечное тепло.

Движения уже получаются сами собой. Раззадоренное тело не унимается, а только входит в раж в поисках нового наслаждения. И находит его.

Юрка до боли стискивает её где-то. Осмелевшие губы впиваются в чувствительную кожу, не щадя сосков и запуская внутри новые ураганчики. И остаётся только поддаваться им и хватать, прижимать его к себе, задыхаться и вдыхать мускусный запах.

Пульс уже тяжело бьётся во всём теле. А внутри — зарождается исступление. Это уже не Оля двигается. Это они двигаются вместе, будто слившись желаниями и ощущениями воедино. Оле хочется, чтобы он вошел поглубже. И Юра со стоном дёргается вверх, ещё и удерживая на месте её за ягодицу. Которая уже горит от его хватки и редких шлепков. Если целоваться ещё — то можно и задохнуться. Но губы всё равно не хотят в это верить и тянутся друг к другу. Ничего больше нет… Только они.

По Юриному лицу пробегает судорога. Потом он замирает, утыкаясь лицом в Олино плечо, и та чувствует ряд твёрдости зубов. Шипит, чувствуя внутри уже не свой пульс, а усилившийся Юрин. Тот тяжело дышит и практически стонет. Всё поджимается, сильнее втягивая член и стискивая до предела. Долгая минута напряжения, когда ещё не на пике, но вот уже…

Оля не без внутреннего триумфа ощущает, как Юрка внутри неё кончает, и его руки на теле сначала выбивают весь воздух подчистую, а потом расслабляются, почти повисая у неё на плечах.

Юрка… Влага… Ещё внутри… В ней. Захлестнувшись ощущением, Оля поддалась назревшей и разорвавшейся внутри волне. Опустошившей её удовольствием.

Лень. Полнейшая лень захватила тела и души. Давая собой живительную передышку и первому, и второму. Заодно оставляя все мысли и волнения где-то далеко.

Теперь можно только рисовать дурацкую и непонятную загогулину у Юрки на плече. И чувствовать, как его пальцы всё медленнее путаются в её волосах.

Жарко? Или холодно? Да какая разница…

С улицы начинают доноситься ночные звуки. Гул ветра, отдалённый шум двигателей и монотонные голоса. Неторопливые шлепки шагов по мокрому асфальту. Несмелое трепетание неизвестной птицы.

Мир постепенно и старательно оживает…