Драконья оспа

Глава 16. Безмолвное прощание

Медицинские манипуляции Оля не полюбила ещё больше. Хорошо, что никто и не настаивал — в этом центре с высокой культурой были готовы к кислым лицам «обследуемых», и на них совершенно не реагировали. По крайней мере, пока «обследуемые» не отбирали у сотрудников препараты и не грозились вколоть их первым встречным.

Оля повернула лицо к окну, и одноразовая простыня, пахнущая чистотой и мятой, сбилась. Щека ткнулась в мягкую обивку кушетки. Оля не стала брезгливо дёргаться. Во-первых, вряд ли на таком уровне на кушетках разводят полчища всяких микробных зараз (по крайней мере, Оле хотелось так думать). Во-вторых, если ложишься на эшафот, то выбившийся из причёски «петух» уже вряд ли будет кого-то волновать, правильно?

Ловкая и красивая медсестра уверенно орудовала с аппаратами, подключая их к Олиному телу. А совсем недавно с первого укола она вогнала в локоть такую толстую иглу, что Оля сначала приняла её за шнур от клизмы. К чести медсестры, Оля даже не почувствовала при этом боли.

Крупная муха залетела в открытое окно — видимо, на запах новокаина или чем тут обезболивают — и принялась деловито обследовать белый потолочный угол. Двигаясь, как в компьютерной игре — то быстро-быстро перебираясь лапками, то замирая, словно натыкаясь на заблокированный уровень.

Это Олю тоже немного успокаивало. Если сюда пускают мух, значит — мухи не смогут помешать процессу.

Хотя больше всего, конечно, успокаивал голос из соседнего кабинета. Громкий и весёлый. Слов — не разобрать. И вторит ему глухой и явно смущающийся девичий голосок. Периодически что-то грохочет, падая — или девушка-медсестра совсем не опытна (что вряд ли), или Юрка её окончательно смутил.

Оля прекрасно слышит, что весёлость Юркина — преувеличенная и от того напускная. По-настоящему весёлый и довольный Юрка — другой. Но сестричка этого не знает, так что наверняка то и дело краснеет и порывается поправить за ухо невыбившуюся из-под шапочки прядь. И вообще, наверное, хочет снять эту шапочку, чтобы казаться красивее. Но себе дороже — подготовка к процессу должна идти по всем медицинским правилам.

В холле Оля эту медсестру видела — молодая и симпатичная даже в скрывающей всё медицинской форме. Разве что ноги кривоваты, но это, скорее всего, Олина придирка.

Юра, кстати, с самого утра дёргался и то и дело нёс какую-то ерунду, то и дело посмеиваясь на высокой ноте. И от этого самой Оле собраться было проще — когда рядом с тобой кто-то нервничает, то тебе вроде уже и не надо. Так что по команде своей медсестры она ловко перекатилась на другой бок. И, глядя в ничего не выражающую стену, всё-таки стукнула мысом кроссовка в соседнюю палату. Может, Юрка и не услышит. Или не поймёт, что это ему. Но что ещё Оля сейчас может сделать?

Подготовка к предстоящей процедуре была серьёзная. Уже которую неделю они с Юркой как штыки оказывались среди этих стен, внутри которых знающие люди проводили разные манипуляции.

В этот раз всё не ограничится вкалывание инфекции и отпусканием на все четыре стороны — чтоб нагулять иммунитет. Процесс будет проходить в клинических условиях и под наблюдением штата специалистов. Что, если честно, пугало…

Оля невовремя припомнила, что профессор Доуэль тоже пересаживал головы своим собакам, пока они лежали рядом на операционном столе. И дёрнулась, когда ей в позвоночник воткнули что-то размером с воронку. Бр-р…

Ей показалось, или с другой стороны стенки тоже стукнули?

Ладно, у Доуэля всё вроде бы получалось…

Медицинская кушетка начала казаться чем-то почти удобным. Разве что собственное тело ощущалось вместилищем для всяких лекарств.

Чего она хотела, раз звонила аж в три часа ночи? Или во сколько там?

Кирилл в очередной раз отмотал журнал вызовов на три дня назад и уставился в Ленкин вызов.

Сигнала тогда не было — он точно помнил, потому что в это время как раз лез Соне (или как её звали?) под блузку. И дверь в Игореву комнату, откуда играл даб-степ, была плотно прикрыта. Значит, не услышать — не вариант. Значит, набрала и сбросила. Но чего хотела-то? Не спокойной же ночи пожелать.

Кирилл злился. И на Соню с её кружавчиками, и на Ленку. Которая опять не ответила на вызов. И для ментальной связи тоже оказалась недоступной. А чего тогда было?..

Она вроде говорила, что ментальная защита встаёт у неё сама. Но телефон-то вызовов сам не делает…

Смартфон чуть не выскользнул у Кирилла из рук.

Если Ленка прочитала где-то дурацкую статью на тему: «как его заинтересовать и заставить думать о себе», то у неё это явно получилось. Хотя это совершенно и не в Ленином стиле. Да и какой дурак поведётся на простой пропущенный вызов?

Дурак влюблённый, вот какой.

Кирилл в очередной раз скрипнул зубами. Он собирался в очередной раз нажать на вызов, но в процессе неоконченного падения журнал отлистнулся дальше. И на экране высветился другой контакт.

«Оля Д.»

Может, она в курсе? Хотя с ней вроде и нельзя связываться. Во всех, конечно смыслах — взяла и на ровном месте замутила спасательную операцию, припахав к ней всех и вся. Хитропопая.

Ладно, в любом случае лучше выяснить, что там у неё происходит. И трахнула ли она того мелкого. Так, чисто из любопытства.

А для этого связываться по стандартным каналам с ней не обязательно.

Вот и настал последний день их подготовительных медицинских экспериментов. Завтра — эксперимент главный. И Оля чувствовала себя преувеличенно-бодро, как тридцать первого августа перед самым первым курсом университета или накануне первого выхода на настоящую работу.

Грядёт. Нечто. Важное.

Наверное, психика по-своему реагировала на ожидание, потому что последние дни Оле снились полные психодела сны — то она королева огурцов, то Дима с двумя головами рассказывает ей что-то о теории струн. И что она их даже (во сне) понимает. Вот что значит одна голова хорошо, а две — лучше.

Сегодня им с Юркой по результатам обследований сообщили, что всё в порядке и противопоказаний к процедуре нет. И это уже небольшая радость — несмотря на все риски, недопуск стал бы одним сплошным обломом. Но вместе с допуском свалилось и растерянное осознание: всё. Уже завтра.

— А ты не собираешься советоваться с остальными? — спросил Юрка, когда под уже ставшим ласковым вечерним солнцем они шли домой.

— Нам же нельзя контактировать друг с другом, — притворно отмахнулась Оля. — Забыл?

И это следовало понимать как «без них разберёмся». Что Юрке очень понравилось.

Чем ближе оказывался дом, тем минорнее и торжественнее становилось всё вокруг. Просто неизмеримо наваливалась грядущая неизбежность. Поэтому в вечерней мягкой тишине вести себя хотелось ещё тише. Кажется, даже за ужином лишний раз вилка не стучала о тарелку. А голоса без сознательного усилия звучали тихо и предупредительно.

Наверное, нужно было говорить о чём-то важном. Может, даже сказать что-то главное. Но препятствовал суеверный страх: ведь если даже иносказательно попрощаться, то вдруг это прощание останется последним, что между ними было?

Даже тень подобной мысли собирала неприятные мурашки на затылке, так что хотелось побыстрее от неё избавиться. Любыми способами: обсуждениями рецептуры растворимой картошки, погодными прогнозами или торопливой речи новостного диктора в телевизоре. Хотелось обращать внимание на любую деталь, любую мелочь. Потому что мелочи всегда отвлекают от главного.

И только в повисшей тишине, скраденной рекламным роликом, содержания которого ни Оля, ни Юрка и примерно не могли припомнить, парень всё-таки поднял серьёзные светлые глаза.

— Если ты откажешься, то я пойму, — вроде бы прозвучало спокойно, но Олю всё равно резануло по сердцу. Поэтому ответить она постаралась иронично:

— С ума сошёл? А как же деньги, богатство и слава?

Получилось скорее жалко, так что улыбнулся Юрка с неприкрытым сочувствием. Тогда Оля продолжила серьёзно:

— Но если ты решишь сбежать, то я тебя всё найду, свяжу и всё равно вылечу.

Вот тут Юркина улыбка криво изогнула лицо, и даже левая бровь дёрнулась к виску:

— У тебя какая-то фиксация на желании меня обездвижить, — он явно намекал на тот момент, когда Оля со спины подталкивала его к стеклянным дверям той поликлиники. Как же это было давно…

— Это просто твои тайные желания прорываются наружу, — хмыкнула в ответ Оля, не хуже парня разбирающаяся в диванной психологии.

Юрка, подыграв, многозначительно пожал плечами. И снова повисла тягучая, но уже более мягкая тишина. Даже, можно сказать, приятная.

— Я помою, — предупредила Оля по окончании ужина, подходя к раковине.

Посуды всё равно не много — пара чашек, ложки и мелкие тарелки, пластиковые баночки уже отправились в мусорку.

Монотонное течение воды гладко объяло толстые стенки Юркиной чашки, пока Оля с губкой вертела её в руках. Когда почувствовала на талии змейку щекотки — это Юркины руки, выскальзывая со спины, обвивают её. А потом подбородок утыкается в плечо. Юрка замирает. Оля чувствует его дыхание и ей хоть и не видно, но кажется, что его глаза закрыты. Подрагивают светлыми ресницами за тонкими, с лёгким рисунком вен веками. Сердце Оля сжалось. И мокрые ладони нащупали и легли поверх его рук. Вода продолжила шуметь.

Кажется, за этим плеском она расслышала слова. Не сказанные. Но идущие от сердца. Что-то комком встало в сердце. И, чтобы разогнать его, Оля глухо произнесла:

— Напомни на завтра будильник пораньше переставить.

Капли остывающей воды перетекли с её рук на Юркины и рассосались в ткани футболки. А нос Юрки мазанул по шее, запуская по телу короткую мягкую дрожь. Оля глубоко вдохнула воздух.

Юркино плечо прижималось к Олиному, и о содержании ролика, пробегающего на экране планшетника она могла только догадываться. Хорошо поставленная речь блоггера уплывала мимо ушей, как и ярко-насыщенный визуальный ряд. Оля всё-таки попыталась включиться, но с третьего раза оставила все попытки и откинулась затылком на верхушку подушки за спиной, машинально расслабляя руки, отчего плоски экран плашмя лёг ей на бёдра. Юрка тоже зашевелился, но не в попытке восстановить утраченную картинку, а разминая затёкшее тело.

Ночь уже стемнела, и единственным источником света в комнате был как раз Олин планшет, теперь слабо осветивший потолок.

Юркино лицо, монотонно бледное, выделялось на фоне тёмных, так и не переклеенных обоев. И Оле пришлось нарочно отогнать от себя сравнение его профиля с призрачным. А Юрка, будто почувствовав её попытку, развернулся к ней анфас. Так от призрачности ничего не осталось. Слишком живыми, даже в темноте, казались глаза. И ровная, приятная улыбка. Оля почувствовала, как лицу становится жарко.

Экран планшетника погас как раз тогда, когда Юрка наклонился ближе, и его дыхание мурашками побежало по подбородку.

От этой близости Оля ощутила, как сердце её стало очень большим, и ему стало тесно в груди. И одновременно с этим захотелось плакать, смеяться и что-то говорить, говорить… Но весь порыв ушёл в то, чтобы выпустить совершенно ненужный гаджет и обвить руками Юркины плечи. Тот словно ждал этого сигнала и потянулся к ней всем телом, обвивая талию и кладя ладони на спину. Одну — на самый позвоночник, другую ниже — на крестец.

Юркино тепло ощущалось совсем не как палящее солнце или жар летней ночи. Какая-то нежность и безопасность, к которой хотелось тихо прильнуть, чувствовалась в нём. Оля прижалась губами к чужой щеке — почти там, где она переходит к уху. Почувствовала ускоренное сердцебиение в невидимой венке. Зарылась пальцами в растрёпанные волосы.

Юрка зашевелился, отстранясь. Для того, чтобы перехватить её губы собственными. Кажется, Оля прочувствовала каждую морщинку на них. И прошлась языком по ровному, твёрдому ряду зубов. В поисках другого мягкого и влажного языка.

Её рука уже переместилась на Юркину скулу, большим пальцем повторяя очертания впалой щеки. Которая непрерывно двигалась из-за глубины поцелуя. Юркины пальцы скользнули с крестца выше — под пижамную футболку. И подтянулись там, словно в попытке захватить кожу. Отчего аккурат по позвоночнику вверх прошило электрической волной, а потом, наверное по нервам, пробежало охлаждающее расслабление. Оля сдвинулась ближе и ниже, почти наваливаясь на Юркино тело. И ощутила его надёжную твёрдость, от которой в голове поплыло.

Его спину Оля трогать немного опасалась — не из брезгливости, просто не причинить бы случайно дискомфорта. А вот стянуть вверх майку — от этого ведь никому не станет хуже?

Торс, ещё более тёплый, снова прижался к ней. И очень захотелось ощутить его совсем, полностью. Так что Оля с готовностью подняла руки, когда Юркины руки проскользили под ней вверх.

Тело к телу. Жар к жару. Жадность — к жадности.

Оля бездумно двинулась ближе, крепче обхватывая Юркино тело и вдыхая запах. Получилось, будто она немного наваливается сверху, желая склонить парня ниже, на постельное бельё. Вернее, не получилось — Юркины руки сильно сжались на её спине, а живот его напрягся, став очень твёрдым и оказывая сопротивление. Это почему-то расслабило Олю, а внутри, к паху, побежала волна ожидания. Дышать стало тяжело, и пришлось приоткрыть губы. Обдавая жаром и оставляя влажный след на Юркиной шее. Где как раз зашевелился кадык.

Собственно тело показалось ей очень лёгким. Состоящим из сплошного воздуха и возбуждения. Ощущения чужой близости, такой комфортной и лёгкой. Захотелось полностью расслабиться и отдаться остро-горячему порыву, лишающему мыслей и порождающим что-то глубокое и даже, кажется, древнее. Тягу к полному слиянию. И может даже подчинению.

Мягкий край подушки ткнулся ей в изгиб шеи. А лопатки примяли остальную часть. Юркин вес ощутился сверху, и в животе бухнуло, посылая по телу мелкие огоньки желания. Шее стало очень жарко. Особенно когда Юркины губы накрыли её сбоку. Потом — ближе к середине. И в районе ключицы. Влажная дорожка немного холодила, заставляя сердце разгоняться сильнее. И отдаваться уже не только за ребрами, но и в голове, в животе, в паху…

Хорошо, что Юркины коленки плотно обхватывают вокруг бёдер. Так становятся понятны их границы. Хорошо, что плечи оглаживают большие ладони, подсжимая предплечья и локти. Нетерпеливо касаются талии, подтягивают к себе. Так хотя бы понятны очертания тела. Которое изо всех сил рвётся навстречу другому телу. Чтобы слиться с ним воедино. Хоть ненадолго.

Настойчивый, глубокий поцелуй на пару секунд перекрыл дыхание — так сильно подскочило от него сердце. И Оля изо всех сил стиснула объятиями широкую спину. Уже не думая о том, что там было, есть и будет.

Это Юрка. Её Юрка.

Настойчивые поцелуи. Тяжёлое переплетение тел. Обоюдный жар.

Лишняя одежда уже не мешала. Тонкое одеяло — тоже. Судьба планшетника и подавно стала всем безразлична. Юрка тяжело перебрался поудобнее и уперся предплечьями в мятую простыню. Его лицо в неровной ночной дымке, близкое, показалось немного чужим. Островатое, с внимательными, прошибающими глазами. Непривычно взрослое. Может, под влиянием темноты и скрытых в глубинах души страхов Оля даже испугалась бы его. Решила бы, что кто-то незнакомый проник к её сердцу. И инстинктивно сжала его плечи, скользнула по бокам, коротко облапила ягодицы.

На призрачном лице скользнула улыбка, и Юркин смешок скользнул ей на обнажённую грудь. Юрка снова сразу стал своим и привычным. И воспринял её жест по-своему, наклоняясь низом туловища ниже. Так, чтобы мокрая головка члена беспрепятственно скользнула между губами, растягивая их. И выбивая из Оли короткий выдох.

Юркиного лица уже не видно — только светлые, спутавшиеся волосы. В которые так удобно зарыться ладонью. И даже немного потянуть, когда жаркие губы смыкаются вокруг напряжённого соска. Схватиться второй за шею, вдавливая подушечки пальцев. И закусить от напряжения и истомы нижнюю губу. Запрокинуть голову, растворяясь в переполняющих тело ощущениях.

Юрка двигается сильно и быстро. На его подбородке поблёскивает пот. Дыхание короткое и рваное, толчками. Примерно такими же, какими он проникает в Олю. И та, совершенно бездумно, стискивает ногами его тело. А руками хватается то ему за плечо, то за край подушки. Сильно вдавливаясь в неё затылком.

Внутри — ураган. В между бёдер нарастающее возбуждение, граничащее с чём-то тяжёлым и влажным. Наплывающим и обещающим что-то.

Стоны уже не получается сдерживать. Разве что ненадолго — пока их накрывают сверху поцелуями. Жадными и напряжёнными, с каждым разом более глубокими. Пока желание слиться воедино не достигает своего апогея.

Стиснуть друг друга, не обращая внимания на физический дискомфорт. Вдохнуть запах тела. Ощутить, как скользко стало внизу. Как сильно и призывно там бьётся пульс. Как он нарастает, сосредотачивая всё внимание на ощущениях. На жадности. И на желании оргазма.

Юрка сбивается с ритма. Движения его становятся сильными и резкими. Рваными. Почти отчаянными. Оля изо всех сил стискивает его. Всем, чем может. Зажмуривается, в напряжении сосредотачиваясь на ускорившемся до бесконечности пульсе, Юркиной тяжести, его сильном, уверенно теле.

Ещё… немного…

Бесконечно долгая секунда, будто замершее время… И разрешение. Потряхивающее тело и чуть ли не выворачивая наизнанку душу. Оставляющее после себя напрочь сбитое дыхание и струящееся по венам счастье.

Юрка, задыхаясь, перекатывается на спину. Его грудная клетка очень с сильно поднимается и быстро опадает. Висок касается Олиного плеча. У которое перед глазами ещё плывут красно-жёлтые пятна. И тело — очень ленивое. Просто эталон лени. Тем не менее движения хватает, чтобы перекинуть руку и накрыть Юркино плечо. Которое под её ладонью неспешно успокаивается. Он дышит уже спокойнее. Наверное, блаженно закрывает глаза. И неуклюже переваливается на бок. Лицом к Оле.

Теперь он — чуть ниже. Глаза закрыты, а нос щекочет дыханием предплечье. И можно обнять его уже полностью. И почувствовать, как спокойная уже рука в ответ ложится на талию. Юрка прижимается ближе. И Оля утыкается подбородком в мокрую макушку.

Ночь укутывает их в одеяло тишины. Из которого совсем не хочется выбираться. И узнавать, сколько же времени осталось до рассвета. Который для кого-нибудь может стать и последним.