Ты наполняешь радостью все страны, и там, где твое величество, нет никого, кто бы скорбел.
Политика Египта в отношении района Передней Азии в основном походила на политику ранних месопотамских государств в отношении Сирии. Фараоны также старались постепенно расширять здесь сферу своего влияния. Однако удобные морские связи с рынками на переднеазиатском побережье делали излишним создание надежного плацдарма путем подчинения сколько-нибудь Крупных территорий. Очевидно, в период Древнего царева и без того удавалось держать Библ с его лесными массивами под контролем настолько, что лес бесперебойно поступал в Египет. Египетской колонией в точном «умысле этого слова Библ никогда не был. Египет не стремился укреплять свои позиции в Библе, как и позднее в других областях Передней Азии, с помощью переселенцев с берегов Нила.
Библу тесный контакт с Египтом был не без выгоды, поскольку фараоны старались расширять свою торговлю, осваивая окрестности Библа. Это касалось в первую очередь богатых лесом гор. Но Египет зависел и от ввоза других важных товаров Передней Азии, к которым относилось прежде всего оливковое масло. Оливы в стране на Ниле не росли. Но масло из их плодов было необходимым продуктом питания и сырьем для египетской косметики. Многочисленные керамические сосуды палестинского и южносирийского происхождения, найденные археологами в слоях, относящихся к раннему периоду истории Египта, вероятно, были тарой из-под привозного оливкового масла. Конечно, самой значительной областью выращивания олив уже в те времена была территория к северу от Библа. Египет, естественно, стремился контролировать не только сам город, но и ее. Возможно, здесь и следует искать ту землю, которая впервые в конце XVIII в. до н. э. в отличие от собственно города упомянута как «земля Библ».
Поскольку признание верховной власти Египта служило интересам правителей Библа, они после краткой эпохи номинальной верховной власти Шумера вновь открыли двери египетскому влиянию в эпоху Среднего царства. Правда, перед этим лежит темный период, когда, по-видимому, произошли изменения в господствующем слое населения. Царьки Библа того времени носят уже западносемитские имена и принадлежат к амореям, племена которых с конца III тысячелетия появились в Передней Азии. Как свидетельствуют надписи из Библа, египетское влияние возобновляется лишь в конце XII династии при Аменемхете III (1842–1797), хотя ввоз леса в Египет увеличился уже при основателе этой династии Аменемхете I в самом начале II тысячелетия.
Перед фараонами Среднего царства стояла задача восстановить свои позиции в Восточном Средиземноморье после более чем 250-летнего перерыва. Хети (III?), один из владык X династии, обращался к своему сыну Мерикара в 2100 г. до н. э. с советом, который был в то время в ходу: «Отправь свою статую в далекую чужбину!»{7}. И фараоны Среднего царства следовали этому совету. Почти всегда при раскопках торговых городов Восточного Средиземноморья, если достигали слоев тех времен, обнаруживали статуи и другие предметы, меченные картушами царей XII династии. Характерно, что скульптуры, о которых идет речь, — в большинстве своем сфинксы, а они, как известно, символизируют власть египетских царей. Разумеется, эти произведения искусства отнюдь не были платой за полученные из Ливана товары. Кто же в качестве платы за лес, оливковое масло или скот принял бы гранитного сфинкса, которого перепродать невозможно? В обычных торговых сделках египетские партнеры рассчитывались золотом, серебряным ломом, одеждой из льняных тканей, папирусом, бобовыми, а также различными предметами роскоши. Наряду с этим от них ожидали еще и «царских даров» правителям городов и городским божествам. Имеются в виду прежде всего подарки от владык Среднего царства. Такая «политика даров» имела успех. Она вызывала доверие ко вновь усиливающемуся могуществу страны фараонов и делала очевидной выгоду тесных контактов с Египтом.
Библ. Городская стена с контрфорсами (примерно 2500 г. до н. э.) у подножия крепости крестоносцев.
Правее контрфорсов остатки самой древней стены города (около 2800 г. до н. э.), к которой примыкают фундаменты жилых построек примерно тех же времен.
Библ. Храм Решепа; вмазанные глиняные сосуды, вероятно, использовались для жертвенных возлияний или окроплений.
Кроме того, «царские дары» своеобразно представляли древнеегипетскую культуру, достигнув в этом отношении большого успеха. Об этом красноречиво свидетельствуют предметы периода XII династии из девяти могил библских царей. Первая из них была вскрыта в 1922 г. и послужила толчком к раскопкам древнего Библа, продолжающихся до настоящего времени. Предметы заупокойного культа — преимущественно мелкие украшения из благородных металлов, бронзы и драгоценных камней — очень похожи здесь на те, что найдены в египетских могилах того же времени. Но только несколько вещей, среди которых был футляр для украшений, сделанный из обсидиана (вулканического стекла), с картушем Аменемхета IV (1798–1790 гг. до н. э.), можно считать подлинным даром фараонов. Все прочие предметы — всего лишь копии, выполненные мастерами Библа. В этом можно убедиться по неумело и даже с ошибками воспроизведенным египетским иероглифам, а также по более низкому художественному уровню самих изделий.
Копирование в Библе в период средней бронзы дорогостоящих египетских предметов роскоши говорит не только о высоком развитии местных ремесел. Это дает некоторое представление о стиле жизни двора правителя в приморском городе. По предметам заупокойного культа можно судить о вещах, составлявших церемониальный наряд царей. Это были преимущественно кольца, браслеты, серьги, обручи, украшавшие голову, и нагрудные подвески большей частью прямоугольной формы. Один клад из разграбленного, не поддающегося локализации погребения содержит среди прочего даже такие вещи, как золотые «галоши» для парадной лошади царя. А вот предметы обихода встречаются редко. Чаще всего это зеркала, кинжалы и светильники. Сосуды для мази свидетельствуют, что излюбленный обычай египтян умащаться ароматическими маслами, должно быть, проник и сюда. Однако местные представления о загробной жизни не подверглись египетскому влиянию. Нет никаких намеков на мумифицирование мертвых. Отсутствует также столь характерное для египетских могил наличие утвари, необходимой в повседневной жизни, которой снабжали покойника.
Саркофаги в царских могильниках Библа, изготовленные по египетским образцам, наглядно свидетельствуют о высоком мастерстве ливанских камнерезов, которое позднее получило признание и в других странах. Устройство гробниц также представляет собой значительное техническое достижение. В скале вырубали прямоугольные шахты глубиной до 11 м и на их дне устраивали погребальные камеры. Некоторые из них сообщались между собой. Завершив эту работу, шахту заполняли доверху песком и многотонный саркофаг из известняка или базальта ставили на этот песок. По мере того как песок выгребали, сам саркофаг постепенно опускался до уровня погребальной камеры. Напоследок оставалось опустить двухтонную крышку саркофага на канатах, прикрепленных за специально предусмотренные «ручки».
Свидетельством развития камнеобработки являются также городские стены, храмы и репрезентативные (представительные) здания тех лет. По сравнению с сооружениями более раннего Библа они ограждают с пристройками относительно большую площадь. Жилые кварталы не могли быть в связи с этим уж очень обширными. Жильем горожанина, как и прежде, служил однокомнатный дом, хотя и более просторный, чем в предыдущие эпохи. Причем дома людей побогаче отличались более тщательной кладкой каменных стен из тесаных глыб. По всей вероятности, многолюдной общиной с сильным социальным расслоением глава Библа в те времена еще не управлял как деспот. Но прибыльные торговые операции по вывозу, видимо, шли в основном через его руки. Положение в торговле лесом, наглядно показанное в истории Ун-Амуна, было характерным и для эпохи Среднего царства: глава города являлся правителем и купцом одновременно. Какими политическими полномочиями царь Библа обладал, находясь под верховной властью XII династии, точно неизвестно. Во всяком случае, обнаруженный в надписях от более позднего времени Среднего царства его египетский титул (хати-а), переводимый обычно как «правитель», в табели о рангах схожих почетных титулов стоит довольно высоко. В этом титуле следует видеть не столько признак зависимости, сколько знак отличия. Возможно, это заставляло царя Библа соблюдать интересы Египта более надежно, чем присутствие здесь египетского военного гарнизона. Правитель Библа в ту эпоху был одновременно и сувереном, и знатным египетским сановником. Владыки города весьма дорожили своим египетским титулом и связанными с ним функциями. Это обнаруживается хотя бы в том, что они пытались копированием направляемых им даров фараонов увеличить их количество. Они пользовались египетским письмом и писали свои имена иероглифами. Местные царьки даже вставляли их в так называемый картуш — овал, окружавший иероглифы, содержащие родовое имя. В Египте картуш был отличительным признаком имени фараона.
Собственная письменность Библа, с которой археологи впервые столкнулись при раскопках в 1929 г., начала развиваться под влиянием египетской. Были найдены две бронзовые таблички и четыре лопаточки для умащений, каменная табличка и три обломка таких же табличек; они относились приблизительно к XX в. до н. э. и несли знаки «протобиблского» письма. Близость этих знаков к египетским иероглифам несомненна. Их количество доходило до 114 и свидетельствовало, что древнейшее библское письмо было переходным от слогового к буквенному. Во всяком случае, его возможности были ограниченны{8}[23].
Хотя египетские элементы и доминировали в культуре Библа, однако в первой четверти II тысячелетия I до н. э. в ней появляются элементы и другого происхождения. В Сирии и Ливане в слоях, предшествовавших I времени XII египетской династии, археологи обнаружили бронзовое оружие, которое по качеству и внешнему виду сильно отличалось от более древнего. Этот рывок в развитии, вероятно, можно объяснить влиянием нового пришлого элемента. Можно предположить, что это были переселенцы из Малой Азии, родины металлообработки. Но это предположение в какой-то мере уязвимо, так как новая технология и особенности стиля могли распространяться и благодаря торговле. Вообще культурное развитие городов в Ливане того периода состояло, скорее всего, в восприятии и преломлении тех разнообразных Влияний, с которыми жители Ливана сталкивались на почве широких торговых связей. В царских гробницах Библа наряду с предметами египетского стиля эпохи Среднего царства найдены художественные изделия, образном для которых послужили изделия Эгейского и Месопотамского происхождения. Это создало своеобразное смешение стилей, о чем свидетельствует роскошное Оружие, найденное в храме бога Решепа в Библе.
Ориентация на Египет продолжалась и после XII династии. Еще Иакинэль из Библа обозначал себя на своей печати как «слуга Сехетэпибрэ», второго владыки с этим именем из XIII династии (1770 г. до н. э.). На одном из рельефов библский царь Иантин оказывает почести фараону Неферхотепу I (1740 г до н. э.). Сын последнего Сихатхор был верховным правителем библского паря по имени Хазрурум. А среди руин Тель-Хиззина (Хази?) в Бекаа обнаружен даже обломок стелы фараона Себекхотепа IV, преемника Сихатхора.
Но все большее значение для Библа и прочих торговых городов Ливана приобретали связи с другими государствами. Кое-что об этом известно из архива царей. Мари. Губла, так обычно назывался Библ в аккадских текстах, упоминается довольно часто[24]. Гонцы держат путь от одного владыки торгового города к другому и обратно. В текстах Мари Библ встречается впервые как поставщик одежды и тканей. В одном инвентарном списке числится золотая чаша, которую царь Библа Иантинхамму подарил своему коллеге Зимрилиму, царю Марн (1782–1759). Вероятно, этот Иантинхамму и Иантин, который признал верховную власть Неферхотепа I, — одно и то же лицо.
О конце эпохи средней бронзы в Сирии и Ливане у нас нет ясного представления. Приблизительно с 1750 г. до н. э. в Сирию и Месопотамию с севера постепенно проникают новые пришельцы, несемитские племена хурритов, связанные происхождением с индоарийской (индоевропейской) группой. Египет, переживавший упадок, попал примерно с 1675 г. до н. э. под господство племен преимущественно западносемитского происхождения, так называемых гиксосов, вторгшихся из Сирии и Палестины. О тех переменах, которые произошли в смутное время после 1700 г. до н. э., можно составить лишь приблизительное представление по археологическим находкам. В отличие от создавшегося положения в других местах, особенно в Палестине, в Библе отсутствуют какие-либо определенные признаки, свидетельствующие о разрушениях. Однако о неблагоприятных изменениях политической ситуации говорят те значительные работы, которые проводились в целях укрепления городских стен. На неспокойные времена указывают также многочисленные вклады ценных вещей, которые были помещены на хранение в храмы Библа, вероятно, к концу XVIII в. до н. э. Археологам удалось найти около 40 таких вкладов, содержащихся в сосудах для хранения припасов. Там было сокрыто свыше 1 тыс. металлических фигурок, различных драгоценностей, дорогого оружия, мелких предметов культа и т. п. Некоторые специалисты считают, что ценные вещи были вкладами по случаю основания храма или как жертвоприношения. Многое говорит о том, что сокровища были спрятаны перед лицом грозящего нашествия. Но они могли быть и пожертвованиями. Поскольку вклады не были потом изъяты владельцами, опасения тех, кто их сделал, видимо, оправдались. В надписях имеется также указание на то, что Библ уже вскоре после 1700 г. до н. э. подпал под верховную власть нового господина. Абишему II библский был верховным повелителем некоего Куккуна, явно ликийского происхождения. А несколько позднее в Библе правил царь, видимо, тоже с ликийским именем — Куирьян.
История Ливана становится нам доступной опять только со второй половины XVI в. до н. э., когда он снова попал в сферу политического влияния Египта. Однако бывшая в ходу «политика даров» не повторилась. Ей на смену пришло подчинение с помощью меча и боевой колесницы. Последние фараоны XVII и первые XVIII династии не довольствовались изгнанием гиксосов из долины Нила, а попытались захватить еще Палестину и Южную Сирию, чтобы исключить повторение захвата Египта западными семитами. Но азиатская политика царей Нового царства определялась и другими целями — стремлением к мировому господству и эксплуатации покоренных территорий. Уже в результате первого похода Тутмоса I в 1520 г. до н. э. египетское войско проникло в глубь Северной Сирии до восточного берега Евфрата под Каркемишем. Конечно, в планы фараонов входило покорение Месопотамии, но даже Тутмос III, действовавший в Передней Азии активнее других владык Нового царства, существенно не продвинулся за пределы, уже достигнутые войском Тутмоса I. Военная сила Египта была способна быстро преодолеть сопротивление сирийско-палестинских городов-государств. Но в Северной Сирии войска фараонов встретили в лице молодого хурритского государства Митанни сильного соперника, который в XIV в. до н. э. также стремился присоединить Сирию и вытеснить оттуда великую Хеттскую державу. Несмотря на все возобновляемые попытки, приводившие порой к успеху, Египет в Северной Сирии не смог достигнуть прочного господства. Постоянная и только в исключительных случаях нарушаемая Врагами северная граница территории, на которую распространялась власть Египта, проходила через впадину Хомса на восток, причем часто и горячо оспариваемый Кадеш большей частью оставался вне ее пределов{9}. Города-государства Ливана находились, таким Образом, в тыловых районах, и непосредственно военные действия великих держав-соперниц в основном их Не затрагивали.
Различные сведения по истории Ливана того времени iioxHo почерпнуть из надписей фараонов и их сановников, а также из найденной в 1887 г. в Эль-Амарне (Верхний Египет) части служебной переписки сирийских и палестинских правителей с египетскими властями конца правления Аменхотепа III и времен царствования Аменхотепа IV — примерно с 1375 по 1347 г. до н. э. Египетские тексты знакомят нас с более чем 40 городами на ливанском побережье и в долине Бекаа, большая часть которых была политически независима. Хотя отождествление этих городов еще не во всех случаях дает удовлетворительные результаты, тем не менее ясно, что обе местности имели довольно густое оседлое население. А к нему добавлялось и все растущее неоседлое население вроде шосу-бедуинов и хабиру[25].
Передняя Азия; около 1500 г. до н. э.
Очень немногое знаем мы о социальной структуре этих городов. Городские правители являлись представителями городской аристократии. Возможно, к тем же слоям принадлежала и высшая военная знать — воины на колесницах, которых называли митаннийским термином «марьянну». Торговые посты занимали зажиточные горожане — купцы и ремесленники, оказывавшие известное влияние на судьбу общины. Среди документов из Эль-Амарны имеется письмо фараону от старейшин г. Иркати (ныне Телль Арка) и два других письма, написанных явно представителями горожан Библа. Материальное положение низших слоев, принимая во внимание большие поборы, было, скорее всего, весьма скромным. Упоминания подневольных работников встречаются довольно часто. Вероятно, среди людей, которые ничего не имели, кроме своих рабочих рук (так называемые хупшу), была распространена тяга к уходу в кочевники. Это объясняет также и большое число кочевников в египетских списках военнопленных.
Египетское управление представляло собой сочетание разумного использования уже сложившейся структуры и бюрократической волокиты. Прежде всего весьма ловкой мерой было восстановление после успешного покорения города его царя в той же должности, но уже как зависимого правителя, а также сохранение системы мелких государств вообще. Исторически сложившаяся экономическая структура захваченной территории, дееспособная в хозяйственном отношении, сохранялась. Поддерживалось и соперничество между городами-государствами. Зависимые правители сами заботились о том, чтобы никто из них не сделался слишком сильным.
Фараоны, чтобы обеспечить верность правителей, приказывали увозить их детей к египетскому двору в качестве заложников. К практике заложников прибегал еще Тутмос III после своего первого похода в Азию. Его сын и преемник Аменхотеп II (1432–1412) среди трофеев называет 232 сына и 323 дочери представителей сирийской верхушки{10}. В «Большом папирусе Гаррис»[26] времени Рамсеса III сообщается о 10 тыс. юношей из чужих стран, находящихся под господством Египта, которые должны были посылать свою молодежь ко двору фараонов. Пожалуй, лишь немногие из них возвращались потом на родину в качестве правителей. Тем не менее жители Тунипа в одном из амарнских писем просят вернуть им в качестве правителя города сына их бывшего господина.
В таких условиях обеспечить египетские интересы могли и немногочисленные гарнизоны. Как правило, это были отряды численностью от 10 до 50 человек, которые к тому же можно было встретить не в каждом городе, а только там, где не было уверенности в преданности правителя. Но иногда такие гарнизоны служили защитой верным Египту правителям городов от их собственных подданных. Мятежи истощенного поборами населения приводили часто к изгнанию или к убийству царей. Важнейшими египетскими чиновниками, под непосредственной властью которых находились местные правители городов, были «областеначальиики», носившие в амарнских письмах аккадский титул «рабицу». Резиденциями этих «начальников» были на юге Газа, а на севере Кумиду и Сумур — места стратегического значения. Из Кумиду можно было держать под надежным контролем южную часть Бекаа. А кроме того, город этот лежал у места, где древиий торговый путь из Дамаска входил в Бекаа. Равнина Элевтероса[27] и прибрежные города Ливана были в компетенции «начальника» области Сумура, расположенного севернее устья р. Эль-Кебир. В этом районе находились гавани для высадки войск и их снабжения.
«Начальники» управляли также территориями, которые не входили в ведение правителей городов. Речь идет прежде всего о еще не заселенных или уже покинутых людьми землях, о таких важных источниках сырья, как главные лесные районы, а также о владениях египетских храмов, которые еще в XII в. до н. э. называли своими девять городов в Сирии и Палестине.
Кроме того, под управлением египетских военных властей находились различные опорные пункты и крепости, в основном на морском берегу. К ним принадлежала Уллаза, гавань в нескольких километрах севернее Тараблюса, через которую, вероятно, вывозили также кедровую дань. Такие опорные пункты в XIII в. до н. э., когда была пробита прибрежная тропа для переброски войск фараонов, приобрели еще большее значение. В них стояли сильные военные гарнизоны. В особых случаях можно было затребовать также войска из Дельты. В остальных случаях все необходимые карательные мероприятия фараон проводил, как правило, попутно во время своих походов через Палестину и Ливан в связи с боевыми операциями в Сирии.
Должность «областеначальника» предъявляла к занимавшему ее высокие требования. «Рабицу» должен был хорошо разбираться в разнообразных военных и экономических вопросах и держать в повиновении своих многочисленных подчиненных — правителей городов. Дополнительные административные сложности рождала двойственность управления. Как свидетельствуют амарнские письма, наряду с обращением «по служебной инстанции» через «областеначальника» местный правитель мог свободно обращаться и непосредственно ко двору. Само собой разумеется, и египетские власти имели прямую связь с правителями городов. Последние обычно не упускали случая для подкрепления своей просьбы посылать с гонцом рабынь и другие «подарки для царя».
Можно себе представить, что подобные «почтовые сношения» со двором фараона были небезопасны, так как большей частью дело касалось обвинений против других правителей и высших египетских чиновников. Те, на кого жаловались, естественно, старались, чтобы жалобы на них не достигали двора или в крайнем случае где-нибудь там «терялись». Рибадди из Библа сетовал, например, на следующее: «Моего человека к моему господину я послал, но двух лошадей его отняли. У другого человека был похищен его человек (видимо, сопровождавший писец?), и табличка царя в руки моему человеку отдана не была»{11}.
Не менее опасной была и служба гонцов при обмене письмами между местными правителями. В этих случаях уже египетская администрация проявляла интерес к содержанию подобных писем. Показательно, что часть найденных в Эль-Амарне текстов представляет собой переписку правителей городов между собой, которая могла попасть в «канцелярию» фараона только в результате перехвата ее в пути.
В период Нового царства приморские города Ливана находились в заметно более благоприятных условиях, чем города-государства в глубине страны. Давняя привязанность к Египту делала хозяев гаваней более достойными доверия в глазах египетских властей, чем их «коллег» в городах, удаленных от моря. Определенную роль в этом играл тот факт, что приморские города в азиатских владениях Египта были не только местами снабжения египетских войск и пунктами, через которые доставляли дань, но и, как в былые времена, торговыми центрами, в процветании которых страна на Ниле была заинтересована. Библ — этот древний центр египетской торговли — находился на особом положении. Область, подчиненная библскому правителю, охватывала северный прибрежный район до территории, лежащей близ позднее возникшего Триполи. К ее гаваням помимо самого Библа и Батруна относились еще Шигата и Амбия. Название «Шигата», вероятно, сохранилось до сих пор в имени деревни Шекка, хотя существование здесь древнего городища не доказано. Амбия отождествляется с современным Энфе, который благодаря своему выгодному положению на узком полустрове был важной крепостью в период крестовых походов. Маловероятно, что пробитая здесь в скале гигантская траншея, отделившая мыс от материка, или небольшой слип[28], которым еще и сегодня пользуются рыбаки, восходят к древневосточным временам. В ту пору Амбия, скорее всего, была гаванью меньшего размера.
В отличие от приморских города-государства долины Бекаа чаще подвергались нападениям, связанным с военными операциями фараонов, поскольку были расположены непосредственно на пути следования войска. Это особенно касалось местности на севере Бекаа, служащей воротами для вылазок на равнину Хомса. Египетские тексты называют эту область между Баальбеком и Кадешем «страной Техси (Техес)». Именно здесь чаще всего дело доходило до отчаянных восстаний против египетского господства, до массового бегства населения в ближайшие ущелья и дебри Ливана и Антиливана. Это говорит о тяжком бремени, которое приходилось нести жителям Техси в результате хотя и преходящего, но часто повторяющегося присутствия египетских войск. Представить, как проходили операции фараонов в этом важном тыловом районе, дает надпись о сирийском походе в 7-м году царствования Аменхотепа II, сохранившаяся в мемфисской и карнакской редакциях{12}.
Рассказ начинается с описания похода в Северную Сирию, в результате которого египетское войско достигло Угарита. На обратном пути некоторые правители городов дали клятвы на верность фараону, последним из них был правитель Кадеша. Вступив в Бекаа, на свою исходную базу, и закончив поход, войско несколько дней отдыхало. Аменхотеп II упражнялся в метании диска и посвящал досуг охоте в лесу возле Рабиу, который, пожалуй, тождествен уже упоминавшейся лесной области поблизости от нынешнего Хермеля. Были добыты газели, красные олени (антилопы?), зайцы и онагры. Охота сочеталась с «умиротворением» непокорного правителя г. Хаашабу, который находился где-то южнее хермельского леса. По карнакской версии, правитель со своим сыном был захвачен в плен и из города, который, очевидно, с поспешностью сдался, победители увезли богатые трофеи.
Мемфисская версия, склонная к высокопарным преувеличениям, изображает это событие как единоличное предприятие фараона: «Был он один, никого не было с ним. Спустя короткое время прибыл он оттуда, привел он 16 живых колесничих (марьянну), которые шли позади его боевой колесницы, 20 отрубленных кистей рук (убитых врагов) на челках своих коней, 60 быков — вот то, что перед собой гнал он».
Уже в своем первом походе в Азию Аменхотеп II наводил жестокие порядки в этой области и «семь главарей, находившихся в стране Техси», убил собственной палицей. Трупы были «развешаны головой вперед на носу корабля Его Величества», переправлены в Египет и там выставлены для публичного обозрения. Возможно, в те времена и был создан рельеф, изображающий перевозку захваченного живьем сирийского мятежника, запертого в клетке на корме судна.
Подобные строгие меры осуществлялись и позднее и привели к тому, что область Техси (Техес), да и вообще вся Бекаа в период Нового царства оставалась в руках египтян. Правда, хеттский царь Мурсилис II (1331–1306) сообщает в своей молитве от чумы: «Мой отец (Шуппилулиума I) направил пешее войско и отряды боевых колесниц. Они напали на пограничную область страны Египет, на землю Амка (= Бекаа). И он послал их опять, и они напали снова».
Однако в этих своих делах, которые падают приблизительно на 1337–1335 гг. до н. э., сами хетты видели нарушение установленной по договору с Египтом границы и считали их причиной чумы, постигшей Анатолию. Эти действия не привели к перераспределению владений, хотя и вызвали опустошение Техси, тем более что уже за добрый десяток лет до этого вспыхнули споры между правителями городов данной области, открыто разжигаемые хеттами. Биери из Хаашабу, например, жаловался на Аитакаму кадешского, что тот якобы переметнулся к хеттам и предал огню города фараона. А сам Аитакама обвинял Бирявазу, правителя Убе, который будто бы отнял у истца его землю и опустошил города{13}.
Города ливанского побережья при первых фараонах XIX династии в связи с утратой северной части равнины Элевтероса и прокладкой прибрежной тропы — надежного пути для наступления войск — попали в ситуацию, аналогичную положению Бекаа. Повеление Рамсеса II изобразить на скале у Эль-Кельб себя вместе с закованными в кандалы пленными указывает на антиегипетское сопротивление местных жителей. Скорее всего, оно было особенно сильным в окрестностях перевальных путей, до сих пор мало подверженных египетскому контролю, значение которых теперь резко возросло. Конечно, донесения о походе позволяют лишь смутно догадываться об этих затруднениях.
О реальном положении дел некоторое представление дает папирус Аиастаси I[29]. Это литературное полемическое сочинение описывает, между прочим не без некоторых преувеличений, путешествие одного махира (гонца-скорохода) из Северной Сирии в Египет.
Путь, который живо описывает автор, судя по всему, пересекал Ливан приблизительно на широте Библа. Кипарисы, дубы и кедры, «достигавшие неба», так густо покрывали здесь горы, что «небо сумрачно даже днем». Львы и другие хищные звери водились во множестве. Со всех сторон путника окружали бедуины. Повозку махира на крутых подъемах тропы приходилось подтягивать на канатах и переносить через гигантские горные потоки. В то время как утомленный гонец «с разбитостью во всем теле» проводил ночь в глубокой дремоте, его обокрали. Когда возиица это заметил, он забрал все, что оставили воры, и примкнул к кочевникам. Махир должен в одиночку тащиться своей дорогой. Особенно опасным выглядит в этом произведении переход по так называемому «тирскому проходу» через мыс Накура. Нечто подобное характерно и для перевала Хермеля, где кочевники «запрятались в кустах… их сердца недружелюбны, и лесть на них не действует».
С предостережениями этого рассказа совпадают предостережения из египетских поучений относительно профессии воина. В сирийских горах воин должен «на плечах тащить свой хлеб и воду, подобно грузу осла».
«Враг лежит, спрятавшись в кустарнике, и противник стоит готовый к бою. Воин шагает и взывает к своему богу: «Приди ко мне и спаси меня!».
Сцены в египетской гавани.
Настенная роспись из усыпальницы Кенамуна в Фивах.
Само собой разумеется, что в период 350-летнего I® египетского господства в Ливане не было постоянного состояния войны или положения, близкого к этому. Выпадали и длительные промежутки мирной жизни.
Хозяйственное бремя, связанное с сирийскими походами фараонов, в отдельных случаях было, безусловно, велико; но нужно сказать, что таких походов известно не более 60. Они могли проводиться лишь в то время, когда хозяйство, и в особенности сельское, в азиатских областях находилось в хорошем состоянии и могло обеспечить войско фараона во время похода.
Вообще размеры дани должны были держаться в рамках реальных возможностей, иначе египтяне рисковали потерять ее совсем. Несомненно, наряду с данью, существовал и нормальный торговый обмен, не считая оплачиваемых услуг и мелкой торговли между находившимися в азиатских областях египтянами и местными жителями.
Дань из переднеазиатских провинций.
Настенная роспись из усыпальницы Собекхотепа
(около 1410 до н. э.) в Фивах
Наглядное представление о торговых связях с сирийскими приморскими городами дают фрески из гробницы Кенамуна в Фивах времени XVIII династии. На них сирийские суда пришвартованы и разгружаются. Прямо на пристани возвышаются маленькие постройки. Разложенные рядом товары и весы говорят о том, что торговцы, по-видимому, торгуют «со свободного причала». Чуть поодаль у пирса идет приемка главного груза от служителя Кенамуна. Смиренные позы купцов соответствуют древнеегипетскому пониманию всякой внешней торговли как формы дани. Конечно, могло случиться, что груз порой состоял как из предметов дани, так и из купленных товаров.
Подобные сцены дают интересные сведения о составе товаров, которые доставлялись по морю в Египет из гаваней Ливана и со всего сирийского побережья. На фреске из гробницы Кенамуна обращают на себя внимание быки с большими горбами, которых, по всей вероятности, завозили в Египет для племенного разведения. Рамсес III, например, упоминает, что он повелел доставить храму Амуна в Фивах 19 голов крупного рогатого скота различных сирийских пород. Гигантский глиняный сосуд на борту одного судна, видимо, следует считать винной тарой, как и подобные сосуды, уже сгруженные на берег. В кувшинах с ручками, которые тащат рабы следом за торговцем, можно предположить оливковое масло. В более мелких сосудах, вероятно, содержали мед, а также кедровый бальзам или косметику.
Поступление дани Тутанхамону от правителей из переднеазиатскнх провинций. Деталь настенной росписи из усыпальницы в Фивах
На фресках, изображающих принесение дани и военную добычу, преобладают драгоценности. Характерны сосуды из благородных металлов и искусно выполненные вазы. Большим спросом пользовались парадные колесницы из Северной Сирии, обитые золотыми и серебряными пластинками, а также сирийские лошади благородных кровей. Если встречаются медные листы, по форме напоминающие звериные шкуры, то, видимо, речь идет о ввозных товарах с Кипра, которые хранились на складах приморских городов. Часто среди дани встречаются живые дикие быки, хищные звери и антилопы. Хватало и рабов с рабынями.
Фигурка из слоновой кости из Камид эль-Лоз.
Высота 7 см
В целом налицо широкий выбор привозных товаров со значительной долей предметов посреднической торговли. Изображения изделий из благородных металлов позволяют судить о высоком уровне развития культуры. Судя по изображениям, жители азиатских провинций одеты, как правило, с большим вкусом. Это вполне соответствовало тому факту, что ткани из Библа, Сидона и Тира пользовались большим спросом даже в придворных кругах Египта.
Фараоны Нового царства постепенно утратили все свои владения в Азии. Первый удар нанесли проникшие с севера так называемые «народы моря», опустошившие на своем пути Малую Азию и Сирию[30]. Хотя Рамсесу III и удалось в 1175 г. до н. э. отбросить пришельцев, все же отдельные группы «народов моря» осели, в том числе и в Ливане. Но протекало это — по крайней мере на прибрежной равнине — под египетским контролем и без серьезных помех для древней городской культуры.
Филистимляне же на палестинской части побережья, вероятно, были поселены даже самими египтянами в качестве военных колонистов. Известие, переданное римским историком Юниаиом Юстином{14}[31], согласно которому «царь аскалонцев» завоевал Сидои, содержит, пожалуй, только неясное воспоминание о событии, происшедшем в более поздние времена. Заметные следы спада египетского влияния отмечаются при преемниках Рамсеса III. Но, кажется, только в начале XI в. до н. э. египетский контроль полностью потерял свою силу.
Финикийская работа по слоновой кости из Мегиддо (около XIII в. до н. э.). Мебельная обивка с изображением сфинкса
Тесные политические связи городов-государств Ливана с Египтом в период Нового царства далеко не во всем определяли степень культурного влияния страны Нила. Египетскому языку и письменности не удалось получить права гражданства в азиатских владениях. Даже в официальной переписке египетского двора с ханаанскими правителями пользовались аккадской клинописью и объяснялись на аккадском языке[32]. И влияние культа Египта эпохи Нового царства, безусловно, не следует переоценивать. Правда, нам кое-что известно об основании фараонами храмов египетских богов в азиатских владениях. Но в большинстве случаев речь, вероятно, шла о местных культах, божества которых отождествлялись с египетскими богами. И это не в последнюю очередь делалось для обеспечения культовых потребностей египетских гарнизонов. Влияние, сказавшееся в постройках святилищ и храмов, чаще всего относится к более раннему времени. И в художественных ремеслах египетское влияние было уже не столь ощутимо, как в эпоху Среднего царства. Зато возросло влияние стран Эгейского бассейна, которое в значительной степени проявилось не только в привозной, но и в местной керамике, имитирующей кипрскую и микенскую. Продукция местных художественных ремесел представляет собой смешение стилей. Примером тому могут служить прекрасные детали мебельной обивки из слоновой кости, обнаруженные в палестинском городе Мегиддо, происхождение которых, безусловно, относится к городам-государствам ливанско-сирийского побережья. Эти произведения прикладного искусства сочетают в себе египетские^ эгейские и северосирийские элементы. Подобное смешение стилей представляют собой и детали обивки приблизительно того же времени из древнего Угарита{15}. Маленькая фигурка из слоновой кости, найденная в 1964 г. в Камид эль-Лоз (древний Кумиду), — отпечаток преимущественно египетской традиции. Однако в изображении лица и одежды проявилась и особенность местного стиля. Элементы египетского и северосирийского искусства соединились в рельефе на саркофаге царя Ахирама библского, который покоится на четырех львиных фигурах в хеттском стиле{16}[33]. Правда, этот шедевр, созданный, вероятно, вскоре после 1100 г. до н. э., ведет нас уже в «золотой век» городов Ливана.