Душа на осколки

Глава 17

Первый месяц прошел быстро. Альма мысленно поделила его на дни, в которые приезжал Ринар и те, в которые о нем здесь напоминал только оставленный в кровати запах, сложенные в шкафу вещи, оставленные в ванной комнате банные принадлежности.

Утром, после его первого отъезда, вернуть вещи в прошлую свою комнату Альма не попросила. Самой себе объяснила такое поведение тем, что спешить некуда, займется этим ближе к его приезду, а здесь на самом деле удобней: кровать мягче, вид из окна лучше, пространства больше.

Когда Ринар приехал, после привычного уже молчаливого ужина отправился в свою комнату, застал ее вещи там, только хмыкнул. Если бы что-то сказал, Альма обязательно все объяснила бы — элементарно не знала, когда точно его ждать. Девушка сама понимала, насколько объяснение прозвучало бы глупо, потому облегченно вздохнула, когда не спросил.

Он вообще был не слишком разговорчив в тот свой приезд. Предпочитал смотреть и слушать. Слушать доводилось редко — Альма как-то тоже в его компании не отличалась разговорчивостью, а вот насмотрелся он вдоволь. Девушка то и дело ловила на себе его взгляды.

— Что? — не выдержав, даже сердито смотрела в ответ.

— Просто думаю, когда тебе надоест упираться.

Пока не надоело. Да и упираться было не так-то сложно. Как ни странно, от нее Ринар ничего не требовал. Ни разу не пытался напомнить о супружеском долге, не давал даже малейшего повода разразиться очередной тирадой о ненависти к нему. Со своим удавьим спокойствием переносил все ее попытки закатить скандал, вывести из себя, спровоцировать. На что? Альма и сама не сказала бы, но хоть на что-то. Единственное — он тоже не спешил сменить комнату. Приезжая, ночевал в одной с женой кровати. Девушка списывала на то, что не желает рождения еще большего количества слухов.

После третьего приезда им пахло уже все вокруг. Альме казалось, что и она сама уже немножечко пахнет им. И это было плохо, очень-очень плохо. Это почти как… начать привыкать.

Когда он в очередной раз уехал, оставив записку, Альма вновь скомкала ее, отправив в камин, а сама встала, отдавая немой приказ начать действительно заниматься подготовкой к побегу.

На ее средства Ринар не посягал, кошель с монетами и ассигнациями все это время спокойно лежал в вещах. Однажды у них даже произошел разговор о том, что ей будут выделяться деньги. Альма тогда удивилась, посмеялась над таким изощренным издевательством: предлагать деньги человеку, неспособному их тратить — это очень мило. Ринар же просто привычно уже поступил так, как считал нужным. Теперь денег было больше. Муж оказался тогда щедр. Видимо, думал, что она поручит прислуге прикупить что-то в городе, а она очень долго сомневалась, стоит ли из гордости оставить или взять с собой. В конце концов, решила взять. После побега, возможно, будет уже не до гордости, а с лорда Тамерли не убудет.

У нее были деньги. Была лошадь — первые несколько дней после того, как Ринар привез дочь Шоколадки, Альма пыталась обходить конюшню стороной, сердце сжималось от жалости к сгинувшему животному и из-за невозможности спокойно смотреть на точную его копию. Но в один день девушка не выдержала — попросила оседлать кобылу, умчала с ней в поля. Поля, в пределах защитного купола.

Вспоминая о нем, девушка всегда ухмылялась. Ринар ее сильно переоценивал — защита слишком мощна для посредственной силы мага, каким была она. Как покидали поместье и возвращались в него служащие, Альма узнала почти сразу — каждому розданы были именные амулеты. Таким воспользоваться может только один человек, не хозяина игрушка не признает.

За месяц, проведенный в заточении, Альма досконально изучила, где именно щит разделяет внешний мир с миром усадьбы. Она бросала камушки, наблюдая за тем, как они отскакивают от упругой невидимой стены, ловила ящериц, чтобы проверить, смогут ли они преодолеть преграду, следила за тем, как птицы преспокойно улетают за его пределы, значит, сверху купола нет, невзначай интересовалась у горничной, откуда та взяла такой красоты подвеску…

Узнала Альма многое, вот только достаточно ли тех знаний?

Часть суммы, выданной Ринаром, пришлось все же потратить. Ей сшили удобный брючный костюм, нужный, по словам Альмы, для работы в саду, а на самом деле, для того, чтоб побег совершать было сподручней.

Стянуть из кухни фляжку для воды не составило труда, как и припрятать за несколько дней до побега узелок в сене на конюшне. В узелке было уже все: деньги, смена одежды, кое-какие зелья, нехитрая еда. Осталось самое сложное — сбежать.

План Альмы был предельно прост — она хотела попытать счастье. Когда кто-то покидает пределы круга, весь щит на секунду загорался. Видимо, это было сделано специально, чтоб еще и так предупреждать о прибывших или ушедших. Однажды Альме повезло в один из таких моментов находиться вдали от чужих глаз, она тогда попыталась проткнуть невидимый щит палкой, и получилось… В момент перехода магия на долю секунды пропадала. Конечно, девушка на лошади — не палка, успеть в те секунды, что человек будет пересекать границу — куда сложней, но это Альму не останавливало. Она чувствовала: пора бежать. Пора бежать, пока еще есть такая возможность. Пока еще не слишком привыкла, пока еще есть желание.

— Миледи, вы надолго? — когда девушка взяла Синеглазку, дочь Шоколадки, под узды, ее окликнул конюх.

— Нет, до заката вернусь. Отправила Марту в город за свежей рыбой, хочу вечером сделать рыбный пирог, — девушка улыбнулась, отмечая, как конюх чуть расслабляется. На нее все смотрели немного подозрительно. Чувствовали, что стоит ждать подвоха, до конца не доверяли. Не зря.

— А узелок-то вам…

— Там плед, — наверное, как истиной леди, стоило возмутиться, что это совсем даже не его ума дела, чтоб перед ним отчитываться, но легче было соврать.

— Холодно, леди Альма, земля сырая, вы б не стали… Вам же еще маленьких милордов рожать, — мужчина добродушно улыбнулся, а у Альмы упал очередной камень на сердце. Нет. Если сегодня все получится, маленьких милордов она точно рожать не будет.

— Спасибо за заботу, Джо, — вскочив на лошадь, Альма пришпорила ее, пуская в быструю рысцу. Разговоры с подчиненными — это чудесно, но не тогда, когда с минуты на минуту Марта должна быть уже где-то рядом с границей.

Путь до границы занял у Альмы минут пять. Какого высокого мнения Ринар ни был бы о том, что дал достаточно места, чтоб у девушки могла разгуляться душа, это было не так. Места чертовски мало.

Спешившись, Альма вошла в пролесок, начинающийся у щита. Здесь обозрение чуть хуже, но Марту она увидит — дорожка проходит относительно близко. Погладив Синеглазку по морде, Альма начала привязывать лошадь к дереву.

Нет, с ней фокус точно не удастся. Слишком переход на коне требует много телодвижений. А вдруг взбрыкнет? Вдруг щит сомкнется в момент прохода? Конечно, на своих ногах будет сложней, но так надежней.

Альма закинула узелок за спину, протерла вспотевшие ладошки о ткань штанов, бросила очередной взгляд на дорогу, ведущую от парадных ворот имения вниз по склону.

После нескольких минут ожидания, Альма увидела, как они открываются выпуская хрупкую девичью фигуру наружу. Марта неслась вниз, заливаясь веселым смехом, в руках девушка держала пустую корзину, мелкие кудряшки покачивались в такте ее подпрыгиваниями. Ну вот, совсем чуть-чуть и…

Синеглазка нетерпеливо фыркнула, тычась в бок хозяйки носом, но Альма только отмахнулась. Ей нельзя было сейчас отвлекаться.

Служанка домчала до невидимой границы очень быстро. Затормозила как раз перед ней. Склонила голову, видимо, читая молитву. На всякий случай, а то мало ли…

Альма подошла к щиту вплотную, коснулась пальцем, почувствовала, как он отпрыгивает от упругой поверхности. Так и не скажешь, что это может быть опасно.

Вспышка, свидетельствующая о том, что где-то сейчас производится переход, заставила Альму собраться, сделать шаг вперед, почувствовать, как сердце начинает биться быстрей, потому что щит больше не держал, а потом…

Ее вдернули обратно. Грубо дернули за руку, возвращая на опушку леса со стороны имения.

Как бы ни пыталась удержать равновесие, у Альмы это не получилось, по инерции она попятилась, врываясь пятками в землю, а потом полетела бы на землю, но получилось не так.

Она упала, но поверхность была не твердой, и это была не совсем поверхность. Мужчина, который еще недавно дернул, теперь принял удар о землю на себя, а потом перекатился, вжимая в действительно холодную и влажную траву уже ее.

— Далеко собралась? — Ринар навис над ней, сверля злым взглядом. Настолько злым, что Альме невольно захотелось скукожиться, ссохнуться и просочиться сквозь землю. — Ты что творишь, дурочка?

Он сжал пальцами лицо девушки, пробегая взглядом по глазам, губам, лбу. Вроде бы цела. Ни царапинки, ожогов, ран тоже нет. Пронесло…

Ринар до последнего не хотел верить. Ему докладывали и о том, что с кухни пропала фляжка, конюх нашел на днях злосчастный узелок с разных скарбом. Он не был дураком, чтобы поверить в сказку о работе в саду. Альме было абсолютно наплевать на сад. Она даже в окно смотрела только тогда, когда нужно было отвернуться от него.

Утром лорд Тамерли должен был в очередной раз уехать. Так и сделал: оставил записку, поцеловал, еще спящую, проверил, не вернулись ли на место ее деньги, а потом вышел, оседлал коня, подъехал к границе охраняемой территории, спешился. Осталось только дождаться.

Ее затея изначально была глупой. Девочка подготовилась к побегу не так хорошо, как ей самой хотелось бы. Она забыла о связи. О том, что перед ним теперь не так-то просто скрыть эмоции, да и близость ее он чувствует. По странному стечению обстоятельств или потому, что так было суждено, но она спешилась всего в двадцати метрах от места, где он ждал.

Спешилась, погладила по морде лошадь, подошла к границе. Вспышка, и у нее, возможно, получилось бы. Получилось бы ценой нескольких ожогов, когда щит уловит подвох, сожженной одежды, опаленных волос. Получилось бы выйти за пределы, но не сбежать. Он бы все равно нашел. Зачем тогда давать надежду?

— Пустите, — когда Альма пришла в себя, осознала, кто помешал ей, что план провалился, захотелось взвыть. Опять по его вине все рушится. Она попыталась столкнуть с себя мужчину, а он только придавил еще сильнее.

— Хочешь, чтоб я запер тебя в имении? Хочешь смотреть на холм только из окна? Ты этого почти добилась, Душа.

— Идите к черту! — его попытки угрожать действовали не так, как должны были бы, только раззадоривая еще больше. — Я все равно сбегу! — очередная отчаянная попытка столкнуть Ринара с себя закончилась ничем.

— Далеко?

— Не важно! Лишь бы от вас! — ее глаза горели гневом, его — тоже. Она изо всех сил пыталась мужчину оттолкнуть, он будто окаменел, не оставляя на это никаких надежд. И это раззадоривало бить хотя бы словами. — Я буду пытаться, пока не получится. Запрете в доме — буду сбегать оттуда. Запрете в комнате — сбегу из нее. В клетку посадите — и ее зубами перегрызу. Но никогда. Слышите? Никогда не смирюсь!

— Дура, — Ринар будто выплюнул слово, продолжая сверлить Альму злым взглядом. — Тебя убить могло. Разорвать на части. Только сумасшедшая на такое решится.

— А мне плевать! — Альма облокотилась на локти, поднимаясь выше. Так, что их лица оказались очень близко. Она чувствовала теплое дыхание, касающееся ее губ. — Если я смогу от вас избавиться только так. Пусть разорвет.

— Ты несешь чушь!

— Я говорю правду, — глаза девушки сверкали огнями. Адреналин, ударивший в кровь не так давно, сейчас не давал унять дрожь в теле. — Ненавижу вас больше, чем боюсь смерти!

Теперь Альма готова была говорить что угодно, лишь бы это его задело. Ей удалось практически с первого раза, но реакции она ожидала не такой. Думала, он как всегда сильней сожмет зубы, откатится, отряхнет с себя землю и траву, а потом конвоирует ее в дом. Только задела она сильней, чем предполагала и спокойно отреагировать он не смог.

— Ненавидишь, говоришь? — серый глаза тоже горели. Горели зловеще. — Больше, чем боишься смерти, девочка моя? — Альма почувствовала, как прижимавшие ее до этого к земле руки приходят в движение, скользят вверх по туловищу, сжимаются на секунду на шее, а потом идут еще выше, поддевают подбородок. — Сейчас посмотрим, насколько ненавидишь, — очередную ее попытку запротестовать, Ринар прекратил, заткнув рот поцелуем. Не целовал ее вот так, неспящую, а вполне в сознании, со времен ритуала в замке, и сейчас было не так, как тогда. Он был в ярости, она тоже. Он целовал до боли, она прикусывала губы в ответ. Он злился на нее за слова, она — за все, что он сделал и еще сделает.

Она злилась больше, нашла в себе силы взбрыкнуть, а потом полоснуть рукой по лицу мужчины. Надеялась таким образом просто отрезвить. Немного его, немного себя, а получилось, что теперь по гладкой коже щеки тянулись три красных борозды, оставленных ногтями.

— Идите к черту, — увидев, что сделала, Альма почему-то испугалась. Настолько, что сумела-таки оттолкнуть, подняться на ноги, а потом помчать. Куда? Зачем? Сама бы не сказала. Просто мчала вдоль щита, молясь, чтоб не догнал и осознавая собственную глупость.

Альма боялась обернуться, боялась увидеть, что он таки несется следом или наоборот — что спокойно ждет, когда ей надоест. Надоест вести себя до крайности глупо. Надоест бегать по кругу в его дрессировочном колесе. И снова ее накрыла волна гнева и отчаянья, заставляющая мчать вперед быстрее. А еще терять бдительность — зацепившись за бугрящийся корень, девушка полетела на землю.

— Черт, — Альма попыталась смягчить падение, а сделала только хуже — стерла в кровь ладошки, коленки, но больше всего стерла в кровь гордость. Ведь если он видел… Это должно было смотреться забавно — распластанная на земле зверушка, признающая свою никчемность.

— Больно? — видимо, он все же догонял, раз голос его прозвучал над ухом почти сразу. Поднять голову Альма не рискнула бы. Потому так и продолжала сидеть, гипнотизируя взглядом горящие огнем ладоши. — Покажи, — Ринар обошел девушку, присел перед ней на колени, попытался взять в свои руки ее, но она их выдернула. — Я вылечу, дурочка. Покажи.

Во второй раз он выдернуть уже не дал — перехватил сначала правое запястье, поднося к лицу, дунул, что-то шепнул, очищая раны, а потом поднес к губам.

Альма снова попыталась дернуться, но руку придержали, касаясь поцелуями сначала саднящей, а потом уже вполне здоровой кожи. Он действительно лечил.

— Дай вторую.

— Нет, — выпустив же из хвата правую, Ринар потянулся за левой, но Альма воспротивилась, пряча ее за спину.

Он должен был злиться! Должен был рвать и метать! Должен был придумывать ей наказание за то, что пыталась сбежать. А потом ударила, пустила кровь. За то, что говорила, за то, что вновь убегала. Должен был вести себя так, а не спокойно лечить ссадины, заработанные из-за собственной глупости.

— Будешь сопротивляться, применю силу, поняла? — и он, судя по всему, все же злился, только… Только делал не то, что Альма ожидала. Вторую руку тоже пришлось дать, а потом следить из-под полуопущенных ресниц за тем, как он лечит. Шепчет, дует, целует.

А потом Ринар отпустил запястье, бросил прямой взгляд на девичье лицо, застыл.

— Спасибо, — смотреть в ответ Альма не могла. Смотреть на то, как на его лице наливаются кровью следы ее рук, было ужасно. — У вас…

— Что-то еще поранила? — мысленно отдав приказ коленкам не болеть, Альма мотнула головой. — Хорошо.

Еще несколько секунд мужчина сверлил ее взглядом, а потом начал подниматься. Наверное, собирался уйти, дав ей возможность вдоволь насидеться на земле, смириться с тем, что побег не удался, возненавидеть его за это в сотни или тысячи раз сильней, чем ненавидела до этого.

Вот только встать не успел — передумал. Снова опустился на колени, взял девичье лицо в свои руки, заставил смотреть на себя.

— Ты действительно так сильно меня ненавидишь? — самые глубокие, самые пустые и одновременно наполненные серые глаза смотрели прямо на нее, даже скорее в нее — в ту самую душу, которой в Альме осталось не так уж и много.

И врать ему сейчас она не смогла бы. А сказать правду… Сказать правду тем более.

— У вас кровь, — потому скользнула взглядом на щеку, ощущая укол где-то в груди.

— Это твой след.

— Уберите, это ведь больно…

Ринар хмыкнул. Больно… От слов и осознания неправильности собственных поступков бывает намного больней, чем от царапин. Намного больнее наносить раны, чем их получать.

— Это твои следы, ты и лечи…

Мужчина почувствовал, как сердце девушки зашлось быстрее. А еще почувствовал, что стена из гнева, которая сейчас стояла между ними, пропускает что-то еще… растерянность.

— Как?

— Так же, как я…

Альма вскинула на мужчину взгляд, полный сомнения. Неужели действительно надеется, что после всего она сама к нему притронется? Добровольно? Притронется к тому, кого ненавидит больше, чем боится смерти? Видимо, надеется, потому что понимающе улыбаться, все же вставать, уходить, Ринар не спешил.

— А если не стану? Так и будете ходить с отметиной на лице?

— С твоей отметиной на лице.

— Никто не поймет…

Ринар хмыкнул, но промолчал. Какое ему дело до кого-то другого, когда здесь и сейчас решается единственный важный для него вопрос?

— Лечи, Альма… или пошли.

Мужчина снова попытался подняться, но в этот раз сделать этого не дала уже Альма. Придержала за локоть, дождалась, пока в третий уже раз опустится, вопрошающе посмотрит.

— Вам ведь все равно, завтра уедете и думать забудете, а мне, благодаря вам, жить среди людей, который будут осуждающе смотреть… — девушка говорила только потому, что надо было как-то объяснить то, что сделала потом.

То, что действительно позабыв о боли в коленках, приблизилась, рвано выдохнула, собираясь с силами, а потом шепнула известный с детства заговор, касаясь губами оставленных своими руками царапин.

Обязательно ли было целовать? Нет. Достаточно любого контакта. Но ведь Ринар ясно дал понять — либо лечить так, как лечил он, либо… с него сталось бы ходить с расцарапанным лицом. Ходить, мусоля взгляд, и теребя глубоко-глубоко живущие чувства, которые не дали бы спокойно смотреть на рану, сотворенную своими же руками.

Каждый раз, касаясь кожи на мужском лице, Альма чувствовала, что он напрягается. Не от боли — вряд ли лорду, прошедшего в своей жизни миллион разных испытаний, может доставить неудобство подобная царапина.

Вот только даже царапины почему-то слишком долго не хотели заживать. Сначала Альма подумала, что все дело в том, что лечит она лорда, а потом вспомнила, как лечила ту же Гэйю, и подобных проблем не возникало, значит…

— Зачем вы мешаете? — девушка оторвалась от мужской щеки, задавая вопрос почти шепотом, глядя в серые, теперь уже намного более спокойные, глаза. Он даже усмехнулся.

— Знаешь, как ценна ласка любимой женщины? — только больше мешать не стал — царапины затянулись на глазах. — Спасибо.

— Вы даже в этом ведете игру нечестно, — Альма покачала головой, бессильно опуская руки, которые до этого покоились на груди мужчины — исключительно для удобства врачевания.

— Тогда из-за еще одного раза хуже не будет, правда? — Ринар резко приблизился к лицу жены, коснулся губами губ. Зачем? Хотел перекрыть воспоминания о том поцелуе у щита. О том слишком горьком и больном поцелуе.

Потому теперь целовал иначе, а она не отталкивала. Спроси ее кто-то в этот момент, почему? Соврала бы, что от неожиданности, а на самом деле… Хорошо, что никто не спрашивал.

Уже через мгновение, оторвавшись от девичьих губ, Ринар встал, поднял девушку на руки, направился в сторону места, с которого и был совершен побег.

— Я все же ненавижу вас, — и пусть слова расходились с тем, что Альма сейчас чувствовала, обязана была это сказать. Больше для себя, чем для него.

— Я готов с этим жить, Душа. Пока… — хотя он даже не попытался сделать вид, что поверил. Теперь-то на лице больше не гуляли тени. Он был предельно спокоен. Предельно спокоен и уверен, потому что чувствовал — не ненавидит. Борется — да. Сомневается — да. Злится — да. Но не ненавидит.

Оказавшись на той самой опушке, Ринар убедился, что лошади надежно привязаны и кинуда не дернутся, а потом вновь подхватил пытавшуюся увернуться от этой чести Альму на руки, направился вверх по склону в сторону поместья.

Дом будто вымер — никто не попался им на глаза по дороге до особняка, вверх по лестнице они тоже прошли в полнейшей тишине и одиночестве, достигли дверей в спальню.

Лишь тут мужчина опустил Альму на кровать, отступил.

— Перестань сопротивляться, Альма. Так нам обоим будет легче.

И именно в этот момент, вместе с произнесенными им словами, Альма будто вынырнула из транса, в котором находилась до этого, вновь накатило осознание того, что этот мужчина испортил ей все — побег, жизнь, будущее.

— Уйдите, — девушка выдохнула, бросая на мужчину открытый честный взгляд. Это именно то, чего сейчас хотелось больше всего.

— Больше никаких побегов, Альма. Это было последнее предупреждение. Если попытаешься, из дома не выйдешь. Закрою в спальне.

— Уйдите.

— Не волнуйся, у тебя будет достаточно времени в очередной раз убедить себя, что ты меня по-прежнему ненавидишь. Теперь можешь попытаться доказать, что ненавидишь еще сильней. А я буду помнить, как сладко нам становится, когда я тебя целую… или ты меня. И это даже не больно и не страшно, правда?

— Когда вы уже наиграетесь? — Альма обхватила колени руками, отворачиваясь от Ринара, чтобы устремить взгляд в окно — щеки налились румянцем.

— Я не играю.

— Играете. Причем очень жестоко. Слишком жестоко…

Ринар подошел к кровати, надавил на девичьи колени, сначала заставляя их расслабить, а потом подтянул к себе, обхватил за поясницу, притянул ее лицо к своему. Снова поцеловал. Опять не слишком страстно, как тогда, на земле, но безумно чувственно. И вновь стоило сопротивляться, оттолкнуть, но никак не терпеливо ждать, особенно остро ощущая каждое касание.

— Перестань. Альма, прошу, перестань. Перестань накручивать себя и пытаться найти выход из ситуации, из которой не нужно искать выход. Чего ты хочешь, девочка? Просто скажи? Чего тебе угодно? Обратно во дворец? Дожидаться, когда королю понадобится последний осколок? В свою обитель? В мое поместье? Куда?

— Вы меня не спросили, хочу ли я сюда.

— Если тебя не устраивает это место, я найду любое другое.

— Меня не устраивают рамки. И то, что их устанавливаете вы.

— Это для твоей же безопасности.

— Я не просила вас обеспечивать мне безопасность.

— Мы ходим по кругу, Альма. Это ничего не даст. Скажи, чего ты хочешь? Выходить в город? Я приставлю к тебе охрану и ты сможешь в любой момент выйти, только не забывай о мороке.

— Не нужна мне ваша охрана, господи! — Альма попыталась отползти от мужчины, который все также придерживал ее за поясницу, неосознанно проводя пальцами по выступающим позвонкам. — Мне ничего от вас не нужно! Езжайте к жене! Прошу! Дайте мне отдохнуть от себя. Если не отпускаете, то хотя бы не давите так сильно! Я видеть вас не могу!

Она ожидала, что за ее просьбой последует очередная тирада вопросов, бессмысленных предложений и пустых слов. Но нет:

— Хорошо, — Ринар выдохнул слово, зарывшись лицом в ее волосы. Альма даже не сразу поняла, что ответ принадлежит ему, а не мерещится. — Я дам тебе столько времени, сколько нужно. Только не сходи больше с ума, гелин, прошу. Когда будешь готова поговорить — напиши. Я приеду.

Стоило за Ринаром закрыться двери, как Альма вновь свернулась калачиком на кровати, судорожно вздыхая. Побег не удался. Не удался этот, не получатся и следующие. И бежать она уже не рискнет, иначе… Лучше б он накричал, ударил, запер в клетке. Так было бы намного проще.

Лучше б он казался сущим кошмаром и проклятьем за грехи, а не такой сладкой мукой. Альма чувствовала, как сердце рвет на части. Это как с душой, но больней. Наверное, потому, что сейчас она не делилась добровольно, а изнывала от внутренних противоречий.

Ей так хотелось превратить собственный кошмар в сказку, так хотелось… Но он ведь никогда не будет сказкой. Альма помнила, как он любит свою жену. То чувство не прошло за полстолетия. Его не сможет разрушить простая человеческая девочка. Уже не смогла. А если сейчас позволить себе поверить, а потом все случится так, как должно — он наиграется и выбросить — тогда ведь Альма себя больше не соберет.

Он сможет от нее отказаться. Сможет сделать выбор не в ее пользу, а она? Сможет пережить и идти дальше? Спокойно смотреть на то, как узор на пальце тускнеет? Как он постепенно вновь о ней забывает?

Она так долго холила мысль о том, что лучше б ему не появляться в ее жизни… Но теперь ведь думать нужно о другом: он уже появился, что дальше?

Ответа на этот вопрос у Альмы не было. Зато было время. Он ведь дал время. Когда она будет готова, он приедет. Если когда-то будет.