Душа на осколки

Глава 5

— Дьявол. — Ринар саданул кулаком по столу даже не обратив внимания на то, что оставил в деревянной столешнице заметный отпечаток.

Каким же он был слепцом! Как он мог быть таким дураком? Девочка влюбилась в него, а он понятая об этом не имел. А ведь должен был заметать, уберечь, предостеречь, запретить. Сделать что угодно, лишь бы не усложнять!

— Что здесь произошло, мой лорд? — в отличие от вечно пунктуальной и деликатной Альмы. Аргамон ввалился в кабинет хозяина без спроса и стука.

Рннар стоял спиной к усачу уперев руки о стал и склонив голову. Он думал, судорожно думал о том, во что выльется сегодняшнее происшествие. Ведь все должно быть добровольно, а отвергни он ее, она уже никогда не поможет добровольно. Она возненавидит… Но она возненавидит в любом случае!

— Выйди, — Ринар не повышал голос, не оборачивался. Не хотел, чтоб вся гамма чувств и эмоций, отраженная сейчас на его лице, стала достоянием постороннего, пусть даже друга, советчика, верного слуги и отчасти наставника.

— Что стряслось, мой лорд? Альма выбежала белее мела. Что? Что-то не так?

— Выйди, Аргамон. — мужчина не чувствовал в себе сил отвечать сейчас на его вопросы. Он пытался найти ответы на свои.

— Мой лорд…

— Выйди! — когда того требовала ситуация, он умел кричать, умел принуждать, умел воздействовать.

Но сегодня упрямства Аргамону было не занимать. Он не двинулся с места. Рннар продолжал чувствовать его пристальный взгляд где-то между лопаток.

— Выйди. Аргамон. — голос хозяина снова спустился до шепота. Теперь уже угрожающего шепота.

— Что вы сказали ей, мой лорд° Она мчала прочь не разбирая дороги!

— Не твое дело! — Ринар обернулся, сверкая глазами. Он был необычайно зол. Аргамон не помнил, когда видел его таким в последний раз. И цени он свою жизнь хоть немного больше, уже убрался бы восвояси, но он обязан был знать, что здесь произошло. — Где она?

— У себя. — Аргамон ответил и лишь потом понял, что сделал это зря. — Постойте. — потеряв всякий страх, он преградил направившемуся прочь из комнаты лорду дорогу. — Постойте, мой лорд. Она не захочет вас видеть сейчас.

— Отойди, Аргамон, иначе… — сказать, что будет иначе, Ринар просто не успел. Аргамон отступил.

Ринар преодолел расстояние, разделяющее его кабинет и комнату девушки в считанные секунды. Прерывистый стук, и он нетерпеливо дернул ручку врываясь в ее мир.

Он никогда раньше не заходил в эту комнату. Никогда подумать не мог, что ворвется в девичье царство вот так просто — без стука, обуреваемый миллионом мыслей и чувств.

Времени окидывать взглядом комнату, оценивать, много ли своего Альма привнесла со времен появления здесь, не было.

Альма лежала на широкой кровати, уткнувшись лицом в подушку. Приглушенное рыдание било по ушам вошедшего, а плечи девушки мелко дрожали.

— Альма, — он окликнул ее настолько тихо и ласково, насколько был способен. Не хотел испугать, чувствовал вину и, что самое странное, боялся…

Она, несомненно, услышала обращение. Услышала, и еще несколько долгих секунд рыдания продолжали сотрясать хрупкое тело, но стоило информации дойти до ума, Альма застыла.

Меньше всего она хотела сейчас видеть его. Видеть его, а еще, чтоб он видел ее унижение. Ведь слезы — это унизительно. Плакать от чувств — высшая степень глупости. И как ни странно, именно это заставило поток слез прекратиться.

— Альма, посмотри на меня, — на ее плечо легла рука, а голос Ринара звучал так ласково, что невольно захотелось действительно посмотреть, а потом разрыдаться уже у него на руках. Но и это было бы глупо.

Сбросив со своего плеча руку мужчины, Альма села на кровати. Села так, чтоб ее припухшее, мокрое от слез лицо не было видно виновнику. Рвано выдохнула, пытаясь справиться со слезами, застрявшими где-то в горле, а потом прошлась ладошками по щекам, вытирая остатки доказательства своей слабости.

Ринар следил за всеми манипуляциями молча. Она снова его удивляла. Увидев ее в комнате рыдающей, он приготовился долго утешать, но в утешениях она, кажется, не нуждалась. Слишком сильная и гордая, чтобы демонстрировать свою слабость другим.

— Альма, — он опустился на кровать за спиной девушки. Разговаривать с ее затылком было немного не тем, на что он надеялся, но требовать от нее большего внимания, мужчина не мог. — То, что произошло, ты не виновата, это просто…

— Что во мне не так, мой лорд? — она обернулась сама. Обернулась, демонстрируя совершенно сухое уже лицо, но боль, плещущаяся на дне зеленых глаз, осталась.

— Ты не виновата, Альма, это я…

— Что? — впервые она позволила себе перебить его. И стыдно за такое свое поведение не было. — Я люблю вас, милорд. Вы в этом виноваты? — зато в душе проснулся гнев.

Сейчас его попытки взять вину на себя казались глупейшими, сквозящими жалостью, в которой девушка не нуждалась. Он-то как раз не виноват. Не виноват в том, что не стал притворяться только ради того, чтоб не обидеть ее чувства. Во всем виновата она. И ненавидела сейчас она тоже только себя.

— Это пройдет, тебе только кажется. Это скоро пройдет.

— Вы так уверены? Вы так уверены, что пройдет? — по щеке снова покатилась слеза, Ринар инстинктивно потянулся, собираясь стереть ее, но Альма его опередила, зло смахивая свидетельство собственной слабости.

— Ты не можешь меня любить, Альма, — он поймал ее холодные пальцы, сжал в своих руках. — Ты совсем еще молода, ты встретишь сотню достойных парней и мужчин. Ты обязательно полюбишь одного из них, и тогда ты искренне посмеешься над тем, как убивалась когда-то!

— Нет! — Альма выдернула руку, резко мотнув головой. Неужели он думает, что его дежурные фразы, беспочвенные предсказания возымеют действие? — Вы ничего не знаете обо мне! Откуда вы можете знать, что ждет меня дальше? Вы не бог и не дьявол, не демон и не ангел, видеть будущее вам не дано!

Что бы ни говорил Аргамон, как бы ни считала сама Альма, наука усача давалась подчас нелегко, но въедалась в разум очень крепко. Каким бы сильным ни был маг, будь-то лорд или человек, над временем не властен ни один живущий на земле. В их мире нет предсказателей и даже самые заядлые мечтатели не смеют надеяться на путешествия во времени или на остановку этого самого времени. А эти его прогнозы… От них не легче.

— Я долго живу на земле, дольше тебя больше чем на сотню лет. Думаешь, я не влюблялся в юности? Думаешь, не влюблялись в меня? Из этих чувств никогда не выходит ничего хорошего. Они умирают так же резко, как загораются. Ты разочаруешься во мне, Альма. Рано или поздно разочаруешься.

— Нет! — сегодня ей хотелось протестовать против его слов с упрямством барана.

— Да, Альма!

— Что во мне не так? — она смотрела прямо в глаза мужчины, и во взгляде читалась мольба ответить на вопрос. Объяснить, почему нет. Ринар знал, это нужно ей не для смирения, нет. Она будет ненавидеть в себе это «не так», а потом победит любой изъян, и вернется к нему с тем же вопросом. Но этого не хотел уже он. Его судьба давно решена. Им же. Он жил ожиданием возвращения в своей жизни единственной, которую считал любимой, и жертвовать ею не собирался.

— Проблема во мне, Альма. Я не тот, кто тебе нужен.

— Но почему? — Альма прекрасно понимала, что выглядит сейчас как глупый ребенок, требующий ответов на вопросы, на которые люди не отвечают, но не могла поделать с собой ровным счетом ничего.

— Тебе семнадцать, глупенькая! Семнадцать! А я прожил жизнь! Я не романтический принц, гелин! Я не смогу любить тебя так, как хочется тебе! — про себя Ринар добавил, что не сможет любить кого-то вообще. Кого-то другого, кроме… Моргнув, он вернулся в реальность.

Альма застыла, переваривая его слова. В этом проблема. В том, что такой как он не сможет полюбить семнадцатилетнюю дурочку, какой является она. Слишком глупую, не больно красивую, неудачливую, не блещущую в учебе дурочку.

— Альма, — лишь бросив сгоряча последние слова, Ринар понял, что сделал это зря. Он не хотел оскорблять ее, а девушка явно расценила его ответ неправильно.

— Простите, — она соскочила с кровати, метнулась к окну. Снова смотреть на него было стыдно. — Простите, я больше… Вы не услышите от меня ни слова о том, что случилось.

— Пойми, Альма, так будет лучше. Лучше для тебя.

И пусть девичье сердце кричало, что не лучше, что он понятия не имеет, что для нее лучше, Альма попыталась сказать как можно спокойней:

— Я понимаю.

Спину прожигал пристальный взгляд мужчины, вид за окном то и дело расплывался перед глазами, но это было не важно. Она хотела лишь одного — чтобы он оставил ее одну. Чтоб сделал вид, что сегодня ничего не произошло. Чтоб дал возможность вдоволь наплакаться, жалея и одновременно ненавидя себя.

Первый поцелуй грозил стать худшим воспоминанием всей ее недолгой жизни.

— Что ты понимаешь? — но он не спешил уходить. Так и остался сидеть на кровати, теперь повернувшись к окну.

— Это было ошибкой, такое больше не повторится. Простите и забудьте… Что я… Простите, — Альма нашла в себе силы сказать все это в лицо мужчине. Сказать именно то, чего он ждал от нее. С одной единственной целью — он нуждался в этих словах. Не она. Она в них не верила, но эти слова были нужны для его успокоения. А успокоившись, он оставил бы ее в покое.

— Прости меня, Альма, я не должен был допускать подобное, — первым зрительный контакт разорвал именно он. Опустил взгляд, покачал головой. Как он мог упустить? Как мог допустить?

— Я больше никогда не вспомню…

— Из этого ничего бы не получилось, гелин. Поверь мне, ничего бы не получилось… — Ринар говорил очень уверено. У Альмы не возникло сомнений — он верит в собственные слова. Он так считает. И совершенно все равно, что думает при этом она, ведь для любви нужны двое, и пусть в подобной паре любить может только один, но другой должен позволять себя любить. Он этого делать не собирался. Он не нуждался во влюбленной семнадцатилетней дурочке.

— Я хочу побыть одна, — на глаза снова навернулись слезы, а горло сжал спазм. Вот теперь хотелось пожалеть себя. Наедине с собой же. Без посторонних глаз и ушей. Без пристального взгляда виновника этой жалости.

Отвернувшись к окну, Альма прикусила щеку. Сдерживать очередную порцию рыданий получалось из последних сил. Благо, он не медлил. Девушка слышала звук расслабившихся пружин матраца, легкий стук каблуков его сапог скрип двери. Ринар вышел, наконец, оставляя ее одну.

И слезы снова не заставили себя ждать. Вернувшись к кровати, Альма обхватила подушку руками, зарываясь в нее лицом, пряча стыд и разочарование. В себе, в своих глупых надеждах, в мире вокруг, во всем, кроме него.

— Мой лорд, — Аргамон дожидался Ринара, стоя под дверью. Ровно за десять секунд до того, как хозяин взялся за ручку с той стороны, управляющий отскочил от двери, стирая следы подслушивающих чар.

Он не знал, чего в его мыслях сейчас было больше — радости или отчаянья. Ринар так и остался за своей стеной между его прошлым и миром вокруг. Альме не удалось пробить эту стену, и это заставляло почти отчаяться, но Аргамон снова и снова повторял: не удалось пока… Только пока.

— Что ты тут делаешь? Собираешься таскаться за мной целый день? — Ринар был раздражен, зол. На себя, на него, на всех.

— Нет, милорд, я просто волновался, вы ведь не объяснили…

— А я должен что-то тебе объяснять? — уже вторично на протяжении часа он срывался на гневный рык.

— Простите, я волновался за Альму.

— Она думает, что влюблена в меня, Аргамон, — настроение Ринара менялось в считанные секунды. Раздражение снова улетучилось, и теперь в глазах мужчины горел немой вопрос. Вопрос, на который Аргамон должен был что-то ответить, просто обязан, ведь сам Ринар понятия не имел, что с этим делать.

— Она юна, пройдет, — Аргамон говорил так, будто сам верил в это. За долгие годы игры он научился врать отменно.

— Когда пройдет? Еще несколько месяцев и все будет готово. Это пройдет за несколько месяцев, Аргамон?

— Мы можем подождать, мой лорд, — усач знал, что снова ступает на тонкий лед, что уже через секунду в Ринаре может проснуться злость, но не мог не попытаться.

— Нет, — в этом он был безапелляционен. Он не станет ждать. Он просто не может больше ждать.

— Она должна свыкнуться с мыслью, что вы для нее лишь друг Станьте другом, мой лорд. Станьте другом, советчиком, товарищем. Докажите, что скорее отец, чем предмет восхищения и юношеской страсти.

— Я все это время пытался доказать именно это, Аргамон! Представить не мог, что она влюбится.

— Но это случилось.

— Я. Этого. Не хотел!

— Думаете, она хотела?

Их диалог продолжался по пути в сторону кабинета Ринара. Занеся ногу для следующего шага, он резко остановился, повернулся к чуть отставшему Аргамону.

— Что? — последний вопрос усача заставил его опешить.

— Думаете, она хотела влюбляться в мужчину, не способного ответить на ее чувства? Вы ведь знаете, мы не выбираем, кого любить. И когда разлюбить, решаем тоже не мы.

Ринар застыл, не зная, что ответить. Аргамон был прав. Это не вопрос ума. Это веление сердце. А каким образом делает выбор оно, не знает никто.

— Что мне делать, Аргамон?

— Не пытайтесь ее переубедить, мой лорд, юность упряма. Она будет любить вопреки еще сильнее.

— Но что тогда?

— Ничего, милорд. Пусть все идет так, как идет. Она сама все со временем поймет. Обязательно поймет. Альма очень умна.

Будь у Ринара другой вариант, он, несомненно, спорил бы с усачом до хрипоты. Будь у него другой вариант, он тут же взялся бы его исполнять. Но другого варианта у него не было, а потому, кивнув, мужчина вновь развернулся, направляясь к своему кабинету.

Аргамон не пошел следом. Остался стоять, провожая хозяина взглядом. Она упряма. Чертовски упряма, а потому, бояться, что его слова станут пророческими, не стоило. Но что-то сделать он обязан. Например, помочь понять кое-что Ринару. Не кое-что — самого себя.

В конце коридора послышались приближающиеся шаги.

— Свира, — управляющий окликнул девушку и стук каблуков тут же ускорился.

Жалость к себе заняла у Альмы чертовски много времени. Она забыла об обеде и ужине. Боялась думать о том, что когда-то придется выйти из комнаты. Девушке казалось, что покинь она родные стены, и мир рухнет, а ее смоет с лица земли волной собственного стыда. Сидеть в комнате тоже было стыдно, но наедине с собой ей время от времени начинало казаться, что все происшедшее — неправда. Просто игры воображения или дурной сон.

Она так и не смогла себе ответить, зачем поцеловала Ринара. Почему именно сейчас? Зачем плела о любви, ясно осознавая, что он не нуждается в таком отношении, что оно его элементарно тяготит?

— Дура, — в очередной раз смахнув слезы, Альма села на кровать.

Никогда она не считала себя слабачкой. Всегда гордилась собственной стойкостью, а тут расклеилась по поводу, который сама бы высмеяла, обратись к ней с подобной проблемой та же Свира или любая подружка из монастыря.

Расправив складки на юбке, Альма встала на ноги, собираясь прохаживать по периметру комнаты вдоль и поперек. Это повторялось уже несколько раз. Она плакала, потом злилась, успокаивалась, была почти готова выйти из своего убежища, а потом возвращалась к кровати, вновь утирая слезы.

И, несомненно, так было бы и сейчас, но в который раз за слишком длинный день, в дверь постучали.

— Это я, госпожа Альма, — не дожидаясь разрешения, Свира заскочила в комнату, плотно прикрывая за собой дверь.

Что что-то не так, она поняла еще днем, когда Аргамон поручил ей сходить вечером к госпоже, но что все настолько «не так», Свира даже не подозревала.

Никогда она не видела слез Альмы. Эта девочка не плакали ни от боли, ни от бессилия. Никогда, а сейчас… Альма в тысячный раз опустилась на кровать, утирая со щек соленые дорожки.

— Альма, — горничная всплеснула руками, подлетая к расстроенной подруге. Она действительно была ей подругой. Пусть куда чаще Свира обращалась к ней как к госпоже, пусть всегда чувствовала между ними непреодолимую пропасть богатства опекуна девушки, но постоянно убеждала себя, что и такая дружба может существовать. Она завидовала. Конечно, завидовала, ведь знала историю Альмы из первых уст. Как можно не завидовать самой удачливой в мире монашке, которой вместо обета безбрачия достался до ужаса щедрый опекун, упавший в прямом смысле с небес? Но, в то же время, Свиру подкупала искренность и прямота Альмы, подкупало то, что бывшая послушница не вела себя так, как положено богатеньким барышням, одной из которых она в одночасье стала. Так же и Альма находила в горничной то, чему можно завидовать и чем восхищаться.

Это не была дружба без камня за пазухой, не родство душ: не чувство, которое не предается. В случае смертельной опасности, Свира не закрыла бы Альму грудью, не пожертвовала бы своим благополучием ради госпожи, не взяла бы на себя ее вину, требуй того обстоятельства, но и не отказала бы в помощи там, где чувствовала себя способной помочь. И сейчас был именно этот случай.

— Я все испортила, Свира! — Альма посмотрела в глаза подруги, сильнее сжимая кулаки.

— Что стряслось? — уперев руки в боки, девушка нависла над Альмой, готовясь слушать, а потом раздавать тумаков ей и ее обидчикам. Конечно, в пределах разумного.

И как бы ни было стыдно, обидно, но Альма рассказала. Рассказала все без утайки. Не заботясь о том, что разговор выйдет за пределы комнаты. Это она ценила в Свире больше всего — служанка всегда держала язык за зубами. У Альмы была уже добрая сотня тому примеров. Никогда их тайны не покидали этих стен.

— Господи, Альма, ну как же ты умудрилась-то? — Свира покачала головой, опускаясь рядом с подругой на кровать. При других обстоятельствах такой вольности она бы себе не позволила, но сейчас желание пожалеть дурочку было куда сильнее правил субординации.

— Не знаю! Свира, я не знаю! На меня будто что-то нашло. Я не собиралась! Видит бог, не собиралась. Мне будто на ухо кто-то шепнул, и я… Боже, как же стыдно. — Альма покачала головой, пряча лицо в ладонях.

— И что он? Хотя ладно… — Свира обвела подругу скептическим взглядом. — И так понятно. Ты лучше мне скажи, чего ты хочешь-то? Чего убиваешься?

— Как я смогу показаться ему на глаза? Как, после всего этого?! — Альма застонала, лишь представив, насколько ужасно будет день ото дня знать, что он где-то здесь, шарахаться от каждого шороха, боясь, что Ринар появится на горизонте.

— Альма, Альма, — Свира покачала головой, вновь поднимаясь с кровати.

Она была старше подруги всего на год, но девушке иногда казалось, что ей досталась самая наивная в мире госпожа, не имеющая ни малейшего представления о том, что люди, да и нелюди, называют отношениями.

— Думаешь, он завтра вспомнит об этом твоем… поцелуе?

Альма скривилась, вновь прокручивая в мыслях череду не самых приятных воспоминаний: свою невнятную попытку поцеловать, его сомкнутые губы, отсутствие той самой искры, которая должна была пробежать. Очевидно, лорд вряд ли причислит этот казус к лучшим своим моментам, но и Альма не почувствовала ничего. Так долго мечтала, а в результате… Пшик.

— Но я ведь…

— Что, госпожа Альма? Я ведь… Да знаешь, сколько у него таких «я ведь»? — Свира перекривила манеру подруги. Широко распахнутые припухшие от слез глаза смотрели на мир вокруг так наивно, что ее непроизвольно хотелось встряхнуть, заставить забыть свои розовые сны и понять, что в реальности все совершенно по-другому. — Думаете, хоть один мужчина придаст значения подобному? Да к его ногам штабелями падают! Горожанки, дворянки! Знаете, сколько знатных дам не прочь заполучить внимание нашего лорда?

Альма мотнула головой. Как ни странно, но о подобном она никогда не думала. Ни разу со времен ее появления, в их доме не гостили посторонние. Ни разу Альма не видела рядом с лордом Тамерли женщин. Часто Ринар сам уезжал, но у девушки даже мысли не возникало спросить, куда, зачем, к кому… Откровение же Свиры заставило задумать о том, так ли все просто в их маленьком мирке, как всегда казалось ей. Никогда Альма не помышляла, что у ее влюбленности может появиться преграда в виде соперниц, а теперь…

— Ведь он вам сказал, что никогда не вспомнит о случившемся, значит, не вспомнит! А глупости свои оставьте. Уж поверьте, вряд ли он сейчас грустит по поводу вашего поцелуя! Наверняка уже уехал к любовнице…

— К… к любовнице? — Альма запнулась.

— А к кому же еще? Думаете, он монахом живет? Это не дом святых людей, госпожа. Здесь никто не чурается плотского…

Альма знала о том, что нравы Приграничья достаточно вольные. Впрочем, об остальной Азарии судить она не могла лишь потому, что не бывала нигде, кроме родных земель.

Конечно, здесь ценилась честь и девственность, но чаще всего это не мешало расставаться с ней без зазрения совести задолго до свадьбы. Лорды и рожденные от них полукровки хоть и были награждены жизнью куда более длинной, чем человеческая, но ценили каждую минуту намного больше. Они не привыкли сдерживаться и медлить. Все вопросы решались быстро, а отношения строились молниеносно. Здесь не порицали расставаний. Многоженство — привилегия лордов, в противовес же к этой привилегии, за людьми и полукровками оставалось право расторгать союзы, оказавшиеся неудачными. Проблемы возникали лишь там, где было что делить и за что бороться: титулы, богатство, статус.

— И что, он сейчас… — мысли о том, что для того, чтоб забыть ее жалкий поцелуй, Ринар умчал на встречу к куда более искусной в этих вопросах даме, заставили горло снова сжаться.

— Понятия не имею, госпожа, может, и нет. Может, нет у него сейчас никого, но это не значит, что не будет завтра, послезавтра. А уж это ваше недоразумение… Поверьте, он забудет куда быстрей вашего. Если вы дорожите своей гордостью, то тоже должны сделать вид, что забыли. Ясно?

— Я не смогу, — Альма покачала головой, вновь признавая бессилие. Девушке казалось, что пережить этот позор ей не удастся.

— Что значит, не сможете? Хотите вечно быть в его глазах глупой семнадцатилетней девицей? Закрывшись в комнате, только этого и добьетесь. Конечно, поначалу он будет сам приходить, убеждать, что все глупости, все пройдет, а потом махнет рукой. Потому что никому не нравится возиться с недорослю!

Иногда Свира позволяла себе с госпожой даже грубость, но и за это Альма была благодарна подруге. Та явно владела даром, позволяющим находить нужные ей слова в нужный момент.

— Не хочу.

— Ну тогда и ведите себя соответственно! Перестаньте рыдать и убиваться. Это не конец света. Это была глупость, уж не знаю, чья больше — ваша или хозяина. Докажите, что вы не мелкая глупышка.

— Но как? — слезы наконец-то высохли. Теперь, кажется, уже надолго. Лучшую мотивацию, чем необходимость доказать что-то Ринару, придумать было сложно.

— Как-как… — Свира уперла руки в боки, повернулась, сделала несколько шагов в одну сторону, а потом обратно, и все это под пристальным взглядом Альмы. — Покажите, что вы и сами прекрасно понимаете, какие это глупости.

— Не понимаю…

— Ну что же тут непонятного? Поцеловали хозяина? Так поцелуйте другого! При нем же. Да так, чтоб он не усомнился, все давно забыто. То была случайность.

— Я не могу, — предложение показалась Альме бредовым.

— Почему нет? Думаете, нет других достойных? — Свира на секунду скривила губы в грустной улыбке. Она часто завидовала не только богатству, в котором жила Альма. Она завидовала ее привлекательности. Сотни раз ловила восхищенные взгляды направленные вслед подруге и лишь качала головой, понимая, что все они без толку. Эта дурочка мечтала только об одном несносном лорде.

— Я не хочу!

— А что вы хотите? Сидеть в комнате и рыдать ночи напролет? Он ведь ясно дал понять, что ваша любовь ему не нужна. Так смиритесь. Или сделайте вид…

В голове Свиры мелькнула мысль, которая, как показалось девушке, принадлежит не совсем ей. Предложение сорвалось с губ само собой.

— Заставь его ревновать, Альма. Заставь почувствовать, что он далеко не единственный. Что ты не будешь убиваться из-за его отказа, что найдется сотня желающих получить то, от чего он когда-то отказался. Вот, что тебе нужно. Заставь его ревновать и увидишь, он тут же забудет о своей клятве…

Альма продолжала следить взглядом за тем, как Свира наматывает круги по комнате, уже не вслушиваясь в поток ее пламенной речи.

«Заставь его ревновать…»

Глупые семнадцатилетние девочки не занимаются подобным. Они льют слезы в подушку и холят ночь за ночью воспоминание о первом, пусть и жутко неудачном, поцелуе. А еще ждут, когда их любимый сам поймет всю степень своей неправоты. Но ведь она хочет доказать ему именно то, что она намного взрослей, умней и хитрей.

«Заставь его ревновать…»

Этого она тоже не умеет. Но ведь это пока. В памяти пронеслись слова Аргамона: «ты способна добиться всего, что только пожелаешь… Никто никогда не откажет. А я всего лишь хочу, чтоб ты умела правильно определять, что тебе нужно по-настоящему… я хочу доказать тебе, что ты не имеешь права сдаваться там, где тебе кажется, сопротивление сильнее тебя. Нет в мире сопротивления, сильнее тебя, Альма…»

Нет в мире сопротивления, сильнее ее.

— Пришло время проверить ваши слова, Аргамон, — уголков девичьих губ коснулась улыбка, а в зеленых глазах загорелась искорка.

Ночь спускалась на поместье, а вместе с ней изменения, грозящие перевернуть жизнь обитателей вверх дном.