Душа на осколки

Глава 8

— Свира! — поймав подругу за руку. Альма попыталась привлечь к себе ее внимание.

Но Свира была слишком возбуждена из-за предстоящего действа, чтобы реагировать на неуверенные попытки госпожи.

— Что? — девушке было сложно перестать крутить головой даже на секунду.

— Ты точно не обижаешься? Я ведь действительно могу… если ты не хочешь…

— Нет! — Свира наконец-то повернулась к Альме, отвечая слишком громко. Она не хотела. Не хотела, чтоб Крон достался сопернице, потому что их леди ему не пара, но в то же время. Свира очень хотела, чтоб он сам это наконец-то понял. — Ты, главное, прячься хорошо, гелин, — даже улыбка получилась достаточно искренней — ведь Альма не виновата, что его сердце почему-то лежит к ней. Пока лежит.

— Буду, — вздохнув с облегчением, зеленоглазая девушка улыбнулась подруге, выпуская ее руку. Мгновения хватило на то, чтоб Свира вновь умчала, оставив в память о себе лишь дуновение свежего ветерка.

Альма непроизвольно поежилась. Наверное, не стоило надеяться на то, что летняя ночь будет теплой — под тонкий шелк рубахи то и дело пробирался холодящий кожу воздух. Обхватил себя руками, девушка оглянулась.

Крон стоял в компании парней, совсем недалеко. Поймав взгляд девушки, он незаметно кивнул, будто успокаивая. В его глазах читалось такое же нетерпение, как и в глазах Свиры.

Вот только Альма не волновалась. Совершенно. После выпитого зелья девушке казалось, она напрочь забыла, что значит переживать. Нельзя сказать, что она предвкушала, скорей просто ждала. Чего-то. А вот чего — не ответила бы уже и сама.

Смяв пальцами белый шелк блузки. Альма обернулась к лесу. Даже он сейчас не пугал. Темный, где-то враждебный, тенистый, он скорей манил. Только подумать… Ведь через считанные минуты ввысь взмоют сигнальные огни, и опьяневшая от ожидания толпа ринется вглубь. Сначала девушки, которым будет отведено время на то, чтоб спрятаться, потом парни, которые помчат за ними вслед. И вся ночь отведена им на поиски. Сначала — друг друга, а потом — чуда.

В эту ночь все ищут чудо. Никто не облачает его в слова, не описывает внешность, просто каждый, ступая в чащу, знает, что сегодня станет искать чудо.

— Боишься? — теперь Свира уже сама подбежала к подруге, обняла за плечи, пристально заглянула в лицо.

— Нет.

— Вместе нельзя, леди Альма. Каждая должна прятаться сама…

— Я помню, Свира, не переживай.

— Хорошо, — Свира одарила подругу долгим, чуть встревоженным, взглядом, и лишь поймав уверенную ответную улыбку Альмы, отступила.

Все нервничали в эту ночь, но никто не согласился бы развернуться и поплестись домой. Страх, ожидание, нетерпение смешались воедино, подстегивая ждать начала Празднества с особым рвением.

И Праздник начался. Поощряя пыл молодых людей, городской маг вышел на опушку.

Привычно долгая речь прошла мимо ушей присутствующих. Оглянувшись, Альма увидела, какими взглядами на лес смотрят будущие охотники, и не будь она уверена, что все это лишь забава, наверное, испугалась бы. Они вглядывались в пущу леса с жадностью, даже злостью. Храбрясь и борясь с нетерпением.

— Скрытых троп, — в воздух взмыл столб искр — сигнал, позволяющий ринуться в лес девушкам.

Лишь на секунду замешкав, они рванули вперед. Враки, что нежные барышни не способны на забеги, что они боятся леса, темноты, пауков. Все это враки. Когда спину опаляет горячий взгляд, когда всеобщее ожидание льется через край, обо всех страхах забываешь.

Подхватив юбки, Альма сделала шаг вместе со всеми, и постепенно, чувствуя, что лес все ближе, начала ускоряться. Сначала шаг стал мельче, быстрее, а потом… С озорством, которое в себе даже не подозревала, она побежала навстречу лесной тьме.

Девушки рассыпались словно бисер. То тут то там мельтешили белые одеяния, которые неизменно выбирались в этот день. Так легче искать. Под ногами — коренья, пни, вот только, несмотря на темноту, Альма за них не цеплялась. По случайности или провидению, она неслась вперед все быстрей и быстрей. Иногда девушке даже казалось, что еще совсем немного, чуть-чуть, и она взлетит.

Ветер уже не заставлял поежиться, а охлаждал пылающие щеки. Подобранная до самых бедер юбка не путалась в ногах, собранные в пучок волосы растрепались. Заколка осталась где-то далеко-далеко.

Альма не сказала бы, сколько несется вперед вот так: не запоминая дороги, не боясь заблудиться, без цели. Не убегая, и не догоняя, просто мчась вперед. Широкие вытоптанные тропки давно остались позади, и теперь уже ничто не могло невольно указывать ей дорогу.

«Скрытых троп» — так провожали в чащу девушек, а парням желали «ясных взоров», чтоб нашли.

Где-то над головой крикнула сова, видимо разбуженная слишком уж громкой гостьей леса, Альма невольно затормозила, поднимая взгляд в небо. Дыхание участилось, сердце билось гулко, отдавая где-то в горле. Мчась вперед, она даже не подозревала, что бежит так быстро. Девушка дала себе минуту отдыха, оглядываясь по сторонам. Белые подолы юбок больше не мелькали, да и звука ломающихся веток слышно не было, а значит, она уже достаточно далеко. Вот только тут оставаться тоже не хотелось, зато снова хотелось бежать, неважно куда, просто вновь бежать. Подхватив подол, завязав юбку узлом, Альма направилась вглубь чащи.

Минуты неслись с невероятной скоростью. В воздух взмыл уже повторный столб искр, значит, в игру вступили парни.

Подстегнутая мыслью об этом, Альма пустилась вперед с новой силой. Ветки хлестали по голым ногам, иногда оцарапывали даже кожу на руках, шее, лице, но это не заботило. Запнувшись о камень, девушка умудрилась полететь на землю, чудом не разодрав при этом коленки, и только встав, она поняла, что это не заставит ее нестись вперед медленнее, быть более осмотрительной. Нет. Дыхание снова сбивается, сердце стучит в горле, висках, а ноги мокрые от ночной росы.

Вот только как бы Альма ни хотела, она всего лишь слабая человеческая девочка, непривыкшая к подобным погоням.

Выбежав на неожиданно появившуюся в стороне опушку, она прислонилась спиной к дереву, выравнивая дыхание. Девушка пожалела и о том, что не взяла с собой воды, и о том, что потратила столько сил зря. Ей вдруг показалось, что сойти с места она уже не сможет, что придется задействовать сигнальный маячок, который был вручен каждому искателю приключений. Достаточно было открыть медальон, висящий на шее, чтоб в небо взмыла сигнальная искорка, по которой легко было найти заблудившегося, уставшего, подвернувшего ногу или руку счастливчика.

Так бы оно и было, девушка осталась бы стоять тут, обхватив руками шершавую кору, дожидаясь, пока ее найдут, если бы не…

— Альма, — тихий шепот над самым ухом заставил девушку, закрывшую на секунду глаза, распахнула их, оборачиваясь на звук.

— Кто тут? — привыкшая к темноте, она ясно видела всю поляну, а стоило понять, что на ней нет никого, кроме нее… кровь вдруг застыла в жилах. — Кто тут? — повторив вопрос и не получив ответа, Альма встряхнула головой. Глупая. Просто померещилось.

Вот только дважды не мерещится.

— Душа моя, — на этот раз она не просто услышала, она почувствовала. Почувствовала дыхание на виске, жар совсем рядом, движение, порыв ветерка.

Шумно выдохнув, она рванула прочь. Испугалась. Повела себя совсем не так, как учил Аргамон, не воспользовалась силой, не осветила все вокруг, забыла о хладнокровии. Нет, просто вновь помчала в темноту, отбросив мысли об усталости.

И снова лес, снова под ногами камни, корни, снова тропинка не различается, и теперь это уже не радует. Теперь каждую неровность Альма ощущает, о каждую преграду запинается, но стоит лишь подумать, что через миг она упадет, как ее будто поддерживают невидимые руки.

— Кто здесь? — страх, злость на себя за то, что не может выдавить ничего более вразумительного, и осознание, что вести себя должна совсем не так, смешались в девичьей душе.

Она задавала этот вопрос каждый раз, стоило остановиться. Несколько секунд ей казалось, что она вновь одна. Но нет — пристальный взгляд, ветерок прикосновений и шепот на ухо преследовали ее от поляны до поляны, от дерева к дереву, от шага к шагу.

Это не был Крон. Полукровки на такое не способны. Даже не всем лордам дано становиться невидимыми для человеческого глаза. И это пугало, а еще… чувствовать себя слепой среди зрящий было ужасно.

— Если вы не… — договорить ей не дали, снова невидимые руки скользят по телу, заставляя окаменеть, а хриплый голос пощекочет затылок.

— Беги, душа, а я найду, не бойся, — ее так же резко отпустили, и каким бы нелогичным, пугающим, неправильным ни был приказ, Альма послушалась, побежала с новой силой.

А все из-за голоса, отдающего этот приказ. Слишком он был похож на тот, который она даже не надеялась услышать в эту ночь.

Сколько времени он потратил на борьбу с собой? Считанные минуты. Точней, борьбы не было. Не было больше ничего. Не было Аргамона, не было кабинета, не было планов и чаяний на очередной вечер в привычной тишине. Перед глазами стояла лишь она. Ее лицо, ее глаза, ее губы. Она…

Очень давно Ринар превратился из лорда скорей в простого человека. Несколько десятков лет тому его суть в последний раз так рьяно рвалась наружу. Навстречу к той, которую он с гордостью звал своей. А потом, тоже чертовски давно, его кровь практически остыла. Остыла, чтоб сейчас вновь вскипеть, требуя мчать навстречу. И он мчал. Мчал, зная на все сто, — найдет. В эту ночь он найдет.

Освещенная лунным светом поляна навеки останется в памяти. Магия этой ночи сосредоточилась именно тут. Альма облокотилась о дерево, даже не подозревая, что за ней наблюдают.

С жадностью скользя взглядом по тонкому белому силуэту Ринар сдерживался из последних сил, чтоб не явиться ей сразу. А потом…

Он тоже умел играть. Когда-то умел.

— Альма, — приблизившись вплотную, Ринар втянул воздух полной грудью, впитал ее запах, и горло тут же пересохло.

Пусть чувствовать его девочка не должна была, но не услышать не могла. Резко встрепенувшись, она отскочила от дерева, вот только его уже не было рядом. Он снова был далеко, лишь наблюдая за ней с расстояния.

— Кто тут? — Ринару пришлось подавить рвущийся с уст смех. Нет, не так просто.

И она, сама о том не подозревая, подтвердила, что он прав — просто не будет. Подхватив развязавшийся подол, Альма рванула вперед.

Лорд слышал, как гулко бьется девичье сердце, как сбивается дыхание. Видел, как она несется сломя голову, не заботясь о том, что может упасть, разбиться, оцарапаться. Когда ветка рассекла предплечье, оставив на белой ткани красный след, Альма этого не заметила. А Ринар… Откуда в нем столько терпения, не знал и он сам, но вновь и вновь позволял убегать, чтобы снова догонять, а потом щекотать дыханием кожу на виске, раздражать касаниями нежную ладошку.

И вот, она вновь остановилась, вновь попыталась перевести дыхание, прижала руку к груди, будто помогая себе справиться с отдышкой, прислушалась к тишине вокруг, а потом выдохнула. Кажется, подумала, что его тут больше нет. Но вновь ошибка.

— Беги, душа, а я найду, не бойся, — Ринар чувствовал ее близость лишь секунду, а отпустить смог далеко не так быстро, как планировал.

И она… послушалась. Почему-то послушалась, вновь уносясь. А он снова догонял. Догонял, чтоб любоваться, касаться, вдыхать ее запах, а потом отпускать. Ее запах… Сначала в нем был страх, но постепенно он испарился.

Это он. Теперь Альма уже не сомневалась — он. Чувствовала пристальный взгляд — его взгляд. Ощущала мягкие касания — его касания. И слышала голос — его голос.

Он просил убегать, и она убегала, но только потому, что обещал догнать. Лес пропал. Мир пропал. Были лишь они. И скорей всего, ей это снилось, ведь в жизни такое произойти не могло, а раз снилось…

Очередная полянка, скрытая за высоченными кустами, исцарапавшими голые лодыжки, и Альма остановилась, вновь прижимаясь спиной к дереву. Она не могла больше бежать. Не могла, а главное — не хотела.

Это он. Он в ее сне. А значит, все будет иначе. Так, как хочется ей.

— Альма… — вновь неуловимый шепот, и кора под невидимыми до сих пор пальцами трещит на уровне ее головы.

Она должна бы вновь испугаться, вновь метнуться в темноту, но смысла в этом больше нет. По лицу девушки скользнула улыбка, и она распахнула глаза, наконец-то ловя взгляд на расстояние вдоха.

— Не хочу бежать, — он уже смотрел когда-то на нее так. Жадно. В первый день в его доме, на крыльце. Тогда она не поняла этот взгляд. Испугалась, отпрянула, а теперь… А теперь смотрела в ответ так же.

— Нашел, — резким рывком ее притянуло к напряженному телу, а мелкие щепки коры осыпались за спиной. Мягкие губы впились в рот так, будто он умирал от жажды, а она могла ее утолить. Первый, второй, третий поцелуй смешались в единую непрекращающуюся череду касаний губ, рук, тел.

Изодранная блузка потеряла еще несколько пуговиц, а горячие пальцы отправились путешествовать по телу.

И этого вновь стоило испугаться, отпрянуть, остановить. Ведь это безумие! Его, ее, их общее безумие. Но она не сделала ничего. Только привстала на носочки, как тогда, в кабинете, обвила шею мужчины руками, притягивая ближе.

Ответом ей стал приглушенный хрип, а дерево за спиной послужило опорой, не давшей сползти на подкосившихся ногах.

— Нельзя… — он что-то шептал, но не спешил отрываться. Что-то противоречивое, о том, что это неправильно, что он не должен, что все не так. Но Альма даже не пыталась вслушиваться. Только ловила прикосновения, которые явно расходились со словами.

Кожа горела под его пальцами, мелкие порезы, оставленные ветками, вспыхивали болью, стоило широким ладоням пройтись по рукам, животу, шее. Ноги отказывались держать, и Ринар почувствовал это, подхватил легкую как пушинка девушка за талию, принимая ее вес на себя, а потом… Снова были пьянящие поцелуи, нежный бархат кожи под пальцами, ее неосознанные всхлипы, стоны, шумные выдохи. Она цеплялась за него, одновременно пытаясь притянуть ближе и оттолкнуть. Она понятия не имела, что происходит с ней, но он-то знал.

Знал, что еще чуть-чуть, и все. Он не остановится. Знал, что еще одно ее непроизвольное движение навстречу, еще одно прикосновение его рук к ее нежной кожей, и он сделает ее своей прямо тут и сейчас.

— Душа, — и видит Дьявол, больше всего на свете он хотел именно этого. Хотел неистово, до исступления, до боли во всем теле. Хотел ее. И тем сложнее стало сделать то, что было правильно. — Нет.

Так же резко, как прижал к себе, Ринар вдруг отпрянул.

Чтоб не упасть, Альме пришлось ухватиться за дерево. Вновь кора отозвалась жалобным треском, только теперь уже под ее пальцами.

Девушка смотрела на него глазами, покрытыми пеленой страсти и… непонимания.

— Что? — руки дрожали, ноги отказывались держать, кожа будто до сих пор ощущала граничащие с болью прикосновения, а он…

— Нет, Альма, нам нельзя, — и снова слова расходятся с делом, ее снова вминает в дерево, прижимает к сильному телу, а мужчина не дает вздохнуть, накрывая полуоткрытые губы своими.

Безумие длится бесконечно долго. Он целовал, гладил, сжимал, а потом отпускал, тяжело дыша, уткнувшись носом ей в шею. Через мгновение их вновь накрывало с головой. И снова как сначала, и снова он в последний момент, когда контроль девушки уже потерян, отрывался от нее, сцепив зубы. Он боролся с собой. Боролся не на жизнь, а насмерть. Вот только зачем, Альма не понимала.

— Нет, — очередная попытка отказаться от неистового желания закончилась тем, что, не рассчитав свои силы, Ринар впечатал девушку в дерево. Спутать стон желания с восклицание боли он не мог. — Прости, — мужчина тут же подлетел, поймал медленно оседающую Альму. — Прости, душа, прости, — покрыл поцелуями лицо, шею, руки, путая страх за нее, за себя, желание и отчаянное нежелание. — Прости.

— Нет, — и видя эту борьбу, Альма чувствовала, что его боль откликается в ней. Он мучает себя, но слишком она сама любит, чтобы не ощущать эти мучения как собственные. — Нет, — и преодолевая сопротивление, девушка притянула лицо мужчины к своему, в десятый, а может сотый раз, повторяя поцелуй.

И он ответил, осторожно, будто только сейчас осознав, насколько хрупкое создание перед ним. В движении его губ, рук не было больше намека на неистовую страсть, словно извиняясь, Ринар топил Альму в невозможной нежности. Нежности касаний, взглядов, слов…

— Прости… — он терзался. Почему-то терзал себя, а вместе с собой и ее. Вот только Альме сложно было заставить себя думать о том, почему? Ей было сложно думать о чем либо, кроме собственного пьяного счастья, которое сейчас так плотно обволакивало. Она плавилась, таяла, трепетала, дрожала, прижимаясь все сильней, ближе, не веря до конца, что это он. Что он нашел ее.

— За что? — высвободившись из плена его губ, девушка запрокинула голову, вглядываясь в небо. Оно крутилось, верхушки деревьев водили хороводы, луна кружилась каруселью вместе со звездами. А он все целовал…

— Это неправильно… Я сумасшедший…

В один миг все мысли вылетели у него из головы. Была лишь она. Больше не та, опеку над которой он когда-то взял на себя, не та, чей поцелуй заставил опешить, не та, которая считалась в его мире совсем еще ребенком. Теперь она стала для него центром этого мира. Единственным действительно нужным его элементом. Ринар не мог понять лишь одного — как он жил до этого? Как жил?

Долгие столетия без нее, до нее, как собирался жить после, отпустив? После…

Воспоминания затопили Ринара безжалостной волной. Он жил до… И после тоже будет жить, потому что у него будет ради кого жить.

— Наэлла, — он снова оторвался от сладких губ девушки.

Оторвался, чтоб больше не приблизиться. Приступ сумасшествия, а это было сумасшествие, сумасшествие по ней, миновал.

Альма стояла перед ним — с широко распахнутыми глазами, тяжело дышащая, еще не понимающая, ничего не понимающая — ни того, что было до этой самой секунды, ни того, почему это вдруг прекратилось. Она не изменилась — все такая же, настолько же желанная, настолько же манящая, но теперь он не смог бы даже притронуться к ней — сам возвел между ними стену, промолвив лишь имя.

— Что? — голос девушки охрип, руки, которые по-прежнему сжимали манжеты его рукавов, дрожали, ноготки впивались в кожу с каждой секундой все сильней.

— Спи, — неуловимое движение в ее сторону, и веки, будто насильно, закрываются, погружая мир во тьму, а разум обволакивает усталостью. Альма не успела возразить, попытаться поставить блок, от которого все равно не было бы толку, не успела сделать ничего, лишь на грани сна и яви почувствовала, как ее подхватывают на руки.

— Идиот… Какой же идиот… — Ринар ругал себя на чем свет стоит, прохаживая по покоям своей воспитанницы. Он провел ночь тут. Не так, как подумал бы любой, подглядевший за тем, что происходило в лесу, он метался из угла в угол, костеря себя за то, что самолично все испортил. — Идиот! — если Ринар был бы уверен, что физическая боль поможет в облегчении моральных терзаний — давно сунул бы руку в тлеющие угли камина, желая отомстить себе же за то, что чуть не сделал ночью.

Это было наваждение. Теперь он был в этом уверен — не знал его причин, да и знать не хотел, зато не сомневался в другом — это наваждение не должно повториться. Никогда. Ни за что. Просто потому, что это испортит все. Испортит жизнь ей, испортит существование ему. Все.

Остановившись на секунду, Ринар бросил взгляд на кровать — Альма спала. Спала с того самого момента, как он навел на нее чары еще в лесу. Возможно, ей снилось, что они не остановились, возможно, на его месте в ее мыслях находился другой, а может, не снилось ничего, этого Ринар не знал, он просто ждал, когда она проснется. Должен был быть в этот момент здесь и повторить все то, что уже когда-то говорил — это неправильно, невозможно, не нужно ни ей, ни ему.

Будто подчиняясь ему молчаливому призыву Альма шевельнулась во сне: немного поморщилась, а потом открыла глаза.

Альма не помнила, когда в последний раз спала так крепко, мирно, без сновидений. Во сне ей просто было спокойно. Спокойно настолько, насколько не бывает в жизни. И оттого пробуждение в первые секунды показалось истиной мукой, а потом… События ночи пронеслись перед глазами в одно мгновение, а застывший напротив участник этим самых событий не оставлял места сомненьям — это был не сон.

— Альма, — Ринар метнулся к кровати, слишком быстро для заторможенного еще после сна сознания, девушка невольно вздрогнула, почувствовав, как ее ладони оказываются сжаты мужскими пальцами.

— Мой лорд? — не зная, как себя вести и что говорить, девушка устремила взгляд в глаза мужчины, пытаясь найти ответы на свои вопросы в них.

— То, что было вчера, — впервые Альма видела на его лице новую эмоцию — боль. Очень часто она становилась свидетелем его равнодушие, однажды — растерянности, несколько раз — злости, но никогда не видела в глазах чистой боли.

— Прости меня, душа. Это была ошибка. Опять моя ошибка.

— Нет, — посчитав, что он боится за нее, волнуется, что она может воспринять все неправильно, Альма попыталась улыбнуться. — Нет, мой лорд, вы не должны… — для нее вчера произошла не ошибка — вчерашняя ночь стала глотком счастья, концентрированного счастья, на которое она могла лишь надеяться. Теперь она была уверена — нужна ему так же, как он нужен ей. Его сердце не холодное, его желания — вполне человечны, и он желает ее. А от желания до любви, о которой она мечтает, — очень близко.

Альма не подозревала, насколько права и одновременно как глубоко ошибается.

— Я не должен был позволять себе то, что позволил.

— Нет, — девушка сжала его руки. — Нет, — а потом улыбнулась, немного несмело, стеснительно. Альма никогда не думала, что ей придется уговаривать мужчину забыть о приличиях и муках совести. — Вы не сделали ничего дурного, я сама… Я хотела…

Ответа не последовало. Мужчина глухо чертыхнулся, а потом резко поднялся, вновь метнувшись к окну. Не обращая внимания на немой вопрос в зеленых глазах, Ринар кружил по комнате, то и дело ероша волосы. Она не понимает. Черт побери, не понимает!

Вновь резко приблизившись, мужчина навис над воспитанницей, невольно заставляя девушку вжаться в перину. В его глазах пылал гнев. Гнев на себя, но она-то этого не знала, не могла знать.

— Это. Больше. Не. Повторится, — каждое слово он отчеканил так, будто они давались ему с трудом. Выплюнул, глядя прямо в испуганные глаза девушки. — Никогда.

— Почему? — раньше испуганные, а теперь больные. Ей не понять… Не поняты как человек, целующий ночью так жадно, так страстно, может утром так преобразиться. Как он может говорить такие слова и смотреть так холодно. Не понять.

Несколько бесконечно долгих мгновений Ринар просто смотрел на нее. Кажется, он даже видел свое отражение в зрачках девичьих глаз.

— Потому, что это была моя ошибка. Я потерял контроль, а этого делать нельзя.

— Да почему же нельзя?! — Альма сорвалась на крик. Он вторит свое «нельзя», будто пытается убедить не ее, а себя. Сам же все портит. Сам портит то, что ей кажется таким правильным и логичным.

— Ты еще ребенок, Душа, тебе не понять…

— Чего мне не понять? Что такое любовь? Я прекрасно это знаю, мой лорд, потому, что я вас люблю! — и признать это было не так-то сложно. Это ведь правда. Она его любит. Не так, как ее саму любит Крон, по-детски, путая любовь с влюбленностью, а по-настоящему. На всю жизнь.

Он должен был среагировать не так. Должен был на какое-то время застыть, давая себе время осознать сказанное, потом посмотреть на нее с сомнением, недоверчиво, попытаться все же бороться с собой, а потом не смочь… Не смочь, принять ее слова, ответить на них. Ответить, что тоже любит. Должно было быть именно так! В представлении Альмы, должно было быть так и только так.

А он как всегда все испортил. Протяжный стон, и оттолкнувшись от кровати, Ринар снова отходит, запускает пальцы в волосы.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, девочка моя. Ты совсем маленькая…

— Прекратите! — его слова больно резали по ушам. Настолько, что Альма закрылась от этих слов руками, мотнула головой, прикрикнула, пожалуй, слишком громко, на секунду зажмурилась, а потом снова вскинула взгляд на застывшего посреди комнаты мужчину. — Прекратите, слышите? Даже не пытайтесь убедить меня в том, что я не могу вас любить. Я знаю, что чувствую. Знаю. Понимаете?

Он смягчился, снова приблизился, аккуратно взял в свои ладони ее напряженные пальцы, погладил, теперь заглядывая в глаза уже по-другому, нежно, мягко… будто в глаза умалишенной…

— Пройдет несколько месяцев, и ты сама поймешь, как ошибалась. Это не любовь, Альма. Это привязанность. Это благодарность за ту жизнь, которая есть у тебя. Всего лишь благодарность, а еще страх, что скоро эта жизнь может измениться. Это ты зовешь любовью.

— Вы ничего не понимаете, — девушка высвободила руки, прижала их к себе. Когда он смотрит вот так и гладит, гнев уходил, затихал, прятался, будто его слова правдивы. Будто это возможно. Будто она могла перепутать любовь с благодарностью…

— Ты чудесная, Альма. Ты удивительно красива, чуткая, добрая, умная девушка. У тебя впереди еще столько всего. Вся жизнь впереди. Полная, яркая, красочная. И там будет любовь. Поверь мне. Обязательно будет. Ты когда-то встретишь человека, с которым поймешь — то, что происходит сейчас — не стоит и десятой доли счастья, которое ждет впереди. Но я не твоя судьба. Понимаешь?

— Нет, — девушка снова мотнула головой.

А Ринару захотелось взвыть. Какая же она упрямая и как же сложно сейчас убеждать ее в правдивости своих слов: если у самого начинают зудеть кулаки, стоит только представить, что когда-то так и будет… Когда-то она встретит того, с кем будет счастлива. Перед глазами мелькали картинки ночи, мешая мыслить здраво. Он-то думал, что дурман спал, что с приходом утра закончилось его сумасшествие, а в реальности… Красные губы все так же манили, запах сводил с ума, а в горле пересохло, не давая вытолкнуть из себя ни слова.

— Альма…

— Оставьте меня, — она не хотела слушать очередную нотацию о том, как она мала, зелена, неопытна и глупа. А он ничего другого не скажет. Просто не хочет признавать, что она может говорить именно то, что чувствует. Неизвестно почему, но не хочет. — Оставьте, пожалуйста.

Девушка встала, пытаясь не задеть мужчину, оправила платье, измятое за ночь, дождалась, пока взор Ринара снова обратится на нее.

— Если вы боитесь, что я стану трезвонить о нас направо и налево, вы ошибаетесь. Но прошу, даже не пытайтесь переубедить меня в правдивости моих чувств, да и ваших… Вам я тоже небезразлична. Только вы почему-то предпочитаете эти мысли от себя гнать…

— Не о чем трезвонить, Альма, — его голос звучал убийственно спокойно. — Нет никаких нас. Нет и никогда не будет. Это была ошибка. Моя очередная ошибка.

Развернувшись, мужчина направился прочь из комнаты. Последние слова он говорил, взывая к тем демонам, которые смогли бы поручиться за их правдивость. Он не имеет права позволять себе подобное. Ради нее, ради Наэллы, ради их будущего.

Ринар тихо вышел, закрыл за собой дверь, направился в сторону лестницы. Все проблема в том, что он стал забывать… Именно в этом. Начал забывать, что чувствовал, когда так же бежал на поиски другой, как тогда бурлила кровь, как тогда хотелось поймать, схватить, прижать к себе, любить… Именно поэтому теперь кажется, что сейчас было острей. Просто потому, что с тех пор прошло чертовски много времени. Только поэтому. Или…

Ринар на секунду застыл, прислушиваясь к себе. Или…

— Нет, — но позволять себе сомневаться он не собирался. Все предельно ясно и просто. И все, что он сказал в комнате Альме, тоже правда. Ничего не получится. Никогда.

Девушка дождалась, когда дверь за незваным гостем закроется, потом посчитала до десяти, давая ему возможность отойти подальше, а потом… В дверь полетела подвернувшаяся под руку статуэтка.

В груди клокотало сразу несколько чувств: злость, ведь он так рьяно отрицает все, происшедшее между ними, трепет, ведь она-то помнит, как это было… Помнит, как он целовал, касался, что говорил. И стоит подумать об этом, по телу проходит дрожь. А еще отчаянье, ведь если он настроен так решительно, это больше не повторится. Никогда.

Не в силах справиться с этой бурей, Альма упала на кровать, зарываясь лицом в подушку.

Ей не было понятно лишь одно: почему? Почему он так сопротивляется? В чем ее вина? Что она делает не так? Чем недостойна? И если недостойна, то что произошло ночью? Столько вопросов и ни одного ответа.

А ей нужны ответы. Причем не просто ответы, а его ответы.

Резко развернувшись, Альма устремила взгляд в потолок. Свира права. Во всем права. Он должен приревновать. Приревновать настолько, чтоб больше не смог вот так просто уйти, оставив последнее слово за собой.

Значит, так тому и быть…

В подвале было привычно прохладно. И дело не в том, что во всех подвалах сыро и прохладно, гуляют сквозняки, а под потолком плетутся паутины. Нет. Этот подвал был особым.

Здесь могли цвести розы, могло шуметь море, на белом потолке могли россыпью гореть звезды. Это все могло бы быть здесь. Ринар бы не жалел на это сил, создавал бы идеальное место, но его Най никогда не нужно было море, солнце, звезды… Без него… А прохладу она любила…

Ринар вошел в помещение, в котором не тушился свет. Вот и сейчас абсолютно бесцветная комната встретила его привычной яркой белизной. Мужчина неспешно направился вглубь. Туда, где ждала она…

Он действительно забыл, ради чего все происходит в его жизни, ради чего его жизнь продолжается. А сейчас должен вспомнить.

Ринар достиг мраморного алтаря, залитого особым сиянием, подошел вплотную, склонился, заглядывая в лицо той, которую любил всегда, любит и сейчас. Которую должен любить, чье лицо представлять.

— Най: — он шепнул, уже даже не надеясь… А когда-то ведь верил, что его слова смогут заставить ее проснуться. Просиживал днями и ночами у подножья алтаря, ложился рядом, делясь своим теплом. Выгонял пытавшегося заставить его подняться наверх, вернуться к жизни, смириться, принять Аргамона… Нет. Он не собирался принимать. Не собирался тогда, и сейчас тоже не собирался. Просто нужно оживить в памяти те чувства и те мысли. Ту уверенность, и тогда все сомненья исчезнут. Должны исчезнуть.

Преодолев преграду из ореола голубых искр, Ринар коснулся холодной кожи пальцем. Она была холодна вот уже добрых полстолетия. А он ждал. Ждал все эти годы. И осталось совсем чуть-чуть. Еще немного, а потом она снова вернется. Откроет глаза. Такие, как были лишь у нее, улыбнется, узнает, поймет. А он увидит ее взгляд, и все остальные мысли станут такими неважными, лишними. Лишними станут все люди, нелюди, мир станет лишним, просто потому, что к нему вернется его… мир.

— Мой лорд, — вхожим в комнату был лишь один человек. И ему Ринар даже не удивился. Когда-то именно Аргамон вытащил его отсюда. Практически силой выволок за шкирку, заставил привести себя в порядок, а потом усадил в кабинете, вручив книгу.

Тогда Ринар всерьез раздумывал над тем, чтобы швырнуть томиком в служащего, а потом вышвырнуть за порог и его самого, но не успел. Аргамон заставил его прочесть фолиант от корки до корки. Фолиант, который подарил Ринару надежду. Он ведь и сам считал, что кальми — сказки. Что если они когда-то и жили, то люди отлично справились с их истреблением, а оказалось…

Мужчина, которого совсем недавно хотелось спустить с лестницы, вдруг стал для Ринара спасителем. С тех пор они искали. Несколько раз им казалось, что находили, но все впустую. Ни одна из девушек не оказывалась той, что так нужна, а вот теперь появилась Альма…

— Проходи, — Ринар отдернул руку от фарфорово-белого лица Наэллы, повернулся.

Аргамон смотрел из-под насупленных бровей сурово. Так, будто собирался отчитать. Хотя отчитывать стоило Ринару.

— Вы с Альмой повздорили? — проходить Аргамон не спешил. Не любил здесь находиться. Не любил, когда Ринар просиживает здесь днями, будто упрямый глупец, и спускался-то неохотно, лишь в крайних случаях. Например, таких, как этот.

— С чего ты взял? — не оглядываясь, Ринар направился в сторону двери.

— Я очень наблюдателен, мой лорд.

Ринар хмыкнул. С этим не поспоришь. Аргамон наблюдателен, иногда, даже слишком. А вот он сам как-то расслабился. Тоже слишком.

— Что было в вине, Аргамон? Что? А главное, зачем? — проведенная в комнате воспитанницы ночь была достаточно длинной, чтоб он успел все вспомнить и понять. Все, кроме одного: зачем это верному Аргамону. Или не такой уж он верный?

— Я хотел помочь.

— В чем?

— Помочь вам понять, что упираться собственным желаниям — глупо.

— Собственным желаниям? — Ринар не заметил, как повысил голос. Резкое восклицание отразилось от стен, создавая эхо. — Чьим желаниям, Аргамон?

— Вашим, мой лорд, — не обращая ровным счетом никакого внимания на окрик, Аргамон склонился.

— Ты бредишь, — Ринар посмотрел на него, как на сумасшедшего. — Альма — ребенок. Моя воспитанница. Единственное желание, которое у меня есть по отношению к ней — чтобы у нее сложилась долгая и счастливая жизнь. Такая, какую она бы хотела прожить.

— Единственное? — Аргамон усмехнулся, кивая за спину лорду. — А как же еще одно?

— Это — необходимость. Если бы я мог, я нашел бы кого-то другого, уже не Альму. Но это слишком… долго.

— А может, мой лорд, вам нужно это время? Нужно, чтобы понять, чего же именно хотите вы? — Аргамон говорил загадками. Такое со старым иногда случалось, и это совершенно не нравилось Ринару. Ведь вместо того, чтобы сказать напрямую, усач переходил в черезчур загадочные категории.

— Я знаю, чего хочу я, Аргамон. А вот чего хочешь ты, никак не могу понять. Не верю, что Альма попросила тебя подлить мне зелье в вино. Она этого сделать не могла.

Аргамон кивнул. Посчитай Ринар иначе, он отчаялся бы окончательно. Но, слава небесам, в невиновность Альмы Ринар верил так же, как в свою любовь к обитательнице этой комнаты.

— Тогда зачем? Чего ты добиваешься? Неужели до сих пор веришь, что после стольких лет что-то изменится? Я ждал ее полвека, Мон. И этого никто не в силах изменить. Ни ты, ни любой другой обитатель этого поместья, города, мира…

— Вы так уверены, мой лорд?

— Совершенно.

— Тогда вам не стоит бояться, что ваше непоколебимую уверенность сможет нарушить какое-то зелье…

— Не сможет, — Ринар чувствовал, что начинает злиться. — Но зачем, Аргамон? Ответь, зачем?

— Это не был приворот, мой лорд. Я просто помог вам понять, чего именно вы хотите. Будь в нем не та кровь, зелье бы не раскрылось, а так… Дело не в настое. Дело в ней. В том, что вы так рьяно пытаетесь отрицать. Вас тянет к гелин.

Аргамон приготовил тогда зелье, рецепт которого ведом немногим. Возможно, в совершенстве техникой приготовления этого напитка владел лишь усач. Оно обладало свойствами, разительно отличающимися от тех зелий, которыми торговали на ярмарках бабки-знахарки, обещающие приворожить любимого лишь каплей пойла. Асмаг готовился с помощью крови и темной магии, а предназначался для того, чтоб разоблачить истинные чувства. Будь во флакончике кровь другого человека, и ночь Ринар провел бы в собственной кровати, вновь грезя о своей потерянной любви, но во флакончике плескалась кровь Альмы, заставившая ополоуметь. Лишиться ума из-за желания, которое живет в нем уже давно, просто слишком рьяно душится.

— Она — ребенок, Аргамон. — Слова мужчины не радовали Ринара. Совсем не радовали. И он прилагал массу усилий, чтобы заставить себя их с непрошибаемой уверенностью отрицать. — Я отношусь к ней соответственно. И клянусь. Клянусь в этой комнате, — он вновь обернулся, бросая взгляд на силуэт в мерцающем ореоле. — Что отпущу ее в тот же миг, как ритуал будет проведен. Сделаю все, чтоб она не знала в жизни недостатка ни в чем. Но не стану держать.

— Вы — дурак, мой лорд.

Бросив слова, Аргамон развернулся, вышел из комнаты первым. Такого он не позволял себе еще никогда. Но сейчас сдержаться не смог. Ему жутко хотелось встряхнуть упрямца, показать, во что это упрямство выльется. Во что она уже выливалось не раз. А потом показать, как может быть, измени он свое решение. Но этого делать ему было нельзя. Чертовы правила…

Хотя нет… Аргамон усмехнулся. Правила — в какой-то мере господни, а вот нарушать их приходится почему-то ему.

Ринар проводил подчиненного взглядом, а потом вышел из комнаты, закрыл дверь, запечатал взмахом руки. Без него сюда не вхож никто. А с ним… Какая разница? Скоро все закончится. Закончится кошмар длинной в несколько десятилетий, все вернется на круги своя.

Он будет обязан Альме жизнью. И готов платить по долгам столько, сколько она затребует. Даже не так. Она не затребует ничего. Их Душа не умеет требовать. Он просто сделает все, чтобы она навсегда забыла о лишениях, в которых росла. Отдаст все, что имеет. Достанет то, чего у него нет, но отплатит за то, что сделает эта девочка.

Не сможет он дать ей лишь одного — той любви, о которой она просит. Просит по-детски, упрямо, настойчиво, веря, что именно это ей нужно. Но он-то знает — никогда не сможет дать ей ту любовь, которую она заслуживает, она достойна правды. А в этот миг Ринар был уверен — правда состоит в том, что любит он другую. Любит неизлечимо, вечно, беспросветно.