Дю Геклен

Дю Геклен вернулся в воюющую страну. Договор в Бретиньи 1360 года, подтвержденный в Кале, просуществовал недолго. Эдуард III и Карл V бездействовали несколько лет, это правда, но они никогда официально не обменивались отречениями, предусмотренными в договором: Эдуард III должен был отказаться от короны Франции, а в обмен на это Карл V должен был отказаться от сюзеренитета над Аквитанией. Спустя восемь лет после заключения договора ничего не было сделано, что оставляло возможности для любых маневров.

Возобновление войны против Англии

Черный принц обосновался в Аквитании, которая в 1362 году была преобразована для него в квазинезависимое герцогство. В Бордо он организовал бюрократическую администрацию в английском стиле, более эффективную, чем у короля Франции. Он лично принимал оммаж аквитанских сеньоров, которые едва терпели авторитарное присутствие сюзерена, который теперь был к ним очень близок и бдителен. Авторитарный и проникнутый герцогскими прерогативами, Эдуард вряд ли был расположен понять партикуляристские тенденции своих вассалов. У него был еще один недостаток — расточительность. Не скупясь на чужие деньги, он щедро тратил их на содержание роскошного двора в Бордо; в 1367 году испанская экспедиция обошлась в целое состояние. Поэтому вся тяжесть расходов падала на гасконцев.

В январе 1368 года штаты Аквитании, то есть представители главных городов и вассалов, по просьбе принца приняли решение о введении нового налога — фуажа в размере десяти солей на очаг в течение пяти лет. Многие сеньоры не присутствовали на собрании и отказались подчиниться новому налогу, за который они не голосовали. Среди них были Жан д'Арманьяк и его племянник Арно Аманье д'Альбре, которые решили обратиться, как это предусмотрено феодальным правом, к своему верховному сюзерену. Но кто был их сюзереном — Эдуард III или Карл V? На самом деле, это был первый, но по традиции — второй, поскольку он официально не отказался от своего сюзеренитета над Аквитанией.

В мае 1368 года Арманьяк и Альбре были в Париже на свадьбе последнего и обсуждали этот вопрос с королем. Карл V оказался в затруднительном положении. Он знал, что принятие обращения гасконцев означало бы объявление войны Эдуарду III. Однако Карл V был осторожен, за что получил прозвище "Мудрый". 30 июня он созвал заседание всего своего Совета в отеле Сен-Поль: тридцать шесть человек, бароны, юристы и епископы. Мнение было единодушным: обращение должно быть принято, и если король Англии отреагирует воинственно, он будет нести ответственность за нарушение договора. Процедура иллюстрирует методы Карла V. Король был более нерешительным, чем можно было подумать; как все мыслящие люди, он взвешивал, сравнивал и, в конце концов, укрылся за решением своего Совета, на который можно было возложить ответственность за возможную неудачу. Этот процедура повторялась при каждом важным решением его правления. Карл V снова обратился к канонистам и юристам из Монпелье и Тулузы. Все дали одинаковый ответ. 28 декабря 1368 года Совет в расширенном составе подтвердил право короля.

Поэтому в Бордо были посланы два королевских чиновника, чтобы вызвать Черного принца в Париж, к королевскому суду, для ответа на обвинения его вассалов. Двое несчастных, доктор права и рыцарь, предстали перед Эдуардом, который лежал в постели и был болен дизентерией подхваченной в Испании, продолжавшей подтачивать его здоровье. Взбешенный, принц встал и пригрозил пойти войной на Париж во главе своей армии. Два посланника короля были арестованы и казнены при невыясненных обстоятельствах. С этого момента разрыв стал неизбежен. Это было сделано надлежащим образом: поскольку Черный принц не явился в установленный срок, неисполнение было отмечено, а поскольку уже начались стычки, как в Гиени, так и в Понье, 30 ноября Генеральные штаты, собравшиеся в Париже, объявили вассала преступником и провозгласили конфискацию герцогства Аквитанского. Оставалось только завоевать его.

Карл V ничего не оставлял на волю случая. Никогда еще средневековая война не была так тщательно подготовлена. Жизненные силы войны — это деньги. Год военных действий обходился королевской казне от шестисот до восьмисот тысяч ливров. Поэтому налогоплательщики должны были платить снова. На этот раз, чтобы обеспечить стабильность поступлений, Генеральные штаты проголосовали за введение постоянного налога в ойлоязычных странах на неограниченный срок. В странах "языка ок" сохранился принцип ежегодного обновления. Городские укрепления были восстановлены, стены отремонтированы и осмотрены королевскими инспекторами. Во многих случаях городские стены потеряли свое значение из-за расширения пригородов, что облегчало врагам использовать практику подкопов: у городских властей был выбор между уничтожением пригородов и включением их в новый обвод стен. Париж первым подал пример: под руководством губернатора Гуго Обрио новое кольцо укреплений на правом берегу удвоило площадь столицы, а в 1370 году началось строительство большой бастиды Сент-Антуан — Бастилии.

Владельцам укрепленных замков также предлагалось привести свои крепости в обороноспособное состояние: заделать щели и трещины, очистить стены от прилегающих зданий, запасти продовольствие и боеприпасы, обзавестись артиллерией. Постановлением от 19 июля 1367 года, которое Жан Фавье сравнил с настоящей "национализацией" замков, король установил контроль над этими строениями.

Армия также нуждалась в хорошей реорганизации. Извлекая уроки из предыдущих поражений, король пытался развить практику стрельбы из лука и арбалета по всей стране. Указом от 3 апреля 1369 года было запрещено заниматься всеми азартными и физическими играми, кроме соревнований по стрельбе. Организуя соревнования с вручением призов, власти надеялись облегчить набор стрелков в армию. Но такая мера могла принести плоды только в долгосрочной перспективе. На данный момент под командованием магистра арбалетчиков Юэ де Шатильона находились в основном генуэзцы. В целом, доля наемников имела тенденцию к увеличению: генуэзцы во главе с Гримальди, Спинолой и Дориа, каталонцы, кастильцы, пьемонтцы, тосканцы, немцы, шотландцы и валлийцы. Среди последних — Оуэн Лаугох (Краснорукий), внучатый племянник последнего валлийского короля Гвинеда Лливелина. Ненавидя англичан, он служил поочередно Филиппу VI, Иоанну Доброму, Карлу V и совершил несколько подвигов, например, захватил остров Гернси в 1372 году.

Карл V отказался от традиционной феодальной армии, которая была слишком нестабильной и недисциплинированной. Если главные вассалы все еще присутствовали в армии, то в качестве служащих; арьербан созывался лишь в исключительных случаях, как в Нормандии в 1369 году, для противостояния непосредственной опасности. Мелкое дворянство обеспечивало постоянное ядро армии в две с половиной тысячи человек, или почти десять тысяч человек с учетом их боевых слуг, которые регулярно проверялись на "смотрах", где королевские офицеры проверяли снаряжение и численность перед распределением жалования. В случае необходимости численность вооруженных людей из мелкого дворянства могла увеличиваться до пяти-шести тысяч. Кроме того, росло число недворян, кутильеров, пикинеров, сержантов и боевых слуг, некоторые из которых выбивались в ряды оруженосцев. В этой армии, которая находилась в процессе профессионализации, все больше принимались во внимание индивидуальные заслуги.

Однако для командных должностей пример Дю Геклена, мелкого дворянина, получившего высший титул, оставался исключительным. Военачальниками оставались вельможи знатного происхождения, особенно братья и шурины короля. Если герцог Анжуйский обладал качествами, необходимыми для принятия решений, то герцог Беррийский был плохим военачальником, более одаренным в интригах, чем в командовании войсками. Людовик де Бурбон, тридцати трех лет в 1370 году, герцог и пэр Франции, основатель рыцарского ордена Золотого щита, был одним из лучших лейтенантов короля. Карл V доверил ему командование в Бретани и центральной Франции. Филипп Бургундский, еще один брат короля, сражался с рутьерами на востоке страны, но он был больше политиком, чем солдатом. Эти принцы, если они номинально командовали армиями, часто нуждались в профессионале рядом с собой, чтобы руководить технической стороной компаний.

Одной из сильных сторон этой армии была регулярность выплаты жалования, что ограничивало дезертирство, отказ от службы и предательство. Все чаще использовалась система авансов в счет жалованья, или "кредита" солдатам. Мы видели, как Дю Геклен, с самого начала своей карьеры на службе у короля, постоянно настаивал на том, чтобы его войскам регулярно платили. Он снова напомнил об этом в 1370 году, когда его назначили коннетаблем.

Количество пушек в армии имело тенденцию к увеличению. Однако классические метательные машины по-прежнему ожидало блестящее будущее. Дю Геклен, по-видимому, мало использовал пороховое оружие. Перьеры, требюшеты и мангонели все еще были более эффективны. Карл V также был озабочен состоянием своего флота, который в начале его правления сократился до не более чем дюжины кораблей. Несколько судов было заложено на верфи Clos des Galées в Руане, но наем иностранных кораблей оставался необходимым: несколько галер монегасков адмирала Гримальди, несколько кораблей генуэзцев, и, прежде всего, кастильский флот адмирала Амброджо Бокканегра, который одержал блестящую победу перед Ла-Рошелью в 1372 году.

Наконец, подготовка была и дипломатической: на севере брак Филиппа Бургундского и Маргариты Фландрской, отпразднованный в Генте в 1369 году, позволил изолировать Кале и закрыть Брюгге для английской торговли. На юге укрепление кастильского союза в том же году позволило контролировать Гасконь. Наконец, сам Папа Римский, Урбан V, симпатизировал делу французов. Карл V ничего не оставлял на волю случая.

Со своей стороны, Эдуард III, реагируя на возобновление сюзеренитета Валуа над Аквитанией, подтвердил свой титул короля Франции 3 июня 1369 года. Договор в Бретиньи был стерт с лица земли; война могла начаться снова в любой момент.

Возвращение орла

На самом деле, военные действия уже начались. В конце апреля, агенты Карла V действовавшие исподтишка, подбили графство Понтье на восстание против англичан. Аббевиль открыл свои ворота для французских войск. Таким образом, город Кале оказался под прямой угрозой. Эдуард III мобилизовал всех своих сыновей: старший, Эдуард, очевидно, находился в Аквитании и должен был ожидать французского наступления там. Король послал в Бордо подкрепление во главе со своим третьим сыном, графом Кембридж, будущим герцогом Йорком. В начале августа второй сын короля, Джон Гонт, герцог Ланкастер, был отправлен в Кале, откуда он предпринял классический грабительский рейд на юг в район Па-де-Ко. Карл V поручил своему брату Филиппу Бургундскому присматривать за ним с настоятельным указанием не рисковать и не вступать в сражение.

Это был важный поворотный момент в Столетней войне. Англичане оставались верны себе, устраивая рейды по диагонали из Кале в Бордо или наоборот, опустошая, грабя и собирая добычу по пути, и время от времени нанося тяжелое поражение французской армии. В действительности Карл V отказался от противодействия этим набегам, решив позволить им самим измотать себя. Вместо катастрофических трюков своего отца и деда он предпочел войну на истощение. Ресурсы королевства велики: враг будет изнурять себя сам, пытаясь захватить их. Организация рейдов стоила очень дорого, и лондонский парламент все чаще отказывается платить за это. Если в результате каждого рейда не будет ни добычи, ни выкупов, ни захваченных территорий, королевство Плантагенетов потеряет свои силы и деньги. Если врагу будут попадаться на пути только хорошо укрепленные и обороняемые города, он, как правило, не сможет их взять, поскольку не обременяет себя в походе осадной техникой и не имеет времени на длительную осаду. Если по пути ему не встретится армия, не будет ни сражений, ни выкупов за пленных; проблуждав несколько недель, придется уйти с пустыми руками. Карл V будет применять эту стратегию все более целенаправленно. Но поплатятся за это в основном крестьяне: английская кавалерия, удрученная отсутствием добычи, будет мстить беззащитным селянам. Карл V тоже знал об этом, но такова была цена победы.

Эта стратегия будет сильно оспариваться французскими дворянами, разочарованными отсутствием сражений, почестей и выкупов. Метод был действительно не рыцарским, но эффективным. Первым это попробовал на себе герцог Ланкастер в 1369 году: его кавалькада не прошла дальше Па-де-Ко, и ему пришлось отступить в Кале после нескольких бесплодных недель. На юго-западе, однако, проблема была иной, поскольку речь шла о повторном завоевании территории. Война здесь будет состоять из осад городов и замков. Терпеливо, одни за другим откусывались по кусочку провинции, удерживаемые англичанами.

Южная компания началась в 1369 году, используя стратегию клещей. К Бордо двинулись две армии: с севера — герцога Беррийского, который начал свой поход из Пуату; с юге — герцог Анжуйский, который прибыл в Руэрг, спустившись по Авейрону и Лоту. Герцог Беррийский продвигался медленно: он взял Ла-Рош-Позе и Шалюссе в Лимузене. Герцог Анжуйский действовал более эффективно, сочетая нападения и пропаганду, так что большинство городов сдались без боя, хотя и были хорошо укреплены: Родез, Нажак, Кагор, Лузеш, а также Перигё пали один за другим, а в Арманьяке Лектур, Флеранс, Кондом и Эозе постигла та же участь.

Наступление продолжилось и в 1370 году, но сопротивление англичан стало более организованным; чем ближе к Бордо, тем активнее защищались города, эта винодельческая страна была экономически связана с Англией, а так же существовал страх перед репрессиями со стороны Черного принца в случае слишком поспешной капитуляции. Именно поэтому Карл V и герцог Анжуйский хотели заручиться помощью Дю Геклена, мастера осадной войны. Базируясь в Тулузе, герцог Анжуйский двинулся вниз по Гаронне: в мае и июне пал Муассак, затем Ажен.

20 июля к нему присоединился Бертран, вернувшийся из Испании. Брат короля немедленно передал ему командование. Наступление продолжалось: Эгийон, в месте слияния Лота и Гаронны, был взят без боя. Затем армия покинула долину Гаронны и направилась прямо на север, возможно, с целью соединиться с герцогом Беррийским. Долина реки Дордони была зачищена от англичан, ее замки и крепости перешли на французскую сторону: Сарлат, Домме, Бейнак и Кастельно, два вражеских замка, которые находились друг против друга по обе стороны реки со времен Ричарда Львиное Сердце. Ниже по течению, замок Лалинде также собирался сдаться, когда подкрепление из Бержерака, возглавляемое капталем де Бюшем — который казнил капитана этого местечка за измену — в последний момент помешало французам войти в него. Дю Геклен не стал настаивать. Его маршрут показывает, что он явно пытался закрепить фронт французского наступления вдоль линии север-юг, а не продвигаться на запад. Это было планомерное завоевание, медленно, но верно продвигающееся вдоль всей линии, обеспечивающее тыл и не оставляющее англичанам пространства на востоке. В завоевании Аквитании действительно существовала общая стратегия.

Не обращая внимания на Бержерак, Дю Геклен снова двинулся на север. В Перигё он реорганизовал оборону города. Кювелье относит к этому моменту эпизод, который остается неясным из-за отсутствия топографических сведений — захват аббатства недалеко от Перигё, которое удерживали англичане, но вполне вероятно, что это было аббатство Шанселад, расположенное к западу от Перигё, потому что это аббатство, как говорит Кювелье, можно было увидеть с городских стен. В компании Талейрана де Перигор, брата графа Перигорского, Дю Геклен предпринял штурм. Аббатство в течение года было занято англичанами, капитан которых отказался сдаться. Дю Геклен, как ему и подобало, объявил, что пощады не будет, и начал штурм, который проходил под непрерывный барабанный бой, следуя хорошо отработанной тактике: постоянный огонь арбалетчиков, заставлял защитников прятаться и оставляя штурмующим свободным путь для засыпки рва фашинами. Лестницы — каковых было около сотни, говорит Кювелье — затем были приставлены к стенам, и штурмующие взобрались по ним, защищаясь щитами от камней, раскаленных железных прутьев, негашеной извести и деревянных балок, которые бросали на них осажденные. Дю Геклен был одним из первых, кто взошел на стены, за ним, как тени, следовали Оливье де Манни, Жан и Ален де Бомон.

Он орудовал своим любимым оружием — топором, которым одним ударом раздробил челюсть английского капитана. Гарнизон был уничтожен. День закончился опорожнением винных бочек аббатства, которые тут же были возвращены их мирным владельцам.

Затем Дю Геклен прошел по долине реки Иль до Монпона, который он захватил, а затем снова направился на север, взяв Брантом и Сент-Ирье. Оставив армию герцога Анжуйского далеко на юге, он двинулся навстречу армии герцога Беррийского, которая только что осадила Лимож. Подстрекаемые эмиссарами короля Франции, которые привлекли на свою сторону епископа города Жана де Кроса, горожане решили сдаться. Герцог Беррийский прибыл 24 августа. Гордый своим достижением, брат короля решил, что он сделал достаточно в этом году, и уехал в тот же вечер, оставив только сто человек для защиты города. Это была роковая оплошность: через две недели три брата Плантагенета — принц Уэльский, герцог Ланкастер и граф Кембридж — были в Лиможе. Все они были разгневаны последовательными потерями аквитанских городов, которые без сопротивления сдавались вероломным французам. Черный принц также должен был отомстить за смерть своего главного советника Джона Чандоса, который был убит 31 декабря попав в засаду у брода Люссак в Пуату. Старый воин стал жертвой своего слишком длинного плаща: во время боя он зацепился им за повозку, споткнулся и, будучи одноглазым, пропустил удар, нанесенный ему оруженосцем Жаком де Сен-Мартеном. Гибель Джона Чандоса вызвала всеобщее сожаление даже у французов; он был одним из лучших воинов века, а также мудрым, рыцарственным и великодушным человеком. Печаль его товарищей была безмерной. Фруассар описывает это так:

Потеря была действительно невосполнимой для все более больного Черного принца, который беспомощно наблюдал, как его княжество постепенно тает. За все это пришлось расплачиваться жителям Лиможа. Город был взят за несколько дней, после яростного штурма 19 сентября, и подвергся одной из самых страшных экзекуций того времени: население было истреблено, дома стерты с лица земли, укрепления снесены; только епископ сумел спасти свою жизнь, он был заключен в тюрьму, а затем сослан в Авиньон.

Где в это время находится Дю Геклен? По словам Фруассара, он находится поблизости и преследовал войска Черного принца, поскольку недостаточные силы не позволили ему противостоять захвату города. Кювелье об этом молчит. На самом деле, похоже, что еще до конца августа Бертран уехал в Париж, где его хотел видеть король.

Новый коннетабль (2 октября 1370 года)

Уже некоторое время Карл V и его окружение подумывали о смене коннетабля. Действующий коннетабль Моро де Фьенн, был преданным и компетентным человеком, но в свои шестьдесят четыре года он сам осознавал ограничения, налагаемые возрастом. Возобновление войны с англичанами требовало коннетабля, который был бы и опытным, и в хорошей физической форме. В то время эта должность был не просто почетным титулом. Первоначально коннетабль был младшим офицером при сенешале, comes stabuli, или графом конюшен, основной функцией которого был присмотр за королевскими лошадьми. Этот специалист по кавалерии постепенно стал главным военным советником и лейтенантом короля, верховным военачальником королевской армии. Его знак отличия — меч — являлся мечом короля, который использовался при коронации. Таким образом, коннетабль был правой рукой короля, генералиссимусом его вооруженных сил.

Ранее этот пост доверялся людям с хорошей родословной из прославленных домов Франции. Например, коннетаблями были два представителя рода Бриеннов, прямых вассалов графа Шампанского, последний из которых, Готье де Бриенн, был убит при Пуатье. Карл де ла Серда Испанский происходил из рода королей Кастилии. Эти люди могли быть беспокойными и амбициозными и беспокоить самого короля. Должность коннетабля была сопряжена с опасностью: три последних действующих коннетабля были убиты или погибли в бою. Назначение Моро де Фьенна в 1356 году ознаменовало начало изменений в положении коннетабля: вместо людей очень высокого происхождения король выбирал хороших, достойных и преданных воинов, людей, которые уже предоставили доказательства своей преданности. Так, Моро де Фьенн, хотя и выросший в Англии, где он унаследовал земли в Сомерсете, отказался принести оммаж Эдуарду III за свою сеньорию Фьенн, расположенную недалеко от Булонь-сюр-Мер. Он хорошо справлялся со своей ролью, взяв Осер в 1360 году и снова доблестно ведя осаду в 1369 году. Возраст заставил его подать в отставку, хотя рыцари в возрасте шестидесяти лет были обычным явлением в этот период, вопреки широко распространенному мнению, что средневековые рыцари все были молодыми мужчинами и редко достигали сорока лет. Моро де Фьенн не достиг предельного возраста, но каждый стареет по-своему, и уже в 1369 году он подумывал об отставке.

Поэтому для Карла V встал вопрос о его преемнике. Ситуация диктовала, что он должен быть хорошим воином; он также должен был быть абсолютно преданным, вне подозрений. Наконец, было желательно, чтобы он не принадлежал к слишком известной семье, чтобы не вызывать соперничества сред знати. Бертран Дю Геклен идеально подходил по всем этим условиям. Более того, он был бретонцем, что помогло восстановить баланс географического состава королевской свиты, состоявшей, как показали исследования Р. Казеллеса, из людей с востока королевства, и, прежде всего, получить важный инструмент в герцогстве Бретань, чтобы уравновесить огромное английское влияние на герцога Иоанна IV. Выбор Дю Геклена в качестве коннетабля был в этом смысле решающим для будущего страны: король окончательно и исключительно прибег к услугам бретонского воина, который был еще полностью зависим от герцога Бретани. Инвеститура коннетабля включала клятву верности, скрепленную поцелуем в губы между королем и его главным офицером. С тех пор, еще будучи вассалом Иоанна IV, и будучи бретонцем, Дю Геклен стал человеком короля и в 1370 году ни один бретонец не подумал упрекнуть его в этом. Поэтому следует принять логические последствия этого назначения: в случае конфликта между королем и герцогом, Дю Геклен должен подчиняться королю. После него коннетаблями становились другие бретонцы: Клиссон, затем Ришмон, который даже стал герцогом Бретани.

Выбор Дю Геклена был единодушно одобрен королевским окружением. Он был, несомненно, самым эффективным воином во Франции; он много раз доказывал свою преданность; у него не было личных амбиций; его скромное происхождение означало, что он всем был обязан королю. Его назначение, похоже, впервые стало выбором Большого совета короля. Об этом свидетельствует отрывок из Фруассара:

По словам Кювелье, именно Дю Геклен попросил короля посоветоваться с "герцогами, графами, рыцарями и горожанами Парижа", чтобы быть уверенным в поддержке их всех. Требование кажется преувеличенным, а консультация с Советом, вероятно, была инициативой самого короля. Оба хрониста сообщают о колебаниях бретонца. Недоверие, крестьянское благоразумие, простой здравый смысл и откровенность являлись чертами его характера и в достаточной степени объясняют сцену, описанную Фруассаром. В ней Дю Геклена требует о гарантий, он проявляет нежелание занимать эту должность. Кажется, что он беспокоится из-за той чести, которая польстила бы самому знатному дворянину.

Когда Бертран прибыл в Париж, приветствуемый толпой, его поселили в гостинице на улице Ла Верьер, а затем в роскошных апартаментах в отеле Сен-Поль, где часто останавливался сам король. Именно там 2 октября он был принят Карлом V в присутствии главных советников и придворных. На встречу со знаменитым бретонцем поспешили все, во главе с великим камергером и великим конюшим короля, Бюро де Ла Ривьером. И собравшиеся увидели, как в зал входит маленький, уродливый, чернявый человек, с круглой головой, курносым носом, зелеными глазами, короткими, седеющими волосами; с удивительно короткой и толстой шеей, так что казалось, что голова посажена прямо на туловище; широкими плечами, коренастым телом, слишком длинными руками доходящими почти до колен. И это человек был ужасом англичан и грозой испанцев.

Действительно, его физиономия была неприятной, и Дю Геклен не делает ничего, чтобы сделать ее более привлекательной. Ничуть не смутившись, он смотрел прямо перед собой, оглядывая этих придворных, этих юристов, этих финансистов, этих секретарей, этих министров. Между миром королевского двора и необразованным воином не было ни какой близости, а только взаимное презрение. Для них он был инструментом, мечем, грубой силой, которую используют в случае необходимости, а затем отбрасывают; для него они были паразитами, раздатчиками советов, неспособными держать меч, болтунами, "надменными чучелами", как он их называл. Вскоре тот же Бюро де Ла Ривьер, который теперь приветствовал Бертрана, попытался дискредитировать его в глазах короля. Он "внес раздор между королем и добрым коннетаблем, дав понять королю, что мессир Бертран Дю Геклен был сторонником герцога Бретани", — говорит Chronique du bon duc Loys de Bourbon (Хроника доброго герцога Людовика де Бурбона) за 1374 год. Жан Ле Мерсье, еще один из "мармузетов" ("маленьких людей", выдвиженцев) Карла V, также пытался оклеветать Дю Геклена. Но у него также были горячие и влиятельные защитники, в частности братья короля, особенно герцог Анжуйский, по словам Фруассара, он был самым решительным сторонником его назначения коннетаблем. "В продвижении этого дела был очень активен герцог Анжуйский", — пишет он.

Между этими двумя рядами лиц с несколько презрительной улыбкой или просто слегка изумленный, Дю Геклен подошел к королю и преклонил перед ним колено. Карл выразил свое удовлетворение тем, что он наконец-то вернулся, отметив, что он мог бы и поторопиться. Затем, разрешив ему подняться с колен, он объявил о своем назначении. Дю Геклен, который, очевидно, знал об этом, высказал два формальных возражения, о которых сообщает Фруассар:

Из этого текста следует, что Дю Геклен проявлял осторожность. Осознавая свое скромное происхождение, он опасался, что ему будут мешать в его действиях представители знати и что он не будет пользоваться достаточной свободой действия. Проблема была реальной, и монолог показывает как откровенность Бертрана, так и его заботу о независимости.

Кювелье добавляет, что он попросил бы еще одну гарантию, прежде чем согласиться. Король, явно находясь в хорошем настроении, заранее дает добро на это в таких выражениях:

Это показательные слова обоих персонажей, даже если они вымышлены. У Карла V была страсть к коронам, которых у него была целая коллекция: кажется, двадцать семь штук, и здесь речь идет о самом предмете, а не о функции, которую он выполнял. Что касается Дю Геклена, то его чувства к Тифен еще раз оценены по достоинству. Так о какой гарантии он просил?

Боязнь клеветы придворных кругов, несомненна. Со стороны Кювелье эти слова, прежде всего, являются намеком на события 1378–1379 годов, когда распространились слухи о сомнительной верности коннетабля. Поскольку Кювелье не будет рассказывать об этом постыдном эпизоде, он заранее отвергает слухи о клевете.

Король согласился, и Бертран был назначен коннетаблем Франции:

Среди присутствующих был старый противник Дю Геклена. Он служил в английской армии при Оре и Нахере, а недавно сменил сторону: это был Оливье де Клиссон, другой бретонец, который десять лет спустя станет преемником Дю Геклена. Этот беспокойный человек, жестокий, амбициозный и жадный до богатства, был также отличным воином. Воспитанный в Англии, двоюродный брат Эдуарда III и герцога Бретани Иоанна IV, он до этого момента ассоциировался с Черным принцем. Но в октябре 1362 года Карл V во время своей кампании по привлечению всех полезных мечей смог убедить его сменить сторону, пообещав земли и деньги, доказав ему, что те, кто на другой стороне, не вознаграждают его должным образом. Клиссон, который уже потерял глаз при Оре сражаясь за англичан, враждовал с герцогом Бретани из-за владения некоторыми землями. Говорили, что он также был любовником герцогини. Короче говоря, он воспользовался возможностью и подписал союзный договор с королем, поклявшись в верности ему до самой смерти.

Так он оказался соратником своего прославленного старшего соотечественника Дю Геклена, до тех пор бывшего его врагом, и теперь был обязан ему повиноваться. Помимо географического происхождения, у этих двух мужчин была одна общая черта — они умели сражаться. Кроме этого, они были полной противоположностью друг друга: Клиссон был знатным сеньором, не лишенным культуры, у него были личные амбиции, он накапливал богатство и имеет довольно гибкое представление о верности. Между ним и Дю Гекленом не было особого уважения, максимум — некое воинское братство. В тридцать четыре года, он был все еще молодым человеком по сравнению с Дю Гекленом, молодым человеком с хищными повадками.

Обреченные сражаться бок о бок, два бретонца через несколько месяцев заключили договор о союзе и братстве по оружию, текст которого, сохранившийся до наших дней, является хорошей иллюстрацией этих договоров между людьми, которые были наложены на шаткие вассальные связи конца феодализма. Переплетение сеньориальных связей, которое приводило к парадоксальным и противоречивым ситуациям в отношениях сеньор-вассал, в значительной степени способствовало ослаблению вассальных обязательств. Когда каждый является вассалом и господином каждого, каждый был волен выбирать сторону в зависимости от обстоятельств и интересов. Например, Дю Геклен, который должен был стать сеньором Тентеньяка в результате своего второго брака, был вассалом своей сестры Жюльены, настоятельницы аббатства Сен-Жорж-де-Ренн, от которого зависел Тентеньяк, но он также был вассалом герцога Иоанна IV за Брун и Ла Рош-Дерьен, а тот в свою очередь был вассалом Эдуарда III за Ричмонд и Карла V за Бретань. За свои земли в Испании и Нормандии Бертран был вассалом Энрике II Кастильского или Педро IV Арагонского, а также герцога Нормандии. В XIV веке феодальная "пирамида" представляла собой запутанный лабиринт, отсюда вытекала необходимость обеспечивать лояльность с помощью других связей, не связанных с владением землями, в виде таких договоров о союзе или братств по оружию, которые сопровождались обменом кровью: несколько капель, смешивались в кубке с вином, из которого каждый выпивал половину.

По всей видимости, именно так обстояло дело между Клиссоном и Дю Гекленом, поскольку формула, использованная в договоре, гласит, что соблюдение пунктов клятвенно подтверждено "на святых Евангелиях Божьих, телесно нами осязанных, и временем и клятвами наших тел, связанных друг с другом". Эти два человека, "чтобы вечно питать добрый мир и любовь" между собой, поклялись поддерживать друг друга против всех других, за исключением короля Франции и виконта Рогана, делить пополам все свои военные трофеи, предупреждать друг друга обо всех клеветах или дурных делах, о которых они будут знать друг о друге, и защищать друг друга как братья. Одна из статей договора ясно показывает, что этот тип союза накладывался на феодальные отношения и имел над ними приоритет: если сюзерен одного из них под любым предлогом будет пытаться конфисковать его фьеф, другой обязан поддержать его, в том числе и силой оружия. Братство по оружию становилось выше вассалитета.

Этот договор Клиссона и Дю Геклена, датированный 23 октября 1370 года в Понторсоне, вероятно, был заключен в начале месяца в Париже, когда эти два человека встретились по случаю инвеституры Дю Геклена в качестве коннетабля. Как бы ни относились придворные к Бертрану, все соглашались, что эта должность подходит ему идеально. Некоторые из присутствующих были даже полны энтузиазма, как, например, анонимный клерк, отметивший на полях регистра Счетной палаты: "Да здравствует коннетабль Франции Бертран Дю Геклен, самый доблестный и прославленный рыцарь из всех. Пусть он покоится в мире Господнем благодаря своим похвальным заслугам". Кристина Пизанская сообщает, что "добрый бретонец, рыцарственный и храбрый сир Бертран дю Клекен был избран коннетаблем Франции во второй день среды октября 1370 года", и отмечает, что это событие восстановило мужество и энтузиазм многих рыцарей: "Великая радость была у доблестных рыцарей, и за оружие вновь взялись многие из тех, кто по вине плохих вождей его бросил".

Требования войны

Назначение Дю Геклена придало новый импульс войне и произвело ошеломительный эффект. Королевство очень нуждалось в этом. В тот самый момент, когда Бертран получил свои новые обязанности, английские войска подошли к стенам Парижа, чтобы посмеяться над королем Франции. Во главе их стоял старый знакомый коннетабля — сэр Роберт Ноллис. В свои пятьдесят семь лет он был все таким же активным, жестоким и жадным. Он возглавлял армию, посланную Эдуардом III: высадившись в июле в Кале с пятнадцатью сотнями латников и таким же количеством лучников, он оставил за собой след разрушений и запустения. Но добыча была мизерной, потому что он столкнулся с новой французской тактикой: закрытые города, из которых не предпринималось никаких попыток выйти для сражения. Англичане были вынуждены вытаптывать посевы накануне сбора урожая и сжигать крестьянские домики покрытые соломой. Они прошли Аррас, Ройе, Нуайон, Реймс и Труа, но о нападении на эти богатые и хорошо укрепленные города не могло быть и речи.

Затем Ноллис перешел к провокациям у самой столицы. Деревни в пригородах, такие как Кашан и Аркей, были сожжены; 24 сентября они развернулись на равнине возле Вильжюиф, чтобы предложить сражение. Окружавшие короля графы Танкарвиль, Сен-Поль, виконт Мо, Рауль де Куси, Жан де Вьенн, сенешаль Эно и другие знатные вельможи с трудом сдерживали себя. Они видели дым от горящих деревень; английский рыцарь даже имел дерзость прийти и постучать в одни из ворот Парижа; он отошел от ворот невредимым, только для того, чтобы быть срубленным ударом топора мясника, находившегося поблизости; упав на землю, он подвергается расправе со стороны четырех крестьян, "которые наносили ему удары, как будто он был наковальней", говорит Фруассар. Эта сцена, изображенная в XV веке на миниатюре, иллюстрирующей его хроники, показывает ярость маленьких людей; они не понимали пассивности знати, этих прославленных рыцарей, которые смотрели, как враг опустошает королевство. Тактика Карла V не увеличила популярность французской знати. Но то была цена за спасение королевства. По словам Фруассара, Оливье де Клиссон убеждал короля не поддаваться на провокацию: "Сир, вам незачем выступать против людей; они все равно уйдут и отступят; они не могут отнять у вас наследство и не запятнают вас навозом". Таким образом, у оборонительной тактики уже появились приверженцы. Разочаровавшись в своих надеждах на битву, Роберт Ноллис направился на запад, возобновив свои набеги в Босе, а затем в Мэне, намереваясь захватить Бретань.

Новый коннетабль пробыл в Париже недолго. Через несколько дней после назначения он объявил о своем намерении переехать в Кан, чтобы собрать армию и подготовиться к следующей кампании. Карл V поздравил его и выделил ему деньги на содержание пятнадцати сотен латников в течение двух месяцев. Бертран сказал королю, что для эффективной борьбы ему потребуется как минимум вдвое больше. Дю Геклен хотел, чтобы ему предоставили средства для ведения войны. Но новая тактика Карла, которая была чисто оборонительной, имела и финансовую подоплеку. Король хотел вернуть себе королевство, не потратив на это ни копейки, и посоветовал Дю Геклену вести войну экономно, преследуя противника, "не сражаясь в открытом поле и не бросая ему вызов". Коннетабль не согласился: стратегия Карла V была действенной против английских рейдов, но для того, чтобы отвоевать территории, нельзя было обойтись без наступления, а для этого нужны были деньги, которые, по словам Бертрана, легко было найти. Ненависть к политикам и бюрократам тонко завуалирована в этих смелых словах, переданных Кювелье:

Дю Геклен — особенно характерный показатель враждебности, которую вызывала среди рыцарей бюрократизация монархии Валуа. Со времен Филиппа IV Красивого роль военной касты уменьшилась в пользу гражданских чиновников, и недовольство этим росло. Возмущение усилилось при Карле V, короле, не участвовавшем в боевых действиях, "технократе" своего времени, который с подозрением относился к войне и ее опасностям. Тирада Дю Геклена смела; намек на Базена и Могри, двух героев, встречающихся в шансонах де жест, означает, что он охотно пойдет и конфискует деньги этих воров.

Кювелье не сообщает о королевском ответе, но мы знаем, что принудительный заем действительно взимался с советников парламента, служащих королевского дома, в частности, с известного повара Гийома Тиреля, и с буржуа нескольких городов. Но Дю Геклен ли убедил короля?

Победа при Понвалене (4 декабря 1370 года)

В любом случае, Дю Геклен покинул Париж в середине октября. 23 октября он был в Понторсоне, где официально заключил союз с Оливье де Клиссоном, а затем вместе с ним и маршалом Одрегемом направился в Кан, куда прибыл 6 ноября. Он набрал войска, и многие рыцари откликнулись на его призыв. Как и ожидалось, денег на оплату не было. Тогда Дю Геклен вспомнил, что у него есть жена, и попросил ее приехать как можно скорее, захватив с собой золотую и серебряную посуду, которую он привез из Испании. И вот снова появляется Тифен, которую мы не видели так долго, что Кювелье считает необходимым напомнить нам, кто она такая: "Когда Бертран увидел ее [с золотой посудой], он крепко обнял ее".

Затем коннетабль устроил большой пир для всех приехавших рыцарей, заодно празднуя и свое назначение, и будущую кампанию. Его щедрость вызвала энтузиазм, и все собравшиеся заявили, что готовы сражаться рядом с таким знаменитым рыцарем. Через три дня он продал всю свою посуду, чтобы оплатить расходы и заплатить солдатам. Бертран не изменился, он никогда не умел экономить деньги. Но он не упускал из виду свою миссию и хотел торжественно отметить свое назначение коннетаблем, еще до окончания зимы.

Как раз представилась хорошая возможность: останки армии Роберта Ноллиса до сих пор находились в графстве Мэн, изрядно разбросанные из-за разногласий между командирами по поводу раздела скудной добычи. Ноллис хотел добраться до Бретани, где его ждет замок Дерваль, расположенный недалеко от Шатобриана. Другие капитаны были не согласны с этим, и все находились в плохом настроении, так как кампания оказалась безрезультатной. Англичане разделились на несколько групп: Ноллис находился недалеко от Ле-Мана, Томас Грандсон — чуть южнее, Хьюго Калвли — на Луаре, Роберт Брике — в другом месте. Идея Дю Геклена заключалась в том, чтобы неожиданно обрушиться на эти разрозненные отряды, бдительность которых ослабла в отсутствии какого-либо противника.

Последующая кампания была настоящим подвигом и одним из редких примеров средневекового "блицкрига". Коннетабль проявил свои лучшие качества военачальника: решительность, скорость, предусмотрительность, физическую силу, храбрость и хитрость. Во-первых, скорость принятия решения. Дю Геклен узнал о нахождении Ноллиса в последних числах ноября в Каене. Он расположился в ста семидесяти километрах от Ле-Мана. Дю Геклен собрал свои войска, около пятисот копий, согласно Фруассару. После короткого прощание с Тифен, которой он предоставил выбор остаться в Кане или вернуться в Ла Рош-Дерьен, попросив ее молиться за него, 1 декабря он отправился в путь, ускорив темп настолько, что Клиссон и Одрегем остались позади, с армией, которая небольшими группами растянулась на десятки километров. Проехав через Алансон, 3 декабря он достиг местности возле Ле-Мана, название которой, искаженное хронистами, вызывает много споров среди историков: Вире, или Жюйе, или, скорее всего, Филле, на реке Сарте, примерно в десяти километрах к юго-западу от Ле-Мана. Авангард преодолел 170 километров по грязным дорогам за три дня — рекорд для Средневековья, и весь был измотан.

Однако, как бы быстро ни продвигалось дело, англичане узнали о подходе Дю Геклена и пришли в восторг: новый коннетабль будет слишком рваться в бой, чтобы оправдать свой титул, говорил Ноллис. Калвли был так же уверен: "У нас будет битва, это точно. Я знаю Бертрана лучше, чем его жена, потому что я чаще бываю с ним", — говорит он. Выкуп за коннетабля составил бы сотни килограммов золота, тем более что сам Бертран не скупился на цену за свою персону, что он продемонстрировал после Нахеры. Кроме того, был еще Одрегем, семидесятилетний старик, и Клиссон, которого англичане уже называли "мясником". Взять в плен всех этих прекрасных людей — значит стереть унижение от неудачной кампании. Но разрозненные отряды нужно было как можно быстрее воссоединить. Были посланы гонцы к Калвли и остальным. А чтобы не пропустить встречу, к Дю Геклену был послан герольд, чтобы договориться с ним о месте и дне сражения.

Бертран больше не играл в эти рыцарские игры. Формальности и условности больше его не интересовали. Узнав от английского герольда точное местонахождение отряда Томаса Грандсона и получив письмо, зачитанное ему его секретарем Эли, он напоил до пьяна герольда вином, и решил неожиданно напасть на врага. Уже стемнело, и ледяной дождь превратил окрестные поля в трясину. Своим людям, измотанным трехдневным форсированным маршем, Дю Геклен отдал приказ немедленно отправиться в путь. В рядах его войска было много недовольства, но это не остановило Бертрана. "Я не буду раздеваться, не буду есть белый хлеб и не слезу с лошади, пока не найду англичан", — заявил он. И он сразу же рванул вперед, даже не дожидаясь, пока все будут готовы. Чтобы добраться до Понвалена, где расположился отряд Томаса Грандсона с двумя сотнями копий, нужно было преодолеть двадцать пять километров под ветром и дождем, а главное — в полной темноте этой декабрьской ночи. Оливье Дю Геклен, Оливье де Манни, Жан и Ален де Бомон последовали за ним. Несколько лошадей, измученных предыдущими тремя днями скачки, пали. Бертран потерял двух из них в течение ночи. Некоторые из его отряда сбились с пути в темноте, другие отстали на несколько километров, когда впереди в поле зрения появился английский лагерь. Это был действительно неординарный способ руководства армией.

В ожидании рассвета Дю Геклен велел всадникам строиться по мере их прибытия, заново поправлять седла и выжимать плащи. Ранним утром, когда англичане еще не подозревали о близости французов, они приготовились, съели немного хлеба, исповедались друг другу, с имитировав причастие, как говорит Кювелье, и прочитали молитву. Дю Геклен подбадривал их, пытался вернуть хорошее настроение, призывая всех к уверенности, "ибо тот, кто боится, уже наполовину мертв", сказал он им. Постепенно прибывали группы опоздавших, и когда на горизонте появляется солнце, а дождь прекратился, Бертран решил немедленно идти в атаку, не дожидаясь остальных. Остальные когда они прибудут поддержат и подкрепят их. Была предпринята последняя мера предосторожности: каждый должен был покрыть свой шлем куском ткани, чтобы избежать отражения солнечных лучей от металла. Замаскированные таким образом, пешие войска находились в нескольких сотнях метров от английского лагеря, где люди только просыпались. Дю Геклена считали находящимся в тридцати километрах, а дозорными пренебрегли. Вдруг раздались крики: "Монжуа! Нотр-Дам! Геклен!", и несколько сотен разъяренных мужчин вышли из леса и зарослей и бросились на лагерь. Неожиданность была полной, и англичане начали паниковать. Но Томас Грандсон, которому удалось собрать часть своих людей, оказал ожесточенное сопротивление, которое прекратилось только после прибытия Клиссона с подкреплением.

Победа была полной, но трудно оценить ее значение. Численность участников сражения была невелика: Фруассар говорит о двух сотнях копий с английской стороны и четырех сотнях с французской, включая подкрепление. Этот тип атаки никогда не мог быть осуществлен с большим количеством войск. Дело под Понваленом, было частью войны coups de mains (удар кулаком), которую Дю Геклен особенно любил, и которая сочетала в себе хитрость и физический подвиг. Однако было бы неправильно преуменьшать значение этого события: восемьдесят важных английских капитанов были взяты в плен, включая Томаса Грандсона, Жильбера Жиффара, Жоффруа Оурселле, Гийома де Нёвиля, Филиппа де Куртенэ и Хьюго Диспенсера. Прежде всего, значительным был психологический эффект: был нанесен удар по мифу об английской непобедимости, репутация коннетабля была укреплена, и только одно его имя теперь имело сдерживающий эффект; наконец, эксплуатация победы была достойна великого капитана.

Беглецов действительно преследовали. На следующий день Дю Геклен атаковал Ваас на реке Луар, где укрылся Джон Минстерворт. После обычного предупреждения — сдача с сохранением жизни или штурм с последующей резней, англичане выбрали второй вариант — коннетабль поклялся, что в тот же вечер пообедает в крепости, что он и сделал. Другие английские отряды разбежались, услышав новости о Понвалене. Роберт Ноллис не стал искушать судьбу и предпочел сразу же вернуться в Дерваль; другие вернулись в Англию. Дю Геклен же направился к Луаре: 6 декабря он был в Сомюре и оттуда очистил от англичан восток Анжу и границы Пуату: Рулли и Неро были взяты и разграблены; коннетабль дошел даже до Брессюира, который был взят штурмом. Именно там старый маршал д'Одрегем был ранен или заболел; он умер по возвращении в Сомюр.

Между Анжером и Сомюром оставался отряд Калвли в Сен-Море. Хьюго счел более благоразумным и выгодным вступить в переговоры: Дю Геклен согласился пропустить его за выкуп, а поскольку денег, чтобы заплатить у того не было, он ввел пошлину за переправу через Луару в Ле-Пон-де-Се. Это право, "trépas de Loire", все еще существовало в конце эпохи Старого режима. Последние английские гарнизоны в регионе, например, в Ле-Льон-д'Анже, ушли в то же время. Затем Дю Геклен вернулся со своими пленниками в Париж, где ему был оказан восторженный прием. Его присутствие в столице засвидетельствовано 1 января 1371 года, когда подошли войска Алена де Рогана.

Ровно за месяц новый коннетабль одержал молниеносную победу, разогнал английские отряды и восстановил контроль над Мэном, частью Анжу и Пуату, и все это при весьма ограниченных средствах. Не прошло и трех месяцев с тех пор, как он был назначен коннетаблем. Эта быстрая компания дает представление о его эффективности. Правда, он возглавлял лишь небольшой отряд в несколько сотен человек, но с ними он добился больших результатов, чем с большой, дорогостоящей, громоздкой и медленной армией. Дю Геклена слишком часто критиковали за то, что он вел войну из засад, более близкую к партизанской войне, чем к великим классическим кампаниям. Эта критика несправедлива втройне. Во-первых, потому что Карл V был скуп на деньги и не позволял ему набирать большую армию. Во-вторых, потому что Дю Геклен максимально использовал свои скудные ресурсы: за один месяц он добился большего, чем Ноллис за шесть. Наконец, потому что тип войны, которую он вел, несомненно, лучше всего соответствовал обстоятельствам: речь идет о захвате опорных пунктов и разрозненных замков, которые контролировали дороги и перекрестки; его небольшая, мобильная, гибкая группа с элитным бретонским ядром, основанная на семейной и провинциальной базе, была хорошо связана и предвосхищала действия "коммандос" в оккупированных странах. Нанося быстрый, неожиданный и неотразимый удар, он поддерживал неуверенность противника, обескураживал его и захватывал стратегические позиции. Король мог быть доволен своим новым коннетаблем.