Дю Геклен

Когда в 1353 году Бертран Дю Геклен поступил на службу к королю Франции в качестве оруженосца, от феодально-рыцарской войны осталось определенное количество правил и традиций, которые сохраняли ее как игру, спорт и зрелище, в то время как потребности национальной войны все больше требовали эффективности любой ценой. Сосуществование этих двух форм ведения войны, олицетворяемых рыцарями, с одной стороны, и наемными войсками — с другой, иногда придавало военным операциям запутанный, даже противоречивый вид. В каждом лагере соседствовали две категории бойцов действующих независимо друг от друга, между которыми зачастую существует вражда, соперничество, недоверие, презрение и даже ненависть. Одной из великих заслуг Дю Геклена было то, что он стал связующим звеном между этими двумя формами войны и этими двумя типами комбатантов. Он был таким же доблестным, великодушным и верным турнирным рыцарем, как и хитрым и безжалостным предводителем банды; он мог находить общий язык как с королем Франции и Черным принцем, так и с самыми худшими разбойниками "Большой компании".

Феодальная армия: вассалы и наемники

В XIV веке комплектование армии по феодально-вассальному принципу сохранялось. В случае войны вассалы, владельцы фьефов, должны были прибыть в армию своего сеньора или сюзерена, снаряженные в соответствии с размером своих земельных владений, чтобы бесплатно служить ему в течение двух-трех месяцев в году. После сбора вассалов их проверяли королевские маршалы, которые осматривали снаряжение и следили за выплатой суточных и дорожных пособий. Однако, все чаще благородные дворяне, рыцари и оруженосцы добровольно приходили на службу во главе небольшой группы людей, иногда называемой route. В этом случае с командиром этой группы заключался договор, предусматривающий вознаграждение за службу. Система найма солдат стремилась заменить систему феодального ополчения, которая была слишком ненадежной из-за ограниченной продолжительности срока службы.

В Англии контрактная система набора армии была широко распространена с XIII века. В 1327 году король снова прибег к созыву феодального ополчения, но уже для отражения шотландских вторжений. Для войны на континенте, поскольку от вассалов нельзя было требовать участия в ней, использовались контракты, в которых оговаривался размер "гонорара", отряда-компании, которую должен был содержать каждый рыцарь. Происхождение этих рыцарей было весьма разнообразным, что позволят увидеть национальный состав армий в перспективе. Например, в 1373 году из двадцати восьми компаний, насчитывавших около шести тысяч человек, которые герцог Ланкастер отправил во Францию, тринадцать возглавляли иностранцы: три кастильских рыцаря, четыре из Нидерландов, три из Гаскони, один из Пуату, один из Лимузена и один из Бретани.

Во Франции, где феодальное ополчение сохранялось в течение более длительного периода времени, договор о найме на военную службу получил широкое распространение только с середины XIV века, но с определенными оговорками. Великий ордонанс короля Карла V Мудрого от 13 января 1374 года регламентировал этот способ набора войск. В нем король указывал, что капитаны наемных компаний часто бывали нечестны: во время смотров они представляли маршалам фиктивные контингенты, которые затем распускали, оставляя себе жалование этих мнимых войск; они не сообщали военным казначеям о преждевременных отъездах своих людей, чтобы продолжать получать за них жалование; предусмотренное в договоре, вооружение и снаряжение не соблюдалось. Чтобы избежать подобной практики, король организовал более эффективную систему надзора, за которую отвечали два маршала Франции и их восемь лейтенантов. Каждый воин должен был явиться лично в полном снаряжении, без возможности замены, и должен был поклясться служить до тех пор, пока он находится на службе у короля. Капитаны должны были набирать в компании только людей с хорошей репутацией и которым они не должны были предоставлять чрезмерных отпусков. Они должны были сообщать о дезертирстве и избегать причинения ущерба мирному населению. Выплаты за службу должны были производиться секретарями маршалов, компаниям численностью не менее ста человек. Стать капитаном наемной компании можно было только имея патент от короля, его лейтенантов или принцев.

Все капитаны были дворянами, оруженосцами или рыцарями, так же как и большинство латников, которых они набирали по контракту. Наряду с рыцарем, чье защитное снаряжение стало тяжелее и который имел мощного боевого коня, существовала легкая кавалерия, лошади которой иногда были похожи на пони, например, английские хобелары (название происходит от hobyn, ирландского пони). Вооруженные кинжалом, копьем и мечом, они часто носили капюшон из кольчужной сетки, прикрепленный к шлему и закрывающий шею, щеки и подбородок, как это видно на надгробном изваянии Черного принца и многих других рыцарских гробницах того периода. Начиная с 1330-х годов, эту легкую кавалерию в английской армии заменили конные лучники, которые появились во время кампании 1334–1335 годов в Шотландии. Во французской армии легкая кавалерия появилась во время правления Иоанна II Доброго и состояла из gens de cheval (конных людей).

Хронисты того времени, возглавляемые Фруассаром, всегда превозносят дух рыцарства их интересует только "доблесть" и "подвиги" доблестных рыцарей, образцов чести и верности. В прологе к Chroniques торжественно объявляется: "Дабы великие подвиги, совершенные в ходе войн между Францией и Англией, были достойным образом отмечены и занесены в вечную память скрижалей, откуда благородные люди смогли бы черпать примеры, я желаю взяться за их описание в прозе". Еще в 1388 году Филипп де Мезьер в Songe du vieil pèlerin (Сне старого пилигрима) мечтал о рыцарской войне, которую для него олицетворял крестовый поход, объединяющий веру, честь и силу. Дю Геклен, если верить Кювелье, не был чужд этого идеала. Несколько раз он говорил о своем желании отправиться в крестовый поход, то для спасения короля Кипра, то для освобождения Гранады. Его экспедиция в Испанию с компаниями наемников, несущими белый крест, имела некоторые признаки крестового похода, где, из-за отсутствия сарацин, должны были быть истреблены евреи.

Условности рыцарских войн

Рыцарские войны велись с рядом условностей. Например, место и день сражения устанавливались заранее. Карьера Дю Геклена представляет по крайней мере три примера: перед сражением под Кошерелем Бертран и капталь де Бюш назначили время схватки — на следующее утро, на другом берегу реки — и ждали, когда противник будет готов; при Оре они решили предоставить друг другу трехдневное перемирие перед сражением; при Понваллене они договорились сразиться послезавтра. Уступки легко предоставлялись противнику, чтобы не воспользоваться его слабостью. Во время осады стороны договаривались, что если подкрепление не придет до определенной даты, город сдастся. Если рыцарь попадал в плен, его можно было освободить условно-досрочно, но тогда он не должен был выступать с оружием против взявших его в плен, пока не будет выплачен выкуп. Так было с Дю Гекленом после сражения при Нахере — во время осады Тараскона он был вооружен только палкой:

Также обычной практикой являлось предоставление заложников вместо плененного рыцаря и как правило отпущенные под честное слово пленники держали его. Нарушение данного слова приводило к бесчестью и Дю Геклен был очень щепетилен в этом вопросе.

Одним из самых дорогих рыцарских обычаев для Бертрана Дю Геклена был обет перед совершением героического поступка. Чаще всего речь шла о том, чтобы наложить на себя обязательства, которые станут стимулом к действию. Знаменитая клятва vœu du héron (на тушке жареной цапли), данная при дворе Эдуарда III накануне войны с Францией, является характерным примером. Каждый английский лорд поклялся королю и его даме участвовать в войне а граф Солсбери поклялся не открывать правый глаз, пока не сразится во Франции. Фруассар рассказывал, что видел англичан, которые закрывали один глаз повязкой, пока не совершали героический поступок. В Динане Томас Кентербери поклялся не спать на кровати, пока не сразится с Дю Гекленом, а тот поклялся не пить ничего кроме разбавленного водой вина, пока не сразится с Томасом. При Понваллене Бертран поклялся не слезать с лошади и не есть хлеба, пока не поучаствует в сражении; при Монконтуре он поклялся не снимать с себя доспехи, пока не будет взят город; при Сен-Севере он дал две клятвы: казнить всех французов, перешедших на сторону англичан, и не есть и не пить, пока это не будет сделано.

В книге Le Déclin du Moyen Age (Осень Средневековья) Йохан Хейзинга проанализировал эту практику:

Литература XIV и XV веков очень подробно описывает достоинства рыцаря-бойца. Жан де Бюэй в книге Le Jouvencel напоминает нам, что рыцарь должен проявить исключительную физическую стойкость, "начать носить доспехи днем и ночью, поститься, насколько это возможно", и переносить "страдания, опасности, бедность и голод". Если истинный аскетизм не был связан с вступлением в монашеский орден, то целью являлось не вечное спасение души, а слава, "честь и слава", которые можно приобрести только через воинские подвиги: "Вся честь пришла в мир через завоевание и войну".

Индивидуальная доблесть в бою ценилась превыше всего; человек показывающий себя доблестным, смелым, отважным являлся антитезой обывательским недостаткам — трусости, лени и малодушию. В бою каждый выкрикивал свой боевой клич, который являлся одновременно и призывом, и способом отогнать страх и напугать врага. Зачастую боевой клич был идентичен имени командира: Guesclin, Notre-Dame Guesclin, кричал Бертран, бросаясь на своего противника; позже, во главе королевских войск, его кличем будет Montjoie Saint-Denis, Guesclin (Монжуа, Сен-Дени и Геклен). Рыцари предпочитал использовать копья и мечи, как "доброе" оружие для "честного" боя, но Дю Геклен также использовал топоры и булавы. Использование этого оружия в течение нескольких часов верхом на лошади и в доспехах само по себе являлось спортивным подвигом.

В бою или на турнире, по крайней мере во Франции, рыцаря опознавали по его небольшому треугольному щиту, на котором были нарисованы личные или семейные геральдические символы; их также вышивали на сюрко — холщовой тунике, надеваемой поверх кольчуги или доспехов. Герб, который до этого времени использовался достаточно свободно, начал кодифицироваться в первой половине XIV века. Из-за этого уже вспыхивали споры, суды и дуэли. В 1355 году юрист Бартоле написал трактат De insignis et armis, который должен был стать справочником по этому вопросу: гербы, или гербовые щиты, были, по его словам, как и фамилии, средством идентификации. Каждое физическое и юридическое лицо, как города, так и ремесленники и рыцари, могли выбрать свой собственный герб, подчиняясь ряду правил. Герб Дю Геклена вскоре стал знаменитым от Англии до Испании, где он носил на щите своего черного двуглавого орла с распростертыми крыльями и красным изгибом. Бертран добавил к гербу свой личный девиз, который выражал его волю к преодолению своего уродства через рыцарские подвиги: "Мужество дает то, в чем отказывает красота". Видимо недостатки его внешности настолько сильно влияли на Дю Геклена, что он часто об этом говорил, как бы извиняясь. Несомненно его физическое уродство накладывало отпечаток на его отношение с дамами, с которыми он, кажется, не очень-то любил общаться. Жертвенность ради любимой дамы была частью рыцарской этики, которую Дю Геклен явно не разделял. "Тот, кто доверяет женщине, — дурак; у женщин не больше ума, чем у овец", — сказал он в Динане в 1357 году. Реплику вряд ли можно назвать учтивой, она ни как не подходит галантному рыцарю.

Дю Геклен также отличается от образа идеального рыцаря отсутствием предмета для подражания. У рыцаря существовал культ героя, которому он мечтал соответствовать: Цезарь, Ганнибал, Александр, Гектор, Ахилл, Давид, Карл Великий, Роланд, Геркулес, Ланселот, Артур и другие супермены, исторические или мифические, христианские или языческие. Эта мода, которая особенно развивалась начиная с XIV века, объясняет огромный успех темы девяти праведников, которая появилась примерно в 1312 году благородя роману Les Voeux du paon (Клятва на павлине) , написанному Жаком де Лонгийоном для Тибо де Бара, принца-епископа Льежа. Девять доблестных праведников — это три еврея (Иисус Навин, Давид, Иуда Маккавей), три язычника (Гектор, Цезарь, Александр) и три христианина (Артур, Карл Великий и Жоффруа Буйонский). Каждый рыцарь мечтал подражать им. Дю Геклен, хотя и родился в регионе, где часто бывали герои артуровсккого цикла, почти не упоминает о них. Было ли это недостатком образования с его стороны или более приземленным характером, который презирал эти детские мечты? Но чем меньше он мечтал, тем больше действовал, благодаря чему в конце XIV века Эсташ Дешам присвоил ему звание десятого доблестного праведника.

Рыцарская война — это набор индивидуальных подвигов, но это и чувство принадлежности к сообществу по крови и духу. Рыцарь — это прежде всего часть рода, семьи, честь которой он защищает. Он также принадлежит к социальной категории, которая очень хорошо осознает свое превосходство и свои достоинства, — это профессиональные воины. В XIV веке эта категория превратилась в настоящую касту, закрытую, исключительную, забаррикадировавшуюся за своими предрассудками. Семья Дю Геклена в конце концов заставила юного Бертрана понять, что он должен вести себя в соответствии с правилами этой касты.

Чтобы укрепить сплоченность, дисциплину и добродетели дворянства, сделать его более эффективным инструментом на службе монархии, французские и английские государи в середине XIV века создали рыцарские ордена. Эти организации сочетали рыцарские мечты с политическим расчетом. Идея витала в воздухе уже некоторое время: в 1330 году Альфонсо XI Кастильский основал Орден Перевязи; в 1335 году дофин Вьенский Гумберт III основал орден Святой Екатерины. В 1344 году были созданы грандиозные проекты: герцоги Нормандии и Бретани планировали создать конгрегацию Святого Георгия, а Эдуард III, организовавший собрания за Круглым столом в Виндзоре, намеревался возродить артуровских рыцарей. Эти мечты привели к более мелким, но, тем не менее, престижным достижениям. 23 апреля 1348 года, в День Святого Георгия, король Англии учредил Орден Подвязки, чей довольно странный символ сочетал в себе учтивость и рыцарство. На балу в Кале прекрасная графиня Солсбери потеряла подвязку, которую король поднял и надел ей на ногу, заявив по-французски: Honni soit qui mal y pense! (Пусть стыдится подумавший об этом плохо). Похоже, что этот эпизод имел место на самом деле.

Орден Подвязки был очень малочисленным, а потому очень аристократичным, в него входило всего двадцать шесть рыцарей, объединенных "прочными узами дружбы и чести". Члены организации должны были помогать и хранить верность друг другу в мирное и военное время. Это был хороший способ для короля заручиться эксклюзивными услугами важных людей, так как члены Ордена Подвязки не могли принадлежать ни к какому другому рыцарскому ордену. Среди первых в орден был принят герцог Бретани, а также ряд людей, с которыми Дю Геклену предстояло столкнуться на поле брани: Жан де Грайи, капталь де Бюш, сэр Уолтер Мэнни, сэр Томас Фельтон, Джон Чандос, Черный принц и граф Уорвик.

В 1352 году король Франции Иоанн II Добрый в свою очередь создал Орден Звезды: пятьсот рыцарей были объединены с ним личной клятвой. На ежегодной встрече, 15 августа, они рассказывали друг другу о своих подвигах, но также и о своих слабостях и недостатках. Согласно уставу ордена, рыцари давали клятву никогда не отступать на поле боя. В результате в 1353 году группа рыцарей Ордена Звезды была уничтожена в Бретани попав в английскую засаду, потому что, как объясняет Фруассар, "они поклялись, что никогда не отступят, ибо если бы клятва не была дана, они бы отступили и спаслись". "Таким образом, эта благородная компания рыцарей Звезды погибла в борьбе с мужланами, которые с тех пор наводнили Францию…".

Дю Геклен был не достаточно благороден, чтобы принадлежать к этим рыцарским орденам.

Убить или пленить?

Как правило, пишет Филипп Контамин, рыцарь "не был склонен к самоубийственному фанатизму; понятия самопожертвования, абсолютной преданности казались чуждыми средневековому менталитету". Отсюда все более совершенные доспехи для людей и, с определенного времени, для лошадей; отсюда также развитие кодекса вежливого ведения войны, предусматривавшего пощаду для побежденных, даже если это означало захват их в плен и назначение выкупа. Поэтому в самом начале рыцарская война была не очень смертоносной: в 1106 году при Теншебре из девятисот рыцарей не погибло ни одного, потому что, как пишет хронист Ордерик Виталий, "они были покрыты железом и щадили друг друга как из страха Божьего, так и из-за братства по оружию, они гораздо меньше заботились об убийстве побежденных, чем об их пленении".

В XIV веке время малокровных войн закончилось. Причиной тому стало увеличение доли недворянских войск, наемников, городских ополчений и других платных структур, которым нечего было ожидать от аристократической игры в выкуп: рыцарь никогда не сдастся простолюдину, который поэтому не щадил его. В бою он убивал рыцарей своей пикой или приканчивал его miséricorde — кинжалом с узким лезвием, который он вставлял между пластинами доспехов. Сражения с армиями ополченцев, особенно во Фландрии, были самыми смертоносными: в 1302 году при Куртре погибло 40 % французских рыцарей. Распространение метательного оружия, а позднее и артиллерии, также увеличило потери.

Однако, насколько это возможно, целью рыцаря в бою по-прежнему является захват пленных, с которых он мог получить выкуп. Ведь, помимо чести, рыцарская война приносила и достойное материальное вознаграждение за доблесть. "Оружие всегда платит своим владельцам, — писал Жан де Бюйе, — С помощью оружия ты можешь стать величайшим императором в мире". Поскольку сдача в плен после хорошего боя не являлась позором, мастерство заключалось в том, чтобы окружить знатных сеньоров и заставить их сложить оружие. Выкуп был основан на целом ряде условностей, а после крупных сражений пленных обменивали и продавали. Так, после Пуатье, в 1356 году, Черный Принц продал своему отцу Эдуарду III ряд французских пленников за 20.000 ливров и купил для себя пленника, сира Обиньи, у сэра Джона Уингфилда за 1.666 ливров. Как правило, знатных пленников король оставлял себе, даже если это означало выплату компенсации пленителю. Именно это и предусматривали контракты о найме на военную службу: пленники стоимостью более 500 ливров поступали в распоряжение короля. В английской армии, которая зарабатывала большие деньги на выкупах во время Столетней войны, при Эдуарде III была введена довольно точная кодификация: солдаты должны были выплачивать треть стоимости захваченной ими добычи своему капитану, а тот — треть своей прибыли королю.

Рыночная стоимость пленника, очевидно, зависела от его социального ранга. У горожан можно было забрать одежду, мечи и другую утварь, у рыцаря или оруженосца — деньги или лошадей. Хороший улов мог принести целое состояние. В 1347 году Эдуард III предложил Томасу Дэгуорту 4.900 ливров за его пленника Карла де Блуа. Захват в плен короля был редкой удачей: Иоанн II Добрый был выкуплен за 500.000 ливров. С 1360 по 1370 год в казну Эдуарда III поступило 268.333 ливров от выкупа Иоанна II Доброго, Давида Брюса и герцога Бургундского. Поэтому случайность в битве могла стать удачей для одних и гибелью для других. Часто заключенного освобождали условно-досрочно или под залог, чтобы он сам отправился за сбором денег для выкупа: так было в случае с Карлом де Блуа в 1353 году. Так было и с Дю Гекленом, который четыре раза попадал в плен.

Сумма выкупа определялась победителем. Но побежденные редко оспаривали сумму: чем выше был требуемый выкуп, тем больше почитался пленник. Поскольку в конечном итоге именно его вассалы и крестьяне должны были оплатить счет, нередко сам пленник устанавливал огромную сумму из гордости, как это сделал Дю Геклен после Нахеры, с большой уверенностью заявив, что, если понадобится, все ткачи Франции охотно поработают, чтобы собрать эту сумму.

Проблема выкупов лежала в основе карьеры Дю Геклена, стоимость которого неуклонно росла, что свидетельствовало о его подъеме по социальной лестнице. Он явно ликовал, когда в 1367 году назначил за себя ошеломляющий выкуп в размере 100.000 кастильских дублонов. Он, мелкий дворянин из Ла Мотт-Брун, позволил себе поразить сына короля Англии, оценив себя выше герцога. В этом жесте мелкого сеньора есть удовлетворение и чувство мести парвеню, который поднялся до уровня аристократа. Факт остается фактом, но народ Франции, который должен был платить, мог не разделять энтузиазма хрониста. Что касается Черного принца, то он заключил очень выгодную сделку, ведь он купил Дю Геклена за 1.483 ливра у сэра Томаса Чейна, которому сдался Бертран.

Трудно оценить реальную стоимость этих сумм заявленных в качестве выкупа. Разнообразие денежных систем, используемых для их выражения, и, прежде всего, многочисленные денежные манипуляции, переделки и различные операции, которые проводились королями, чтобы увеличить свои платежные средства, делают расчеты неопределенными. Самый безопасный способ — конвертировать эти суммы в золотой эквивалент. Тогда получается, что выкупы выплаченные за Дю Геклена составили последовательно 106 килограммов золота в 1360 году, 155 в 1364 году и 460 в 1367 году.

Наконец, рыцарская война — это отношение к мирным жителям, женщинам и имуществу. В конце XIV века множатся руководства по военному искусству, кодифицирующие поведение рыцаря во время и после битвы: прежде всего, следует уважать церкви и монастыри, не трогать укрывшихся там людей и не захватывать хранящееся в них имущество. Женщины не должны подвергаться насилию, посевы и дома не должны сжигаться или разграбляться, а пленные и сдавшиеся гарнизоны не должны подвергаться резне. Именно этого требовала "хорошая война", уважающая "праведную справедливость оружия". Жан де Бюйе официально осуждал "жестокости, убийства и бесчеловечность". Для него рыцарская война, при условии соблюдения этих правил, была угодна Богу: "Кто ведет войну честно и благоразумно, в рамках благородной ссоры, является праведником, угодным Богу".

Наемники и военная добыча

Хроники показывают, что война велась не по этим принципам. Фруассар сообщает бесчисленные истории о предательствах, актах жестокости, резне и грабежах, хотя он хотел возвеличить доблесть рыцарства. Кювелье был далек от мысли, что разграбление захваченных городов было аморальным явлением. "Ни один город не был разграблен лучше", — восхищенно говорил он о Шательро, разграбление которого было своего рода образцом. Чтобы запугать врага или наказать его за слишком сильное сопротивление, нередко предавали мечу весь гарнизон, как это неоднократно делал Дю Геклен. Даже очень благочестивый Карл де Блуа не избежал этого упрека, как мы уже видели в связи с Кемпером.

Эти противоречия между великодушным поведением и варварскими поступками характерны для всех войн, но они особенно ярко проявились в XIV веке, когда рыцарский идеал, все еще остававшийся в силе, вступил в конфликт с императивами современной, более реалистичной войны. Одной из причин этого стало изменение способа комплектования армий, в которых увеличивалось число недворянских элементов и профессиональных солдат. В английских армиях появился конный лучник, главный инструмент побед Эдуарда III[11]. Его оружием был длинный валлийский лук высотой до двух метров. Лучник мог выпускать от десяти до двенадцати стрел в минуту, с максимальной дальностью 350 метров; и пробивать кольчугу на расстоянии в 100 метров. Обращение с этим оружием требовало силы и мастерства, что объясняет преобладание лучников из валлийских деревень, где этому виду спорта обучались с детства. Лук изготавливался из древесины клена, тиса или дуба. Он был наиболее эффективен в обороне, когда лучники, укрывшись за врытыми в землю кольями, предпочтительно на холме, обрушивали на наступающую кавалерию ливень стрел. Так было при Мороне, Креси и Пуатье. Дю Геклену пришлось адаптировать свою тактику в войне против этого типа бойцов, чаще всего отказываясь от боя, когда условия казались неблагоприятными. Другой сильной стороной конного лучника являлась его скорость передвижения, благодаря использованию лошади, но стрелять из лука он мог только спешившись. Валлийцы, носившие одежды бело-зеленых цветов, также преобладали в рядах простых пеших воинов, вооруженных тесаками и кинжалами, которыми очень умело расправлялись со сбитыми с лошадей рыцарями. Возросшее значение осадной войны также объясняет присутствие в войсках большого количества землекопов и технических специалистов.

Французский король также все чаще нанимал профессиональных солдат из числа низшего дворянства, безземельных крестьян, безработных горожан, нищих и всевозможных изгоев. Доля деклассированных и внесословных элементов в армиях XIV века была тревожно высокой. По словам английского историка Хьюитта, "в большинстве английских армий этого периода доля людей вне закона составляла от 2 до 12 %". В 1370 году анонимная английская хроника сообщает, что Роберт Ноллис опустошил тюрьмы для формирования своей армии.

Ополченцев, предоставленных городами, мало волновали условности рыцарских войн. В 1302 году пикинеры, кутильеры, сержанты и пехотинцы, жители фламандских городов превратили сражение под Куртре в настоящую бойню, где погибло множество французских дворян. До 1356 года король Франции продолжал призывать в свою армию arrière-ban, то есть контингенты, которые должны были предоставить города и бальяжи королевства. Эти войска городских коммун были разношерстыми командами, плохо оснащенными, плохо обученными и не очень эффективной, и после Пуатье их перестали использовать. Благодаря новым налогам, tailles и fouages, король мог набирать профессиональные войска. Социальные волнения того времени побуждали государей к осторожности, вооружение народа могло оказаться опасным. "Нет большей глупости для государя, который хочет содержать свое государство в мире и спокойствии, чем дать разрешение простому народу вооружаться", — писала Кристина Пизанская.

Не следует удивляться тому, что в войнах стали участвовать женщина. Слабый пол активно участвовал в войнах позднего Средневековья: помимо Жанны д'Арк и Жанны Ашетт в XV веке, Жанна де Дампьер, как мы уже видели, лично руководила обороной Энбона, в которой участвовало много женщин; в замке Фужер Дю Геклену также пришлось сражаться с женщинами; его родная сестра, Жюльенна, настоятельница монастыря в Понторсоне, по преданию, защищала город от англичан.

Поэтому для ведения своих войн короли все чаще обращались к наемным войскам, compagnies, которые с самого начала конфликта формировались во все большем количестве, чтобы удовлетворить спрос на солдат. Эти группы, обычно состоящие из пятидесяти — двухсот человек, представителей всех социальных категорий, не имеющих постоянной работы, а также авантюристов и полуразбойников, привлеченных перспективой добычи, возглавлял капитан, часто безземельный дворянин. Капитан, обычно выбираемый на своеобразных выборах, руководил компанией с помощью совета caporales. Именно он заключал контракт с нанимателем, получал жалованье и распределяет его между своими солдатами. Опытные и дисциплинированные внутри своей группы, солдаты compagnies были наиболее эффективными элементами в армии середины XIV века. Это были настоящие люди без гражданства, единственным обществом, к которому они принадлежали, была их компания, что объясняет, почему, несмотря на разнообразие их происхождения, они составляли единое целое. Кювелье упоминает бойцов тридцати одной "национальности". Немцы, фламандцы, швейцарцы, итальянцы, испанцы, англичане, шотландцы, валлийцы и люди из всех регионов Франции смешивались без разбора с обеих сторон.

Их верность зависела исключительно от зарплаты, а частые переходы с одной стороны на другую считались нормальным явлением. Дю Геклен, наряду с Жаном де Грайи и Мутоном де Бленвилем, был одним из немногих капитанов, упорно сохранявших верность одному и тому же государю. Предложение, сделанное ему герцогом Ланкастером, поступить на службу к Эдуарду III, не было чем-то экстраординарным в то время, когда война, в отличие от крестового похода, не была идеологической. Умелый командир мог легче добиться славы, чести и богатства, переметнувшись на сторону того, кто больше заплатит, чем сохраняя верность неплатежеспособному нанимателю. Если, оглядываясь назад, патриотически настроенные историки относятся к позиции Дю Геклена более благосклонно, чем к позиции его коллег, то следует признать, что с финансовой точки зрения другие капитаны оказались в лучшем положении, чем он, служа нескольким хозяевам поочередно. Карьера его современника Джона Хоквуда является образцовой в этом отношении. Этот главарь банды, родившийся недалеко от Колчестера, некоторое время сражался на войне во Франции, затем уехал в Италию, где борьба между городами предоставляла прекрасные возможности для повышения ставок. Сначала он служил Пизе против Флоренции, затем нанялся к миланским сеньорам Висконти, и в итоге оказался в лагере противников Флоренции, Папы и императора. В 1372 году он выступил на стороне Папы против Висконти. В 1375 году Флоренция предложила ему 130.000 флоринов и пожизненную пенсию в размере 1.200 флоринов в год, если он поступит к ней на службу, что он вскоре и сделал. В течение нескольких лет он зарабатывал 250.000 флоринов в год, затем женился на внебрачной дочери Бернардо Висконти, которая принесла ему с приданным сеньории и замки. Своим успехом он был обязан военным качествам своего знаменитого "Белого отряда" и политическому реализму. Этот сын кожевника, ставший знатным сеньором в Италии, стал предвестником будущих Коллеоне, Малатеста, Сколари и других кондотьеров следующего столетия. Бретань с ее многочисленными знатными и бедными дворянами также поставляла кондотьеров, самым известным из которых был Сильвестр Будес, современник Дю Геклена, также избравший Италию местом своих подвигов.

Среди капитанов компаний, которые воевали рядом с будущим коннетаблем, некоторые так и не добились респектабельности. В памяти остались лишь бесчисленные преступления, в которых они были виновны: Сеген де Бадефоль, Бетукат д'Альбре, Бернар де Ла Салль. Более двусмысленным было положение Арно де Серволе, известного как "Архипресвитер". Этот мелкий дворянин из семьи сеньоров Серволе, в Лот-и-Гаронне, принял постриг и получил архиерейство в Велине, в епархии Перигё, в очень юном возрасте. В 1347 году он был признан недостойным клириком, а в 1355 году архиепископ Бордо лишил его благословения и он занялся разбойничьей деятельностью. Со своим небольшим отрядом он захватывал города и крепости между Луарой и Дордонью, возвращая их королю только в обмен на деньги и титулы. Таким образом, с 1354 года он стал владыкой Шатонеф-сюр-Шаранта, а затем капитаном Бомон-ле-Роже. Взятый в плен при Пуатье в 1356 году, он отправился в Прованс и даже был принят Папой Римским в 1358 году. В 1361 году король заплатил ему 16.000 золотых реалов в обмен на возвращение Блено и Косне и поручил ему избавить Францию от наемников из Grandes Compagnies (Великих Компаний). Он отказался вести их в Испанию, но получив 35.000 флоринов в 1362 году, воевал в Лотарингии, Бургундии и Бретани и стал камергером короля, который снова попросил его увести компании в Константинополь через Германию. Арно де Серволе прошел не дальше Эльзаса, который основательно разграбил. Его жизнь закончилась плачевно: 25 мая 1366 года он был убит одним из своих соратников.

Именно к этому миру хищников наемной войны поначалу принадлежал и Дю Геклен. Между ним и "Архипресвитером", который имел дело с Папой и королем, не было принципиальной разницы. Дю Геклен стал коннетаблем, а Архипресвитер — камергером. Однако история сделала первого героем, а второго — проклятым злодеем. Возможно, это результат непоколебимой верности Дю Геклена монархам из династии Валуа, что в ретроспективе сделало его большим патриотом. Бертран никогда не менял сторону, заслужив абсолютное доверие короля. Должны ли мы видеть в этой верности, исключительной для того времени, высокое моральное качество, патриотическое чувство, опередившее свое время, или упрямую простоту, немотивированное упрямство в выборе, который сам по себе не имел рационального обоснования? То, что мы знаем о нашем герое, заставляет нас склониться к третьему варианту. Молодой человек без политических взглядов, который в 1341 году перешел на сторону короля вслед за своим отцом и дядьями, позже приобрел узы, которые окончательно привязали его к этому лагерю.

Страшные в военное время, эти компании становились настоящим божьим бичом в мирное время или во время перемирия. Потеря жалованья легко превращала этих солдат в разбойников, которые жили за счет окружающей местности, чтобы выжить. В мирное время правители тщетно пытались избавиться от набранных ими отрядов: Черный принц запретил им возвращаться в Гиень, король Франции пытался отправить их в Испанию, Италию, Константинополь, в крестовые походы, куда угодно, лишь бы они покинули пределы королевства. Если Дю Геклен был выбран, чтобы повести их в Испанию, то только потому, что он хорошо знал их и признавался их капитанами за своего. Вся его карьера показывает его способность адаптировать требования рыцарства к нуждам войны, которую вели эти профессионалы.

Это было яркой особенностью того времени, когда отсталые сторонники рыцарских традиций терпели страшные поражения. Только те, кто умел использовать эффективные современные методы, добивались успеха. Креси и Пуатье — самые известные примеры, но сколько мелких стычек подтверждают этот факт! Во время Фландрских войн в начале XIV века рыцари ссорились из-за того, кто будет атаковать в первых рядах противостоящих им ничтожных пехотинцев; в 1347 году король Франции, который не мог снять осаду с Кале, наивно предложил англичанам прийти и сразиться на другом поле боя, где у них уже не будет преимущества в позиции; во время той же осады Гийом де Эно предложил заключить перемирие на время строительства моста, чтобы две армии могли встретиться для сражения. Такие договоренности больше не были в порядке вещей, и эти соглашения все чаще нарушались. Однако к концу века многие рыцари по-прежнему отказывались проводить фланговые атаки, опасаясь показаться бесчестными. В 1404 году, после высадки французов у Дартмута, Гийом де Шатель предложил отступить, сир де Жайе заявил, что это было бы признаком трусости. Поэтому они атаковали противника в лоб и потерпели неудачу.

Дю Геклен часто сталкивался с подобными ситуациями. Он всегда придерживался реалистичного подхода и предпочитал хитрость самоубийственной атаке. Но когда он не был главнокомандующим, ему приходилось выполнять приказы, которые он не одобрял: так, при Нахере Энрике Трастамарский настаивал на сражении на равнине, "честно", глупо игнорируя преимущества позиций, которые занимал противник. Это привело к катастрофе. Дю Геклен также вольно обращался со способами ведения боя рыцарями: предпочитая сражаться пешком, он без колебаний избавлялся от громоздких частей доспехов, чтобы иметь большую свободу передвижения. Его популярность во многом объясняется тем, что ему удалось сохранить баланс между рыцарскими традициями, кодексом чести, который он уважал, и новыми требованиями ведения эффективной войны. Поэтому его ценили как знатные дворяне, так и командиры наемников.

Дю Геклен был важным участником эволюции военного искусства в XIV веке. Как отмечает Филипп Контамин, "в отличие от аристократической войны, которая легко превращалась в своего рода большой турнир, наполовину серьезный, наполовину праздничный, с приключениями которые участники искали и переживали ради них самих, война городских коммун, народная война, несомненно, была более суровой: фламандские городские коммуны систематически истребляли побежденных и отказывались принимать выкуп, который они считали притворством и трусостью". Появление наемных компаний изменило тактику, поскольку эти солдаты, добавляет тот же автор, "не довольствовались тем, что они, как дикие и садистские звери, беспрепятственно проявляли свои инстинкты, они способствовали изменению общей атмосферы войны, даже когда она велась традиционными военными сословиями".

Состав и численность армий

В армиях по-прежнему преобладала пехота. Все случаи, о которых у нас есть достоверная информация, доказывают это: более 7.800 пеших солдат из 15.000, набранных Эдуардом III для кампании 1335 года в Шотландии; 1.120 пеших солдат против 224 всадника в рейде 1357 года Карла Злого-Наваррского. Планы Филиппа VI в начале Столетней войны предусматривали в три или четыре раза больше пеших солдат, чем всадников. Если английские лучники передвигались верхом, то сражались они спешившись, и английские дворяне-латники становились пешими в общий строй. Но и арбалетчики, особенно генуэзцы, служившие в армии короля Франции, также использовали лошадей.

В начале кампании у каждого лучника, как правило, было две или три лошади, трудность заключалась в том, чтобы сохранить хотя бы одну до конца компании, с вытекающими отсюда проблемами с кормами. Это являлось одной из главных проблем войны, которую англичане вели во Франции — верховая езда. Король или один из его сыновей высаживался на побережье Нормандии или Аквитании с 10.000 человек и пересекал королевство Франция по диагонали, захватывая по пути города и замки, но прежде всего складывая добычу в повозки, а затем вновь возвращался в Кале или Бордо. Некоторые такие рейды были триумфальными, но другие просто катастрофическими. Недостаточное количество пастбищ для прокорма пяти-шести тысяч лошадей в течение двух-трех месяцев, заставляло войска расходиться на фуражировку, тяжесть обоза из-за накопления добычи, стычки, изнурительные осады, а иногда и эпидемии могли превратить экспедицию в катастрофу даже без сражения.

Что касается численности войск, то в хрониках приводятся экстравагантные цифры, чаще всего сильно преувеличенные. "Когда хронист видит проходящий мимо отряд в тысячу человек, он видит проходящую мимо настоящую армию, — пишет Жан Фавье, — поскольку он не в состоянии представить себе, сколько места займут тридцать тысяч человек на поле боя, он пишет, что видел тридцать тысяч человек. Но хронисты не были обманщиками. Он просто так хотели показать многочисленность армий". В этом отношении достаточно вспомнить гигантские различия между современными оценками числа демонстрантов.

Из-за крайне ограниченных финансовых ресурсов, которыми располагали монархии XIV века, армии в любом случае были небольшими. Король Франции не мог содержать более 50.000 человек в течение трех или четырех месяцев в году. Поэтому обычная большая армия редко достигала 20.000 человек и обычно составляла около 10.000 человек. В битве при Пуатье у англичан было не более 6.000 или 7.000 человек. В операциях, в которых участвовал Дю Геклен, участвовало еще меньше людей. С одной стороны, потому что Бертран предпочитал вступать в рукопашные схватки и стычки, а не в масштабные сражения, в которых англичане имели преимущество благодаря своим лучникам, а с другой стороны, потому что у него не было средств для содержания более крупных отрядов.

Кювелье вряд ли можно доверять в этом вопросе, поскольку он произвольно раздувает цифры, говоря, например, о 80.000 бойцов при Нахере (60.000 французов и более 20.000 англичан), 70.000 при Монтьеле (50.000 англичан и 20.000 французов). Более того, в его рассказе есть поразительные противоречия, например, когда в битве при Шизе он говорит о 600 французских бойцах, а вечером после сражения насчитывает среди них 1000 убитых. Интересно сравнить цифры, выдвинутые разными хронистами для одних и тех же событий. Для основных сражений под руководством Дю Гелена, помимо Кювелье, мы иногда имеем свидетельства Фруассара, Педро де Айала для испанской кампании, Кристины Пизанской, Гийома де Сент-Андре и продолжателя хроники Леско.

Понятно, что командиры с такими ограниченными средствами были в основном озабочены тем, чтобы избежать потерь и, таким образом, не рисковали давать масштабные сражения. Чаще всего сражения пытались избегать — так было с англичанами в кампаниях при Креси и Пуатье. К нему прибегали только при значительном превосходстве сил, а крупномасштабные столкновения случались крайне редко. Операции состояли из рейдов и контррейдов, стычек и осад, причем преимущество получал тот, кто был способен дольше всех сохранять боеспособность своих войск. Столетняя война и сопутствующие ей конфликты были именно тем типом войны, который известен как "война внутри войны". Многим рыцарям довелось сражаться только в одной битве в своей жизни.

Стратегия и тактика

Редкость крупных сражений, нехватка войск и разрозненность действий военачальников часто заставляли военных историков негативно оценивать средневековые тактику и стратегию. В действительности, в XIV веке были замечательные капитаны, которые умели приспосабливать имеющиеся в их распоряжении средства к поставленным перед ними целям. В XIV веке также произошло возрождение военной мысли: были опубликованы теоретические трактаты о военном искусстве, в основном основанные на работах Вегеция (начало V века). В 1327 году Теодор Палеолог написал трактат Pour un seigneur qui a guerres (Для сеньоров ведущих войну), переведенный на французский язык в конце века; в 1360 году итальянский юрист Жан де Легнано написал книгу De la guerre (О войне), которая вскоре была адаптирована на французский язык под названием L'Arbre des batailles (Древо сражений); в 1410 году Кристина Пизанская написала Le Livre des faits d'armes et de chevalerie (Книга законов об оружии и рыцарстве). Постановления в военной сфере множились. В XV веке Chanson de Bertrand Du Guesclin (Шансон Бертрана Дю Геклена) стал классикой военной литературы.

Идея общей стратегии отнюдь не отсутствовала в этих конфликтах. Англичане умели проводить, почти одновременно, комбинированные военные операции из баз в Кале, Бретани и Гиени; кавалерийские рейды были частью общего плана по укреплению пограничных мест и ослаблению обороны противника. Они демонстрировали на удивление хорошую ориентацию на местности в то время, когда не существовало карт и когда люди продвигались вперед с помощью проводников, шпионов и информации, полученной от купцов и священнослужителей. Способность планировать и доминировать на театре военных действий протяженностью в несколько сотен километров — и в течение нескольких месяцев — свидетельствует о недюжинном тактическом мастерстве. Примером может служить рейд Черного принца в 1355 году: он высадился в Бордо 20 сентября, 4 октября направился в сторону Лорака, 3 ноября достиг Каркассона, 8 ноября — Нарбонны, повернул назад и 1 декабря вернулся в Ла-Реоль. Принц преодолел девятьсот километров за два месяца, взял Авиньон, Монжискар, Кастельнодари, нижний город Каркассона, сжег несколько других пригородов, рассеял противостоящие скудные французские войска и возвратился в Бордо с огромной добычей. Этот блицкриг достиг по меньшей мере пяти целей: унизил и ошеломил противника, истощил его ресурсы, укрепил лояльность гасконцев к Англии, наказал графа Арманьяка и обогатил английского солдата.

Кампании почти всегда проходили летом, по очевидным причинам удобства передвижения, снабжения и комфорта. Из 120 сражений, состоявшихся в XIV и XV веках, 88 произошли в период с апреля по сентябрь. Однако кампании могли продлиться и до зимы.

Когда стороны решались все же вступить в сражение, состав войск навязывал им довольно однообразную тактику: армии разворачивались на фронт, ширина которого редко превышает один километр; пехота либо располагалась между группами всадников, либо находилась впереди и обязана была вовремя отступить, чтобы освободить место для кавалерийской атаки. Именно пехота начинала сражение: английские лучники с одной стороны, арбалетчики, особенно генуэзцы, с другой. Последние владели грозным оружием, но оно было громоздким и стреляло в три раза медленнее, чем лук. Кавалерия атаковала строем в три или четыре шеренги в целом, разделенные на небольшие компактные группы, знамена, во главе которых стоял рыцарь-баннерет, окруженный вассалами и оруженосцами. Его герб на знамени и боевой клич использовались как ориентиры для сплочения войск в рукопашной схватке. Атака рыцарской кавалерии начиналась медленно, шагом, и постепенно разгоняясь достигала максимальной скорости в момент удара по противнику. Цель была одна, разбить строй противника на небольшие изолированные группы и окружая их, взять рыцарей в плен. Пехотинцы должны были закончить работу, убивая тех, кого не взяли плен или не представлял интереса в плане выкупа. В XIV веке порядок и дисциплина во время сражения усилились, каждый знал свое место в строю; некоторые рыцари должны были оставаться в тылу или в резерве, что часто было трудновыполнимо, так как все хотели участвовать в атаке, по возможности в первых рядах, ради чести и для того, чтобы иметь возможность выбрать лучших противников для пленения.

Ход битвы при Оре иллюстрирует это противостояние между рыцарскими привычками и требованиями тактики и дисциплины. Своей победой в этом сражении англичане были обязаны большей способности заставить принять всех эти требования. Растущая доля наемников также способствовала лучшей организации, поскольку капитаны отрядов не имели такого же представления о благородной войне, как представители знати. Постепенно практика объединения добычи для последующего раздела стала общепринятым порядком, но в XIV веке это еще оставалось редкостью. Что касается командующего армией, то он сам лично участвовал в ближнем бою, рискуя быть плененным, и не мог иметь общего представления о ходе сражения, что не позволяло ему изменить свои планы во время битвы.

Артиллерия и осады

Дю Геклен был современником еще одной новинки в военном деле — появления пороховой артиллерии. Хотя формулу пороха можно найти в китайском трактате еще в 1044 году, на Запад она попала только через арабов. Первый известный рецепт приведен Роджером Бэконом в 1267 году, а первое изображение пушки на миниатюре датируется 1326 годом, использование термина и первые случаи применения засвидетельствованы в 1331 году в Италии. С тех пор упоминания пушек множатся под разными названиями. В 1341 году Жан де Монфор имел "пушки, бомбарды и орудия" при осаде Бреста; есть упоминание о применении артиллерии в 1342 году при осаде Энбона. В битве при Креси в 1346 году и при осаде Кале в 1347 году также использовалась пушки. С тех пор артиллерия стала распространенным инструментом ведения войны, так уже в 1346 году Гуго де Кардайяк предоставил 22 таких орудия для обороны замка Биуль (Тарн-и-Гаронна). С 1382 по 1388 год при короле Англии Ричарде II было изготовлено 73 пушки, а арсенал в лондонском Тауэре в 1388 году насчитывал 50 пушек. Примерно в 1370–1380 годах порох, состоящий на 66 % из селитры, 11 % серы и 22 % древесного угля, по-прежнему стоил 10 турских су за фунт. Ядра для пушек, первоначально изготовленные из железа или свинца, вскоре стали высекать из камня. При жизни Дю Геклена эти орудия называли пушками или бомбардами. Итальянский текст 1376 года описывает их в таких выражениях:

Эти устройства, весившие от 40 до 700 фунтов, имели в основном психологический эффект, чтобы "ошарашить" противника, как говорит Фруассар. В сражениях они были относительно малопригодны, и хотя Черный Принц использовал их при Нахере, Дю Геклен, похоже, не беспокоился об этих неудобных устройствах, которые перевозились на телегах и должны были устанавливаться на заранее подготовленных позициях для использования. Используя ограниченные силы, главным достоинством которых была мобильность, будущий коннетабль пренебрегал этим новым оружием, за исключением осад, где удары пушечных ядер о стены начинали приобретать интересные последствия. В 1375 году при осаде Сен-Север-ле-Виконт в Нормандии было двадцать четыре медных и пять железных пушек, стрелявших свинцовыми ядрами, и три большие железные пушки, стрелявшие каменными.

Большинство войн проходило за осадой замков и крепостей. Дю Геклен, вероятно, принимал участие в нескольких сотнях осад. Он начал свою карьеру с захвата одного замка, Фужер, а закончил ее захватом другого, Шатонеф-де-Рандон, ключи от которого были принесены ему на смертном одре. Этот факт показателен. Только в хронике Кювелье рассказывается о примерно пятидесяти осадах под предводительством Бертрана.

Война этого периода была в основном оборонительной, как мы уже имели возможность отметить. В сражениях нападающий почти всегда оказывался побежденным, а в сельской местности естественным рефлексом населения было укрыться за стенами крепостей. Своего расцвета эти крепости достигли в XIV веке. Если городские стены являлись наследниками далекого прошлого, восходящего к XII веку или даже ко временам вестготов на юго-западе, и неоднократно ремонтировались и реставрировались, то замки перестраивались по последнему слову фортификационного искусства со времен крестовых походов. Идеально приспособленные к месту, венчающие скалистые отроги или занимающие дно болотистых впадин, затрудняющих подход к ним, они были очень разнообразны по архитектуре. Высокие куртины, защищенные башнями, со стенами толщиной от четырех до шести метров, увенчанными машикулями и бойницами, окруженные рвами, а иногда и двойными поясами стен, с входом, оборудованным порткулисами, разводными мостами, тяжелыми воротами с бойницами а иногда и барбаканом, делали эти огромные каменные строения практически неуязвимыми. Осада требовала крупных финансовых затрат для мобилизации значительных войск, если крепость было большой: Эдуарду III потребовалось 25.000 человек, чтобы окружить Кале в 1347 году. Что касается осад, в которых участвовал Дю Геклен, то мы ограничиваемся данными Кювелье, которые следует принимать с осторожностью. Вот некоторые из его цифр о количестве осаждающих: Ренн ― 4.000 человек, Пестивьен ― 6.000, Трогоф ― 20.000, Тараскон ― 2.000, Шательро ― 2.500, Юссель ― 22.000, Монконтур ― 6.000, Сент-Север ― 8.000, Сен-Миксент ― 2.500, Фонтенэ ― 2.500, Ла-Рошель ― 2.000, Сен-Матье ― 1.200.

Незаменимыми для успеха осады были военные машины. Мангонели, мартине, трийе, куйяры, трипаны, пирриеры и другие требюше бросали иногда значительные каменные ядра на стены, ворота, крыши и городские улицы. Требюше, оснащенный 10-тонным противовесом, мог посылать камни весом от 100 до 150 килограммов на 150 метров. Однако для установки машин необходимо было иметь возможность подойти к стенам, в то время как у осажденных на стенах были свои машины. Поэтому осадные машины защищали фашинами или толстыми деревянными щитами.

Хроники показывают, что наиболее частым способом при осадах был подкоп под стены, т. е. подвод под стену галереи или шахты, чтобы вызвать обрушение и создать пролом. Чтобы обнаружить и обезвредить подкопы, осажденные использовали контрподкопы. Штурмы стен с помощью приставных лестниц был опасным занятием и использовался редко; сам Дю Геклен был ранен при падении с такой лестницы. Применялись и средства психологического воздействия: запугивание, обещание жизни в случае немедленной сдачи и уничтожение в случае сопротивления, торг, заключение соглашения о сдаче в определенный срок, если до этого времени не прибудет помощь. И, наконец, доведение осажденных до голодной смерти. Этот метод был эффективен только в том случае, если дорогостоящие осаждающие войска можно было удерживать на месте в течение нескольких месяцев. Поэтому его использовали только тогда, когда ставки были очень высоки: Эдуард III провел одиннадцать месяцев перед Кале в 1347 году.

Множество осад, которые рассеяли силы и истощили армию захватчиков, доказали эффективность оборонительной системы. Осады — это сизифов труд, который в конце концов мог поглотить самые лучшие армии. Оборона имела явное преимущество перед атакой.

Война и религия

Средневековая церковь была очень озабочена войной. Основываясь на Писании и трудах Отцов церкви, канонисты XII века, начиная с Decretum Gratiani (Декрета Грациана), около 1140 года, разработали теорию справедливой войны, которая была окончательно сформулирована святым Фомой Аквинским во второй половине XIII века и стала популярной с XIV века. В то же время ученые в области гражданского права адаптировали эти концепции в акты международного права.

Для Грациана и его последователей воинская служба совершенно законна, поскольку воин служит общественному делу. Ведение войны само по себе не является грехом; если война несправедлива, ответственность за это несет только государь. Начиная с XI века, подъем рыцарского духа способствовал во многом примирению Церкви с войной, тогда как каролингские клирики, такие как, например, Гинкмар, считали, что воин не может жить в соответствии с моральными установками христианина. Культ военных святых иллюстрирует это новое умонастроение: Святой Георгий, Святой Морис и Святой Себастьян покровительствовали рыцарским орденам или специализированным группам, таким как лучники; Святая Варвара была быстро принята в покровители артиллеристами; Святой Михаил был представлен как рыцарь.

Святой Фома четко определил три условия справедливой войны: 1) Она должна быть предпринята законной властью, которая заботится о благе государства, защищая его от внешних врагов. 2) Причина должна быть справедливой, то есть должна существовать угроза или преступление со стороны врага, оправдывающее применение силы. 3) Намерение должно быть правильным, то есть оно должно быть направлено на то, чтобы избежать зла и содействовать добру, исключая всякую жестокость и свирепость в действиях. Это прекрасные принципы, которые перед лицом сложности конкретных вопросов опускались до казуистики, способной оправдать практически любое действие. Для одних "законная власть", единственная, кто имеет право начать войну, — это император или Папа; для других — короли, принцы, города. Что касается справедливого дела, то оно могло вызвать бесконечные дискуссии в рамках феодального права: кто, Блуа или Монфор, Филипп VI или Эдуард III, защищает справедливое дело? На одной стороне столько же епископов и клириков, сколько и на другой, с равноценными аргументами. В то время как Эдуард III прислушался к советам своих богословов и отправился в паломничество, прежде чем бросить вызов Валуа, последний в 1336 году зачитал во всех церквях королевства манифест, доказывающий его "доброе право и справедливое дело". В 1369 году Карл V нарушил договор Бретиньи после консультации со своими экспертами в области канонического и гражданского права. Наконец, что касается правильного намерения, какие методы ведения войны разрешены или запрещены? Латеранский собор в 1139 году напрасно осудил использование арбалета как слишком смертоносного оружия. С другой стороны, папская армия одной из первых начала использовать пушки уже в 1350 г. Ложь и нелояльность были запрещены, писал Св. Фома, но тайные интриги никто не запрещал. В полевых условиях войны XIV века на справедливость или несправедливость никто внимания не обращал.

Военные кампании и сражения, однако, были окружены религиозным церемониалом, призванным сделать Небеса своим защитником и подготовить себя к возможной смерти. Перед битвой люди исповедовались друг другу в своих грехах, так как капелланов и священников не хватало, они принимали причастие и посещали мессу. Во время битвы священнослужители молились за свои стороны. Им было запрещено носить оружие и принимать участие в боевых действиях. Однако нет недостатка в примерах сражающихся священнослужителей, таких как капеллан графа Дугласа, чью доблесть Фруассар восхваляет в битве при Оттерберне: "Он был не священником, а доблестным рубакой, ибо всю ночь, в разгар битвы, он следовал за ним с топором в руке […] и отгонял англичан меткими ударами топора".

Можно ли сражаться по воскресеньям? Должен ли человек следовать за своим господином на войну, чье дело несправедливо? Ответы были различны. Большинство канонистов ставят верность сюзерену выше справедливости его дела. Но другие с этим не согласны. "В незаконных делах, — пишет Роберт де Керзон, — нельзя подчиняться мирским владыкам; так и рыцари, когда чувствуют, что война несправедлива, не должны следовать за сюзереном". Аналогично, Стивен Лэнгтон и Томас Чобхэм считали, что епископы должны призывать народ отказаться от поддержки несправедливого государя.

Карл де Блуа, в частности, был очень озабочен соблюдением религиозных требований. Еще больше поражает отношение к религиозным нормам будущего коннетабля. Никогда в своих военных кампаниях он не испытывал проблем с совестью, и когда он выполнял приказы и, когда действовал по своему усмотрению, его почти никогда не видели спрашивающим совета у церковных деятелей. Мы знаем, однако, что его сопровождал некий брат Ален, вероятно, доминиканец из монастыря Динана, который был его исповедником. Но его роль, вряд ли была значительной. Биографы Дю Геклена не упоминают об этом человеке (Кювелье даже не находит случая упомянуть его ни разу в своих 24.346 стихах), и брат Ален лишь мельком появляется в свидетельствах в процессе канонизации Карла де Блуа.

На самом деле, Дю Геклен, похоже, не заботится о религиозных вопросах. В его армии практиковались обычные обряды, но будущий коннетабль, похоже, не принимал в них участия. Использование хитрости никогда не вызывало у него никаких угрызений совести. Так, накануне битвы при Понваллене его войска готовились духовно, сообщает Кювелье:

Дю Геклен же позаботился о том, чтобы английский посланец, который только что сообщил о намерениях противника в соответствии с рыцарскими обычаями назначить день битвы, был допьяна напоен, чтобы он не смог сообщить своим о французском плане ― застать врага врасплох форсированным ночным маршем.