Дю Геклен

Коннетабль больше не обращал внимания на время года. Никакого зимнего перемирия: не успела закончиться декабрьская кампания, как он провел смотр войск для январской кампании. 1 января он отправил список из двадцати трех рыцарей и двухсот сорока оруженосцев, которых он просмотрел в Париже, военному казначею Этьену Браку, чтобы тот мог выплатить им жалованье. Это компания Алена де Рогана, в которой мы видим Гийома де Ланнуа, Жоффруа Будеса, Жана и Алена де Бомон, Оливье де Коэткена, Жана Рагенеля, Эрве де Мёни и многих других, почти всех бретонцев. Это была одна из групп, которую Дю Геклен должен был вести на юго-запад, где англичане возобновили наступление.

Посредственный год

На этот раз врагом был уже не Черный Принц. Сраженный болезнью, Эдуард отправился в Англию 26 января 1371 года. Новый владыка Аквитании, Джон Гонт, герцог Ланкастер, не терял времени: атака на Монпон угрожала Перигору, который Дю Геклен очистил от англичан в предыдущем году. Именно поэтому Бертран как можно скорее поспешил в этот регион. 27 января он находился в Блуа, где проходили смотры нескольких других компаний: Алена де Таильколя, известного как аббат де Малепайе, Жирара де Ре, Оливье де Монтобана и Гийома Буателя. В реестрах этих смотров для каждого воина указана масть его лошади и сумма вознаграждения: от десяти до тридцати ливров в зависимости от снаряжения, иногда даже пятьдесят ливров. Рыцарь-баннерет получал до двухсот ливров (как например Жирар де Ре). Выплаченные суммы на самом деле были авансами, что подтверждает, что Дю Геклен всегда был строг в этом отношении. Подавляющее большинство участников компаний были бретонцами.

Участвовали ли в экспедиции герцоги Беррийский и Бурбонский? Это трудно понять. Сами события в период 1371–1375 гг. снова неясны, поскольку наши главные информаторы, Фруассар и Кювелье, с удовольствием путают даты и места. Согласно перекрестной проверке различных источников, Дю Геклен, направляясь в Перигор, в начале февраля остановился, чтобы осадить Уссель. Штурм был жестким и прервался с наступлением ночи. Затем внезапно на плато Мильваш обрушилась снежная буря, вынудив осаждающих отступить. Оказалось, что начало зимней кампании в Центральном массиве было безрассудной затеей. Дю Геклен повернул назад, а англичане возвратили себе Монпон, Монконтур и Фижак.

Но королю его коннетабль был нужен для другого дела. Карл Злой решил вернуться в Нормандию. Его заявленными намерениями были переговоры, а не война. Однако лучше было его встретить с внушительным эскортом. Именно поэтому мы видим, как Дю Геклен, вернувшись в Париж, осматривает 18 марта сто двадцать человек латников, которым "приказано отправиться в компании короля, нашего господина, к королю Наваррскому в Вернон". Если Бертран и понадобился для этого случая, то явно не для участия в переговорах, а для обеспечения охраны присутствующих важных персон. Страх перед убийством в то время был не менее силен, чем в наше время, о чем свидетельствует впечатляющее количество политических убийств, совершенных в XIV и XV веках. Доверие было далеко не на высшем уровне: прежде чем приехать на подписание соглашения в Вернон, Карл Злой потребовал, чтобы двадцать пять важных персон, включая двух архиепископов, двух маршалов, рыцарей и буржуа Парижа и Руана, стали заложниками в его замке в Эврё, чтобы использовать их в качестве разменной монеты в случае, если он попадет в ловушку.

25 марта Дю Геклен и его 120 бойцов сопроводили заложников в Верней, а затем сопровождали короля Наварры из Эврё в Вернон. Переговоры продолжались три дня. Карл Злой, разочарованный результатами своих интриг с Черным принцем, занял примирительную позицию, стараясь извлечь как можно больше выгод в обмен на свой нейтралитет. Его позиции в Нормандии были по-прежнему сильны, несмотря на потерю укреплений в низовьях Сены. Англо-наваррский гарнизон Сен-Север-ле-Виконт в регионе Котантен наносил большой ущерб этой местности. Король Наварры согласился принести оммаж за свои нормандские владения и получил новые преимущества в Монпелье. Для Карла V главным было сохранить нейтралитет этого опасного партнера по переговорам во время отвоевания территорий занятых англичанами.

Дю Геклену было поручено обеспечить соблюдение Вернонского договора, добившись сдачи укреплений, которые все еще удерживались англо-наваррскими бандами в Нормандии и на бретонской границе. С начала апреля до конца 1371 года он объездил всю Нормандию, выполняя непонятную нам работу по наведению порядка. Список сопровождавших его воинов не лишен интереса. 1 апреля Дю Геклен был в Дрё для организации новой кампании. Он отправил список своей роты, или знамени, военным казначеям. В его состав, кроме него самого, входили два рыцаря-баннерета (Оливье и Анри де Манни), двадцать два рыцаря, включая Оливье Дю Геклена, Жоффруа де Динана, Оливье де Поркона, Жана Рагенеля, Робина де Ланваллея, двух Аленов де Бомонов, Эсташа де Мёни, Жана де Бомануара, словом, старая гвардия динанского региона, и сто сорок оруженосцев. Среди них, в основном бретонцев, было двенадцать испанцев, кастильских сеньоров, которые поступили на службу к Дю Геклену во время испанской кампании и теперь следовали за ним повсюду.

1 мая коннетабль находится в Понторсоне, откуда прислал реестр очередного смотра рыцаря-баннерета, двадцати семи рыцарей и ста восьмидесяти оруженосцев его роты. В списках есть также знамя Оливье де Монтобана, с одним рыцарем и восемнадцатью оруженосцами, и знамя Оливье де Манни, с тридцатью двумя оруженосцами. В июне Дю Геклен осадил Конш. 1 августа он вернулся в Кан, где состоялся еще один смотр. Но он оставил войска в Бешереле, в Бретани, где английский гарнизон продолжал удерживать этот город. Герцог Бретани Иоанн IV, теоретически находившийся в мире с Карлом V и связанный клятвой вассалитета, должен был изгнать этот гарнизон, поскольку возобновилась война между его сюзереном и Эдуардом III. Но он этого не сделал, и король поручил Дю Геклену захватить этот город, капитанами которого были англичане Джон Апперт и Джон Корнуолл.

В очередной раз поражаешься тому, какое значение придавалось этому крошечному городку, в котором, вероятно, проживало не более пятисот человек, и стратегическое положение которого не имело первостепенного значения. Из Парижа, где о его существовании было совершенно неизвестно, король сам сделал его мишенью для своего коннетабля. Для его осады прибыла значительная армия, в которую входили величайшие бароны Бретани: виконт Роган, сир Лаваль, барон Витре, Оливье, сир Монтобан, Пьер де Турнемин, сир Ла Унаде, два маршала Франции, Жан де Бомануар и Роберт де Гите, Амануар де Фонтене, а также грозный Жоффруа Будес. Были проведены значительные земляные работы, возведены крепостные валы и бастиды, использовалась артиллерия. И все эти люди были прикованы к осаде на несколько месяцев несколькими десятками английских солдат, защищавших четыреста метров стен! Осада была снята на зиму, возобновлена в 1373 году, а затем велась в течение пятнадцати месяцев с несоразмерными силами, чтобы достичь компромисса 1 ноября 1374 года. Кювелье и Фруассар посвятили длинные отрывки этой осаде, исключительную продолжительность которой трудно объяснить. Городок находится на вершине холма, но его склоны были очень пологие. Упорное сопротивление Бешереля остается загадкой.

Похоже, что Дю Геклен сразу же решил, что этот город неприступен. Не желая терять там время, он оставил свои войска и вернулся в Кан. Оттуда он снова отправился к границам Мэна и Анжу. 1 сентября 1371 года он провел смотр в Сабле. 1 октября он снова был в Нормандии, в Сен-Ло, а 1 ноября — снова в Кане. Результаты 1371 года были скудны. В Аквитании не было достигнуто никакого прогресса, а в Нормандии и Бретани Сен-Север-ле-Виконт и Бешерель все еще держались. Год начался в спешке и закончился в смятении.

Монтокур и Сен-Север

Для 1372 года была разработана более последовательная стратегия. Целью было отвоевать Пуату, Ангумуа и Сентонж. Фруассар описал эту ситуацию:

Хронист пишет, что были собраны значительные войска; более трех тысяч копий. Во главе их стояли герцоги Беррийский и Бурбонский, граф Алансонский, виконты Мо, Роган и Онуа, сеньоры Клиссон, Сюлли, Лаваль, Бомануар, Луи де Сансер и многие другие. Присутствие всех этих великих имен не было бы гарантией сплоченности, если бы не было верховного лидера, коннетабля Франции Бертрана Дю Геклена. Перед отъездом Карл V дал бретонцу дополнительный знак своего уважения: в понедельник 15 марта в церкви Сен-Поль Дю Геклен держал купель для крещения второго сына короля, Людовика Туреньского, будущего герцога Орлеанского, который родился в ночь с 13 на 14 марта. В выписке о крещении указано, что по этому случаю коннетабль сделал символический жест, который очень понравился присутствующим, он положил руку новорожденного на свой меч и объявил: "Милорд, я даю вам этот меч и вкладываю его в вашу руку, и молю Бога, чтобы он дал вам доброе сердце, что бы вы стали таким же доблестным и хорошим рыцарем, каким когда-либо был король Франции, носивший меч". Несколько лет спустя молодой герцог Орлеанский с гордостью перескажет этот эпизод своим приближенным; он станет одним из лучших пропагандистов посмертной славы коннетабля.

Затем все отправились в Пуату. Монморильон имел грозную честь быть первым в списке городов, которые нужно было взять. Дело не затянулось, Фруассар описывает это так: "Как только они пришли туда, они быстро и стремительно напали на город и завоевали его силой, и все, кто был в нем, погибли". Затем настала очередь Шовиньи, который сдался через три дня; Люссак предпочел капитулировать сразу. Монконтур, лучше защищенный, продержался неделю. Этот прекрасный пример мастерства Дю Геклена в технике осады, украшает подлинная и живописная история, которая иллюстрирует обычаи того времени и характер коннетабля.

Монконтуром командовали Джон Кресвел и Дэвид Холгрейв, два хороших капитана, которые отразили все первые атаки, возглавляемые Оливье де Клиссоном. Один из защитников, Жаннекен Луэ, сражавшийся в армии Черного принца при Нахере, утверждал, и, похоже, не без оснований, что Дю Геклен обещал во время своего плена выплатить ему определенную сумму в давно минувший день, но так и не выплатил. Жеаннекен, чтобы предать гласности это не выполненное обещание, повесил вверх ногами манекен с оружием как у коннетабля и назвал перед всеми его лжецом. Это было плохо для репутации Бертрана. Такое оскорбление привело его в ярость. Предупрежденный Клиссоном, который был занят на соседней осаде, Дю Геклен быстро вернулся, дав свою обычную клятву не раздеваться, не спать в кровати и не есть белого хлеба, пока не повесит этого наглого англичанина. Будучи в очень плохом настроении он отчитывал Клиссона за то, что тот не смог взять город. Затем он приказал немедленно засыпать ров фашинами и бревнами, которые затем были покрыты соломой и землей, чтобы на них можно было установить лестницы. Эта работа заняла четыре дня без отдыха, настолько, что солдаты роптали, как говорит Кювелье:

Затем был предпринят штурм, во главе которого встал сам коннетабль. Монконтур был взят, а Жаннекен Луэ повешен. Этот эпизод подтверждается в Chronique du bon duc Louis de Bourbon (Хронике доброго герцога Людовика де Бурбона) Жана Кабаре д'Орвиля.

В Пуатье ждали прибытия Дю Геклена и его армии. Коннетабль уже провел разведку городских укреплений. Однако, узнав, что ему предстоит получить подкрепление, он предпочел начать с нападения на менее важные места, чтобы не оставлять вражеские позиции в своем тылу. "Ни один хороший капитан никогда не оставлял позади себя ничего не завоеванного", — цитирует его слова Кабаре д'Орвиль, который также заявил, что именно по просьбе герцога Бурбонского он направился на восток, чтобы осадить Сен-Север. По словам Фруассара, напротив, именно герцог Беррийский попросил его приехать и занять это место. В любом случае, похоже, что свобода маневра коннетабля была весьма ограничена. Но этот факт иллюстрирует систематический характер кампании по завоеванию: ни один город не остался в руках англичан. Кювелье упоминает о захвате "многих замков, городов и сильных монастырей", в основном без сопротивления, а иногда с впечатляющими штурмами. Тактика была медленной и запутанной в ходе операций, но оправданной по своим результатам.

Из Монконтура Дю Геклен направился в Сен-Север, расположенный в верхней части долины реки Индр, на границе с Берри. В местечке, принадлежавшем Жану д'Эвре, командовали три англичанина: Уильям Перси, Ричард Гилл и Ричард Хольм, которые сеяли хаос в регионе. Грозные укрепления, от которых ныне остались одни руины, были окружены широким и глубоким рвом. Дю Геклен по прибытии осмотрел оборонительные сооружения и, впечатленный, заявил, что задача будет нелегкой. Он расставил свои осадные машины в нужных местах, а затем распределил войска: 4.000 человек — по Фруассару, 8.000 — по Кювелье, с двумя герцогами и многими знатными сеньорами.

Штурм начался неожиданно в субботу во время приема пищи. Французский латник Жоффруа Пайен осматривал укрепления с несколькими спутниками, опираясь на рукоятку своего топора. Неожиданно топор скользнул по траве и упал в ров. Жоффруа был раздосадован:

Привязанность рыцаря к своему оружию — это, конечно, тема для шансон де жест, начиная со знаменитого Дюрандаля меча Роланда, но это также было и обычной реальностью. Воин часто давал имя своему оружию, которое символизировало его силу, и придавало ему сентиментальную ценность. На крепостной стене дозорный видели этот инцидент. Жоффруа Пайен попросил его не стрелять, пока он сходит за своим топором. Англичанин отказался, ухмыляясь. Тогда,

С дюжиной товарищей, схватившись за руки и образовав цепь, Жоффруа попытался достать свое оружие. Но один из них оступился, все оказались во рву, а стрелы начали сыпаться на них дождем. На шум прибыли другие солдаты; они начали оскорблять защитников и принесли несколько лестниц.

Дю Геклена оповестили о происходящем, когда он сидел за столом в своей палатке. Коннетабль вскочил и приказал всем вернуться на свои места. Таким образом, начало штурма было внезапным, метательные машины не успели привести в действие. Но все уже было заранее распределено: каждое знамя должно было атаковать определенный участок стены; лучники и арбалетчики нацелились на крепостные стены, чтобы заставить защитников укрыться, и, как сообщает Кювелье, "атака должна была начаться на крепостные стены",

Защищенные деревянными щитами, вооруженные кирками и топорами, саперы подошли к участкам стены без рва, а солдаты установили лестницы; осажденные переворачивали на них бочки с камнями и скидывали бревна, к тому же они навалили с верху в ров мокрую солому и подожгли ее; образовавшийся при этом густой дым затянул окружающую местность. Чтобы подбодрить своих людей, Дю Геклен использовал алкоголь: он привез бочки с вином, и каждый мог угоститься. В июле такие физические упражнения в металлических доспехах, нагретых солнцем, были очень вредны:

Кювелье, Фруассар, Кабаре д'Орвиль восхищались. По их единодушному мнению, нападение на Сен-Север было одним из самых яростных штурмов Средневековья.

Кювелье уверяет нас, а Фруассар подтверждает:

В штурме приняли участие сами принцы, в частности герцог Бурбонский. Однако штурм города — неблагодарное занятие для знатного сеньора. В битве на поле боя он мог выбрать себе противника, заметив его знамя, и поэтому получал только благородные удары мечом. Здесь он находится во власти любого лучника незнатного происхождения, который мог подстрелить его стрелой как простолюдина. Поэтому Дю Геклен попросил герцога Бурбонского не подставлять себя у подножия стен. "Любой слабак сможет убить вас здесь", — сказал он ему. Вместо этого он посоветовал ему подняться по лестнице на стену.

Героем дня, однако, стал Ален Таильколь, аббат Малепайе. Сгорая от желания проявить себя перед герцогом Бурбонским, он первым взошел на только что приставленную лестницу; добравшись до вершины, он начал карабкаться дальше, балансируя на перекладине, чтобы закрепиться на стене, и тут сброшенная со стены балка сломала лестницу; упав с высоты в несколько метров, он оказался в канаве. Окруженный англичанами, он получил удар топором по шлему, который вырубил его; англичане стали тянуть его за ноги, чтобы взять в плен, а французы — за голову и руки. Будучи чуть не разорванным на части в течение нескольких мгновений, он наконец освободился, пошел выпить бокал вина — возможно, не первый — и снова бросился в атаку. Через пролом в стене он проник за стену и поджег склад сена. Огонь быстро распространился, заставив осажденных запаниковать и вскоре они сдались.

Дю Геклен дважды предупреждал здешнего капитана, что чем больше он будет сопротивляться, тем безжалостнее будет обращение в случае захвата. Поэтому грабеж — это самое меньшее, что он мог устроить. Более того, в одной из своих зловещих клятв он поклялся не есть и не пить, пока не убьет всех французов, сражавшихся за англичан. Герцог Беррийский поздравил его с такой верностью клятве: "Нет ни одного честного человека, который бы отвратил вас от вашей цели". Сто десять французов из осажденного гарнизона были повешены на деревьях перед городом. Коннетабль, выполнив свой обет, снова мог есть и пить.

Эпизод просто эпический. Но с осадой действительно пора было заканчивать. К городу приближалась армия спасения из Пуатье в составе девятисот латников и пятисот лучников под командованием капталя де Бюша. Когда было объявлено о капитуляции, он повернул назад. В конце июля 1372 года положение англичан в Пуату и Сентонже стало критическим. Победоносный Дю Геклен теперь двигался на Пуатье. В предыдущем месяце серьезное поражение английского флота у Ла-Рошели способствовало ухудшению ситуации. 22 июня кастильский флот под командованием Бокканегро столкнулся с английским флотом под командованием Джона Гастингса, графа Пембрука. Генрих II Кастильский выполнял свое обещание помочь Карлу V на море. Правда, для этого у него была дополнительная причина: в сентябре 1371 года Джон Гонт, герцог Ланкастер, женился на Констанции, старшей дочери Педро Жестокого и Марии Падильи, и по праву супруги провозгласил себя королем Кастилии. Необходимо было ослабить этого нового претендента, сменившего Черного принца в Аквитании. Морское сражение обернулось в пользу кастильцев, чьи корабли были оснащены пушками. Сам граф Пембрук был взят в плен и отправлен в Сантандер.

Взятие Пуатье (август 1372 года)

Побитые на море и на суше, английские войска, казалось, уже не могли противостоять Дю Геклену. Таково было мнение буржуа Пуатье, которые опасались за свое имущество и свою жизнь, если мэр города Жан Регно решит оказать сопротивление. Между теми, кто был верен Эдуарду III и опасался возможных репрессий со стороны Англии в случае сдачи без боя, как это произошло в Лиможе, и теми, кто выступал за немедленную капитуляцию, зная, что Дю Геклен не был добр к городам, которые оказывали ему сопротивление, начались раздоры. Наконец, обе стороны отправили гонцов к своим спасителям: Томаса Перси, одна стороны, просила прислать срочную помощь, а Дю Геклена, другая сторона, умолял приехать и взять под контроль город, ворота которого будут для него открыты. Томас Перси послал сэра Джона д'Англе с сотней копий. Но он опоздал, 7 августа Пуатье открыл свои ворота перед Дю Гекленом, который, прибыл в город во главе авангарде из трех сотен копий. Удар оказался тяжелым для Томаса Перси и капталя де Бюша, которые разделили свои войска между Сен-Жан-д'Анжели, Туаром и Ниором.

Кювелье помещает здесь эпизод, подлинность которого неясна, но который иллюстрирует яростный антиклерикализм, который он приписывает бретонцу. Прибыв в замок, принадлежащий епископу Пуатье, коннетабль, как говорят, призвал его к сдаче, на что капитан ответил, что это собственность прелата, который не имеет права получать приказы, кроме как от Папы. Затем Бертран разразился яростной диатрибой против богатства Церкви, которая предала заветы Христа, обещающие рай для бедных. Это было время великих духовных распрей, особенно среди францисканцев, чье движение "обсервантов" выступало за возвращение к бедности. Но выражала ли эта речь мысли Дю Геклена, Кювелье или их обоих?

Сир, — сказал Бертран, полный горечи,

Я молю Бога, чтобы в аду были прокляты

Все те, кто обогатил епископов и аббатов.

У них не должно быть такого имущества,

Ведь отцы церкви учили и завещали,

Не накапливать мирские временные блага

Не захватывать у владельцев вотчины и почести,

Которые не остаются с человеком после смерти.

Иисус никогда не хотел этого.

Я не имею в виду, что духовенство, однако

Не должно быть хорошо обеспеченным и благополучным

Чтобы иметь возможность одеться и наесться досыта

И хорошо служить Иисусу Христу.

Если бы все знатные князья церкви

Последовали моему совету, клянусь Святой Троицей,

Все проблемы были бы решены со всех сторон!

Здесь Дю Геклен нападает, в частности, на собственность Церкви, то есть на ее земельную собственность, которая никогда не возвращается в цепь наследования и передачи, поскольку она принадлежит той нетленной сущности, которой является Церковь. Не исключено, что здесь мы имеем отголосок оживленных ссор, которые происходили между светскими феодалами и духовенством в Бретани в конце XIII и начале XIV веков. Эти ссоры касались взимания налогов и владения духовенством землей в городах и сельской местности. Еще в 1230 году Эд де Ла Рош-Дерьен напал на епископа Трегье из-за пошлин и был отлучен от церкви, дошло до того, что он назначил антиепископа. Герцог Бретани Иоанн I Рыжий (1237–1286) был дважды отлучен от церкви за то, что претендовал на право регентства над вакантными епископствами. Конфликты продолжались и при герцоге Иоанне II (1286–1305). В Ренне и его окрестностях, где Дю Геклен провел свою юность, епископ и каноники владели множеством земель и домов, а также различными правами, и отношения с местной знатью были не самыми лучшими. Дю Геклен, как владелец сеньории, скорее всего, находится в плохих отношениях с церковной иерархией. Не были ли епископы одними из тех "надменных чучел", которых он ненавидел? И его продвижение по службе не приблизило его к духовенству. Будучи верующим, он, конечно же, больше всего почитал монахов-отшельников и упрекал церковь за ее тягу к богатству.

От Пуатье Дю Геклен продвигался к провинции Они, вероятно, с целью изолировать Ла-Рошель. В середине августа он послал сира де Понса атаковать замок Субиз на реке Шаранта. Капталь де Бюш, получив предупреждение, бросился туда, застал Понса врасплох и взял его в плен. Но ночью он сам был застигнут врасплох нападением Оуэна Лаугоха Уэльского, который со своими людьми на лодках приплыл вверх по Шаранте. Капталь попал в плен к рыцарю Пьеру д'Овилье. Карл V, обрадованный этой новостью, выкупил пленника за скромную сумму в 12.000 ливров и навсегда запер его в тюрьме Тампль. Эдуард III тщетно предлагал обменять его на нескольких французских пленников. Король Франции, не простивший капталю отказа от своих предложений, отклонял любое предложение о его выкупе. Жан де Грайи, один из великих воинов того времени, томился в тюрьме до самой смерти пять лет спустя.

Это был еще один страшный удар для английской партии, чье господство рухнуло в последующие дни. Один за другим города капитулировали перед посланцами Дю Геклена, даже не сопротивляясь. Там, где капитан и гарнизон делали вид, что защищаются, население само открывало ворота или захватывало замок каким-нибудь хитроумным способом. После Субиза сдались Сен-Жан-д'Анжели, Ангулем, Сентес, Тайлебур, Понс.

Ситуация в Ла-Рошели была отчаянной. Оуэн Лаугох господствовал на море; он занял острова Экс и Ре и блокировал порт. Дю Геклен держал в руках сухопутные пути. Буржуа во главе со своим мэром захватили замок путем предательства и направили Карлу V свои условия сдачи: город должен был стать непосредственной частью королевского домена, в нем должен был быть свой монетный двор, любой налог не мог взиматься в городе без согласие жителей, а Папа освободит их от клятвы повиновения Эдуарду III. Полагая, что такой важный порт стоит нескольких уступок, король согласился, и 8 сентября Дю Геклен вошел в город. С этого момента Ла-Рошель становится главным портом французской монархии на Атлантике, в пику Бордо, который надолго останется английским. Городские буржуа преподнесли богатые подарки коннетаблю, который раздал часть из них дамам. Он получил клятвы верности от представителей населения и через три дня вернулся в Пуатье.

Последние места в провинции Они стремительно сдавались. Замок Бенон был осажден. Ночью подкрепление прибывшее к осажденным из Суржера атаковало лагерь коннетабля, и "один из его почетных оруженосцев, которого он очень любил, был убит". Тут нашего героя снова обуяла ярость, он поклялся не покидать это место, пока не расправится со всем гарнизоном. На следующее утро он лично возглавил штурм, занял замок и, по версии Фруассара, выполнил свою угрозу. Кювелье, напротив, приписывает заслугу в этой резне Оливье де Клиссону, чье особенно одиозное поведение вполне оправдывало прозвище "Мясник англичан", которое ему дали. Клиссон был известен своей жестокостью и грубостью. Поэтому этот эпизод ни в коем случае не является неправдоподобным, тем более что в то время, когда Кювелье писал свою книгу, Клиссон был коннетаблем; Кювелье не мог бы приписать ему такой поступок, если бы не был уверен в этом. Кювелье передает, как Клиссон хладнокровно убивает пленных ради единственного садистского удовольствия от убийства. Последние англичане, оказавшие сопротивление, сдались. Клиссон просит позволить ему делать с ними то, что он хочет. Вооружившись топором, он подошел к двери, через которую выходили сдавшиеся английские солдаты без оружия:

Французские солдаты, со смехом, делают свои замечания. Один из спутников Клиссона сказал ему:

То, что Оливье де Клиссон был кровожадным маньяком, это одно. Но то, что Кювелье прославлял его, показывает, насколько бесчувственным стало высшее общество XV века после полувековой войны.

После Бенона Дю Геклен взял Маранс, Фонтене-ле-Конте и Туар также в свою очередь пали. Последние бароны, все еще верные Эдуарду III, укрылись в Суржере. 28 сентября с ними было заключено почетное соглашение: если через два месяца, в День святого Андрея, король Англии не пришлет им помощь, они сдадутся. Таким образом, было соблюдено феодальное право: сюзерен должен был прийти на помощь своим вассалам; если он этого не делал, последние освобождались от своей вассальной присяги.

Бретонская проблема

Оставалось только ждать. Однако коннетабль не собирался бездействовать. В Пуатье он получил от короля приказ вмешаться в дела родной провинции так как вновь возникла бретонская проблема, которая должна была отравить последние годы жизни Дю Геклена.

После победы в 1364 году герцог Иоанн IV оказался в щекотливом положении. Молодой и неопытный, он во многом зависел от своего покровителя, короля Англии, с которым его связывал договор о наступательном и оборонительном союзе по которому он обещал не жениться без его разрешения. Действительно, две первые супруги герцога были английскими принцессами: Маргарет, дочь Эдуарда III, умершая в 1365 году, и Джоан Холанд, падчерица Черного принца, на которой он женился в 1366 году. Воспитанный в Лондоне и обученный английским традициям, Иоанн IV был окружен английскими советниками, их было по крайней мере, восемь из тридцати или около того. Можно сказать, что это лишь меньшинство, но давайте попробуем представить, какой эффект произвело бы сегодня назначение в правительство восьми министров из иностранцев! Разные времена, разные обычаи, но, тем не менее, бретонцам было неприятно видеть среди приближенных герцога каноника Линкольна, Томаса Мельбурна, который был генеральным сборщиком налогов и казначеем герцогства с 1365 по 1373 год, и таких лордов, как Роберт де Невиль, который был маршалом, его брат Джон де Невиль, Уильям Латимер и время от времени Хьюго Калвли.

Надо учитывать также, что английские гарнизоны были введены на территорию герцогства со времен Войны за бретонское наследство: Дерваль и Руже все еще находились в руках Роберта Ноллиса; Бешерель, Гавр, крепость Коле, близ Бурньефа, сеньория Гемене-Гингам принадлежали англичанам; английские чиновники находились в Бресте и Сен-Матье; другие получали значительную ренту от герцога: например, Роберт Шенн, Джеффри Уорсел, Роберт Миттонн. Можно, конечно, отметить, как это сделал британский историк Майкл Джонс, что это очень незначительные случаи, но мы знаем, что некоторые незначительные факты, когда они часто повторяются, могут приобрести значительную важность в глазах общественного мнения, не готового их принять. Несомненно, что бретонская знать, а также духовенство и часть буржуазии очень смутно воспринимали английское присутствие, которое их воображение преувеличивало. Англичане рассматривались как конкуренты за обладание бенефициями, сеньориями, рентами и важными местами. Развивались англофобские настроения, которым вторил каноник из Доля, Гийом де Сент-Андре, который одновременно был секретарем герцога и автором Histoire rimée du duc Jean IV (Рифмованной истории герцога Иоанна IV). Он приписывает бретонским дворянам следующую речь, обращенную к герцогу:

Поэтому бретонские бароны, казалось, были явно на стороне Франции. Иоанн IV был непопулярен в герцогстве. "Он не осмеливался доверять жителям Ванна, Динана или любого другого доброго города своей страны", — писал хронист Ален Бушар. Недоверие было тем сильнее, что последствия войны за герцогский престол все еще ощущались. Официальные помилования и примирения не стерли старые обиды. Крупная бретонская знать была на стороне дома де Блуа, и оставалась еще мощная партия герцогини Жанны де Пентьевр, которая сохранила весь свой апанаж на севере полуострова ― одну пятую герцогства! Наследник Жанны, Жан де Пентьевр, женился на дочери Оливье де Клиссона, Маргарите. Компаньон Дю Геклена, и так бывший одним из крупнейших сеньоров Бретани, был таким образом связан с врагами герцога, которые также воспользовались недовольством, вызванным мерами по реорганизации фискальной системы герцогства. Епископы и бароны выступали против растущего вмешательства герцогской администрации в их дела, как показал Жан Керхерве в своей работе L'État breton aux XIVe et XVe siècles (Бретонское государство в XIV и XV веках). Например, во время первого общего налогового сбора 20 октября 1365 года Дю Геклен, как и большинство вассалов, столкнулся с трудностями, позволив герцогским чиновникам собирать налог в замке Ла Рош-Дерьен. Коннетабль также был лично в плохих отношениях с Иоанном IV, своим бывшим врагом в войне за бретонское наследство и союзником англичан. В 1372 году он отказался принести герцогу оммаж за свои бретонские владения, о чем свидетельствует обращение Иоанна IV к королю Франции с просьбой оказать давление на Дю Геклена, чтобы тот выполнил свой феодальный долг.

Таким образом, в Бретани возникла мощная профранцузская партия, душой которой был амбициозный и зловещий Оливье де Клиссон. В 1371 году эта партия еще больше укрепилась благодаря началу процедуры канонизации Карла де Блуа. Коалиция, сформированная партией Пентьевров, королем Франции, несколькими крупными феодалами и бретонскими епископами, а также францисканцами, оказала давление на Урбана V, который решил назначить комиссию по расследованию. Эта комиссия начала свою работу в Анжере. Францисканцы из Гингама, где находилась гробница Карла, умело организовали пропаганду, чтобы сделать его мучеником и распространяли слухи о многочисленных чудесах, которые должны были совершиться благодаря его заступничеству. Ставки были высоки для монастыря Гингама, который должен был получить колоссальное состояние от притока паломников, пожертвований и подношений, которые они принесут.

Для Иоанна IV эффект от канонизации его врага был бы катастрофическим, поскольку это выставило бы его противником сил добра, гонителем друзей Бога, орудием дьявола. Поэтому, он был вынужден укреплять связи со своим единственным настоящим союзником, Эдуардом III, у которого были и другие средства давления на него: например, графство Ричмонд. И к тому же Иоанн IV все еще был должен Эдуарду более 100.000 экю. Наконец, их связывали хорошо понятные экономические интересы: Бретань была важна для морского сообщения между Англией и Аквитанией, в котором она активно участвовала.

Пока действовал договор в Бретиньи, Иоанн IV мог в лучшем случае сохранять двусмысленную ситуацию, созданную его весьма неопределенным оммажем Карлу V в 1366 году. По мнению Иоанна IV, использованная форма принесенного герцогом оммажа не была лигитимной; по мнению королевских юристов, она была таковой. Пока был относительный мир, можно было как-то сосуществовать. Но в 1369 году, с возобновлением войны между Карлом V и Эдуардом III, вопрос вассалитета встал вновь: Иоанн IV должен был выбрать себе сюзерена. Для короля Франции проблем не было, он принял от герцога оммаж, поэтому, тот как вассал, должен был отправить свой феодальный контингент сражаться в его армии. Иоанн IV уклонялся, оправдывался и заявлял о своей верности и преданности: разве мало бретонцев в королевских войсках, начиная с Дю Геклена и Клиссона, которые были его вассалами? В то же время он вел тайные переговоры с Эдуардом III и 19 июля 1372 года герцог заключил с ним наступательный и оборонительный союз, который предусматривал отправку английских солдат в Бретань и участие герцога в английском наступлении во Франции. За договором, который был секретным, в сентябре, последовала высадка четырехсот английских латников и четырехсот лучников в Сен-Матье. Бретонские бароны были очень обеспокоены и предупредили Карла V, который приказал своему коннетаблю, находившемуся в Пуатье, съездить и посмотреть, что происходит в Бретани.

В конце октября Дю Геклен в сопровождении герцога Бурбонского и небольшого отряда вошел в герцогство и направился в Ренн. Это была разведывательная миссия: выяснить настроения бретонцев, в особенности дворянства, узнать точные намерения Иоанна IV и англичан. Поскольку герцога не было в Ренне, небольшой отряд отправился на запад, в сторону Гаэля, когда стало известно, что герцогиня Джоана Холанд только что покинула Ренн, чтобы отправиться в Ванн. Дю Геклен перехватил ее в пути, и в ее багаже был найден пергамент секретного договора о союзе с Эдуардом III. Обрадованные такой находкой, коннетабль и герцог Бурбонский распространили текст договора среди бретонских баронов, которые были возмущены таким вероломством. В результате сеньор де Рье открыл ворота Редона для французских войск.

Карл V, узнав об этом преступлении герцога, направил своему вассалу суровое письмо. Это письмо было унизительным для Жана IV, герцога отчитали, как ребенка, который сделал глупость из глупости и которому преподали урок феодального права и морали, с отеческим советом — отправьте этих англичан домой поскорее:

Щедрость, снисходительность и великодушие Карла V по отношению к Иоанну IV по этому случаю часто восхвалялись, если только кто-то не предпочитал указывать на его наивность и прямоту перед лицом вероломного вассала. Карл V не был добрым и не был наивным. Если бы он был таким, команда безжалостных юристов, окружавшая его, непременно открыла бы ему глаза. Этот король дал слишком много доказательств своего мастерства на протяжении всего своего правления, чтобы приписать его послание простому снисхождению к неосмотрительному молодому вассалу. Он прекрасно знал, что делать с Иоанном IV, победу которого в войне за бретонское наследство он так и не принял. Карл искал подходящий момент, чтобы присоединить это неспокойное герцогство к королевскому домену. Но время еще не пришло. Были и другие дела, которые нужно было завершить, прежде чем он займется этим: сначала отвоевание Аквитании. Карл V действовал методично и поэтапно.

Кроме того, разве бретонцы не могли сами выполнить эту работу? 24 ноября король направил баронам Бретани льстивое и дружеское письмо, настаивая на их известной дружбе к французской монархии и прося их, "как суверенный повелитель всего упомянутого герцогства", выгнать англичан:

Карл V стремился вбить клин между Иоанном IV и бретонской знатью, которая, как он знал, была настроена очень враждебно по отношению к герцогу. Изолировать Иоанна IV де Монфора, чтобы иметь возможность сместить его, когда придет время: такова была его политика. Его письмо к Иоанну IV является настоящей провокацией, со снисходительным, поучительным и ехидным тоном. Какой знатный сеньор не почувствовал бы себя униженным таким упреком? Король не был разочарован реакцией герцога: вне себя от ярости, Иоанн IV послал ему неуклюжий ответ, полный обвинений в адрес своего сюзерена. С этого момента отношения между герцогом и королем могли только ухудшиться.

Очень положительный результат

Поскольку достаточно было дать ссоре созреть, Дю Геклену больше нечего было делать в Бретани. В конце ноября он вернулся в Пуату, где его ждал еще один спелый плод, готовый к сбору: пуатевинские бароны, запертые в Суржере в ожидании английского помощи. День Св. Андрея здесь бы праздником позднего сбора урожая. Церемония состоялась в францисканском монастыре в Лудуне 1 декабря 1372 года. Прелаты, церковнослужители, бароны, сеньоры, дамы и другие жители Пуату и Сентонжа принесли присягу Карлу V, которого представлял коннетабль Дю Геклен в сопровождении Клиссона и герцогов Беррийского и Бургундского. Была объявлена всеобщая амнистия, возвращено конфискованное имущество и сохранены все привилегии.

Выполнив задачу, Дю Геклен вернулся в Париж, где 11 декабря совершил триумфальный въезд в город. Результаты 1372 года были весьма положительными; три провинции были отвоеваны: Пуату, немедленно присоединенная к апанажу герцога Беррийского, а также Они и Ангумуа, воссоединенные с королевским доменом. Остались только Ниор, Шизе и несколько мелких местечек. Отвоевание этих областей больше никогда не ставилось под сомнение. В этом заслуга Дю Геклена, которого иногда упрекали в том, что он распылялся на ряд мелких осад, дававших повод для отдельных подвигов, не имевших последствий для общего хода войны. Говорили, что ему не хватало общего стратегического видения, что он не проводил крупных осад и не мог вести последовательную кампанию.

Эта критика необоснованна. Во-первых, результаты налицо: три провинции завоеваны за один год. Во-вторых, хронисты отчасти ответственны за бессвязность в отображении кампании и разбросанность операций. Они описывают отдельные подвиги в импрессионистской манере, без порядка перескакивая с одного эпизода на другой, подчеркивая детали и иногда допуская ошибки. Тот факт, что при чтении Фруассара, Кювелье или Кабаре д'Орвиля трудно обнаружить общий план, не означает, что его не существовало. То, что крупнейшие города, такие как Пуатье и Ла-Рошель, сдались без боя, говорит об эффективности действий Дю Геклена. Изолировав их, впечатлив быстрым захватом и показательным наказанием небольших городов, а также используя свои возможности без колебаний, он без боя взял главные центры. Например, судьба Сен-Севера имела большое значение для жителей Пуатье. Тактика штурма второстепенных городов для запугивания более крупных себя полностью оправдала. Штурм и разграбление Пуатье или Ла-Рошели лишь усугубили бы разорение королевских владений. Мотивы Дю Геклена были явно не гуманными — он никогда не был замечен в жалости к убитым и раненым, особенно если они были из буржуа, — а скорее эффективными.

С этого времени слава коннетабля только возрастала. Показательно, что с этого момента он вошел в мир литературы, пропаганды и легенд. Его первым кантором был Эсташ Дешан, королевский чиновник, бальи Санлиса и модный автор более тысячи баллад. В возрасте двадцати семи лет он уже был поклонником Дю Геклена, которого он впервые упомянул в балладе по случаю рождения второго сына Карла V. В следующем году, в Chanson royale (Королевском шансоне), он сравнивает коннетабля с девятью доблестными мужами. Вскоре он написал отчет о его успехах в Livre de mémoire (Книге памяти). В 1380 году в Lai du très bon connétable (Законе доблестного коннетабля) он посвятил более трехсот стихов восхвалению бретонца, чью ненависть к финансовым клеркам, специалистам по "нечестности", и к финансистам, которые не отличаются добродетелью и только копят деньги, он разделял. Этот поэт, который писал, что "война — это только проклятие", очень критически относился к военной деятельности. Однако Дю Геклен для него — "цвет доблести и слава Франции", "самый доблестный из всех, кто когда-либо жил".

Так думал и король, который "за добрую и верную службу, которую наш упомянутый коннетабль оказал нам, когда вывел из нашего королевства упомянутых людей из компаний и других, и после своего возвращения в наше королевство, и продолжает оказывать каждый день", дарует ему прощение всех сумм, которые он мог ему задолжать. На самом деле, это было просто списанием взаимных долгов: Карл V заплатил деньги, чтобы заплатить выкупы Дю Геклену, это правда, но Бертран также часто платил солдатам из своего кармана; король мог быть щедрым в своем письме об прощении долга, но нет уверенности, что именно он сделал подарок.

Единственной тенью омрачившей счастье Дю Геклена в это время, но, похоже, не слишком сильно повлиявшей на него, была смерть Тифен. Точная дата этого события неизвестна, и ни один хронист не упоминает о нем. Только когда мы узнаем о повторном браке Бертрана в начале 1374 года, мы приходим к выводу, что леди Тифен, должно быть, умерла между 1371 и 1373 годами. Она провела всю свою жизнь между Динаном, Понторсоном и Мон-Сен-Мишелем практически в одиночестве. Все, что было написано о ее отношениях с Дю Гекленом, является чистой выдумкой, которой стремились заполнить полное молчание хроник на эту тему, внося сентиментальный элемент в жизнь воина, который так мало был сентиментален. Тем более гротескны двустишия о любви Тифен и Дю Геклена, которые регулярно повторяются в биографиях коннетабля. Нигде не говорится, что Бертран испытывал хоть малейшее влечение к этой женщине, на которой он женился по непонятным причинам и с которой прожил, возможно, три или четыре месяца за десять лет. Единственное, что кажется достоверным, это то, что она была астрологом и составила гороскоп Дю Геклена, который он проигнорировал.

В начале 1373 года Дю Геклен, расположившийся в Пуатье, готовился к отвоеванию последних мест, все еще удерживаемых англичанами.