Единственный

Глава 64

Мне приходится снова прочистить горло.

И заодно позорно признать, как важно на самом деле было услышать что-то подобное — про свою долбаную значимость. Не знаю, когда эта потребность стала такой насущной, возможно гораздо раньше, чем я вообще ее осознал, но слова, которые услышал, действительно для меня важны.

Я смотрю на Яну, боясь что на лице у меня написано слишком много, но ее и саму штормит. Не знаю, каких эмоций у нее сейчас больше, — тех, что касаются конкретно нас с ней, или тех, что касаются ее отца, но она чертовски взволнована и возбуждена.

Я хочу верить в то, что выбор не был для нее слишком сложным. Но даже если так, во мне достаточно эгоизма, чтобы принять эту “жертву” не оглядываясь. Ведь то, о чем я умолчал, выкатывая собственные соображения, — отношения на расстоянии — это с огромной вероятностью приговор. Так это или нет, я бы предпочел не проверять. Никаких воздушных замков. Нахер их…

Я хотел, чтобы она выбрала меня. И мой план. И если я ворую у нее что-то… какое-то альтернативное будущее, буду волочь эту ответственность на своих плечах.

Продолжая палевно сипеть, спрашиваю:

— Все это ты сказала своему отцу?

— Нет… — отвечает. — Ему я сказала, что пять месяцев зимы — это не для меня. И что не люблю толпу. И это не выдумка, я действительно так чувствую…

— Это отличные аргументы. Зря он так с тобой…

Яна издает смешок, глядя в мои глаза, но через секунду смеяться перестает.

Я хочу снять с нее напряжение, в которое она укутана. Забрать его себе и пережевать.

Забрать себе ее. Яну Волгину.

Возможно она чувствует опасность слишком хорошо, поэтому медлит сделать шаг. Я даю ей эту возможность. Еще пару долбаных мгновений. Даю возможность передумать и бежать от меня в Москву или в Китай. Ведь если останется, я уже не отпущу.

Может поэтому она так шарахалась от меня с самого начала? Поняла, что я хочу ее присвоить с тех пор, как, твою мать, увидел на ресепшене “Четырех сезонов”.

Ее взгляд плавает по моему лицу, пока я сжимаю лежащие на коленях руки в кулаки. Протянув свою, она опутывает мой кулак прохладными пальцами.

Я послушно поднимаю лицо, когда Яна тянет меня за руку. Встаю, и ей приходится поднять подбородок, чтобы смотреть мне в глаза.

Сдерживаю себя, как могу, но желания у меня примитивные — губы, язык, секс.

Она слишком красивая в этом платье, и в подсознании я трахал ее все время, пока длился наш разговор. Но я знаю, как тонко моя малолетка реагирует на грубость и тупую пошлость, поэтому в известность о своих желаниях ставлю исключительно языком тела — преследую ее с голодом, пока делает шуточный шаги назад; ловлю, обнимая за талию.

Мы кружим на месте, сплетаемся. Руками. Дыханием. Тонкие пальцы гладят мою шею сзади. Если у меня внутри магнит, то у Яны такая же ерунда, потому что к моим губам она прилипает основательно.

Я целую ее, обняв ладонью подбородок. Грубовато, знаю, но сегодня я такой…

— Ты знал, что так будет? — выжимает из себя Волга, когда, заведенный, смотрю в ее лицо.

— Как так?

— Что я никуда не поеду.

Она смотрит на меня пытливо, хоть в моих руках она как горячая карамель: льнет. И обнимает руками за талию так крепко, что боюсь надорвется.

— Нет, — отвечаю. — Обычно ты никогда не делаешь так, как мне надо.

Ее смех оправдан, но по сути это не шутка. Это факт, который только теперь я начинаю воспринимать как должное…