Эпизод из жизни деревенской дамы

ЭПИЗОДЪ ИЗЪ ЖИЗНИ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДАМЫ.

ПОВѢСТЬ.

Хорошенькая петербургская коляска, въ четыре лошади, стояла у подъѣзда большаго каменнаго дома; это было въ деревнѣ, въ послѣднихъ числахъ августа. Легкія облачка застилали, какъ флеромъ, свѣтлую лазурь, и умѣряли жаръ солнечныхъ лучей; но воздухъ былъ тепелъ, пріятенъ, и поля, одѣтыя со всею пышностью лѣтнихъ уборовъ, манили къ прогулкѣ.

Съ крыльца сбѣжалъ лакей въ щегольской ливреѣ, отворилъ дверцы коляски, откинулъ подножку и сталъ какъ вкопанный, ожидая господъ.

На верхней площадкѣ лѣстницы показались двѣ дамы. Обѣ были одѣты съ тою деревенскою простотою, которая, не допуская излишняго, позволяетъ изящное. Простыя легкія мантильи, соломенныя сквозныя шляпки, украшенныя букетами полевыхъ цвѣтовъ... вы подумали бы, что это двѣ обитательницы Каменнаго-Острова,-- и ошиблись бы. Это были двѣ степныя помѣщицы. Одна, высокая, стройная, съ темнокаштановыми волосами, которые гладко спускались по обѣимъ сторонамъ высокаго лба, съ темноголубыми задумчивыми глазами; другая -- свѣжая брюнетка, довольно полная, съ тѣми блестящими черными глазами, которыхъ выраженія терпѣть не могутъ женщины, и которые приводятъ въ восторгъ мужчинъ. Дама съ голубыми глазами остановилась на послѣдней ступенькѣ и обернулась назадъ. Это движеніе было просто и вмѣстѣ съ тѣмъ исполнено граціозности, которая вездѣ отличаетъ женщину хорошаго тона. Она звала: "Анюта! Анюта! не слушай Мавры Даниловны; возьми ее непремѣнно съ собою".-- Непремѣнно, непремѣнно! кричала другая дама, и обѣ сѣли въ коляску, смѣясь и посылая людей одного за другимъ за Маврою Даниловною. Наконецъ, съ крыльца сбѣжала бѣлокурая дѣвушка, въ полной красотѣ семьнадцатой весны; за нею спускалась по ступенямъ пожилая женщина небольшаго роста, въ бѣломъ кисейномъ чепцѣ, въ большой шерстяной вязаной косынкѣ, заколотой подъ самою душкою, и въ ситцевомъ темномъ капотѣ.

-- Скорѣе, скорѣе, Мавра Даниловна! повторили дамы.-- Какія вы упрямыя! Знаете, что безъ васъ нельзя.

-- Господи! ну, на что я вамъ! сказала Мавра Даниловна, остановясь на ступенькѣ и ударивъ руками по бокамъ, и тотчасъ же побѣжала къ подножкѣ, ухватилась руками за край кузова и вскарабкалась довольно-проворно, не требуя помощи лакея, который, впрочемъ, о томъ и не заботился. Она сѣла возлѣ молодой дѣвушки, напротивъ дамъ; дверцу захлопнули, и коляска со стукомъ покатилась со двора.

Деревня была прекрасна въ это время; коляска ѣхала почти возлѣ самаго сада, котораго кудрявыя деревья свѣшивали за заборъ свои широкія вѣтви, свидѣтельствуя, что они, какъ и самый барскій домъ, пережили не одного владѣльца. По другую сторону дороги тянулись поля, покрытыя скирдами еще несвоженаго хлѣба; по мѣстамъ пустыя фуры, запряженныя парами круторогихъ воловъ; тамъ крестьяне, разсѣянные по нивѣ въ живописномъ безпорядкѣ полевой работы, а здѣсь, по бороздамъ, въ мягкой травѣ, и блѣдно-розовая скабіоза съ наклоненною головкою, и душистый шалфей съ своими яхонтовыми цвѣтами, полузакрытыми малиновыми подцвѣтными листочками. Но дамы, ѣхавшія въ коляскѣ, и не думали любоваться цвѣтами или деревьями. Казалось, природа не имѣла ни красокъ, ни формъ, достойныхъ ихъ вниманія. Сильныя лошади неслись; поля мелькали; молодыя дамы шутили съ Маврою Даниловною, разспрашивали ее о сосѣдяхъ, объ ея мужѣ, даже объ ея горничной, Палашкѣ, которая, по словамъ Мавры Даниловны, была и дура, и лѣнивица, и соня, такая соня, что она, одинъ разъ, Ивану Ивановичу, покойному супругу Мавры Даниловны, набила трубку кашею вмѣсто табаку. Дамы очень смѣялись. Потомъ говорили о городѣ, откуда одна изъ нихъ только-что пріѣхала, о знакомыхъ...

-- Должно признаться, говорила черноглазая дама:-- что всѣ наши дамы необыкновенно-скучны. Каждая воображаетъ, что она одна только и знаетъ и приличія, и моды, а ни одна ничего несмыслитъ. Помѣшаны на знатности и изъ всѣхъ силъ корчатъ аристократокъ. Хороши аристократки! на ливреяхъ басоны съ чужими гербами, съ толкучаго; въ гостиной -- воскъ, а въ спальной -- сальная свѣча.

-- Да и деревенскія-то наши помѣщицы! съѣздятъ въ Петербургъ на два дня, да и воображаютъ, что и знакомства нѣтъ по нихъ.

-- Вотъ, какъ наша Кортомина. Она думаетъ теперь, что кромѣ тебя, потому-что ты петербургская, ей и ѣздить не къ кому.

-- Нѣтъ, всего смѣшнѣе, что она познакомилась тамъ съ какими-то Фафоркиными, Фуфаркиными что ли то, и выписываетъ чрезъ нихъ наряды. Тѣ засылаютъ ее шляпками съ Гороховой-Улицы, а эта и радуется, и увѣрена, что весь Петербургъ въ такихъ же шляпкахъ, складка въ складку. Пускай бы себѣ рядилась какъ хотѣла, лишь бы избавила отъ концертовъ. А то заставитъ играть свою Елену; такая скука, хоть умереть!

-- Ну, что же? нѣтъ; Елена недурно играетъ.

-- Э! что это!.. а знаешь ли, что я слышала? говорятъ, что она смертельно влюблена въ... Ладошина, прибавила она, наклонясь на-ухо пріятельницы.

-- Какой вздоръ! это такое же сочиненіе, какъ твоя свадьба съ Илашевымъ.

-- Какое тутъ сравненіе! Для Елены это былъ бы прекрасный женихъ.

-- А для тебя, Илашевъ?

-- Полно, Софи; ты знаешь мое мнѣніе о замужствѣ. Это хорошо въ первой молодости, когда мы совершенно незнакомы съ жизнію. Да и вообще, надо же выйдти замужъ. Старая дѣвка -- это какъ-то смѣшно. Но, разъ узнавъ, что такое замужство, кто захочетъ опять этихъ цѣпей! Еленѣ надобно выйдти: вѣдь ей ужь за тридцать.

-- Э, нѣтъ еще.

-- Повѣрь, что такъ; впрочемъ, это, кажется, напрасная мечта: ея не допустятъ.-- И она указала на Анюту. Надобно замѣтить, что съ нѣкотораго времени дамы говорили на языкѣ, котораго, какъ видно было, не понимала ни Анюта, ни сосѣдка ея.

-- О! этого нечего бояться, отвѣчала дама съ голубыми глазами.-- Здѣсь совершенно все кончено.

-- Что же? отказано?

-- Рѣшительно.

-- И какъ же это приняла невѣста?

-- Мнѣ кажется, очень-хладнокровно. Это престранное созданіе; прежде я думала, что она любитъ его. Но равнодушіе, съ которымъ она приняла отказъ отца, убѣдило меня въ противномъ.

-- Да точно ли ты увѣрена, что между ними все кончено? не надѣется ли она на бабушку?

-- Не знаю. Впрочемъ, чего же надѣяться? Петръ Алексѣичъ и слышать о томъ не хочетъ.

-- Но мнѣ кажется, что прежде онъ совсѣмъ не былъ такъ противъ этого жениха.

-- Это правда. Но съ-тѣхъ-поръ, какъ мы возвратились изъ Украйны, это совершенно перемѣнилось. Ты знаешь, мы пріѣхали послѣ него, и признаюсь, я очень была удивлена перемѣною, которую нашла въ немъ.

-- А знаешь ли ты, что въ городѣ многіе говорятъ, будто ты не хотѣла отдавать падчерицы.

-- Я? да для чего же мнѣ это?

-- Будто бы тебѣ не хотѣлось разстаться съ богатымъ приданымъ ея матери...

-- Которое я вижу только когда просушиваютъ сундуки. Но вѣдь я знаю, кто это говоритъ: любезнѣйшая тётушка, Татьяна Васильевна. И это мало, что говоритъ другимъ: она то же самое напѣваетъ и Петру Алексѣичу.

-- Какъ-будто онъ повѣритъ ей!

-- Ахъ! ты не можешь себѣ представить, какое вліяніе имѣетъ на него эта женщина. Конечно, онъ очень-хорошо знаетъ, что я рѣшительно не вмѣшиваюсь въ распоряженія его во всемъ, что относится до дѣтей его; а между-тѣмъ, эти навѣты невольно запали ему въ душу. Онъ питаетъ предубѣжденіе противъ меня и во всякомъ случаѣ подозрѣваетъ въ недоброжелательствѣ къ Анютѣ. Злой навѣтъ, Вѣра, рѣдко остается безъ плода.

-- Кто лучше меня знаетъ это! Кажется, я довольно терпѣла отъ злыхъ языковъ.

-- Ты можешь пренебрегать ими. Что тебѣ въ мнѣніи свѣта? У тебя есть счастіе, которое можетъ замѣнить и свѣтъ и все -- дѣти. Ахъ, еслибъ у меня были дѣти!

-- У тебя есть также дѣти... чужія, правда, но тѣмъ важнѣе обязанность, возложенная на тебя. Знаешь, Софи, ничто столько не возвышаетъ душу, какъ исполненіе своей обязанности!

-- Да... но объ этомъ долго говорить. Мнѣ кажется, я исполняю свои обязанности, какъ этого отъ насъ требуютъ. Мнѣ не чѣмъ упрекнуть себя противъ мужа; я стараюсь быть полезною его дѣтямъ; но знаешь... это не мѣшаетъ мнѣ скучать, ужасно скучать. Душа пуста...

-- Пуста?

-- Да, конечно. Читаю, работаю... Мужъ вѣчно за картами, или съ собаками... Говорятъ, что онъ любитъ меня; да, помилуй! эта любовь все равно, что для нищаго богатства великаго могола.

-- Ты несправедлива, Софи. Отказываетъ ли онъ тебѣ въ чемъ-нибудь? Посмотри, какъ онъ старается предупредить всякое твое желаніе.

-- Да, обновы, балы... И ты это говоришь, Вѣра? Уже-ли въ этомъ счастіе?

Черноглазая дама отвернулась, можетъ-быть, для того, чтобъ скрыть вздохъ, вырвавшійся изъ груди ея.

-- Мнѣ кажется, сказала она, помолчавъ нѣсколько:-- что намъ, женщинамъ, позволено одно счастіе: отсутствіе страданія.

-- Можетъ-быть; но и оно возможно только тѣмъ, которыя свободны, какъ ты. А я -- когда я не могу получить письма даже отъ тебя, чтобъ его не прочитали иногда прежде меня!

-- Какъ-скоро есть страданіе, то душа уже не пуста; тогда религія...

-- Ахъ! это слишкомъ-высоко для меня... Конечно, я молюсь... Но полно объ этомъ. Скажи лучше, нѣтъ ли еще чего новаго въ городѣ?

-- Новаго? Гдѣ же тамъ быть новому! Вѣчный застой во всемъ. Развѣ чиновника какого переведутъ въ другое мѣсто, или какая сплетня... Да! вотъ, на-примѣръ: хочешь ли, я скажу тебѣ, для чего мужъ твой не хотѣлъ отдать дочери за Ладошина?

-- Да вѣдь говорятъ, что я не хотѣла.

-- Да, одни; а другіе говорятъ, что у мужа твоего есть другой женихъ на примѣтѣ.

-- Кто же это?

-- Да тотъ самый, котораго ты такъ великодушно жалуешь мнѣ въ женихи, -- Илашевъ.

Молодая женщина пожала плечами.

-- Для меня это странно, сказала она: -- въ городѣ всегда знаютъ, что думаетъ мужъ мой, прежде его-самого. Только, кажется, намъ не перебить у тебя, продолжала она смѣясь.

-- Опять! да перестань, Софи.

-- Чего перестань! Вѣдь и у насъ тоже говорятъ кое-что; напримѣръ, что Илашевъ у тебя съ утра до вечера.

-- Нѣтъ, даже и не уѣзжаетъ никогда. Право, Софи, будто ты меня не знаешь!-- И легкая грусть, какъ облако, затуманила на мгновеніе выразительное личико прекрасной вдовы. Пріятельница съ нѣжностію пожала ей руку; потомъ, указывая глазами на Анюту, сказала: -- Мы, кажется, даже и не говорили съ нимъ. Впрочемъ, это такое скрытное существо, что я ни за что не ручаюсь.

Между-тѣмъ, Анюта, бывшая постоянно предметомъ разговора, совершенно не замѣчала этого и смотрѣла по сторонамъ, или отъ времени до времени обмѣнивалась односложными словами съ Маврою Даниловною. Обѣихъ, кажется, мало забавляла прогулка; но объ этомъ никто и не заботился.