Эпизод из жизни деревенской дамы

XX.

Ладошинъ возвратился изъ города въ тотъ самый день, когда Петръ Алексѣевичъ поѣхалъ на охоту, но возвратился уже очень-поздно вечеромъ. Его встрѣтили извѣстіемъ о пріѣздѣ Татьяны Васильевны, которая прислала къ нему нарочнаго просить повидаться съ нею. Подобное предложеніе совсѣмъ было непротивно Владиміру Григорьевичу, и онъ вѣрно отправился бы съ зарею въ Сергіевское, но съ нимъ пріѣхалъ изъ города исправникъ; а какъ господинъ-исправникъ особенно любилъ сливянку, которую превосходно дѣлала экономка Владиміра Григорьевича, то отпустить его безъ обѣда было невозможно. За то тотчасъ послѣ стола, къ крыльцу подали дроги исправника и за ними тарантасъ хозяина.

Татьяна Васильевна, по обыкновенію своему, сидѣла въ гостиной у круглаго стола, на которомъ лежали двѣ разсыпанныя колоды картъ. Татьяна Васильевна только-что окончила какой-то гранпасьянсъ, который, вѣроятно, вышелъ, потому-что она была весела и улыбалась препріятно. Ладошинъ въ креслахъ возлѣ нея. Анюта и Софья Павловна, по-прежнему,-- одна на диванѣ съ работою, другая за пяльцами. Мавра Даниловна съ чулкомъ у печки; у самыхъ дверей управляющій Татьяны Васильевны, едва держась на кончикѣ стула и вытянутый въ струнку.

-- Слышите, Савелій Яковлевичъ, говорила Татьяна Васильевна, обращаясь къ своему управляющему.-- Вотъ какъ хозяева-то! Греча вся обмолочена и ужь въ сусѣкахъ.

Управляющій всталъ.

-- Я ничего не скажу противъ Савелья Яковлевича, продолжала Татьяна Васильевна: -- но онъ слишкомъ-слабъ, а мужики такой народъ, что строгость съ ними необходима. Это лѣнтяи; дай имъ потачку, такъ они и своего не запашутъ... Садись, Савелій Яковлевичъ.

-- Вашему Савелью Яковлевичу хорошо, сказалъ Ладошинъ.-- Ему остается только исполнять ваши приказанія; вы сами все видите, все знаете.

-- Нѣтъ, батюшка; куда ужь мнѣ теперь! Прежде, точно, и любила хозяйство, и знала-таки кое-что; а теперь гдѣ ужь мнѣ! Я стара и слаба стала. Не повѣрите, какъ слаба! Знаете, иногда проснусь поутру, такъ съ постели встать силы нѣтъ.

-- Это не старость, Татьяна Васильевна. Какія же ваши лѣта? а вы всегда были сложенія слабаго...

-- Нѣтъ, съ-молоду я была здорова. У меня такой заботливый характеръ, Владиміръ Григорьевичъ, а вѣдь это хуже старости. Конечно, за себя мнѣ нечего Бога гнѣвить. Да вотъ эти сокрушили (она указала на Анюту). Что дѣлать! своихъ дѣтей Богъ не далъ, такъ объ этихъ сокрушаюсь.

-- Хорошо, Татьяна Васильевна, когда есть о комъ сокрушаться, да хорошо, когда есть кому по насъ потужить. А вотъ извольте-ка на меня посмотрѣть: вѣдь круглый сирота!

-- Какъ жалко! сказала Татьяна Васильевна, засмѣявшись.-- И вподлинну сирота!

-- Ни отца, ни матери, ни роду, ни племени.

-- Ахъ, батюшка! Женитесь, такъ и будетъ и родъ и племя, осмѣлилась вымолвить Мавра Даниловна, выдернувъ спицу и поправя очки.

-- Ахъ, еслибъ вашими устами да медъ пить, Мавра Даниловна! Душою бы радъ, да гдѣ невѣсты взять? Вотъ вы не пойдете; хоть бы постарались за меня,-- такъ и того не дѣлаете.

-- Слышишь, Мавра Даниловна! А что бы не пойдти? Подумай-ка, сказала Татьяна Васильевна.-- Женихъ хорошій, и съ состояніемъ; противиться же тутъ некому.

-- Какъ некому, матушка? сказала Мавра Даниловна, которая всегда умѣла кстати поддержать шутку.-- Дѣти не отдадутъ.

-- Не отдадутъ? Ну такъ что жь? Владиміръ Григорьевичъ и увезетъ, а добрые люди помогутъ. Представь, Софьюшка, что недалеко отъ насъ -- вотъ Савелій Яковлевичъ сказывалъ,-- въ Выползовѣ, крестьянская дѣвка убѣжала отъ отца съ какимъ-то парнемъ и обвѣнчалась; вѣдь это рѣдкость. Вотъ все говорятъ, что въ ихъ быту любви не бываетъ.

-- Какъ можно, чтобъ не было! сказала Софья Павловна, которая, какъ казалось, слышала только послѣднія слова тётушки.

-- А у насъ, бабушка, сказала Анюта: -- такъ безъ позволенія никто не идетъ замужъ. Папенька самъ всегда долженъ назначить кого за кого отдать.

-- Это отъ-того, что папенька твой любитъ вмѣшиваться не въ свои дѣла. Вотъ вы знаете, Савелій Яковлевичъ, какъ у насъ свадьбы дѣлаются. Да мы и не знаемъ ничего, какъ они тамъ сходятся. Вотъ у меня недавно вдовецъ сосватался съ невѣстою черезъ недѣлю послѣ смерти первой жены, пришелъ просить: дѣловая, говоритъ, пора приходитъ. Ахъ, батюшка! говорю я: вѣнчайся, если совѣсть не зазритъ.

-- А что же дѣлать, сказалъ Ладошинъ.-- Онъ зналъ, что ему нужна помощница. Вотъ, посмотрите! нашъ предсѣдатель гражданской палаты, какую Богъ далъ ему помощницу.

Татьяна Васильевна захохотала.-- Этакой ты злой!

-- Помилуйте, гдѣ тутъ злость? онъ человѣкъ очень-занятой; бѣдный проситель прійдетъ съ посильною благодарностью -- его и не пускаютъ къ нему. А помощница какъ-тутъ; она женщина чувствительная и пріиметъ.

Татьяна Васильевна находила, что Ладошинъ чрезвычайно-любезенъ, и смѣялась отъ всего сердца. Между-тѣмъ, пріѣхали еще кое-кто изъ сосѣдей; подали самоваръ. Разговоръ сдѣлался оживленнѣе.

Самоваръ былъ поставленъ на ломберномъ столѣ, разложенномъ противъ боковаго дивана. Анюта разливала чай. Человѣкъ разносилъ чашки и стаканы на большомъ подносѣ. Многіе изъ присутствующихъ подходили сами къ столу, брали булки, крендели, лимоны, или смородинный морсъ, поставленные на столѣ, и говорили нѣсколько словъ прекрасной хозяюшкѣ, или Маврѣ Даниловнѣ, которая подсѣла къ столику съ своею чашкою, вѣроятно для того, чтобъ Аннѣ Петровнѣ было не такъ скучно, Ладошинъ, выпивъ первый стаканъ, также подошелъ къ столу.

-- Вы такъ щедры, Анна Петровна, что я долженъ просить васъ класть поменьше сахара.

-- Вы вѣрно пьете со сливками?

-- Никогда! развѣ только лѣтомъ, когда сливки особенно хороши.

-- Ахъ! не говорите этого.

-- Что же тутъ для васъ непріятнаго?

-- Это мнѣ напоминаетъ, что лѣто ужь прошло.

-- Какъ-будто вы не любите зимы! А балы?

-- Да, если еще поѣдутъ въ городъ. Да вѣдь до того какъ еще долго, а теперь -- эта несносная осень.

-- Осень, какъ нынѣшняя! Грѣхъ вамъ, Анна Петровна. Тепло, какъ въ маѣ. Вы не гуляете?

-- Какъ можно! бабушка боится простуды.

-- Какъ-будто все надобно съ нею?

-- Я цѣлый день съ нею.

-- А вечеромъ? Ныньче чудесные, теплые, свѣтлые вечера...

Ладошинъ смотрѣлъ пристально на молодую дѣвушку и съ какимъ-то совершенно особеннымъ выраженіемъ. Онъ стоялъ такъ, что никто изъ общества, кромѣ Анны Петровны и, можетъ-быть, Мавры Даниловны, не могъ видѣть лица его.

-- Не-уже-ли вы никогда не выходите въ садъ полюбоваться лунной ночью? продолжалъ онъ.

-- Да... Анюта поставила чашку на подносъ, который держалъ передъ нею человѣкъ, и хотѣла наливать сливки.

-- Барышня... вѣдь это... гостю-съ, прошепталъ человѣкъ.

Анюта поставила молочникъ на столъ.

-- Барышня! сливки-съ...

-- Господи Боже мой, да что ты?

-- Сливки изволили забыть-съ.

Мавра Даниловна вступилась въ дѣло и поставила молочникъ на подносъ.

-- Да, продолжала Анюта, накладывая сахаръ въ другія чашки:-- теперь съ-тѣхъ-поръ, какъ бабушка здѣсь, я выхожу иногда походить... съ Агаѳьей Ивановной... когда бабушка заснетъ...

Лицо Ладошина выразило необыкновенное удовольствіе.

-- И прекрасно дѣлаете, сказалъ онъ:-- воздухъ такъ хорошъ... это очень-здорово...

Въ это время Татьяна Васильевна громко позвала его.

-- Не правда ли, Владиміръ Григорьичъ, что Софьюшка сегодня необыкновенно-блѣдна! сказала она.-- Право, мнѣ кажется, что она нездорова.

-- Я всегда блѣдна, тётушка.

-- Да не такъ же. Это правда, что ты часто пугаешь меня своею блѣдностью; но сегодня это ужь изъ-рукъ-вонъ, не правда ли, Владиміръ Григорьичъ?

-- Софья Павловловна, можетъ-быть, въ-самомъ-дѣлѣ нездорова?

-- Головная боль, но совершенно-незначащая. Я не знаю, что это такъ тревожитъ тётушку.

-- Признаюсь, не люблю блѣдныхъ лицъ. Она обратилась къ Анютѣ, которая, не замѣчая того, заботливо наливала въ чашки, наклона личико, въ-самомъ-дѣлѣ въ эту минуту румяное, какъ заря. Татьяна Васильевна съ торжествующимъ видомъ взглянула на дѣвушку, потомъ на Софью Павловну и, обращаясь къ Ладошину, продолжала:-- люблю свѣжія личики. Что дѣлать! выросла и состарѣлась въ деревнѣ.

Ладошинъ былъ въ довольно-затруднительномъ положеніи.

-- Свѣжесть уже тѣмъ мила, что она признакъ здоровья, сказалъ онъ...

-- И веселаго, открытаго нрава, примолвила Татьяна Васильевна.

-- Я не знаю, были ли вы на экспозиціи 18.. года, продолжалъ Ладошинъ, обращаясь къ Софьѣ Павловнѣ и какъ-будто не вслушавшись въ послѣднія слова Татьяны Васильевны: -- тамъ былъ портрету дамы необыкновенно-блѣдной, но столько выразительной, что передъ нимъ всегда была толпа...

-- Можетъ-быть, знатная какая, замѣтила Татьяна Васильевна.

Софья Павловна улыбнулась.-- Или портретъ работы хорошаго художника? Вы не помните...

-- Вотъ ужь вздоръ-то, сказала Татьяна Васильевна.-- Ваши хорошіе художники иногда такъ пишутъ, что просто ни на что не похоже. Кисть хороша! да мнѣ-то что до этого? По мнѣ было бы похоже. Вотъ я отдала мальчика къ живописцу,-- я терпѣть не могу держать дворовыхъ ребятишекъ дома; были двое сиротокъ; я и отдала одного къ сапожнику въ годы, другаго къ живописцу: вѣдь все дома нужно. Этотъ живописецъ написалъ портретъ нашего священника приходскаго: ну, просто живой. Мнѣ говорятъ, что это гадко написано. Ахъ, мои батюшки! да мнѣ-то что за дѣло, если всякій, кто ни взглянетъ, въ мигъ узнаетъ?

-- Я не знаю, что вамъ вздумалось отдавать живописному учиться, Татьяна Васильевна, замѣтилъ одинъ изъ гостей.-- Это совсѣмъ не выгодное ремесло.

-- Э, батюшка! въ домѣ все нужно; я люблю, чтобъ все дѣлалось дома. Это вѣдь ныньче все у Нѣмцевъ, да у Нѣмцевъ. Мы старинные къ этому не привыкли.

-- Да вотъ у Кортоминыхъ недавно сдѣлали дрожки-пролётку дома, а право, не хуже нѣмецкой работы. Превосходныя!

-- Немножко-тяжеленьки, замѣтивъ Ладошинъ.

-- Да что же-съ? Лошади есть. А по нашимъ дорогамъ, легонькія-то, смотришь, и не годятся. Вотъ петербургскія-то, какъ у Леонтья Андреича намеднясь: поѣхалъ черезъ гать, а они и кракъ!

Софья Павловна вздрогнула и еще ниже опустила къ пяльцамъ голову.