Эпизод из жизни деревенской дамы

XVI.

Не смотря на то, что Анюта казалась совершенно-покойною за ужиномъ, извѣстіе Татьяны Васильевны очень ее встревожило. Возвратясь въ свою комнату, она позвала Парашу, горничную Софьи Павловны, Агашу, и другихъ еще кое-кого, пользовавшихся ея особеннымъ расположеніемъ, и разспрашивала, не слыхали ли чего отъ людей Илашева о петербургской невѣстѣ. По справкамъ оказалось, что слышали отъ Якова, илашевскаго кучера, будто точно есть невѣста; но что Иванъ Ѳедоровичъ, каммердинеръ Илашева,-- очень-хорошій человѣкъ и такой модный,-- не говоритъ ни того, ни сего, а видно, что и онъ что-то знаетъ. Анюта говорила и съ Агаѳьею Ивановною; та подтвердила извѣстіе бабушки изъ-слова-въ-слово, и притомъ искусно давала чувствовать барышнѣ, чтобъ она выкинула изъ головы лишнюю дрянь и не противилась тётушкѣ, которая и спитъ и видитъ отдать ее за Ладошина.

-- Господи Боже мой! сказала при этомъ Анюта: -- да я и ни за кого не хочу. Что мнѣ въ замужствѣ? Еслибъ покойная маменька была жива, она подумала бы обо мнѣ; а теперь кому нужно мое счастіе? хоть бы уже оставили меня въ покоѣ, а то мучатъ своими попеченіями и каждый думаетъ только о себѣ. Анюта горько заплакала, а Агаѳья Ивановна начала представлять, что грѣхъ ей сомнѣваться въ "бабенькѣ", которая только для нея и живетъ.

Мы знаемъ уже, что сердце бабеньки очень лежало къ Ладошину. Конечно, мысль отдать внучку за придворнаго, въ первую минуту, можетъ-быть, и польстила самолюбію Татьяны Васильевны; но, какъ женщина съ здравымъ смысломъ, она скоро разочла, что это дѣло едва-ли сбыточное, потому-что ея триста душъ, хотя и незаложенныхъ, не могли быть значительною приманкою для человѣка, какъ Илашевъ, а сердечнымъ склонностямъ бабенька не очень вѣрила. Да еслибъ и предположить, что дѣло точно возможно, но какая въ немъ дѣйствительная-то польза? Илашевъ, будучи на такой хорошей дорогѣ и привыкнувъ къ петербургской жизни, конечно, не захочетъ остаться въ деревнѣ: а что же за выгода Татьянѣ Васильевнѣ въ томъ, что внучка будетъ важною дамою въ Петербургѣ, за полторы тысячи верстъ отъ нея, или еще уѣдетъ съ мужемъ за границу? Вотъ иное дѣло, еслибъ Илашевъ остался въ деревнѣ, тогда Татьяна Васильевна могла бы разсказывать пріятельницамъ; "Смотрю, ѣдетъ чудесная англійская карета; думаю: кто бы это? кажется, у здѣшнихъ такой ни у кого нѣтъ. Вдругъ, поворачиваютъ на дворъ: ахъ, матушка, говорю, своихъ не признала. Вѣдь это моя каммер-юнкерша!" или въ соборѣ, напримѣръ, въ царскій день: Татьяна Васильевна идетъ, а передъ нею внучекъ въ шитомъ мундирѣ: "посторонитесь, посторонитесь!" или въ собраньи... Но можно ли этого ожидать? станетъ ли онъ угождать старухѣ изъ-за трехъ-сотъ душъ, и то въ перспективѣ? Ладошинъ -- другое дѣло. Хотя у него есть состояніе, но не такое же, чтобъ онъ могъ пренебрегать тремя-стами душами. Этотъ станетъ и по церквамъ, и по собранімъ ѣздить съ бабушкою, и ручки цаловать, и свѣжей икры достанетъ, и по дѣламъ поѣдетъ; на этого, при случаѣ, можно и закричать. Нѣтъ, что ни говори, а всякій благоразумный человѣкъ согласится, что съ Ладошинымъ больше существенной пользы. За него Анюту, за него!-- Анюта была дѣвушка не глупая; нерѣдко приходило ей въ голову, что ее любятъ потому только, что надобно же кого-нибудь любить, и отдаютъ имѣнье потому, что надобно же кому-нибудь его отдать; но что было ей до того? Любили ли, нѣтъ ли, но вѣдь дарили, и старались доставлять удовольствіе, какъ умѣли, а въ-слѣдствіе ли правила, что всегда дарятъ и забавляютъ тѣхъ, кого любятъ, иди и въ правду по любви, что до этого? Теперь хотѣли отдать ее замужъ и дать приданое, положимъ, изъ какихъ-то видовъ; что же за бѣда? Анютѣ очень хотѣлось замужъ; жить въ деревнѣ, съ мачихою, съ которою у ней ничего не было общаго, въ вѣчной зависимости отъ всего, что окружаетъ ее, -- несносно. То ли дѣло замужемъ! свой домъ, свой выѣздъ; надѣла что хочешь, купила что вздумала, принимаешь кто нравится. Потомъ... есть же человѣкъ, который насъ любитъ, который обязанъ пещись о нашемъ счастіи, который дорожитъ нашимъ взглядомъ, нашею ласкою, страшится огорчить насъ... и наконецъ, самостоятельность, дѣти... Давно уже все это сообразила Анна Петровна; конечно, другая прибавила бы еще къ этой картинѣ -- одиночество, жизнь безъ цѣли, жизнь ни для кого ненужную... Но Анна Петровна рѣдко вдавалась въ эти отвлеченности. Она была очень-рада, когда бабушка указала ей на человѣка, котораго она и безъ того готова была выбрать. Потомъ, вдругъ вмѣшался въ дѣло папенька съ другимъ женихомъ. Вѣрная первой любви, Анюта сперва должна была поплакать, но потомъ, какъ покорная дочь, рѣшилась повиноваться долгу, не прерывая, на всякій случай, сношеній съ Ладошинымъ. Была, однакожь, минута, когда она рѣшилась-было сказать ему, что все кончено между ними; но въ это самое время нѣкоторыя обстоятельства, обратившія вниманіе проницательной дѣвушки, заставили ее подумать, что, полно, не въ одномъ ли родительскомъ сердцѣ Петра Алексѣевича, безъ малѣйшаго соучастія Илашева, созрѣла мысль объ этой свадьбѣ? Въ-слѣдствіе такого заключенія, Анюта отложила объясненіе съ Ладошинымъ и стала замѣчать.

Открытіе бабушкою петербургской невѣсты защекотало самолюбіе Анюты, которое все еще по-временамъ нашептывало воображенію дѣвушки о петербургскихъ дворцахъ и придворныхъ балахъ, но не нашло ея врасплохъ. "Что же?" сказала она: "я всегда въ душѣ своей любила одного Владиміра; я готова была повиноваться; но мнѣ дорого стоило бы забыть его. Можетъ-быть, даже я не перенесла бы этого. Теперь я свободна и могу надѣяться, что папенька, наконецъ, умилостивится и соединитъ насъ." Картина Бѣлой Залы Зимняго-Дворца, великолѣпно-освѣщенной, и бархатный кокошникъ, вышитый брильянтами, блеснули-было въ воображеніи молодой дѣвушки; но это было на одно мгновеніе -- какъ молнія, какъ минутный возвратъ болѣзни, уже уступающей быстровозвращающемуся здоровью. Дѣвушка съ стоическою твердостью умѣла скрыть этотъ возвратъ отъ самой-себя, заключила глубоко въ сердцѣ вздохъ, который вырвался-было изъ груди, и на друroe утро рѣшилась идти къ бабушкѣ, чтобъ робкимъ признаніемъ любви къ милому Владиміру склонить ее дѣйствовать рѣшительнѣе въ ихъ пользу. Кто знаетъ! можетъ-быть, самолюбіе дѣвушки болѣе, чѣмъ всѣ другія причины, побуждало ее къ этому поступку. Какъ бы то ни было, а она была оскорблена поведеніемъ Илашева. Онъ не могъ не замѣтить заискиваній Петра Алексѣевича и отвергъ ихъ. Если же не онъ, то свѣтъ замѣтилъ ихъ, и ей нужно было теперь показать и Илашеву, и свѣту, что если эти заискиванія и существовали, то это было безъ ея согласія, въ-слѣдствіе тиранской воли отца, и въ самое то время, когда она умирала отъ любви къ Ладошину.

Анюта подошла уже къ дверямъ бабушкиной комнаты, когда она услыхала голосъ Татьяны Васильевны, которая говорила очень-громко.-- Вѣдь я тебя знаю не съ сегодня, Петръ Алексѣичъ. Ты и спишь, и видишь влѣзть въ знатное родство. Будь голъ, какъ соколъ, да придворный, такъ ты радъ и самъ идти въ приданое за дочерью.

Анюта сдѣлала знакъ горничной, чтобъ молчала, и приложила ухо къ дверямъ, потому-что Петръ Алексѣевичъ отвѣчалъ такъ тихо, что почти нельзя было слышать.-- Что вы говорите, тётушка, сказалъ онъ:-- могло бы относиться къ какому-нибудь выскочкѣ, а мы съ вами и сами довольно-старинные дворяне, и, кажется, всегда пользовались уваженіемъ, такъ я не знаю, право, изъ чего намъ такъ гоняться за придворными.

-- Батюшка! знаемъ мы, что такое старинное дворянство, отвѣчала Татьяна Васильевна: -- вотъ у насъ и князь старинный русскій князь, да служитъ засѣдателемъ. Знатенъ тотъ, на кого солнышко свѣтитъ, да денегъ много. Да не въ томъ дѣло, а въ томъ, что ты взялся не за свое. Гдѣ вамъ, мужчинамъ, дочерей выдавать? За это дѣло не берутся не спросясь, да не посовѣтовавшись. Вотъ ты похитрилъ, а вѣдь вышло же наружу. Сказали добрые люди и мнѣ старухѣ; думаю, что дѣлать? Жаль Анюту... да что же таить? Жаль и тебя самого. Всегда любила васъ: такое ужь глупое сердце. Ну, писать въ Петербургъ, развѣдывать, вотъ и узнала.

-- Я, право, не понимаю, тётушка, съ чего все это взялось. Какія-нибудь сплетницы выдумали, вотъ и пошла тревога. Я принималъ Илашева, какъ сосѣда, и почему же не принимать? Развѣ только и принимаютъ, что жениховъ? Какъ-будто молодые люди только за тѣмъ и ѣздятъ, чтобъ высматривать невѣстъ!

-- Нѣтъ, молодые люди не только за этимъ ѣздятъ къ старымъ помѣщикамъ, нѣтъ.

-- Я не знаю, что вы хотите этимъ сказать; Илашевъ денегъ у меня не просилъ; жена моя...

-- Сдѣлай милость, батюшка, не примѣшивай тутъ Софьюшки. Я люблю ее какъ дочь родную и вѣрно ужь не я скажу что-нибудь объ ней дурное. Дай Богъ, чтобъ ты жалѣлъ ее, какъ я. Если я была недовольна женитьбою твоею, то это потому, что мнѣ было жаль ея: она слишкомъ-молода для тебя... Да полно сердиться-то; я вижу, что ты кусаешь губы...

-- Тётушка!

-- Не горячись, батюшка, а подумаемъ лучше, какъ пособить горю. Вѣдь не заставишь всѣхъ молчать. Всѣ говорятъ, что ты ловилъ Илашева и что онъ насмѣялся надъ тобой.

-- Ну, тётушка, признаюсь вамъ, что если кто и осмѣлился это сказать, то это меня мало трогаетъ. Кто говоритъ? Ваша городская сволочь, которая каждый праздникъ обиваетъ у меня пороги? или ваши уѣздныя дворянки? Не безпокойтесь; завтра кликну ихъ на обѣдъ, и всѣ слетятся съ поклонами.

-- Тамъ какъ хочешь, а для дѣвушки нехорошо.

-- Для моей дочери?-- Ничего.

-- Однако...

-- Такъ что же вамъ угодно, тётушка?

-- Да мнѣ кажется, что лучше было бы, еслибъ ты меня послушалъ и отдалъ ее за Ладошина.

-- Ну ужь, тётушка, этого не будетъ! Посудите сами: какъ отдать за мальчишку, негодяя, который даже и не служитъ нигдѣ!

-- Все это вздоръ; будутъ деньги, будутъ и чины.

-- Это могло быть прежде, тётушка.

-- Полно, батюшка, недалеко мы ушли отъ старины. Что? взятокъ что ли не берутъ, или чиновъ лежа на боку? Посмотри, если вашъ Илашевъ не схватитъ чина за то, что здѣсь собакъ гонялъ.

-- Оставимте Илашева, прошу васъ. Я вамъ скажу одно и послѣднее слово: сколько бы я ни желалъ вамъ угодить, но за Ладошина Анюты никогда не отдамъ.

-- Ну, такъ и я тебѣ скажу мое послѣднее слово: Анюта будетъ за Ладошинымъ, или я продаю завтра же свое имѣніе.

-- Какъ вамъ угодно, тётушка.-- И Петръ Алексѣевичъ, который во все продолженіе разговора былъ истинно-великъ въ своей кротости, вышелъ въ сильномъ волненіи. Анюта, которая при послѣднихъ словахъ успѣла спрятаться за ширмы, тотчасъ по уходѣ отца бросилась къ бабушкѣ вся въ слезахъ.

Можете себѣ представить, каковъ былъ обѣдъ въ домѣ Сарапаевыхъ. Татьяна Васильевна на свѣтъ Божій не глядѣла и дѣйствительно ничего не ѣла; Петръ Алексѣевичъ сначала показывалъ, что рѣшительно не сохранилъ никакого непріятнаго впечатлѣнія отъ утренняго разговора; но потомъ, видя расположеніе тётушки и покраснѣвшіе отъ слезъ глаза Анюты, которая сидѣла потупя голову и также ничего не ѣла, съ каждою минутою сердился все болѣе и болѣе. Софья Павловна, какъ нерѣдко случается съ женщинами, когда сердце ихъ истинно страдаетъ, одна сохранила свой обыкновенный характеръ и казалась даже веселѣе обыкновеннаго. Къ-счастію, нѣкоторые сосѣди, пріѣхавшіе къ обѣду, ничего не заключая, ѣли каждый за двоихъ, и помогали ей своимъ равнодушіемъ прикрыть странное расположеніе хозяевъ.

За то, послѣ обѣда, Петръ Алексѣевичъ, взбѣшенный до крайности, разбранилъ Анюту, разбилъ чашку съ кофеемъ и велѣлъ собираться въ отъѣзжее поле, въ-слѣдствіе чего Софья Павловна замѣтила, что тётушка можетъ оскорбиться его отъѣздомъ. Петръ Алексѣевичъ вышелъ изъ себя, сказалъ женѣ, что она только и знаетъ, что ему прекословить, что она создана для его мученія, и попросилъ ее замолчать и убираться къ тётушкѣ, если она такъ дорожитъ ею.