Эпизод из жизни деревенской дамы

XVIII.

Вы, конечно, угадали, что эта третья тѣнь, бывшая свидѣтельницею разговора между Парашею и каммердинеромъ Илашева, была -- Мавра Даниловна. Тайна, которую узнала она изъ этого разговора, не дала во всю ночь сомкнуть глазъ услужливой иваньковской барынѣ. За то, заря чуть-чуть занялась, а она успѣла уже сбѣгать къ старостѣ, къ десятскому, и еще кое къ кому изъ знакомыхъ мужичковъ; Мавра Даниловна искала, не пойдетъ ли кто на базаръ въ Иваньково: ей нужно было вѣрнаго человѣка, который взялся бы завезти по дорогѣ письмецо въ Кленовку, на барскій дворъ. По счастію, Петруха Лысый, мужикъ трезвый и обстоятельный, какъ-то въ этотъ день дома провозился съ лошадью ли, на гумнѣ ли, и позапоздалъ, такъ-что Мавра Даниловна успѣла захватить его тогда, какъ другіе всѣ давно уже уѣхали. И то, когда, вся запыхавшись, она прибѣжала ко двору его, старшая сноха вынимала подворотню, а самъ Петруха, забравъ возжи, уже потрогивалъ своего сѣрко.

Мы желали бы представить здѣсь въ вѣрной копіи письмо, ввѣренное Петрухѣ Лысому, чтобъ показать образецъ письменнаго слога иваньковскихъ барынь; но, къ-сожалѣнію, это письмо должно было остаться тайною для всѣхъ, кромѣ особы, которой было назначено. Мы можемъ только сказать, что оно было написано на поллистѣ сѣрой бумаги, изъ той, которую Дарья Лукинична держала для кухни, для бисквитъ и котлетъ въ папильйоткахъ, и запечатано сургучомъ, полученнымъ также отъ почтенной экономки, и который употреблялся у нея для запечатыванія кадочекъ съ мочеными яблоками при отдачѣ ихъ ключницѣ. Адресъ, сдѣланный нѣсколько-криво, съ перваго взгляда напоминалъ формою буквъ надписи на китайскихъ ящикахъ. Онъ былъ написанъ такимъ образомъ "Милостивѣйшей государыни ея высокородія, почтеннѣйшей Вѣри Дмитривни госпоже Кибсевой, собственоручно".

Мавра Даниловна, по отправленіи письма, зашла на минуту въ избу, поговорила съ хозяюшкою и снохами Петрухи Лысаго, объ ихъ житьѣ-бытьѣ, скушала ржаную лепешку на маслѣ, только-что вынутую изъ печи, и отправилась на барскій дворъ ожидать пробужденія Татьяны Васильевны такъ покойно, какъ-будто-бы и не трудилась такимъ образомъ цѣлое утро на пользу ближняго.

Между-тѣмъ, Петруха Лысый добрался по-легоньку до Кленовки, остановился противъ избы свата и постучалъ въ окно кончикомъ кнутовища. Окно раздвинулось, и въ отверстіе его выглянула сватья -- сватъ давно уже былъ на базарѣ. Послѣ короткаго разговора, письмо было передано въ окно и тотчасъ же отослано съ парнишкой на барскій дворъ; а Петруха, пожелавъ счастливо оставаться, поѣхалъ далѣе. Вѣра Дмитріевна въ это время только-что просыпалась. Она имѣла привычку читать съ вечера, и потому вставала поздно, да и проснувшись, еще довольно-долго лежала въ постели. Она только-что открыла глаза, когда Даша, горничная ея, вошла въ комнату. Вѣра Дмитріевна, нѣсколько-недовольная этимъ безвременнымъ приходомъ, съ неудовольствіемъ обратила на нее глаза, еще отягощенные сномъ; но одинъ взглядъ на позапачканное письмо, которое горничная держала въ рукахъ, разсѣялъ въ одно мгновеніе и неудовольствіе и дремоту прекрасной вдовы. Она поспѣшно взяла письмо, пробѣжала его и положила на столъ съ примѣтнымъ волненіемъ. "Какая ты неповоротливая!", говорила она съ досадою: "поскорѣе, обуваться мнѣ, и капотъ". Даша, видя, что барыня не въ-духѣ, торопливо бросилась за чулками, но дѣло не спорилось. Вѣра Дмитріевна сердилась, ворчала и тѣмъ еще болѣе мѣшала горничной. Наконецъ, утренній туалетъ былъ кое-какъ оконченъ. Даша побѣжала исполнить какія-то приказанія барыни, а Вѣра Дмитріевна, оставшись одна, съ безпокойствомъ начала ходить по комнатѣ. На лицѣ прекрасной вдовы изображалась сердечная тревога; казалось, всѣ страсти боролись въ душѣ ея: иногда она задумывалась, но задумывалась такъ, какъ человѣкъ, который въ одну минуту долженъ рѣшиться на что-нибудь, чтобъ избѣжать угрожающей гибели. Потомъ, вдругъ глаза ея опять оживлялись, губы сжимались судорожно; наконецъ, она остановилась; въ глазахъ мелькнула мгновенная радость, и лицо прояснилось, какъ-будто-бы она вдругъ нашла то, чего давно искала. И въ-самомъ-дѣлѣ, она нашла; одна счастливая мысль -- и цѣлый планъ родился въ дѣятельномъ умѣ молодой женщины.

Чего таить? Взаимная любовь Илашева и Софьи Павловны, эта любовь, въ которой теперь не было уже возможности сомнѣваться, какъ образъ совершеннаго преступленія, какъ страшный укоръ совѣсти, отравляла все существованіе Вѣры Дмитріевны. Эта любовь такъ внезапно, такъ неожиданно разрушила всѣ желанія, всѣ надежды ея сердца,-- надежды, которыя, по мнѣнію ея, такъ близки были къ исполненію. Давно уже доброе имя Софьи Павловны, уваженіе, которымъ она пользовалась въ обществѣ и даже богатые наряды, въ которыхъ никогда не отказывалъ женѣ Петръ Алексѣевичъ, тревожили сердце ея пріятельницы; но она скрывала это чувство, прятала его въ самые глубокіе тайники души своей. Когда же Софья Павловна, съ своею скромною наружностью смиренницы, стала на дорогѣ, по которой съ такою увѣренностью шла прекрасная вдова, когда своей неопытной рукою коснулась цѣли, къ которой такъ давно, съ такимъ стараніемъ шла она, и при ней, въ ея глазахъ, разрушила, уничтожила самую надежду когда-нибудь достигнуть этой цѣли,-- тогда негодованіе ея вышло изъ границъ, и желаніе отмстить, сдѣлалось единственнымъ, преобладающимъ ея чувствомъ. Но отмстить -- какъ? О, не бойтесь! Къ-счастію, кинжалъ и ядъ не въ правахъ нашего общества. Вѣра Дмитріевна прибѣгла къ средствамъ менѣе-энергическимъ и не столько опаснымъ для нея самой. Она вызвала Татьяну Васильевну, надѣясь, что хитрая старуха, уже предупрежденная Маврою Даниловною, легко угадаетъ, что происходитъ въ домѣ и нанесетъ первый ударъ Софьѣ Павловнѣ, разлуча любовниковъ, а потомъ поможетъ ей сорвать съ головы пріятельницы блестящій вѣнецъ доброй славы, которымъ украсило ее снисходительное мнѣніе. Для лучшаго достиженія этой цѣли, она послала къ Сарапаевымъ Мавру Даниловну, какъ домашняго шпіона; но дѣла шли гораздо-скорѣе, чѣмъ думала Вѣра Дмитріевна, и письмо повѣренной ея, присланное, какъ мы сказали, уже съ Петрухою, показывало ясно, что должно было искать рѣшительнѣйшихъ мѣръ. И вотъ, что теперь такъ много занимало Вѣру Дмитріевну. Впрочемъ, тѣ средства, которыя нашла она въ изобрѣтательномъ умѣ своемъ, были очень-просгы; но мы лучше сдѣлаемъ, если пойдемъ въ кабинетъ ея.

Вѣра Дмитріевна сидѣла передъ открытымъ бюро, на которомъ было набросано множество писемъ и бумагъ. Десятый томъ Свода Законовъ, заложенный распечатаннымъ письмомъ, лежалъ на толстой тетради во весь листъ, кругомъ исписанной. Хозяйка казалась озабоченною; она дописывала письма, дѣлала конверты, надписывала. Недалеко отъ нея, на стулѣ, сидѣла пожилая женщина, изъ иваньковскихъ, нѣчто въ родѣ Мавры Даниловны. Въ дверяхъ стояли два человѣка, одинъ въ синемъ суконномъ сюртукѣ, съ умнымъ и сметливымъ взглядомъ, другой, нѣсколько позади, обстриженный въ кружальцо и въ армякѣ.

-- Я думаю, что съ ума сойду съ этими дѣлами, говорила Вѣра Дмитріевна, откладывая конвертъ и принимаясь за другой.-- Огня мнѣ!

Человѣкъ въ синемъ сюртукѣ и иваньковская барыня бросились къ туалету, на которомъ стояла восковая свѣча. Иваньковская барыня была однако счастливѣе: ей удалось услужить.

-- Что это вы тревожитесь, Варвара Савишна? Благодарствуйте.-- Вотъ и еще одно письмо. Теперь осталось только запечатать. Это несносное межеванье! особливо для насъ, женщинъ: гдѣ намъ съ этимъ ладить!

Еслибъ кто-нибудь посмотрѣлъ въ это время на Вѣру Дмитріевну, онъ подумалъ бы, что ее рѣшительно ничто не занимало, кромѣ межеванья. Такъ мало оставалось на лицѣ ея слѣдовъ утренней тревоги.

-- Ужь помогай вамъ Богъ, матушка, Вѣра Дмитріевна! отвѣчала иваньковская, повернувъ проворно шерстяной башмакъ, который вязала на продажу.-- Другая точно бы, такъ-сказать; а вы, матушка, Вѣра Дмитревна, вы ужь подлинно, такъ-сказать, Вѣра Дмитревна...

-- Какъ бы не ошибиться, сказала улыбаясь Вѣра Дмитріевна, и вынула изъ конверта письмо, пробѣжала его и начала запечатывать, продолжая говорить:-- мнѣ разъ случилось отправить къ мужу моему письмо, писанное къ Щегловой, знаете? съ которою мы были такъ дружны. Ошиблась надписью. Хорошо еще, что у меня секретовъ никогда не бывало. Дмитрій Васильевъ!

Человѣкъ въ синемъ сюртукѣ выдвинулся впередъ.

-- А это еще тамъ кто?

Человѣкъ въ армякѣ встряхнулъ кудрями и пошатнулся, какъ-бы намѣреваясь выступить. Первый отвѣчалъ за него: Степашка-съ, садовникъ.

-- Это за чѣмъ?

-- Приказывали позвать. Куда-то изволите посылать.

-- Господи! да не-уже-ли же никого нѣтъ поумнѣе его?-- Наблюдатель замѣтилъ бы, что Вѣра Дмитріевна, говоря о Степашкѣ, смотрѣла въ сторону и вообще казалась удивленною и недовольною, какъ бываютъ удивлены и недовольны актёры-аматёры на благородномъ театрѣ. Человѣкъ въ синемъ сюртукѣ отвѣчалъ: -- Дарья Ивановна позвала Стспашку-съ.

-- Даша всегда глупости дѣлаетъ. Даша!-- Она позвонила. Вошла горничная, которая утромъ принесла письмо. Не-уже-ли ты никого не нашла, кромѣ Степашки?

-- Да вы, сударыня, сами... да вѣдь некого-съ. Изволите знать. Василій кучеръ въ кузницѣ, Яшка съ управляющимъ поѣхалъ; Семенъ...

-- Ну ужь ты всегда права! пожалуйста, перестань. Мнѣ потому это очень-непріятно, продолжала она, обращаясь къ иваньковской барынѣ:-- что Степашку никогда и никуда не посылаютъ, а теперь мнѣ надобно послать письмо къ Сарапаевымъ. Туда у меня всегда ѣздитъ Яшка, и знаетъ ужь, какъ и кому что отдать. А этотъ все перепутаетъ... И Богъ-знаетъ, съ чего взялъ этотъ управляющій увезти Яшку...

-- Матушка, Вѣра Дмитревна, вѣдь я слышала, что вы сами приказали ему взять Яшк... Иваньковская барыня имѣла привычку всегда, что бы она ни говорила, смотрѣть на горничную, или лакея, которые были въ комнатѣ, какъ-бы ища ихъ одобренія. Въ эту минуту, взглянувъ на Дашу, которая стояла у дверей, ведущихъ въ спальную, она замѣтила, что Даша знакомъ останавливаетъ ее, и очень смѣшалась. Вѣра Дмитріевна, какъ-бы не вслушавшись въ слова ея, продолжала:-- Какъ ты думаешь, Дмитрій, съумѣетъ ли онъ сладить съ этимъ? онъ такой глупый.

-- Помилуйте, сударыня, какъ не съумѣть. Сказать ему только.

-- Да, я скажу. Но ты, Дмитрій... мнѣ нужно, чтобъ ты съѣздилъ въ городъ. Возьми эти письма. Вотъ это надобно отдать Ивану Данилычу.

-- Слушаю-съ.

-- А эти на почту. Отъ Ивана Данилыча мнѣ нуженъ отвѣтъ. Я пишу ему о нашемъ дѣлѣ; попроси его хорошенько отъ моего имени, и спроси, не готова ли та просьба, которую онъ мнѣ обѣщалъ. Да, пожалуйста, воротись скорѣе. Нѣтъ, постой; растолкуй хорошенько Стёпкѣ, какъ ему ѣхать. Знаетъ ли онъ Юнгоровку?

-- Помилуйте-съ, какъ не знать. Знаешь, на Зимовки, а тамъ мимо рощи...

-- Знаемъ-съ. Не разъ тамъ бывали.

-- Ну, да я думаю, тебя посылывалъ Гаврилычъ, къ Ивану Гурьичу, садовнику-то юнгоровскому. Вѣдь онъ пріятель съ вашимъ-то, да никакъ и кумъ еще, сказала иваньковская, которая очень любила вставить словечко въ разговоръ.

-- Да знаемъ-съ, нетерпѣливо отвѣчалъ Степанъ.

-- То-то же; на Зимовки, а тамъ мимо рощи. Ну, да, если бывалъ, такъ знаешь, мимо рощи...

-- Ну, такъ слушай же, перебила Вѣра Дмитріевна, къ большому неудовольствію иваньковской, которая очень любила поучить.-- Вотъ два письма, одно Петру Алексѣичу, а другое Софьѣ Павловнѣ. Поѣзжай какъ-можно-скорѣе и отдай въ собственныя руки. Петръ Алексѣевичъ теперь въ Юнгоровкѣ: постарайся его застать и отдай какъ-можно-вѣрнѣе. Ну, ступай же скорѣй! прибавила она строго, видя, что Степанъ тряхнулъ опять головой, приготовляясь говорить.-- А ты, Дмитрій, разскажи Ивану Данилычу, я въ письмѣ всего не могла описать... И Вѣра Дмитріевна начала объяснять очень-подробно своему повѣренному дѣло, до котораго намъ нѣтъ никакой нужды, и потому мы умолчимъ о немъ,-- потомъ вышла къ старостѣ, долго толковала съ нимъ, и наконецъ, отпустя его, возвратилась въ свой кабинетъ и начала убирать бумаги, говоря съ Варварою Савишною о своемъ межеваньѣ, о благодарности своей къ Ивану Данилычу, секретарю уѣзднаго суда, и Петру Алексѣичу, безъ котораго она никакъ не сладила бы съ сосѣдями.

-- Вотъ и теперь я писала къ нему о томъ же, сказала она, и вдругъ остановилась въ большомъ безпокойствѣ, какъ-будто-бы вспомнивъ что-то ужасное.-- Господи! сказала она: -- что это мнѣ кажется, будто-бы я не сказала Степашкѣ... Даша, Даша!

-- Чего изволите?

-- Вели скорѣе скакать верхомъ воротить Степашку. Даша бросилась изъ комнаты.

Вѣра Дмитріевна, казалось, была въ большомъ безпокойствѣ.

-- Представьте, что я забыла сказать Степашкѣ, чтобъ онъ ѣхалъ съ письмомъ Софьи Павловны въ Сергіевское, сказала она, ходя по комнатѣ.-- Это такое несчастіе! проклятыя дѣла! голова у меня такъ смѣшана... Обыкновенно у меня ѣздитъ Яшка и знаетъ, что писемъ никому не надобно отдавать, кромѣ самой Софьи Павловны, или Параши. Этотъ самъ не догадается; а я, кажется, не сказала ему о Сергіевскомъ. Даша, Даша! что же?

-- Уѣхали, сударыня. Серёжка верхомъ поскакалъ.

-- Я боюсь, что не догонитъ. Давно уѣхалъ Степашка?

-- Недавно, сударыня.

-- Давно ли, матушка, только вышелъ, повторила иваньковская со словъ горничной.

-- Вотъ забывчивость! И это все ты, Даша; послала дурака: другой самъ проѣхалъ бы въ Сергіевское.

-- Да какъ не проѣхать, сударыня; вѣдь вы изволили сказать, чтобъ отдалъ въ собственныя руки.

-- Да вѣдь не о Софьѣ Павловнѣ сказ.... замѣтила-было иваньковская, обращаясь къ горничной, но по знаку ея перемѣнила рѣчь: -- а мнѣ показалось, что вы изволили сказать, точно, въ собственныя руки...

Вѣра Дмитріевна тревожилась; она ходила отъ окна къ окну; по время летѣло, а Серёжка не возвращался. Наконецъ, вотъ верховой, на дворъ; лошадь вся въ мылѣ... это онъ.

-- Бѣги, Даша, узнай, что?

Даша возвратилась, но съ горькою вѣстію: не догналъ. Вѣра Дмитріевна была въ отчаяніи, бранила Дашу и Сережку: по ея мнѣнію, онъ долженъ былъ ѣхать до самой Юнгоровки. Варвара Савишна не знала, что и дѣлать и чѣмъ успокоить бѣдную Вѣру Дмитріевну.

-- Матушка, Вѣра Дмитріевна, говорила она:-- да вы все безпокоитесь. Ужь подлинно я не знаю, что это такое. Повѣрьте, Степашка малой не глупый: онъ самъ догадается. Вѣдь его всегда посылаютъ и къ Гурьичу, вотъ и къ намъ...

-- Я все стараюсь вспомнить, сказала ли я ему о Сергіевскомъ или нѣтъ, говорила Вѣра Дмитріевна, смотря въ землю.

-- Какъ не сказать, сударыня! ужь вѣрно изволили сказать, замѣтила горничная.

-- И мнѣ кажется, что вы точно изволили сказать, повторила иваньковская, смотря на горничную.

-- Вамъ кажется?

-- Вотъ мнѣ помнится: вы изволили стоять на этомъ мѣстѣ, а этакъ Дмитрій Васильичъ, а вотъ такъ Степашка. И вы обернулись къ Степашкѣ, да и говорите: "Да смотри же, непремѣнно въ Сергіевское проѣзжай и отдай въ собственныя руки, самой Софьѣ Павловнѣ".

-- Нѣтъ, Варвара Савишна, это вы такъ только меня успокоить хотите.

-- Стану ли я вамъ лгать, матушка! Господи твоя воля! да изъ чего же это бы мнѣ, да и зачѣмъ же?..

Между-тѣмъ, день почти прошелъ, и Степашка не возвращался, что, казалось, подтверждало слова Варвары Савишны. Въ-самомъ-дѣлѣ, развѣ Степашка не могъ самъ догадаться, наконецъ, и проѣхать въ Сергіевское? Ему давно надобно было бы возвратиться, еслибъ онъ не поѣхалъ туда. Вѣра Дмитріевна въ-самомъ-дѣлѣ начала безпокоиться.