ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Вечером, после работы, оживленная толпа заполнила метро и вылилась, подхватив Никки, наружу. Минди ждала сестру на станции, одетая в черное платье с украшенным блестками соблазнительно глубоким вырезом.

— Отличный наряд, — похвалила Никки.

— Спасибо. Думаю, это скоро произойдет, — сказала Минди.

— Что — это?

Минди наклонилась к ней и прошептала:

— Секс.

— Так вы, ребята, еще не переспали?

— Я ждала, пока все его одобрят.

— Значит, если я скажу «одобряю», вы сделаете это в дамской комнате, пока я буду заказывать закуски?

— Не будь такой пошлой, — упрекнула ее сестра.

— Ты не считаешь его привлекательным, Минди?

— Считаю, но с тем, за кого не собираюсь замуж, спать не хочу. Словом, любой тревожный звоночек — я могла что-то пропустить, — и ты привлекаешь мое внимание. И я еще раз хорошенько подумаю, прежде чем обручиться.

— Тебе не нужно мое одобрение. По-моему, я тебе это уже говорила. Тебе не нужно ничье одобрение.

— Но я хочу его получить, — возразила Минди. — Ты так и не поняла, Никки. Смысл брака по договоренности — правильный выбор. Я знаю, ты смотришь на это совсем с другой стороны, но ты ошибаешься. Решение за мной, но я желаю, чтобы вместе со мной его приняла и моя семья.

Тут Минди помахала кому-то рукой. Никки видела только немецких туристов с рюкзаками, но потом среди них замаячил тощий парень, которого она сразу узнала.

— О боже, я его помню! — воскликнула девушка и повернулась к сестре. — Он нашел твою анкету на доске брачных объявлений, верно?

— Откуда ты знаешь?

— Я познакомилась с ним, когда вешала твое объявление. Он был… О, привет! — спросила Никки.

— Привет, — с удивленным нервным смешком произнес Ранджит. — Ты — сестра Минди?

— Никки. Мы уже встречались.

Минди переводила взгляд с одного на другого.

— Если вы познакомились, когда Никки вешала мое объявление, — воскликнула она, — значит, ты первый мужчина, который его увидел?

В ее глазах вспыхнул благоговейный восторг.

— Вы, ребята, идите вперед, — сказала Никки, когда они подошли к ресторану. — Я подойду через минутку.

Она дождалась, пока Минди и Ранджит скроются внутри, и закурила. Тротуар блестел от дождя, мимо пробегали люди, их разговоры и смех сливались с шумом транспорта. Никки нащупала телефон и отдернула руку. «Даже не думай ему звонить», — велела она себе. И затушив докуренную только до половины сигарету, вошла в ресторан.

За столиком официант предложил заказать напитки.

— Не распить ли нам бутылочку вина? — сказала Никки.

Минди быстро покосилась на Ранджита.

— Я вино не буду, спасибо, — ответила она.

— Ранджит? — спросила Никки.

— Я не пью.

— А! Правильно. Тогда, по-видимому, вся бутылка окажется в моем распоряжении, — официант был единственным, кто широко улыбнулся. — Это шутка, ребята, — усмехнулась Никки. — Я буду только газированную воду, спасибо.

— Можешь заказать себе бокал, если хочешь, — смилостивилась сестра.

— Все в порядке, — ответила Никки, и ей показалось, что плечи Минди чуть расслабились от облегчения.

* * *

По дороге домой сестры не говорили о Ранджите. Никки терпеливо ждала, когда Минди поинтересуется ее мнением. Когда они вошли в дом и поднялись по лестнице в свои спальни, Никки бросила сумку на кровать и последовала за Минди в ванную.

— Могу я хоть ненадолго уединиться? — проговорила Минди, стирая макияж.

— Ты не спросила, что я о нем думаю.

— Мне и не нужно знать, — ответила Минди. Закрыв оба глаза, она провела по векам салфеткой.

— А как же потребность получить мое одобрение?

— Если честно, мне просто не хочется спрашивать.

— Почему?

— Ты почти не разговаривала, после того как принесли еду. Ранджит пытался узнать тебя получше, а ты давала односложные ответы.

— Мне не о чем говорить с такими парнями.

— С какими «такими»?

— Сама знаешь.

— Нет уж, просвети меня, пожалуйста.

— Он кажется довольно консервативным.

— И что в этом плохого?

Никки долго разглядывала сестру.

— Он каждый раз будет чувствовать себя неуютно, если мне захочется выпить? И морщить нос, когда от меня несет табаком? Я чувствовала себя беспутной младшей сестрицей — из тех, кто портит репутацию семьи!

— Ранджит работает над собой, — сказала Минди. — Он вырос в традиционной семье. И слегка обалдел, когда я сообщила ему, что ты барменша и живешь над пабом.

— Он знает о моей роли в истории с рассказами?

— Да.

— И как отреагировал?

— Ему было не по себе.

— Ну надо же!

— Но Ранджит постепенно меняет свое мнение. Он так заботится обо мне, что хочет усвоить более широкие взгляды. Просто это займет у него какое-то время.

— Зачем быть с тем, кто только начал работать над собой? Ты можешь найти того, кто уже добился определенного прогресса.

— Традиционное воспитание имеет и свои плюсы. Ранджит ориентирован на семью и почтителен. Никки, ты вечно твердишь о зашоренности окружающих, а сама считаешь, что существует только один способ жить и влюбляться. Любой, кто не похож на тебя, делает это неправильно.

— Вовсе нет! — запротестовала Никки.

Минди, бросив салфетку в мусорное ведро, протиснулась в дверь, чуть сдвинув сестру, вошла в ее спальню и, схватив с комода письмо, взмахнула им в воздухе. Никки, пытаясь отобрать свою корреспонденцию, сердито воскликнула:

— Какого черта, Минди?

— Я его выброшу.

— Отдай!

— Не знаю, что там написано и от кого оно, но это письмо явно сводит тебя с ума.

— Оно тут совершенно ни при чем…

— Тебя что-то тревожит, и я прекрасно вижу: письмо имеет к этому прямое отношение. Каждый раз, когда оно попадается тебе на глаза, у тебя становится такой же несчастный вид, как сейчас, — словно ты через секунду заткнешь уши и начнешь петь «ля-ля-ля», пока тебя не оставят в покое. Читай, или я его выброшу!

Минди бросила письмо на кровать и ушла в свою спальню, плотно закрыв за собой дверь. Никки была слишком ошеломлена, чтобы что-то крикнуть ей вслед. Она села на кровать. По потолку медленно скользил свет фар проезжавшей мимо дома машины. Было слышно, как Минди бродит по комнате.

— Мин?

— Что?

— Ничего.

Минди промолчала. Затем до Никки донеслось:

— Дура.

Никки усмехнулась, придвинулась к стенке, разделявшей их комнаты, и со всей силы ударила в нее пяткой. Минди ответила тем же — совсем как в детстве. Несколько секунд в комнате сестры было тихо, после чего раздался ее голос:

— Привет!

— Да? — спросила Никки.

— Еще не спишь?

Слащавый тон Минди свидетельствовал, что она обращается не к Никки. Послышалось сдавленное хихиканье. Сестра говорила по телефону с Ранджитом. Никки уже занесла было ногу, намереваясь в последний раз стукнуть по стене, но передумала. Вместо этого она взяла с покрывала конверт, глубоко вздохнула и вскрыла его.

Дорогая Никки!

Надежды, что ты будешь читать это письмо, не ощущая обиды и отвращения ко мне, у меня нет. Я тебе врал, хотя в любой момент мог рассказать о своем браке и разводе, но предпочитал все скрывать, потому что боялся предстать перед тобой в невыгодном свете. Ведь, по всеобщему мнению, этот распавшийся брак — на моей совести. Это моя персональная катастрофа. Свидетельство несостоятельности в качестве взрослого человека — ничтожество, подвел и опозорил семью! Я пытался убедить в этом себя.

Но мне хочется кое-что тебе объяснить; сама решай, будешь читать дальше или нет.

Несколько лет назад, когда, окончив университет, я начал работать, от меня ожидали немедленной женитьбы — родители настаивали: старший сын должен был стать примером для младших. Не успевал я вечером переступить порог дома, как мама с папой звали меня в кабинет и показывали лучшие брачные объявления, тщательно отобранные ими на индийских сайтах.

Полагая, что у меня еще есть время, я под разными предлогами избегал встреч с потенциальными невестами — мне хотелось пожить свободно, прежде чем остепениться. Но родители считали иначе. Начались ссоры, и в конце концов я съехал. Потом у мамы обнаружили рак. Ей пришлось пройти через изматывающие диагностические процедуры и курсы химиотерапии. На меня снова начали давить — папа, тетушки, дядюшки и даже мои младшие братья и сестры, которым хотелось праздника, чтобы немного отвлечься. Посыл был кристально ясен: женись и подари больной матери хоть немного душевного покоя.

Я познакомился с Сунит в Интернете. Она жила в Лондоне, и мы много общались друг с другом по скайпу и электронной почте, прежде чем я решил съездить в Англию, чтобы встретиться с ней лично. Я рассматривал эту поездку как первый этап отношений, а наши родные восприняли ее как подтверждение помолвки. Я был поглощен всем этим, хотя и не уверен в своих чувствах. Родным говорил, что девушка мне нравится, и это было правдой. Сунит — красивая, умная и добрая, мечтала о браке по договоренности, поскольку воспитывалась в приверженной традициям семье. Повода не делать ей предложение я не нашел, тем более что мамино состояние ухудшилось и время стремительно уходило. Перед свадьбой я подчас испытывал тревогу, но подавлял ее, напоминая себе, что после у нас еще будет возможность узнать друг друга. Этот обычай был в ходу у наших родителей, и ему до сих пор следуют тысячи индийских пар — так, может, и мне повезет? Мы казались вполне совместимыми. А самое главное, наши семьи были в восторге. Хотя мама до сих пор была слаба, моя помолвка придала ей бодрости. Мы с отцом перестали пререкаться по любому поводу. В семье наконец воцарились мир и согласие, и мне, причинившему столько неприятностей родным, очень хотелось их сохранить.

А потом выяснилось, что мы с Сунит не подходим друг другу во многих аспектах, которых я раньше не учитывал. «Искра» между нами так и не проскочила, хотя поначалу я закрывал на это глаза, ведь в нашей культуре сексуальная несовместимость не считается уважительной причиной для развода. Кроме того, Сунит сразу стала предлагать завести ребенка, а мне казалось, что необходимо повременить. Но на нее давили родственники — они беспрестанно интересовались у ее родителей, когда же пойдут внуки, — а я, в свою очередь, злился на Сунит за то, что она потакает своим родным, ставя под удар наши отношения, наше весьма зыбкое счастье. В какой-то момент я сорвался и наговорил лишнего, а высказав ей все эти претензии, осознал, что сам виноват не меньше.

Мы начали раздражать друг друга и спорить о пустяках. В конце концов именно Сунит предложила расстаться. Еще юная и прекрасная, она устала и ожесточилась, словно старуха. Пожалуй, я не понимал, во что втянул ее, пока она не сказала: «Ты отнял два года моей единственной жизни. Пожалуйста, прекрати тратить мое время». Я понимал, что возвращение домой станет для Сунит настоящей катастрофой. Но и поступить иначе не мог. Родители, ее и мои, испытали настоящее потрясение. Моя мама только что начала курс более эффективной лучевой терапии и, казалось, шла на поправку. Но после нашего объявления о разводе ее здоровье снова пошатнулось. Она слегла, а отец не отвечал на мои звонки. Сунит пришлось еще тяжелее.

На время развода я снял небольшую комнату и стал подумывать о возвращении в Калифорнию, хотя мысль о встрече с семьей была для меня невыносима. Но настал момент, когда отец сам позвонил мне и сообщил, что мама, похоже, вышла в ремиссию, и я отправился в храм, чтобы воздать благодарность. В тот самый день я встретил тебя.

А у Сунит дела шли всё хуже и хуже. Ее отец озлобился и, тяжело переживая урон, нанесенный его репутации в общине, буквально объявил войну мне и моей семье. Этот человек был расстроен из-за дочери; его можно понять, но он везде и всюду распространял оскорбительные слухи про моих братьев и сестер. Через наших многочисленных родственников эти слухи добрались до Калифорнии. Отец Сунит намеревался погубить репутацию нашей семьи, ведь я якобы лишил его дочь шанса когда-нибудь найти достойного мужа. Исчерпав все поводы для клеветы, он попытался через суд истребовать с меня возмещение ущерба, утверждая, что я причинил непоправимый вред семье, когда развелся с его дочерью. Сунит в этом почти не участвовала, но и не останавливала его. Страдали все.

Поэтому я вынужден был отвечать (и зачастую при тебе) на срочные звонки моей матери, отца Сунит, адвоката отца Сунит (этот дядюшка с юридическим дипломом третьеразрядного индийского университета оказался реальным неудачником), моих братьев и сестер. У них вечно что-то происходило, и каждый раз, разумеется, по моей вине. Мне приходилось всех успокаивать, ведя долгие беседы и переговоры. Я то и дело тушил разгорающийся пожар, тратя на это больше усилий, чем на свою основную работу. Масштабы эмоционального шантажа просто зашкаливали.

Мне ужасно хотелось сказать родителям: простите меня, но я точно знаю, что не любил Сунит, ведь теперь мне есть с чем сравнивать — я встретил девушку и наконец понял, каково это. Но мне не хотелось погружать тебя в трясину дрязг и скандалов. Подозреваю, со стороны казалось, будто я отдаляюсь, поскольку ты меня не интересуешь, но дело обстояло как раз наоборот: я опасался, что, если мы сблизимся, всё окончательно полетит в тартарары. Мне так хотелось пригласить тебя к себе, но я безумно боялся, что нас случайно увидят и, обвинив меня в преступном легкомыслии, изваляют твое имя в грязи.

Никки, отвратительная трусость помешала мне найти слова, чтобы сказать тебе правду. Я сожалею о каждой секунде, проведенной без тебя. С моей стороны было эгоистично и нечестно лгать и раз за разом исчезать без объяснения причин. Ты с первого дня нашего знакомства была так откровенна со мной, что я обязан был отплатить тебе тем же, с самого начала поделившись своими горестями. Мне очень, очень жаль, Никки. Не знаю, захочешь ли ты когда-нибудь увидеть меня снова, но если это случится, я сделаю все, чтобы завоевать твое доверие.

С любовью, Джейсон

Загрузка...