Эротические истории пенджабских вдов

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— В Лондоне хороших мужиков не осталось, — заметила Олив. — Ни одного.

Сидя на высоком табурете, она окидывала презрительным взглядом публику, пока Никки вытирала стойку, проклиная про себя компанию шумных парней, которые битый час фальшиво горланили футбольные песни и пьяно подмигивали ей.

— Их полно, — заверила ее Никки.

— Полно всякого отребья, — отрезала Олив. — А может, тебе хочется, чтобы я встречалась со Стивом, у которого дед расист?

— Я предпочту, чтобы ты всю оставшуюся жизнь провела в одиночестве, — призналась Никки. «Стив, у которого дед расист» был завсегдатаем паба и все свои ксенофобские высказывания начинал с слов: «Как сказал бы мой дед…» Он полагал, что подобный способ оправдать собственный расизм гарантирует ему безопасность. «Как сказал бы мой дед, — заявил он как-то Никки, — то ли у тебя от природы такой цвет кожи, то ли ты проржавела. Конечно, я бы никогда так не выразился. Но мой дед называл брюки цвета хаки „штаны паки“, он ведь искренне полагал, будто защитную расцветку так назвали из-за цвета кожи пакистанцев. У меня ужасный дедуля».

— Вон нормальный парень, — сказала Никки, кивнув на высокого мужчину, присоединившегося к компании за столиком в углу. Тот сел и хлопнул одного из своих приятелей по плечу. Олив вытянула шею, чтобы посмотреть.

— Неплох, — одобрила она. — Немного смахивает на Ларса. Помнишь его?

— Ты имеешь в виду Лааша? Он нам раз сто объяснял, как правильно произносить его имя, — ответила Никки. Швед Ларс приехал в Англию по обмену и поселился в семье Олив, когда подружки учились в двенадцатом классе. — В том году я безвылазно торчала у вас — якобы делала вместе с тобой уроки.

Только эта хитрость позволяла выуживать у родителей разрешение чуть не каждый вечер проводить у Олив.

— Наверняка этот красавчик уже занят, с моей-то невезучестью, — проговорила Олив.

— Пойду разведаю, — сказала Никки. И, обойдя несколько столиков, направилась к объекту интереса Олив. — Желаете чего-нибудь? — осведомилась она.

— Конечно, — пока мужчина делал заказ, Никки заметила у него на пальце обручальное кольцо.

— Увы, — сказала она, вернувшись к Олив. Потом налила подруге за счет заведения и, поскольку ее смена закончилась, обогнула барную стойку и устроилась рядом с Олив.

Та вздохнула.

— Может, мне тоже стоит задуматься о браке по договоренности? Как прошло тогда свидание твоей сестрицы?

— Полный провал. Этот тип говорил только о себе, а потом устроил скандал из-за того, что им подали воду без ломтиков лимона. Видимо, пытался продемонстрировать Минди, что привык к обслуживанию по высшему разряду.

— Весьма прискорбно.

— На самом деле оно и к лучшему. Я опасалась, что Минди согласится на первого же подвернувшегося холостого пенджабца, но сестрица сказала, что в конце вечера вежливо и твердо дала ему от ворот поворот.

— Возможно, ты влияешь на Минди гораздо больше, чем она сознает, — заметила Олив.

— Я тоже так подумала, но тетушка Гита, которая и порекомендовала этого прекрасного молодого человека, на другой день облила маму презрением при встрече в магазине. Минди чувствовала себя ужасно и позвонила ей, чтобы извиниться. А тетушка Гита пристыдила ее и заставила записаться на «Пенджабские блиц-свидания». Эта штука совсем не для Минди, но она не посмела отказаться.

— Ой, тут не угадаешь, с кем и где может познакомиться Минди. На блиц-свиданиях у нее отличные шансы. Пятнадцать мужчин за один вечер? Запиши меня тоже. Там есть шанс неплохо повеселиться. А если нет — она в любой момент может встать и уйти. Я так и делаю.

— По мне, так это просто кошмар какой-то. Пятнадцать пенджабцев в поисках подходящих жен! При регистрации Минди должна была сообщить организаторам свою касту, диетические предпочтения и оценить свою религиозность по шкале от одного до десяти.

Олив расхохоталась.

— У меня по любой религии минус три, — заявила она. — Я была бы ужасной кандидаткой.

— Я тоже, — ухмыльнулась Никки. — У сестры баллов шесть или семь, хотя, сдается мне, она, не задумавшись, преувеличит свою религиозность, чтобы угодить подходящему жениху. Но меня беспокоит, что Минди делает это для такой абстрактной тетушки Гиты.

— Ну, сейчас тебе должно быть совсем не до Минди, — возразила Олив. — Ведь завтра ты будешь учить старушек азбуке.

Никки застонала.

— С какого конца мне за это взяться?

— Говорила же, у меня полно учебников по английскому, я тебе одолжу.

— Твои учебники для седьмого класса. А эти женщины начинают с нуля.

— Хочешь сказать, твои ученицы не смогут прочесть даже дорожный указатель? Или заголовок в теленовостях? Как же они умудрились столько лет прожить в Англии?

— Наверно, всегда могли прибегнуть к помощи мужей. А в обычной жизни пользуются только пенджабским.

— Но твоя мама никогда не зависела от твоего папы в такой степени.

— Родители познакомились в университете в Дели, и у мамы есть собственные средства. А эти женщины выросли в деревне. Большинство из них не умеют написать свое имя даже по-пенджабски, что уж говорить об английском.

— Не могу представить, чтобы я прожила так всю жизнь, — проговорила Олив и отпила большой глоток пива.

— Помнишь наши детские тетрадки, в которых мы учились писать печатными и прописными буквами? — спросила Никки.

— Ах, эти, по чистописанию? Прописи?

— Они бы мне очень пригодились.

— Их можно найти в Интернете, — сказала Олив. — У издательств учебной литературы хороший выбор. Я могу посмотреть.

— Да мне нужно уже завтра.

— Тогда загляни в какой-нибудь благотворительный магазин на Кинг-стрит.

Закрыв паб, Никки и Олив продолжали выпивать, а потом, взявшись за руки, точно школьницы, и спотыкаясь, вместе выбрались на сверкающую огнями улицу. Никки достала из кармана телефон и набрала сообщение Минди: «Эй, сестренка! Нашла мужчину своей мечты? Крахмалит ли он свой тюрбан и расчесывает ли усы или это ТВОЯ обязанность?» Она прыснула со смеху и нажала «Отправить».

Никки проспалась лишь к полудню. В голове после вчерашнего гудело. Она потянулась к телефону. Сообщение от Минди: «Выпиваешь на буднях, Ник? Судя по дурацким эсэмэс, которые приходят от тебя по ночам». Никки протерла глаза и набрала ответ: «Пошла ты в задницу». Минди откликнулась через несколько секунд: «Ты, видно, только очнулась, раз поминаешь задницу. Пора взрослеть, Никки».

Никки бросила телефон в сумку. Голова была такая тяжелая, что девушке потребовалось в два раза больше времени, чем обычно, чтобы просто встать с постели. Скрип душевого смесителя и обжегшая кожу вода заставили ее поморщиться. Одевшись, Никки отправилась в благотворительный магазин «Оксфам». Затхлый запах старых шерстяных пальто щекотал ей нос. Подержанные школьные учебники и рабочие тетради стояли на нижней полке, под рядами популярных романов, которые Никки частенько листала и покупала. Здесь девушка наконец пришла в себя. Привычное уютное спокойствие, исходившее от книг, помогло ей справиться с похмельем.

Обследуя магазин, Никки наткнулась на скрэблл.[17] Пусть нескольких букв не хватает, все равно пригодится для изучения алфавита. Затем девушка вернулась к книжным полкам — не найдется ли и тут что-нибудь подходящее, — и ее внимание привлекло название на одном из корешков: «Беатрис Поттер. Письма». У нее дома имелся экземпляр этого издания, а вот другой том — «Дневники и наброски Беатрис Поттер» — был библиографической редкостью. Никки видела его в букинистическом магазине в Дели во время предэкзаменационной поездки с родителями, но ее желание приобрести книгу привело к перепалке с отцом. Бросив случайный взгляд на соседнюю полку, девушка отвлеклась от воспоминаний. В глаза ей бросилось еще одно заглавие: «Красный бархат: приятные истории для женщин». Никки взяла книгу, перелистала, выхватив из текста несколько фраз.

Никки усмехнулась и отнесла книги на кассу. Выходя из магазина, она придумала, какую дарственную надпись сделает в книге «Красный бархат»: «Дорогая Минди, может, я и не такая взрослая, как ты, но о кое-каких взрослых таинствах мне известно чуть больше, чем тебе. Это руководство для тебя и мужа твоей мечты».

Притащив сумку с книгами в класс, Никки с трудом водрузила ее на стол. К столу скотчем был приклеен листок с надписью: «Никки, не передвигайте столы и стулья в этой комнате. Кулвиндер». Вся мебель была вновь расставлена аккуратными рядами. Урчание в животе напомнило девушке, что она еще не ела, но перед тем как отправиться в лангар, она снова сдвинула столы кругом.

Воздух полнился ароматами дала и сладкого джалеби, звоном посуды и гулом голосов. Никки прошла с подносом по линии раздачи, получив роти, рис, дал и йогурт. Когда девушка отыскала свободное местечко на полу в ряду[18] пожилых женщин, ей вспомнилось, как, будучи подростком лет тринадцати, она посещала с родителями молитвы в маленькой энфилдской гурдваре. Однажды ей что-то понадобилось в машине, и она подошла за ключами к отцу, сидевшему вместе с другими мужчинами. Окружающие начали оборачиваться и смотреть, как девочка пересекает невидимую границу, разделявшую мужчин и женщин… Но, похоже, в лангаре подобные правила не действовали. Почему Минди смотрит на этот мир как-то иначе? Казалось, все женщины заканчивали одним и тем же: устало волочили ноги. Никки наблюдала, как они входят в лангар, поправляя шарфы и останавливаясь на каждом шагу, чтобы приветствовать знакомых. Компания почтенных дам, сидевших возле нее, обсуждала каждую вновь появившуюся. Им было известно всё.

— Вон жена Чако — только после операции, бедняжка. Какое-то время она не сможет нормально ходить. За ней ухаживает старший сын. Поняли, о каком я говорю? У нее двое сыновей. Это тот, который купил у своего дяди магазин электроники. Дела идут отлично. На днях я видела, как он катает ее по парку в инвалидной коляске.

— Та женщина — это ведь младшая сестра Нишу, верно? У них у всех высокий лоб. Я слыхала, в прошлом году в их доме случился ужасный потоп. Пришлось настелить новые ковры и повыбрасывать много мебели. Неслыханный ущерб! Они обновили мебель в гостиной всего за полтора месяца до этого.

— Это Далвиндер? Я думала, она уехала в Бристоль навестить кузину.

Дамы судачили, а Никки следила глазами за каждой обсуждаемой особой. Она едва успевала впитывать обрушивающуюся потоком, изобиловавшую мелкими деталями информацию. Наконец в зал вошла женщина, которую она знала, — Кулвиндер. Соседки Никки сразу заговорили тише.

— Посмотрите-ка на эту цацу, вышагивает, точно большая начальница. В последнее время она такая заносчивая, — проговорила женщина средних лет в жесткой зеленой дупатте, надвинутой так низко, что лица было почти не видно.

— В последнее время? Она всегда любила задирать нос. Не знаю, с какой стати она продолжает так себя вести.

Неприязнь женщин к Кулвиндер не удивила Никки. Она внимательно прислушивалась к разговору.

— Ну хватит! — воскликнула морщинистая старушка и поправила на носу очки в тонкой металлической оправе. — Кулвиндер хлебнула горя. Надо ее пожалеть.

— Я пыталась, но моя жалость ей не нужна. Она мне откровенно нагрубила, — отрезала Зеленая Дупатта.

— У Буппи Каур такое же несчастье, но она по крайней мере выказывает нам признательность, когда мы говорим: «Соболезнуем твоему горю». Кулвиндер — другое дело. Вчера я видела, как она гуляла по округе. Я помахала ей рукой, а она отвернулась и пошла дальше. И я должна ее пожалеть?

— У Буппи Каур случилось похожее, но не такое же несчастье, — возразила старушка в очках. — Ее дочь сбежала с тем парнем с Тринидада. Она все-таки жива, а у Кулвиндер дочка погибла.

Никки удивленно вскинула голову. Женщины заметили ее резкое движение, но продолжали разговор.

— Смерть есть смерть, — согласился кто-то. — Это куда хуже.

— Ерунда, — презрительно усмехнулась Зеленая Дупатта. — Если девушка лишилась чести, ей лучше умереть. Хорошо бы молодому поколению иногда об этом вспоминать.

Никки догадалась, что эти слова предназначаются ей. Она подняла глаза на женщину, изрекшую эту сентенцию, и натолкнулась на ее невозмутимый, вызывающий взгляд. Остальные захмыкали, выражая согласие. У Никки кусок застрял в горле. Она сделала глоток воды, стараясь не поднимать головы.

Старушка в очках встретилась с ней взглядом.

— Ну не все такие бесстыжие. В Саутолле много порядочных девушек. Все зависит от того, как их воспитывают, верно? — И она едва заметно кивнула Никки.

— Это эгоистичное поколение. Если бы Майя хоть немного думала о родителях, ничего бы не случилось, — продолжала Зеленая Дупатта. — И не забывайте про ущерб, нанесенный имуществу Тарампал. Девица могла уничтожить весь дом.

Теперь другим женщинам сделалось явно не по себе. Они, подобно Никки, дружно опустили головы и сосредоточились на еде. Во внезапно наступившей тишине девушка услышала, как учащенно забилось ее собственное сердце. Тарампал? Не идет ли речь о женщине из ее кружка? Никки ужасно хотелось, чтобы Зеленая Дупатта раскрыла подробности, но та, лишившись внимания аудитории, тоже умолкла.

Никки вошла в здание досугового центра, погруженная в свои мысли. Эта особа из лангара так уверенно рассуждала о смерти и чести. Никки не могла представить, чтобы дочь такой женщины, как Кулвиндер, застали за чем-то неподобающим, как намекали те сплетницы. Впрочем, Кулвиндер такая твердокаменная, что дочь, возможно, взбунтовалась.

Разнесшийся по коридору смех прервал размышления Никки. Странно, подумалось ей. Других занятий в это время нет. Когда девушка подходила к классу, шум усилился, и она отчетливо расслышала чьи-то слова:

— Он кладет ладонь ей на бедро, когда она сидит за рулем, и пока она ведет машину, он потихоньку просовывает пальцы между ее ног. Она никак не может сосредоточиться на дороге и говорит ему: «Давай свернем в какой-нибудь переулок». А он в ответ: «Зачем же ждать?»

Никки замерла за дверью. Это был голос Шины. Другая женщина выкрикнула:

— П-с-с, чего он такой нетерпеливый? Не может удержать свое хозяйство под ширинкой, пока они не доберутся до переулка? Нужно наказать его: пусть она ездит по парковке, пока его воздушный шарик не сдуется.

Раздался очередной взрыв смеха. Никки распахнула дверь.

Шина сидела на учительском столе с раскрытой книгой в руках, а остальные женщины столпились вокруг нее. Увидев Никки, они поспешили сесть на свои места. Кровь отхлынула от лица Шины.

— Прости нас, — сказала она Никки. — Мы увидели, что ты принесла нам книги. Я как раз переводила один рассказик… — она слезла со стола и присоединилась к остальным ученицам.

— Эта книга моя. Личная. Она явно не для обучения, — произнесла Никки, когда почувствовала, что может говорить. Она достала из сумки рабочие тетради. — Вот ваши.

Девушка бросила тетради на стол и закрыла лицо руками. Женщины молчали.

— Почему вы пришли так рано?

— Ты сказала: начало в семь, — проговорила Арвиндер.

— Я сказала: в половине восьмого, потому что вам так было удобнее, — возразила Никки.

Женщины повернулись к Манджит и осуждающе посмотрели на нее.

— Я помню, что на прошлой неделе она сказала — в семь, — заупрямилась Манджит. — Я точно помню.

— В следующий раз не забудь включить свой слуховой аппарат, — отрезала Арвиндер.

— Он мне не нужен, — сказала Манджит и заправила шарф за ухо, чтобы продемонстрировать всем устройство. — Да и батарейки в нем нет.

— Зачем вы носите слуховой аппарат, если он вам не нужен? — удивилась Никки.

Манджит смущенно потупилась.

— Он завершает образ вдовы, — пояснила за нее Шина.

— А! — протянула Никки. Она ждала от Манджит дальнейших объяснений, но та просто кивнула и уставилась на свои руки.

Тут подняла руку Притам.

— Извини, Никки. Мы можем снова поменять время и начинать в семь?

Никки вздохнула.

— Я думала, что вам в половине восьмого удобнее из-за автобуса.

— Верно, но если мы будем заканчивать раньше, то сможем возвращаться домой в подобающее время.

— Ведь полчаса не имеют большого значения, правда? — добавила Шина.

— Для Ани и Капила не имеют, — сказала Притам. — А как же Раджив и Прияни?

Никки решила, что речь идет о ее внуках, но тут остальные женщины дружно застонали.

— Они недоумки. Сегодня влюблены, а на следующий день она признается слугам, что хочет выйти замуж за другого, — воскликнула Шина. — Не меняй время, Никки. Просто Притам не может жить без сериалов.

— А вот и нет, — возразила Притам.

— Тогда ты зря расходуешь электричество, — упрекнула ее Арвиндер. — Знаешь, какой счет нам выставили в прошлом месяце?

Притам пожала плечами.

— Откуда тебе знать, — проворчала Арвиндер. — Ты транжирка, потому что никогда ни в чем не нуждалась.

— Вы живете в одном доме? — спросила Никки. И тут вдруг заметила явное сходство между ними. Обе были светлокожие, с тонкими губами и изумительными зелеными глазами. — Вы сестры?

— Мать и дочь, — ответила Арвиндер, указав сначала на себя, затем на Притам. — У нас семнадцать лет разницы, но спасибо, что считаешь, будто я такая молодая.

— Или Притам старая, — усмехнулась Шина.

— Вы всю жизнь живете вместе? — полюбопытствовала Никки. Она не могла вообразить себе мир, в котором она проживет с мамой до старости и сохранит здравый рассудок.

— Лишь с тех пор, как умер мой муж, — сообщила Притам. — Когда же это случилось… Ох! — вдруг воскликнула она. — Три месяца назад.

И женщина утерла краем своей дупатты уголки глаз.

— Хватит паясничать, — возмутилась Арвиндер. — Прошло уже три года.

— Но рана еще так свежа, — простонала Притам. — Неужто три года?

— Ты сама прекрасно знаешь, — отрезала Арвиндер. — Не понимаю, с чего ты взяла, будто всякий раз при упоминании покойного мужа вдова должна рыдать и бить себя кулаком в грудь? В этом нет ни малейшей необходимости.

— Она взяла это из вечерних сериалов, — вставила Шина.

— Вот! Еще одна причина поменьше смотреть телевизор, — заметила Арвиндер.

— По-моему, это очень трогательно, — заметила Манджит. — И я хочу вот так же предаваться скорби. Ты теряла сознание на его похоронах?

— Дважды, — гордо ответила Притам. — И умоляла не кремировать его.

— Помню, помню, — воскликнула Шина. — Ты подняла ужасный гам, прежде чем хлопнуться в обморок, а когда очнулась — завела ту же пластинку, — она перевела взгляд на Никки и многозначительно закатила глаза. — Понимаешь ли, приходится устраивать такие сцены, чтобы окружающие не обвинили тебя в бесчувственности.

— Я знаю, — ответила Никки.

После смерти отца к ним заглянула тетушка Гита, по ее щекам текли черные ручейки туши. Она хотела оплакать покойника вместе с мамой и была поражена тем, что мамины глаза остались сухими: та предпочитала горевать в одиночестве. Заметив на плите булькающую кастрюлю с карри, тетушка возмутилась: «Ты способна есть? После смерти мужа мне кусок в горло не лез. Сыновьям приходилось силой запихивать в меня еду!» Поддавшись давлению, мама воздержалась от карри, а потом с жадностью набросилась на него после ухода приятельницы.

— Вам повезло, что все вы способны предаваться горю, — проговорила Манджит. — А женщины вроде меня не устраивают ни прощаний, ни церемоний.

— Ну-ну, Манджит, не принимай это на свой счет. Дело ведь не в женщинах вроде тебя. А в мужчинах вроде него, — заметила Арвиндер.

— Не понимаю… — начала Никки.

— Мы будем что-нибудь делать или у нас очередное вводное занятие? — перебила девушку Тарампал, с неодобрением покосившись на нее.

— Осталось меньше часа, — сказала Никки. Она раздала женщинам прописи. — Тут несколько упражнений по написанию букв, — Шине она выдала листок с заданием, распечатанным из Интернета.

Остаток урока прошел чинно и тихо; женщины, сосредоточенно морщась, выводили каракули. Некоторые после пары попыток явно выбились из сил и устало отложили карандаши. Никки хотелось побольше узнать о вдовах, но из-за Тарампал она боялась продолжать расспросы. Как только часы показали половину девятого, девушка объявила ученицам, что они свободны, и те одна за другой молча удалились, положив прописи на стол. Шина проскользнула мимо Никки, сжимая в руке свой листок, и ничего не сказала.

Следующее занятие было в четверг. Когда Никки, неся в руках плакат с алфавитом, который она отыскала в очередном благотворительном магазине, вошла в класс, женщины быстро расселись по местам.

— «А» — «арбуз», — начала она. Ученицы хором повторили за ней:

— Арбуз.

— «Б» — «бабочка». «В» — «волк».

К букве «М» хор умолк. Никки вздохнула и отложила плакат.

— Я не могу научить вас по-другому, — сказала она. — Придется начинать с азов.

— По таким прописям и плакатам учатся мои внуки, — фыркнула Притам. — Это унизительно.

— Я не знаю, как иначе, — призналась Никки.

— Ты учительница — и не знаешь, как научить взрослых писать?

— Я думала, мы будем писать рассказы — ваши истории. А не прописи, — возразила Никки. Она взяла плакат и снова стала называть буквы. К тому времени, когда добрались до «Я» — «яблоко», ученицы опять повторяли за ней дружным хором. У девушки сверкнул проблеск надежды, по крайней мере они стараются!

— Прекрасно. А теперь сделаем несколько письменных упражнений, чтобы научиться составлять слова, — сказала Никки. Она пролистала тетрадку и выписала на доску несколько слов. Отворачиваясь от доски, новоиспеченная учительница услыхала чей-то жаркий шепот, но женщины замолкли прежде, чем она снова повернулась к ним лицом.

— Лучший способ научиться читать слово — это сначала произнести его вслух. Начнем со слова «кот». Кто хочет повторить за мной? «Кот».

Притам тут же подняла руку.

— Да, прошу вас, биби Притам.

— Какие рассказы ты собиралась с нами писать?

Никки вздохнула.

— Пройдет немало времени, прежде чем мы сможем приступить к рассказам, дамы. Это весьма затруднительно, если вы понятия не имеете о правописании и грамматике.

— Но Шина умеет читать и писать по-английски.

— И я не сомневаюсь, что ей пришлось много упражняться, правда, Шина? Когда ты научилась?

— В школе, — ответила Шина. — Наша семья переехала в Англию, когда мне было четырнадцать лет.

— Я не то имела в виду, — возразила Притам. — Я хочу сказать, что, если мы расскажем Шине наши истории, она сможет их записать.

Молодая вдова явно была польщена.

— Я смогу, — подтвердила она.

— А потом мы могли бы советовать друг другу, как улучшить эти рассказы.

— Но как же вы тогда научитесь писать? — удивилась Никки. — Разве вы не затем записались в кружок?

Женщины переглянулись.

— Мы записались, чтобы скоротать время, — объяснила Манджит. — Неважно, что мы будем делать: учиться писать или рассказывать истории. Главное, чем-нибудь заниматься.

Никки заметила, что Манджит произносила эти слова с особенно печальным видом. Поймав на себе внимательный взгляд Никки, она быстро улыбнулась и опустила глаза.

— Лично я предпочла бы рассказывать истории, — подала голос Арвиндер. — Всю жизнь как-то обходилась без чтения и письма — к чему они мне теперь?

Окружающие дружно согласились с ней. Никки колебалась. Если скучный урок отбил у женщин охоту учиться, ее обязанность — мотивировать учениц. С другой стороны, рассказывать истории куда веселее.

— А я против, — выкрикнула Тарампал с задней парты. — Мне хочется научиться писать, — она скрестила руки на груди.

— Ну и раскрашивай буковки себе на здоровье, — пробормотала Арвиндер. Ее расслышала только Никки.

— Вот что можно сделать, — сказала Никки. — Мы будем каждый раз немного упражняться в письме и чтении, а если вам так хочется рассказывать истории, мы с Шиной можем записывать их, а потом читать всему классу. По одному рассказу на урок.

— Может, прямо сегодня и начнем? — предложила Притам.

Никки взглянула на часы.

— Сначала пройдем гласные, а потом — да, можем заняться историями.

Кое-кто из женщин сразу освоил А, Е, И, О и прочие гласные, но некоторым, вроде Тарампал, они никак не давались. Когда Никки стала проводить опрос учениц, все начали ругать Тарампал за то, что та задерживает остальных.

— Е и И произносятся одинаково, — упрямилась Тарампал. Никки велела Шине начинать записывать истории в конце класса, пока сама она позанимается с Тарампал. — Английский — дурацкий язык! — заявила Тарампал. — Сплошная бессмыслица.

— Вы злитесь, потому что он для вас новый. Дальше будет легче, — заверила ее Никки.

— Новый? Я живу в Лондоне больше двадцати лет!

Никки в очередной раз изумило, как мало знали эти женщины, прожившие здесь дольше, чем она. Тарампал поняла это по выражению ее лица.

— Вот скажи мне, почему я не выучила английский? Из-за англичан! — злорадно сообщила она. — Они не потрудились сделать свою страну и обычаи дружелюбными ко мне. И язык их с этими непроизносимыми звуками такой же недружелюбный.

В глубине комнаты послышались смешки и визг. Шина, склонившись над тетрадью, быстро строчила, а Арвиндер шептала ей что-то на ухо. Никки снова повернулась к Тарампал и стала отчетливо произносить разные слова; наконец Тарампал призналась, что уловила крохотную разницу между гласными. Когда они закончили, время занятия тоже истекло, но женщины в конце класса до сих пор толпились вокруг стола и что-то наперебой шептали. Шина продолжала писать, иногда останавливаясь, чтобы подобрать нужное слово или дать отдых запястью. Было девять часов.

— Все свободны, — крикнула Никки в спину ученицам. Женщины как будто не слышали. Они продолжали тараторить без умолку, а Шина прилежно записывала. Тарампал пересекла класс, чтобы сложить вещи в сумку. Презрительно покосившись на соучениц, она бросила Никки:

— Пока!

Девушка кивнула, чувствуя, что оставшиеся увлеченные женщины подняли ей настроение и сами опять обрели цель. Писать при таком подходе они не научатся, зато утолят свою страсть к рассказыванию историй. Когда она подошла к вдовам, те притихли. Лица у них разрумянились. Кое-кто прятал улыбку. Шина обернулась.

— Это сюрприз, Никки, — заявила она. — Тебе нельзя смотреть. Во всяком случае, пока мы не закончили.

— Пора уходить, — сказала Никки. — Вы опоздаете на автобус.

Женщины неохотно встали, взяли свои сумочки и покинули класс, оживленно перешептываясь. Оставшись одна, Никки, как велела Кулвиндер, расставила столы по местам.

В классной комнате досугового центра горели лампы. Кулвиндер увидела освещенное окно, выходя из храма. Она замедлила шаг и стала соображать, что делать. По-видимому, Никки перед уходом забыла погасить свет, и если Кулвиндер не поднимется наверх, чтобы выключить его, Гуртадж Сингх решит, что женский кружок впустую расходует электричество. Но в пустом здании небезопасно. Всякий раз оказавшись в одиночестве, она вспоминала тот ночной телефонный звонок. До этого ее предупреждали дважды: первый раз это произошло через несколько часов после посещения полицейского участка — в тот день она предприняла попытку понять, что же случилось с Майей, второй — после ее последнего визита. Полицейские ничем не смогли ей помочь, однако звонивший по-прежнему чувствовал необходимость держать ее в страхе.

Кулвиндер решила, что волноваться из-за не выключенного света не стоит, и направилась к автобусной остановке, где увидела стайку женщин из литературного кружка. Быстро провела про себя перекличку. Вот Арвиндер Каур — такая высокая, что вынуждена нагибаться, как жирафа, чтобы услышать остальных. Ее дочь Притам беспрестанно поправляет на голове кружевную белую дупатту. В отличие от матери она ужасно манерна и тщеславна. Чуть в сторонке жмется Манджит Каур, поддакивает и улыбается. Шины Каур что-то не видать — наверное, умчалась домой на своей маленькой красной машинке. Тарампал Каур тоже записалась в кружок, но она не принадлежит к этой компании. Хорошо, что ее тут нет.

Женщины заметили приближающуюся Кулвиндер и не слишком искренне заулыбались, приветствуя ее. Может, они объяснят, почему в классе до сих пор горит свет? Или Никки развлекается там с любовником? Скажем прямо, местная молодежь не гнушается использовать пустующие помещения для своих непристойных забав. Правда, в этом случае свет был бы выключен. Хотя… Кто знает, что за извращенные пристрастия у этих юнцов?

— Сат шри акал, — соединив перед грудью ладони, произнесла Кулвиндер, обращаясь ко всем сразу. Женщины ответили тем же.

— Сат шри акал.

В свете фонаря они казались смущенными, словно их поймали с поличным.

— Как поживаете, дамы?

— Прекрасно, спасибо, — ответила Притам Каур.

— Нравится вам кружок?

— Да! — прозвучал дружный ответ. Кулвиндер недоверчиво оглядела компанию.

— Много уже выучили? — осведомилась она.

Вдовы успели лукаво переглянуться, прежде чем Арвиндер ответила за всех:

— О да. Сегодня мы хорошо потрудились.

Вдовы заулыбались. Кулвиндер подумала, не продолжить ли расспросы. Возможно, стоит напомнить этим женщинам, что они учатся благодаря ее расторопности и инициативности. «Я все для тебя делаю», — говаривала она Майе порой с гордостью, а порой и с досадой. Только вдовам явно не терпелось вернуться к своей болтовне. Кулвиндер вспомнилось, как Майя и ее подружки перешептывались и хихикали, сбившись в кучку. «Что вас так развеселило?» — спрашивала Кулвиндер, зная, что одного этого вопроса достаточно, чтобы дочь снова прыснула, и тогда она сама не могла удержаться от смеха. Вынырнувшая из памяти картинка отозвалась резью в животе. Чего бы она только не отдала, чтобы снова увидеть улыбку дочери! Кулвиндер попрощалась с вдовами и пошла восвояси. Она никогда не приятельствовала с этими женщинами и знала, что они записались в кружок исключительно от безделья. Да, они пережили утрату, как и она, но потерять ребенка — это совсем иное. Ни одной из них не ведомы жгучий гнев, чувство вины и глубочайшая скорбь, которые сопровождали Кулвиндер каждый день.

На улице, по которой она шла, было несколько неосвещенных участков, и злоумышленник легко мог притаиться в тени живой изгороди или за припаркованным автомобилем. Кулвиндер потянулась к телефону, намереваясь попросить Сараба приехать и забрать ее, но стоять, привлекая внимание посторонних, было так же рискованно. На углу Куин-Мэри-роуд она перевела дух и зашагала вперед, ощущая бешеный стук сердца. После того как звонивший той ночью повесил трубку, Кулвиндер села в постели и долго прислушивалась к каждому скрипу и стуку. В конце концов она забылась сном, но утром, измученная и одинокая, обнаружила, что испытывает необъяснимую злость, на сей раз на Майю — ведь именно ее дочь создала эту непереносимую ситуацию.

В воздухе фейерверком взорвался залп смеха. Кулвиндер резко обернулась. Снова женщины из кружка! Манджит помахала рукой, но Кулвиндер притворилась, что не заметила. Она отвернулась и вытянула шею, притворяясь, что ее внимание привлекло здание досугового центра. С этого расстояния казалось, что классную комнату охватило пламя. Кулвиндер резко развернулась и, едва не переходя на бег, устремилась в безопасное место, домой.