Никки разложила три курты,[23] сделала снимок и отослала его Минди с вопросом: «Какую выбрать?» Владелец текстильной лавчонки, коротышка с белоснежной бородой, в большом розовом тюрбане, скороговоркой перечислял достоинства рубах: «Стопроцентный хлопок! Дышащий! После стирки не полиняют — даже красный не выцветет!» Чрезмерный энтузиазм торговца наводил на мысль, что одежда, скорее всего, полиэстеровая и через десять минут носки пропахнет потом, а если Никки бросит ее в корзину к остальному грязному белью, то и оно безнадежно провоняет.
Минди перезвонила.
— С каких пор ты носишь курты? — осведомилась она.
— С тех самых, как наткнулась на вещевой рынок в Саутолле, где их продают гораздо дешевле, чем в любом лондонском магазине винтажной одежды.
— Голубовато-зеленая, крайняя слева, лучше всего.
— Не бордовая?
— Мне она как-то не очень. Черная тоже ничего, серебряная вышивка на воротничке хороша. Можешь и на меня купить?
— Что, будем носить одно и то же, как одевала нас в начальной школе мама?
Минди застонала.
— Это было ужасно, правда? Все спрашивали, не двойняшки ли мы.
— А когда мы умоляли ее перестать это делать, она заявляла, что мы неблагодарные девчонки. «У некоторых детей вообще нет одежды!»
Мысль о голых детях доводила Никки и Минди до истерики.
Брезентовая крыша торговой палатки начала провисать под тяжестью дождя. Никки принялась растирать замерзшие руки. У соседнего прилавка с горячим чаем выстроилась очередь.
— А что еще у них есть на этом рынке? — спросила Минди.
— Кое-какие продукты, пара ларьков с масалой и индийскими сластями, — стала перечислять Никки, оглядываясь по сторонам. — Есть женщина, которая может покрасить стразы в цвет твоего наряда. Есть целый ряд со свадебными побрякушками, а еще я заметила парня с попугаем, достающим из шляпы счастливые билетики.
От киоска к киоску бродили женщины, крепко зажав под мышками сумочки. Чуть раньше Никки очутилась рядом с компанией старух, обсуждавших баклажаны. К ее разочарованию, выяснилось, что они всего лишь делятся рецептами.
Из телефонный трубки донесся ужасный грохот.
— Ты уже на работе? — спросила Никки.
— Только собираюсь. Я изучаю пробники косметики, которые Кирти дала мне для сегодняшнего вечера. Не могу выбрать между двумя подводками.
— Ведь это важнее для тебя, чем для парня, правда? Он, скорее всего, и не заметит разницы.
— Вообще-то на этой неделе я встречаюсь только с женщинами, — сообщила Минди.
— В таком случае тебе нужно заранее выяснить, проводят ли в гурдваре лесбийские свадьбы.
Грохот прекратился.
— Кажется, я тебе об этом уже говорила.
— Думаю, я бы запомнила.
— Итак, на доске объявлений в храме удача мне не улыбнулась. Я решила получить пробное членство на сайте «Сикхская сваха». Он гораздо скромнее, чем я ожидала, и вдобавок там можно настроить очень строгие фильтры.
— И ты решила, что у твоего мужа должна быть вагина? — спросила Никки, на мгновение забыв, где находится. Торговец в тюрбане пошатнулся, словно его подстрелили. — Извините, — одними губами произнесла девушка. Устыдившись своего поведения, в качестве компенсации она указала на все три блузки и показала ему большой палец. Торговец кивнул и положил их в тонкий мятый синий пластиковый пакет.
— На сайте «Сикхская сваха» есть возможность сначала познакомиться с родственницами жениха, а уж потом с ним самим. Попьешь с ними кофейку, и если вы поладите, они представят тебя своим братьям, племянникам или сыновьям.
Звучало просто кошмарно.
— Подумай, какая это нервотрепка, — воскликнула Никки. — Тебя будут изучать под микроскопом.
Не говоря уже о том, какая жуть войти в семью, где жену мужчине подбирают его сестры и матери.
— Никакой нервотрепки, наоборот, — возразила сестра. — Если я выйду замуж, все равно буду проводить массу времени со своими новыми родственницами. Вполне понятно, что они хотят проверить меня на совместимость.
— Тогда я тоже смогу проверять твоих женихов? — спросила Никки. — И налагать вето на тех, кто меня не устроит? Или обратный способ не действует? Если честно, Минди, твой план ужасен. На мой взгляд, уж лучше бы ты знакомилась с самыми отталкивающими типами с храмовой доски объявлений, чем встречаться с этими тетушками с «Сикхской свахи».
На заднем плане снова послышался грохот.
— Пожалуй, я возьму сливовую подводку, — сказала Минди. — Она тоньше. И производит более выгодное впечатление. — Оно явно давала сестре понять, что не нуждается в советах. — Потом расскажу, как все прошло.
— Удачи, — пробормотала Никки. Сестра попрощалась и отключилась. Никки расплатилась с продавцом и, встав в очередь за чаем, стала наблюдать, как люди под усиливающимся ливнем бросились врассыпную. Она прижимала к груди пакет с блузками. Минди, похоже, и не догадывалась, что Никки нравилось одеваться одинаково. Она втайне грустила, когда сестры добились, чтобы мама признала за ними право на индивидуальность.
Арвиндер и Притам не разговаривали друг с другом. Они явились на занятие с разницей в десять минут и сели в противоположных концах класса. Между ними на столе лежали сумочка, мобильный телефон и блокнот Шины, но самой Шины не было. Манджит тоже куда-то запропастилась.
— Давайте подождем остальных, — сказала Никки. Она улыбнулась Арвиндер, но та отвела взгляд. Притам теребила кружевной край своей дупатты. Напряженное молчание напомнило Никки о первых минутах знакомства с этими вдовами. Она покосилась на место, где когда-то сидела Тарампал, усердно обводя пунктирные буквы в прописи.
— Я здесь, здесь, — задыхаясь, воскликнула Шина, входя в комнату вместе с тремя женщинами. — Это Танвир Каур, Гаганджит Каур и жена покойного Джасджита Сингха. Мы зовем ее просто Биби. Они хотели бы записаться в наш кружок.
Никки оглядела женщин. Танвир и Гаганджит на вид было под семьдесят, а Биби по возрасту приближалась к Арвиндер. Все трое были одеты в белое.
— Вы все приятельницы Шины? — спросила Никки. Женщины кивнули. — Вот и хорошо. Значит, вам известно, чем мы тут занимаемся.
Не хватало ей очередных желающих изучать английский язык, вроде Тарампал.
— Я до сих пор говорю людям, что хожу в кружок, чтобы усовершенствовать свой английский, — сказала Шина. — За исключением тех случаев, когда полностью им доверяю. — И она улыбнулась новым ученицам.
Арвиндер заметила из своего угла:
— Однако нельзя же надеяться, что все твои подруги заслуживают доверия. Люди, с которыми ты поделишься, могут сболтнуть об этом тем, кто не умеет хранить тайну.
Биби возмутилась:
— Я умею хранить тайны!
— Она лишь имеет в виду, что мы должны быть осторожны, — заверила Биби Шина.
— Вам всем здесь очень рады. Просто мы должны быть уверены, что нас не разоблачат, — сказала Никки. После поездки на рынок, переходя Бродвей, она заметила трех молодых пенджабцев, которые прохаживались по автобусной остановке и издевательским тоном напоминали школьницам, чтобы те ехали прямо домой.
Притам, готовая вступить в разговор теперь, когда кроме нее и Арвиндер появились другие женщины, изучила расшитый бисером подол новой блузы Никки.
— Мне нравится, как ты одета, — заметила она.
— Спасибо, — ответила Никки. — Бретельки лифчика уже не видны.
— Да. Очень мило, — сказала Гаганджит. Внезапно ее лицо исказилось, глаза выпучились, губы раздвинулись, обнажив вставные челюсти. Она издала оглушительный визг. Оглядевшись по сторонам, Никки поняла, что никто, кроме нее, не испугался.
— Будь здорова, — сказала Арвиндер.
— Так вы чихнули? — спросила Никки.
— Выздоравливаю после простуды. Все выходные чихала и кашляла, — сообщила Гаганджит.
— Сейчас ходит грипп, — объявила Притам. — Утром я видела в храме Манджит, она сказала, что сегодня не пойдет на занятия. Наверное, ей тоже нездоровится. Выглядела бледной. Тебе надо принять что-нибудь от простуды, Гаганджит.
— Я выпила чай со специями. Положила туда побольше фенхеля.
— Я имею в виду, необходимо принимать лекарства. Ты ведь живешь рядом с аптекой Буби Сингха?
— Бобби Сингха, — поправила ее Шина.
— У этого Буби слишком дорого, — пожаловалась Гаганджит.
— У кого-нибудь из наших новых участниц есть история? — осведомилась Никки, чтобы беседа больше не уходила в сторону. Расширять состав кружка было рискованно еще и по этой причине. Перед тем как приступить к рассказам, женщины часто обменивались сплетнями: какого цвета ленгу[24] надела на свадьбу внучка подруги; в котором часу в воскресенье, когда произошел сбой в расписании, пришел на рынок автобус; что за растяпа перепутала недавно в храме сандалии и, по слухам, надела другую пару, запустив таким образом череду краж, потому что люди вынуждены были надевать взамен своей чужую обувь.
— Никки, погоди немного, ладно? Мы ведь только знакомимся с нашими новыми друзьями, — сказала Арвиндер. — Я слышала, Кулвиндер уехала в Индию. Это означает, что мы можем задерживаться подольше.
— И шуметь побольше, — вставила Шина.
— Не думаю, что отсутствие Кулвиндер — повод расслабиться, — возразила Никки, хотя чувствовала себя гораздо свободнее, зная, что кабинет дальше по коридору целый месяц будет пустовать. — Я бы не хотела засиживаться допоздна. Мне нельзя опаздывать на электричку.
— Ты поздно вечером возвращаешься домой на электричке одна? Где ты живешь? — спросила Биби.
— В Шепердс-Буше.
— Где твой дом? Далеко от рынка?
— Я живу не в Саутолле, а в Западном Лондоне.
— Тут безопасно, — заявила Биби. — Я постоянно гуляю вечерами.
— Ты можешь себе это позволить, потому что старуха, — заметила Танвир. — Чего может хотеть от тебя негодяй, прячущийся в кустах?
— Так уж вышло, что у меня большая пенсия, — фыркнула Биби.
— Танвир имеет в виду, что тебя не изнасилуют, — пояснила Шина. — Молодые женщины должны бояться именно этого.
— Что-то подобное произошло с Кариной Каур? — спросила Танвир. — Я видела анонс передачи к годовщине ее убийства. Это случилось за несколько лет до того, как мы перебрались сюда из Индии. Честно говоря, если бы я знала, что такое может грозить в Лондоне нашим девушкам, мы бы вообще сюда не поехали.
При упоминании имени Карины в комнате воцарилась напряженная тишина. Прошла минута, вдовы, казалось, ушли в свои мысли, и Никки острее, чем обычно, ощутила, что она здесь чужая. Девушка оглядела женщин и заметила явное напряжение на лице Шины.
— Я помню тот случай. Говорили, что она гуляла в парке одна. Пришла на свидание с парнем, — проговорила Арвиндер.
— А что, это карается смертью? — сердито парировала Шина.
Арвиндер опешила.
— Шина, ты же знаешь, я другое имела в виду.
— Знаю, — тихо ответила Шина. Она на мгновение прикрыла глаза, после чего извинилась перед Арвиндер.
Никки никогда не думала, что Шина может так разнервничаться. Она быстро подсчитала в уме. Исходя из того, что она сама помнила о той трагедии (мама вряд ли позволила бы ей забыть), Карина и Шина примерно одного возраста. Девушка спросила себя, знали ли они друг друга.
— Не пугайся всех этих историй, Никки. Сегодня в Саутолле тишь да гладь, — весело сказала Гаганджит. — Почему ты живешь в другом месте? Тут полно наших.
— Никки — настоящая современная женщина, — сообщила Арвиндер новеньким. — Вам это незаметно, потому что сегодня она одета как примерная пенджабская девушка. Никки, тебе надо носить браслеты.
Никки не сводила глаз с Шины, которая, судя по всему, глубоко задумалась — глядя в себя, пробежалась пальцами по шее, словно проверяя, на месте ли цепочка. Никки сделала шаг к ней и уже собиралась спросить, все ли в порядке, но в этот момент раздался голос Гаганджит:
— Никки, ты ищешь мужа? Возможно, у меня кое-кто есть на примете.
— Нет, — ответила Никки.
— Почему сразу нет? Я даже не рассказала тебе, кто это, — Гаганджит явно обиделась. Она громко высморкалась в мятую салфетку. — Он состоятельный, — добавила она.
— Кто-нибудь пришел с историей? — спросила Никки. — Время идет.
— Ладно, ладно, к чему такая спешка, — сказала Арвиндер. — Любит она покомандовать, — прошептала она остальным.
— У меня есть рассказ, — подала голос Танвир. Она заколебалась. — Хоть и немного необычный.
— Поверь мне, каждая история, рассказанная в этом классе, необычна, — сказала Притам.
— Я имею в виду, что в моей истории есть нетрадиционный элемент. Довольно шокирующий.
— Ну, после прошлого занятия меня уже ничем не поразить, — заявила Притам и сердито покосилась на мать.
— Расскажите нам свою историю, Танвир, — поспешила вмешаться Никки, чтобы не разгорелась ссора.
— Хорошо, — ответила Танвир.
Мира и Рита
В доме Миры каждая вещь была на своем месте, потому что женщина любила порядок. Даже ночная близость с мужем происходила по расписанию. Супруги занимались этим по вторникам и пятницам, непосредственно перед сном. Распорядок действий никогда не менялся. Мира раздевалась, ложилась на кровать и устремляла взгляд в потолок, считая выщербинки на его поверхности, а в это время ее муж входил в нее, одной рукой сжимая ей правую грудь. Сюрпризов никогда не было, хотя Мира непременно произносила: «О! О!» — словно открывала подарок, который ей совсем не понравился. Испустив последний стон, муж скатывался с нее и мгновенно засыпал. Эта часть ритуала внушала Мире смешанные чувства — облегчение, оттого что все закончилось, и отвращение, оттого что муж после этого не вымылся. Поэтому по средам и субботам в доме стирали простыни.
Для этой цели у Миры имелся отдельный стиральный порошок с цветочным ароматом. Она держала его на верхней полке, над обычным порошком, которым стирала одежду мужа, сыновей и младшего брата мужа, который жил с ними. Когда деверь объявил, что влюбился в девушку по имени Рита и собирается на ней жениться, первой мыслью Миры было: «Какое место эта Рита займет в нашем доме?» Придется перепланировать всю их жизнь, чтобы вписать в нее нового члена семьи. Женщина поделилась своей тревогой с мужем, а тот напомнил ей, что она старшая. «Ты сможешь ею командовать», — великодушно разрешил глава семейства, словно после многих лет начальствования над Мирой он наконец-то даровал ей привилегию тоже кем-то повелевать.
Мира решила, что надо проявить к новенькой доброту — наставлять ее, а не запугивать. Мира, будучи матерью двух крикливых мальчишек, которые пачкали только что почищенный ею ковер и вечно дрались, словно бабуины, всегда мечтала о дочери. Но на свадьбе Миру обуяла зависть. Рита была юна и жизнерадостна. Укороченная блуза свадебного одеяния выставляла напоказ упругий животик с гладкой медовой кожей. Во времена Миры такой наряд сочли бы скандальным. Мира ощутила укол ревности, наблюдая за тем, как новоиспеченный муж Риты следит за ней взглядом на свадебном приеме. Его глаза жадно обшаривали тело невесты. «Погоди, — говорила себе Мира. — через несколько лет от его восторга и следа не останется». Теша себя этой мыслью. Мира, однако, знала, что ее муж никогда не смотрел на нее так, даже в первые дни после свадьбы.
После того как молодожены вернулись из свадебного путешествия, Мира провела Риту по всему дому, не забыв показать местоположение каждой вещи — от запасных диванных чехлов до зимних курток. Рита, казалось, почтительно внимала, но в тот же вечер, вымыв посуду, кое-как расставила тарелки, а между ними впихнула столовые приборы. Кипя от злости, Мира вытащила тарелки из сушилки и всё переделала. Вечерняя уборка также заняла у нее больше времени, чем обычно, поскольку Рита проигнорировала ее систему вытирания столов и тщательного выметания рисинок из-под кухонных шкафов. Покончив наконец с делами, Мира была радехонька, что сегодня не вторник и не пятница — она слишком устала и рассердилась, чтобы выносить монотонные содрогания мужа.
Когда она улеглась в постель, муж уже громко храпел. И тут Мира услышала шум, доносившийся из соседней комнаты: сначала хихиканье, потом громкое «Т-с-с!» и наконец безошибочно узнаваемый смех деверя. Мира прильнула ухом к стене. Раздался повелительный голос Риты: «Хорошо. Продолжай. Давай пожестче». Мира отпрянула от стены. Неудивительно, что Рита не слушает ее указаний. Ведь над своим мужем она госпожа. «Так не пойдет», — подумала женщина. В этом доме может быть только одна хозяйка — она, Мира. Женщина решила завтра приструнить Риту. Она настоит на том, чтобы еще раз провести ее по дому, а потом проэкзаменует: «Где хранится „Виндекс“? А запасные пакеты из продуктового магазина?»
Сквозь стены слышались нарастающие стоны Риты и бешеный скрип кровати. Неужели эта девица не понимает, что в доме живут и другие люди? Мира намеренно открыла дверь своей спальни и громко хлопнула ею, чтобы напомнить молодоженам, что здесь очень тонкие стены. Шум на несколько мгновений стих, а потом опять возобновился, и стоны Риты наполнили весь дом, точно звуки оперной арии. Женщина сгорала от зависти. Она на цыпочках вышла из комнаты и разочарованно заметила, что дверь в спальню Риты плотно закрыта. Будь там хоть небольшая щелочка, Мира смогла бы увидеть, что у них творится. Она почему-то никак не могла представить себе этого в воображении. Зажмурившись, она увидела перед мысленным взором лишь гладкий, плоский животик Риты, а поднявшись чуть выше, обозрела упругие округлые груди девушки с порозовевшими торчащими сосками. Мира представила себе губы, приникшие к этим соскам, и с ужасом осознала, что губы эти принадлежат ей. Женщина прогнала видение и уверила себя, что воображение разыгралось у нее от усталости.
На следующее утро Мира поднялась с постели, готовая приняться за домашние хлопоты. Проходя мимо Ритиной комнаты, она заметила, что дверь до сих пор закрыта. Пока Мира заваривала чай, до кухни донеслись смешки. Сыновья Миры уставились на потолок и с любопытством переглянулись.
— Заканчивайте завтрак, — велела Мира.
Сверху снова донесся требовательный голосок Риты:
— А теперь языком. Да, вот так.
Мира вспыхнула. Она снова ощутила сильное возбуждение, ей казалось, что это она исполняет сейчас приказы Риты.
Рита спустилась вниз только после того, как ее муж ушел на работу, а мальчики — в школу. В доме наступила тишина. Мира была полностью поглощена уборкой.
— Я могу чем-то помочь? — осведомилась Рита.
Мира холодно ответила, что помощь ей не нужна.
— Ладно, — пожала плечами Рита. Мира чувствовала, что молодая женщина наблюдает за ней. Ей стало не по себе.
— Ты, верно, считаешь меня очень строгой, — произнесла наконец Мира.
— Я этого не говорила.
— Но ты так думаешь.
— А ты действительно строгая?
— Нет, — ответила Мира. Взяв корзину с бельем, она направилась к стиральной машине. — Я практичная. Внимательная к другим. И не желаю слушать, как вы забавляетесь по ночам.
— В следующий раз мы постараемся потише.
Беспечный тон Риты только разозлил Миру. Она прошлась по дому в поисках невыполнимой задачи для невестки. Может, заставить ее помыть окна? Капли воды, высыхая, обязательно оставляют на стекле белесые разводы. Мира уже собиралась отдать Рите распоряжение, но тут заметила пропажу стирального порошка.
— Где порошок? — грозно осведомилась она. — Разве я не велела тебе всегда держать его на этой полке?
Рита спокойно заметила, что стиральный порошок лучше хранить в кладовке вместе с другими чистящими средствами.
— Чушь, — отрезала Мира. — Вот как ты собираешься вести хозяйство?
Женщина направилась в кладовку и отыскала там в шкафчике стиральный порошок, попутно наткнувшись на коробку, которой раньше не видела. Она сунула руку в коробку и обнаружила в ней какие-то глиняные предметы, закругленные на конце, длиной и толщиной напоминавшие некую часть человеческого тела. Мира уже собиралась вернуться на кухню и высказать невестке свое недовольство, но в этот момент затылком ощутила чье-то дыхание.
— Я думала, их никто не найдет, — прошептала Рита.
— Я думала, ты в них не нуждаешься, — парировала Мира, оборачиваясь. У нее пересохло в горле, но она сумела выдавить из себя эти слова. По слухам, такие штуковины лепили из глины и запекали в печи пожилые женщины на случай, если почувствуют потребность, которую их мужья уже не могут удовлетворить. — Ты слишком молодая, — добавила она.
Смех Риты походил на птичью трель.
— Слишком молодая? О, Мира. Я многому могу тебя научить.
— Ты? Меня? — воскликнула Мира. — Я намного старше.
Но не успела она закончить фразу, как Рита наклонилась и поцеловала Миру в шею. Легонько провела языком по ее ключице. Мира ахнула и отпрянула назад в кладовку, когда невестка коснулась губами ее щеки и наконец впилась ей в губы сочным, долгим поцелуем.
— Я многое могу тебе показать, — прощебетала Рита.
Танвир умолкла. Щеки ее пылали. Она крепко сжала губы и стала ждать. В классе было так тихо, что Никки слышала, как шуршит воздух в вентиляционной шахте.
— Что было дальше? — спросила она.
— Они помогли друг другу, — ответила Танвир. Казалось, она не смеет смотреть в глаза другим женщинам. Никки ободряюще кивнула ей. — Я еще не придумала.
— Да уж, весьма нетрадиционный сюжет, — проговорила Шина, выключая магнитофон. Рассказ, похоже, поднял ей настроение. Она с любопытством посмотрела на Танвир. Та потупилась, словно ожидая порицания. — Но не в плохом смысле, — заверила ее Шина. — Просто необычный. Правда, Никки?
— Правда, — подтвердила Никки. Однако она чувствовала, как в комнате нарастает напряжение. Арвиндер глубоко задумалась. Гаганджит держала под носом платочек, чтобы поймать чих, который будто застрял у нее внутри в тот самый момент, когда Рита и Мира вступили в интимный контакт. Биби медленно и глубокомысленно кивала, до сих пор обдумывая подробности истории. Наконец она заговорила.
— Такие вещи происходят чаще, чем ты думаешь. Поговаривали, что две девушки из моей деревни тоже ублажали друг друга, но, по-моему, только руками.
Эти слова словно расколдовали Гаганджит. Она внезапно развила бурную деятельность: начала чихать, кашлять, застегивать сумочку и искать свою трость.
— Мне действительно не следовало приходить в таком состоянии. Прошу прощения, — сказала она Никки, после чего встала и поспешно вышла из класса, издавая коленями звук, похожий на щелчок взведенного курка.
— Ты ее напугала, — набросилась на Танвир Притам. — Зачем было сочинять такую историю? Наш кружок не для извращенок!
Танвир снова потупилась. Никки ощутила волну раздражения, исходящую от Притам.
— Танвир рассказала историю об удовольствии, — заметила она. — Думаю, совершенно не имеет значения, кто доставляет его Рите и Мире.
— Это противоестественно. Все равно что научная фантастика, — заявила Притам. — К тому же у обеих женщин есть мужья. Которым они изменяют, — она выразительно посмотрела на мать.
— Может, они считают, что практикуются. Или занимаются этим, чтобы улучшить свою супружескую жизнь, — сказала Шина. — В следующей сцене мужья возвращаются домой, и наши Рита с Мирой устраивают для них маленькое представление. Все четверо прекрасно проводят ночь.
— С какой стати мужьям возвращаться домой? — спросила Арвиндер. — Может, этим женщинам и без них хорошо. Необязательно, чтобы во всех наших рассказах присутствовали мужчины.
— Интимные отношения должны происходить между мужчиной и женщиной, — воскликнула Притам. — Ты одобряешь подобные истории, будто нас всех не удовлетворяли наши мужья.
— Тебе повезло, муж хорошо с тобой обращался. Не всем досталась такая роскошь, — парировала Арвиндер.
— Ой, мама, я тебя умоляю. Папа ведь тебя обеспечивал, не так ли? Дал тебе крышу над головой. Работал; сделал тебе детей. Чего тебе еще не хватало?
— Мне не хватало того, что получают женщины в этих историях.
— Похоже, ты это все-таки получила, — пробормотала Притам. — Только не от того мужчины, за которым была замужем.
— Не тебе меня осуждать, Притам, — твердо сказала Арвиндер.
Притам выпучила глаза.
— У меня-то никаких тайн нет. Если ты меня в чем-то обвиняешь, ты просто лгунья.
— Вот именно. Никаких тайн у тебя нет. Откуда им взяться? Твой брак был счастливым. Ты когда-нибудь задумывалась, почему так случилось? Потому что я позволила тебе выбирать самой. Я говорила «нет» всем женихам, которые полезли из каждого угла, как только ты достигла совершеннолетия. Я не обращала внимания на тех, кто говорил, что дочь у меня красавица и может войти во влиятельную семью.
— Может, нам стоит сделать перерыв? — предложила Никки, но Арвиндер шикнула на нее:
— Никки, не пытайся играть роль миротворицы. Настало время выяснить отношения, и мы их выясним.
Она вновь обратила жесткий взгляд на Притам.
— Для некоторых женщин послесвадебный период превращался в кошмар. Ты уже не была маленькой девочкой, как десятилетняя Тарампал. И мою судьбу не повторила: тебя не выдали замуж поспешно, за мужчину на голову ниже тебя, потому что обе ваши семьи в отчаянии пытались объединить пострадавшие от засухи земли, прежде чем они окончательно обесценятся. Твой отец чувствовал себя рядом со мной коротышкой, потому у него и не стояло, а когда я однажды осмелилась пожаловаться, что у нас совсем нет секса, он пригрозил вышвырнуть меня из дома.
Эта вспышка повергла всех в ошеломленное молчание. Никки охватило смятение. Из всех этих откровений, от которых голова шла кругом, она была способна сосредоточиться только на самом ужасном.
— Тарампал было всего десять? — прошептала она. В классе было так тихо, что казалось, будто слова эхом отдаются от стен.
Арвиндер кивнула.
— В десять лет родители привели ее к мудрецу-пундиту, и, изучив ее ладонь, тот будто бы разглядел, что она предназначена только ему. Пундит сказал, что у нее будет пятеро сыновей и все они станут богатыми землевладельцами, которые не только позаботятся о ней, но и обеспечат безбедную жизнь своим бабушке и дедушке. Родители Тарампал были так взволнованы этой перспективой, что без колебаний выдали ее замуж, хотя жених был на тридцать лет старше. Десять лет спустя супруги перебрались в Англию.
— А его предсказания сбылись?
— У Тарампал только дочери, — сообщила Шина.
— Думаю, муж винил в этом ее. Мужчины всегда так делают, — с горечью промолвила Арвиндер.
— Большинство из нас вышли замуж примерно в том же возрасте, но нас не заставляли спать с мужьями, пока не подрастем, — сказала Биби.
— И сколько вам должно было исполниться? — спросила Никки.
Биби пожала плечами.
— Лет шестнадцать, семнадцать? Разве теперь вспомнишь? Следующее поколение вступало в брак уже чуть позже. Твоей матери было, конечно, не меньше восемнадцати-девятнадцати.
— Мама сначала закончила университет, — сказала Никки. — Ей было двадцать два.
И все равно она казалась чересчур юной для того, чтобы совершать столь ответственный выбор на всю жизнь.
— Университет! — воскликнула Арвиндер. — Неудивительно, что родители вырастили тебя в нормальном Лондоне. Они современные люди.
— Никогда не считала своих родителей современными, — возразила Никки. Ей припомнились все споры о коротких юбках, разговорах с мальчиками, выпивке, о том, что она слишком англичанка. Она вечно пыталась им угодить и до сих пор проигрывала эту битву.
— И напрасно. Они выучили английский еще до того, как переехали сюда. А мы построили Саутолл, потому что не умели быть англичанами.
— Лучше держаться своих, по крайней мере, таков был смысл, — сказала Шина. — Моя мама страшно боялась ехать в Англию. Ей рассказывали, как индийских детей избивают в школе. Отец перебрался сюда первым, убедил ее, что Саутолл населен нашими земляками и мы прекрасно приживемся.
— Появись у вас на новом месте затруднения, ваши соседи немедленно бросились бы к вам и принесли бы деньги, еду — все, что нужно. В этом преимущество проживания в своей среде, — заметила Арвиндер. — Но если у тебя проблемы с мужем, кто поможет уйти от него? Люди не желают вмешиваться в частную жизнь другой семьи. Если ты жалуешься, тебе говорят: «Ты должна быть благодарна. Эта страна тебя избаловала», — женщина строго посмотрела на Притам. — Я дала тебе все счастье, которого не было у меня. Ты любила мужа, была довольна своим браком. Тебе повезло. А я выживала.
Как только последняя женщина вышла из класса, Никки тоже спешно покинула здание с четким планом в голове. Центральная улица была залита теплым светом витрин. Толстопузый владелец лавчонки «Сладкая жизнь» стал зазывать Никки со своего порога:
— Гулаб джамун и барфи[25] с пятидесятипроцентной скидкой!
Рядом, на газетном киоске, висела большая гастрольная афиша трех болливудских актеров, чьи лица и имена Никки смутно помнила по коллекции фильмов, принадлежавших Минди. Зимний холод пощипывал щеки. Волосы были усеяны мелкими каплями мороси.
Дом номер 16 по Энселл-роуд представлял собой компактное кирпичное строение с мощеной подъездной дорожкой, ничем не отличавшееся от большинства домов на этой улице. Сильный ветер разносил по улицам запах тмина. Никки постучала в дверь. Тут же послышался быстрый топот, затем дверь приоткрылась. Не снимая цепочки, Тарампал недоверчиво выглянула в образовавшуюся щель. Никки заметила в ее глаза проблеск узнавания, сменившийся вспышкой гнева.
— Прошу вас, — проговорила Никки и уперлась ладонями в дверь, чтобы Тарампал не захлопнула ее. — Я просто хочу поговорить.
— Мне нечего тебе сказать, — отрезала Тарампал.
— Вам и не нужно ничего говорить. Я лишь собираюсь извиниться.
Тарампал не шевельнулась.
— Ты уже извинилась в записке.
— Значит, вы получили кассеты?
Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Волосы у Никки на руках встали дыбом от холодного ветра. Начался дождь. Девушка спряталась под козырек и снова торопливо постучала.
— Могу я поговорить с вами хотя бы минуту? — краем глаза Никки заметила фигуру Тарампал в окне гостиной. Она подошла к окну и постучала. — Тарампал, пожалуйста.
Тарампал исчезла из поля зрения. Никки упорно продолжала стучать по стеклу костяшками пальцев, понимая, что производит шум. Это сработало. Парадная дверь распахнулась, и Тарампал выскочила на крыльцо.
— Что ты делаешь? Тебя увидят соседи, — прошипела женщина. Она втащила Никки в дом и заперла дверь. — Сараб Сингх скажет жене, что я принимаю у себя ненормальных.
Никки не знала, кто такой Сараб Сингх и при чем тут его жена. Она оглядела прихожую. В доме была безукоризненная чистота и витал сильный запах лака, наводивший на мысль о недавнем ремонте. Девушка вспомнила, как женщины из лангара рассуждали про ущерб, нанесенный имуществу Тарампал; очевидно, с тех пор она успела привести свое жилище в порядок.
— Ваши дети живут с вами? А внуки?
— У меня дочери, они все замужем и живут со своими мужьями.
— Я не знала, что вы совсем одна, — сказала Никки.
— Джагдев нашел жилье рядом со своей новой работой, но по-прежнему навещает меня по выходным. Это он прочел мне твою записку.
Кто такой Джагдев? Никки уже ничего не понимала.
— Я мало с кем тут знакома… — начала она.
— О да, ты настоящая жительница Лондона, — усмехнулась Тарампал. Когда она произнесла название города, в ее тоне промелькнуло презрение. В собственном доме эта женщина держалась с надменной самоуверенностью. На ней по-прежнему был вдовий наряд, но на сей раз белая блуза обнажала шею и подчеркивала талию.
Дождь уже вовсю барабанил по стеклам.
— Могу я попросить чашечку чая? — спросила Никки. — Я долго сюда добиралась и очень замерзла.
Она поняла, что одержала маленькую победу, когда Тарампал неохотно процедила:
— Хорошо.
За чаем будет куда легче уговорить Тарампал вернуться в кружок. Никки последовала за хозяйкой на кухню. Все помещение опоясывали гранитные столешницы под гладкими рядами навесных шкафов. Здесь имелась индукционная плита самой последней модели, о которой мечтала мама: с нарисованными на поверхности белым конфорками, которые мгновенно нагревались, мерцая цифровым сиянием. Тарампал стала рыться в шкафчике. Достала помятую кастрюлю из нержавеющей стали и старую жестянку из-под печенья, внутри которой шуршали семена и специи. Никки с трудом сдержала улыбку. Будь у мамы ультрасовременная кухня, она бы, вероятно, тоже хранила дал в старых контейнерах из-под мороженого и использовала для заваривания чая обычный чайник.
— С сахаром? — спросила Тарампал.
— Нет, спасибо.
На мгновение кухню озарил свет фар с улицы.
— Наверное, Сараб Сингх едет на ночную смену, — сказала Тарампал, добавляя молоко. — Думаю, ему не нравится оставаться дома одному. Несколько лет назад, когда Кулвиндер и Майя уехали на каникулы в Индию, он работал в две смены. Видит бог, сейчас ему тем более необходимо отвлекаться.
— Там живет Кулвиндер? — спросила Никки. Она прошла в гостиную и выглянула в окно. Подъездная дорожка дома напротив находилась прямо перед подъездной дорожкой дома Тарампал.
— Да. Ты ведь была на свадебном сангите[26] у Майи? Его же проводили прямо тут. Я думала, снимут зал, потому что гостей было очень много, но… — Тарампал развела руками, как бы говоря, что это не ее дело. У Никки не было возможности ответить, что ее на этом празднике не было. Тарампал вернулась на кухню и наполнила две чашки дымящимся чаем. Никки последовала за ней.
— Спасибо, — сказала девушка, принимая чашку. — Я не каждый день пью домашний чай.
Чай из ларька на индийском рынке, который она недавно пила, был слишком пряный и приторный.
— Вы, англичанки, предпочитаете «эрл грей», — проворчала Тарампал и поморщилась.
— О нет, — сказала Никки. — Мне очень нравится индийский чай. Просто я не живу дома.
Аромат гвоздики, как ни удивительно, вызывал у нее ностальгию по дням, проведенным в Индии у родственников. Ей пришла в голову отличная мысль.
— Не могли бы вы записать для меня рецепт?
— Как? Я не умею писать, — отрезала Тарампал.
— Мы могли бы вместе над этим поработать. Если вы вернетесь на занятия.
Тарампал поставила чашку.
— Мне нечему учиться ни у тебя, ни у этих вдов. Я с самого начала совершила ошибку, записавшись на кружок.
— Давайте это обсудим.
— Не надо.
— Если вас беспокоит, что люди узнают про наши рассказы…
При упоминании об этом Тарампал сердито засопела.
— По-твоему, эти истории яйца выеденного не стоят, но ты понятия не имеешь, какое воздействие они могут оказать на людей.
— Сами по себе рассказы не способны развратить, — возразила Никки. — Они дают людям возможность испытать нечто новое.
— Испытать нечто новое? — фыркнула Тарампал. — Мне этого не требуется. Майя тоже была заядлой читательницей. Однажды я видела, как она читала книгу: на обложке был изображен мужчина, целующий женщину в шею на фоне замка. На обложке!
— Я не считаю, что книги оказывают дурное влияние.
— Ты очень ошибаешься. Слава богу, мои дочери не такие. Мы забрали их из школы прежде, чем у них появились нечистые мысли.
Ожесточение Тарампал напугало Никки.
— В каком возрасте ваши дочери вышли замуж?
— В шестнадцать лет, — сказала Тарампал. — Когда им исполнялось двенадцать, их отправляли в Индию обучаться готовке и шитью. Там им подыскивали женихов, а потом они возвращались сюда, чтобы проучиться еще несколько лет в школе.
— А если они были не согласны идти замуж? В таком-то юном возрасте!
Тарампал пренебрежительно отмахнулась.
— Их согласия никто не спрашивал. Надо принять волю родителей и приноравливаться к мужу. Я сама так сделала, когда устраивали мой брак. И когда пришло время моих дочерей, они знали свой долг.
Подобное определение брака наводило на мысли о бесконечном списке домашних обязанностей.
— Звучит не слишком увлекательно, — заметила Никки. — Я думала, девушки, выросшие в Англии, будут мечтать о романтике и страсти.
— Ох, Никки. У нас так было не принято. Мы не имели выбора, — в голосе Тарампал послышалось нечто напоминавшее тоску.
— Значит, когда вашим дочерям пришло время выходить замуж, вы хотели, чтобы у них тоже не было выбора? — спросила Никки, понимая, что ступает на опасную почву, но не зная, как потактичнее затронуть эту тему. Мягкость во взгляде Тарампал пропала.
— В наши дни девушки встречаются с тремя или четырьмя мужчинами одновременно и сами хотят решать, когда это случится. Думаешь, так правильно?
— Что вы имеете в виду? — спросила Никки, наклоняясь к Тарампал.
Та отвела взгляд.
— Я не про тебя говорила.
— Нет, я не о том. Вы сказали: «Они сами хотят решать, когда это случится». Что — это?
— Ой, не заставляй меня объяснять, Никки. Здешние девицы избалованы. Мужчина не может просто ворваться в спальню, сорвать с юной девушки одежду и велеть ей раздвинуть ноги. Кто-то в храме сказал мне, что в Англии есть закон, запрещающий мужу делать это со своей женой, если она не хочет. С собственной женой! Почему мужчину наказывают за такие вещи? Потому что англичане не ценят брак так, как мы.
— Наказывают потому, что это неправильно, даже если люди женаты. Это изнасилование, — ответила Никки. Последнее слово считалось таким табу, что девушка даже не знала, как это будет по-пенджабски, поэтому произнесла его по-английски. Неудивительно, что остальные вдовы вызывали у Тарампал возмущение. Хотя они казались столь же сдержанными, как и она, их истории шли вразрез со всеми внушенными ей представлениями о браке.
— В ту пору все мужья так делали. Мы не жаловались. Выйти замуж — значит стать взрослой.
В уголках глаз Тарампал уже проступали тонкие морщины. Волосы у нее по-прежнему были темные и густые, в отличие от тощих седых пучков других вдов. Еще молодая женщина, она уже три четверти своей жизни была женой. Эта мысль поразила Никки.
— Сколько вам было лет? — спросила она.
— Десять, — ответила Тарампал. Ее лицо светилось такой гордостью, что Никки стало дурно.
— Вы не боялись? А ваши родители?
— Нечего было бояться. Это такая удача — быть предназначенной пундиту, самому Кемалю Сингху! Видишь ли, у нас совпали гороскопы, так что отвергнуть наш союз было невозможно, несмотря на огромную разницу в возрасте.
— У вас было время получше узнать друг друга? Я имею в виду, до первой брачной ночи.
Тарампал сделала длинную паузу, чтобы отхлебнуть чаю, и Никки показалось, что по лицу ее собеседницы пробежала тень.
— Извините. Мне не следовало спрашивать, — сказала Никки. — Конечно, это слишком личное.
— Все происходит совсем не так, — ответила Тарампал, — а куда проще, и тебе хочется, чтобы это поскорее закончилось. Романтика, внимание к потребностям друг друга приходят потом.
— Значит, все-таки приходят? — спросила Никки. Она не знала, почему ощутила такое облегчение, но ее чувства нашли отклику Тарампал. Неожиданная улыбка тронула губы вдовы.
— Да, — сказала она, и щеки ее залились румянцем. — Все хорошее пришло позже.
Она закашлялась и отвернулась, явно смущенная тем, что Никки заметила ее ностальгию.
— Тогда что плохого в том, чтобы писать об этом? Делиться своими чувствами? — мягко спросила Никки.
— Ах, Никки! Ваши рассказы непристойны. Зачем выставлять напоказ настолько интимные вещи? Ты защищаешь эти истории, потому что еще не замужем и ничего не знаешь. Должно быть, ты представляешь себя с кем-то — у тебя ведь есть на примете парень?
Тарампал, вероятно, выгнала бы Никки из дому и сдала сиденье в химчистку, узнай она, что девушка уже была с несколькими мужчинами, ни за одного из которых даже не помышляла выходить замуж. Затем появился Джейсон. Вчера вечером он пришел в паб, и после работы она пригласила его к себе. Половицы опасно скрипели под их неверными шагами, а потом они рухнули на ее кровать. После того как все случилось, Никки предложила провести следующий вечер у Джейсона.
— Моя квартира — не вариант, — ответил он. — У меня сосед, вечно торчащий дома, и самые тонкие стены в мире.
По его тону Никки догадалась, что это отговорка. Она решила, что не стоит зацикливаться на пустяках. Джейсон ей слишком нравился.
Прошло несколько минут. Никки обернулась к окну и посмотрела на жилище Кулвиндер. Шторы были задернуты, свет на крыльце выключен, что придавало дому мрачный, траурный вид. Снова повернувшись к Тарампал, Никки вдруг заметила на холодильнике магнитик — эмблему «Британских воительниц».
— Это ваш? — удивленно спросила Никки, показывая на него.
— Нет, конечно. Майин, — ответила Тарампал. — Она оставила его здесь. Кулвиндер и Сараб, разумеется, всё забрали — ее одежду, книги, фотографии. Осталось несколько случайных мелочей — тут скрепка, там носок. И вот еще магнитик.
— Она жила здесь?
Тарампал как-то странно посмотрела на нее.
— Да, она же была замужем за Джагдевом. Как ты можешь этого не знать? Разве вы с Майей не дружили?
— Нет.
— Тогда откуда ты знаешь Кулвиндер?
— Я откликнулась на объявление о вакансии.
— Я думала, ты одна из подруг Майи и поэтому Кулвиндер предложила тебе работу.
Никки снова посмотрела на магнит. Неудивительно, что Тарампал считала их подругами; у них явно было что-то общее. Каждый раз при упоминании имени Майи в голосе Тарампал звучало презрение, хотя они были практически родственницами.
— Значит, Джагдев — ваш племянник?
— Он друг семьи, из Бирмингема. Никакого родства между нами нет. Джагдев приехал в Лондон в поисках работы, после того как его сократили. Кулвиндер настояла на том, чтобы познакомить его с Майей, поскольку решила, что они подойдут друг другу, — Тарампал вздохнула. — Но она ошиблась. Майя была очень неуравновешенная.
Джагдев. Сын, о котором всегда мечтала Тарампал. Никки видела, что женщина наслаждается ролью властной свекрови. Ей вдруг жутко захотелось телепортировать сюда Минди, чтобы показать сестре, во что та ввязывается. Тарампал даже не была родственницей Джагдева и тем не менее с трудом скрывала свое презрение. Каковы же шансы Минди снискать милость настоящей свекрови?
— Значит, брак был устроен? Долго они встречались?
— Три месяца.
— Три месяца? — изумилась Никки. Даже Минди и мама не одобрили бы подобной спешки. — Я думала, Майя современная девушка. К чему было так торопиться?
— Вдовы тебе не рассказали?
— Нет, — сказала Никки.
Тарампал внимательно посмотрела на нее и откинулась на спинку стула.
— Поразительно. Они ведь только и делают, что сплетничают.
— Они не сплетничают, — встала Никки на защиту вдов. Она и правда досадовала из-за того, что с ней не хотели говорить о Майе, однако восхищалась бережным отношением Шины к памяти погибшей девушки. — Шина особенно предана ей. Все эти истории обрастают молвой, и она пытается с ней бороться.
— История всего одна. Шина, как и Кулвиндер, не хочет верить правде. Вот она, — Тарампал указала на заднюю дверь, — чистая правда.
Из маленького окошка в двери виднелся сад, но там было темно. Тарампал снова сочла, что Никки эта правда известна. Девушка перевела взгляд на магнит с эмблемой «Британских воительниц»; будь Майя жива, возможно, это она преподавала бы сейчас в кружке и нашла бы какой-нибудь способ протащить эротические истории под носом у Кулвиндер. Что за ужасная участь, которую никто не хочет обсуждать? Ладно, если хочется выудить подробности, надо прикинуться осведомленной.
— Ну, до меня доходили слухи, что Майя не слишком строго себя держала, — заметила Никки.
— Шина говорила тебе, что Майя встречалась с парнем-англичанином? Ха, она собиралась за него замуж. Вернулась домой с кольцом на пальце и все такое. Кулвиндер решительно воспротивилась и заявила дочери, что у нее есть выбор: выйти замуж и навсегда разорвать отношения с родителями или бросить парня и сохранить семью.
«Навсегда разорвать отношения с родителями, — повторила про себя Никки. — Да пропади они пропадом, эти отсталые родители». Но тут на нее нахлынули отрезвляющие воспоминания о первых неделях, проведенных в одиночестве на съемной квартире. Она и без того была достаточно одинока, чтобы навсегда разорвать отношения с семьей.
— И ей навязали принудительный брак? — спросила Никки.
— Не принудительный, а договорный. Брак, устроенный людьми, которые заботились о ее благе, — возразила Тарампал. — Мы все о ней заботились, знаешь ли. Я была близкой подругой Кулвиндер, и Майя выросла у меня на глазах. Мы понимали, что ей нужно.
— Значит, они подошли друг другу? — спросила Никки, воздержавшись от вопроса: «Группы крови совпали?»
— Порой Майя и Джагги хорошо ладили, но и ссорились они часто. Спорили в основном по-английски, но язык тела понятен каждому, — Тарампал выпятила грудь и вскинула голову, точно бросая вызов невидимому противнику. — Однажды Майя нарочно сказала по-пенджабски: «Нам надо жить отдельно». Это предназначалось для моих ушей.
Маленькая сценка, воспроизведенная Тарампал, возбудила любопытство Никки. Такой же воинственной становилась и тетушка Гита, когда являлась к маме со свежими сплетнями. «Ей, бедняжке, просто хочется общаться с людьми», — всегда оправдывалась мама, хотя Никки знала, что ей не по душе стремление очернять людей ради собственного развлечения. Впрочем, самой Никки было столь же трудно подавить свое любопытство.
— Так они съехали?
— Знаешь, она была жутко неуравновешенная, — повторила Тарампал. — Вопрос в том, почему она так жаждала уединения? В нашей общине принято, чтобы женщина после замужества переезжала к своим новым родственникам, а поскольку я запросила весьма разумную арендную плату, Джагги решил остаться здесь, и этот дом стал их супружеским жилищем. Видишь ли, Майя не желала принимать свою жизнь. Она пыталась жить так, точно вышла замуж за того гора.
«Она надеялась, что у них срастется», — грустно подумала Никки.
— Значит, они остались здесь? — спросила она, озираясь. Даже такой современный дом, как этот, мог казаться женщине, угодившей в ловушку несчастливого брака, тюрьмой. — Вероятно, Майе тут не нравилось.
— Нисколько. Потом Джагги начал со мной делиться своими догадками. Он подозревал, что у нее роман. Утром, перед тем как отправиться на работу в город, Майя надушилась. Она допоздна задержалась, и домой ее привез какой-то мужчина из их офиса. Кто поедет в Саутолл только затем, чтобы подвезти девушку, не получив ничего взамен?
— Друг. Товарищ по работе, — ответила Никки.
Тарампал покачала головой и безапелляционным тоном заявила:
— Чушь! Майя и Джагги сильно повздорили из-за этого. Она собрала вещи и ушла домой, к Кулвиндер.
Тут Тарампал смолкла и уставилась в окно. Никки проследила за ее взглядом. Глухие шторы на эркерных окнах Кулвиндер были плотно задернуты. Что случилось, когда Майя решила уйти? Никки представила, как губы Кулвиндер сжались в суровую линию, как она покачала головой и велела дочери исполнять свой долг.
— И что потом? — спросила девушка.
— Майя прожила дома около недели, а потом ее отослали обратно. Поначалу все было тихо, но очень скоро раздоры возобновились, — Тарампал вздохнула. — Нельзя ожидать от мужа чудес. Чем скорее вы, девочки, это поймете, тем меньше разочарований вам будет грозить.
Перед внутренним взором Никки возникла фотография Минди из брачной анкеты: в глазах сестры светилась надежда. Никки ощутила внезапное облегчение. У Минди гораздо больше возможностей управлять ситуацией, чем было у Майи. Хотя Никки до сих пор сомневалась, нужно ли знакомиться с женщинами из семьи жениха раньше, чем с самим женихом, по крайней мере, у сестры есть выбор. Она может сказать «нет» и, уж конечно, не станет выходить замуж после трехмесячного знакомства. Мама ей ни за что не позволит.
— Моя сестра ищет себе мужа, но она очень разборчива, — сообщила Никки. — Не хочет разочаровываться.
— Тогда удачи твоей сестре, — ответила Тарампал. — Будем надеяться, она не кончит тем, что спятит, как Майя.
Между ними повисло молчание, во время которого Никки внимательно изучала окружающую обстановку, чтобы избежать пристального взгляда Тарампал. Кухня открывалась в гостиную с бархатистым замшевым диваном и современным каменным камином. На стене над камином висели в ряд три свадебные фотографии в рамках. У каждой невесты, осыпанной драгоценными камнями, было большое золотое кольцо в ноздре и линия сверкающих бинди[27] над бровями. Обильные украшения частично скрывали выражения их лиц.
— Как умерла Майя? — тихо спросила Никки.
— Покончила с собой.
— Как? — это был болезненный вопрос, но Никки должна была знать.
— Так, как поступают в нашей культуре женщины, когда они опозорены, — ответила Тарампал, заморгала и отвернулась. — Сожгла себя.
Никки в ужасе уставилась на Тарампал.
— Сожгла?
Тарампал кивнула на заднюю дверь.
— В саду до сих пор есть клочок выжженной земли. Я больше туда не хожу.
Так вот почему Тарампал указывала на сад! Все это не укладывалось в голове. От только что услышанного у Никки перехватило дыхание. Краем глаза она поймала сад, окутанный тенями, но тотчас отвернулась, чтобы больше не видеть его. Как Тарампал с этим справилась? Неудивительно, что в доме такой роскошный ремонт, — это попытка уйти от напоминаний об ужасающем самоубийстве Майи. Девушка почувствовала ком в горле, когда на ум ей пришли Кулвиндер и Сараб, живущие через дорогу от места гибели дочери.
— Кто-нибудь был дома в это время? — спросила Никки. «Ведь ее могли остановить», — подумала она, ощущая отчаянный, безнадежный порыв спасти Майю от самой себя.
— Я была в храме. Джагги находился на улице. До этого он нашел в телефоне у Майи несколько сообщений от мужчины, с которым она спала. И сообщил ей, что хочет развестись. Это повергло Майю в панику. Она не хотела разводиться. Боялась, что никогда больше не сможет смотреть в глаза землякам и родителям. В истерике Майя умоляла его остаться. А Джагги выскочил из дома со словами: «Все кончено». Тогда она бросилась в сад, облила себя бензином и чиркнула спичкой.
— Боже мой, — прошептала Никки. Она закрыла глаза, но чудовищная сцена встала перед ее внутренним взором. Тарампал продолжала говорить, но голос ее звучал где-то далеко.
— Вот как плохо иметь богатое воображение, Никки. Девушки начинают желать слишком многого.
Эта ущербная, косная логика выводила девушку из себя. Никки не имела никакого понятия о внешности Майи, но представляла себе Кулвиндер, только молодую и стройную, одетую в джинсы, с волосами, собранными в нетугой хвост. Современную девушку. В ее памяти снова прозвучали бессердечные слова тех сплетниц из лангара. «Девушка, лишившаяся чести». Если земляки были готовы заклеймить ее позором, она, наверное, не видела смысла жить дальше.
— Бедные Кулвиндер и Сараб, — проговорила Никки.
— Бедный Джагги, — воскликнула Тарампал. — Видела бы ты его на похоронах: он рвал на себе волосы, валился на землю, умолял жену не покидать его, несмотря на всё, что она натворила. Он страдал куда сильнее.
Но ведь горе — не соревнование.
— Я думаю, всем пришлось нелегко, в том числе и вам, — заметила Никки.
— Джагги было тяжелее всех, — упорствовала Тарампал. — Только представь, что говорили о нем Кулвиндер и Сараб: якобы это муж довел Майю до гибели, якобы он никогда не заботился о ней. Почему должна была страдать его репутация?
Никки ощущала все нараставшую дурноту. Когда разговор принял такой оборот? Меньше часа назад она бежала по Бродвею, думая, что сможет убедить Тарампал вернуться на занятия, но та оказалась гораздо более несговорчивой, чем ожидала девушка.
— У вас прекрасный дом, — быстро проговорила она, прежде чем Тарампал успела углубиться в мрачную тему чести и позора.
— Спасибо.
— Мама подумывает о кое-каких переделках у себя. У вас остались контакты бригады? Мама была бы рада поручить ремонт пенджабцам, которые поймут ее желание придать жилищу роскошный вид к грядущей свадьбе Минди.
Тарампал кивнула и вышла из кухни. Никки испытала облегчение, ненадолго оставшись одна. Она глубоко вздохнула и допила чай, проглотив даже семена и чаинки, случайно просочившиеся через ситечко. В доме было тихо, если не считать барабанной дроби дождя за окном. Девушка сняла с холодильника магнит «Британских воительниц» и покатала его на ладони. Подумать только, она сотнями раздавала такие на митинге в Гайд-парке, и где-то в этой бурлящей летней толпе могла находиться Майя!
Тарампал вернулась с рекламным буклетом подрядчика. Сверху была прикреплена визитка с именем бригадира, напечатанным золотыми буквами: «Рик Петтон. Ремонт домов под ключ».
— Англичанин? — удивилась Никки.
— Я просила Джагги помочь с общением, — пояснила Тарампал. — Он вернулся в Бирмингем, но довольно часто навещает нас.
— Как примерный сын, — сказала Никки.
Тарампал вздрогнула.
— Он мне не сын.
— Разумеется.
Какое тяжкое существование, должно быть, влачила Тарампал, не сумевшая родить сына духовному вождю общины. Девушка пожалела о своей необдуманной фразе. На лице Тарампал застыло беспокойное выражение. Никки взяла сумку и поднялась.
Проходя мимо гостиной, она чувствовала на себе пристальные взгляды дочерей Тарампал, которые смотрели на нее с фотографий на стене. В их глазах сверкала молодость. Толстый слой косметики и гирлянды свадебных украшений мешали, понять, какие эмоции испытывают девушки. «Волнение? — гадала про себя Никки. — Или страх?»