Эротические истории пенджабских вдов

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Кружочек на экране вращался почти целую минуту. Никки снова нажала кнопку «Подтвердить» и получила строгое внушение: «Повторное нажатие кнопки „Подтвердить“ приведет к повторной отправке вашего заказа. Вы хотите повторно отправить заказ?»

— Нет, черт подери, — пробормотала девушка, — я хочу, чтобы сработало с первого раза.

Руки у нее ныли, оттого что уже очень долго держали ноутбук над раковиной, где вай-фай обычно не давал сбоев, а сама Никки была очень расстроена, так как не справилась с простейшим поручением — сделать покупку на «Амазоне». На последнем уроке Шина попросила разрешения сделать перерыв, поскольку у нее страшно устало запястье, и Никки согласилась приобрести диктофон. Она выглянула в окно: день был хмурый, но вполне подходящий для вылазки. В квартале находилось несколько магазинов электроники, куда можно было попробовать заглянуть.

На полпути к Кинг-стрит Никки попала под дождь. Пришлось пробежаться немного до благотворительного магазина «Оксфам». Когда девушка очутилась внутри, у нее сбилось дыхание, а намокшие волосы прилипли ко лбу. Кассирша сочувственно улыбнулась ей.

— Неудачная прогулка получилась, да? — спросила она.

— Просто ужасная, — ответила Никки.

На полке с электроникой, возле коробки с подержанными фенами и переходниками, Никки заметила глянцевитый ярко-красный кассетный магнитофон. Вполне сойдет. Пожалуй, это более простой вариант, чем учить вдов пользоваться цифровым диктофоном со всеми его наворотами. И Никки отнесла свою находку на кассу.

— У вас, случайно, нет чистых кассет?

— Где-то целая коробка завалялась, — ответила кассирша. — А еще мне до смерти хочется избавиться от кассет с аудиокнигами. Одна библиотека много лет назад пожертвовала нам всю «Великолепную пятерку» Энид Блайтон, но у меня не хватило духу ее выбросить. А сейчас нам нужно освобождать подсобку, и если я не найду им пристанища…

— Я могу взять несколько штук, — сказала Никки. Ей была невыносима мысль, что эти прекрасные кассеты окажутся на помойке. Когда она была маленькой и не умела читать, мама брала их в библиотеке, чтобы младшая дочка не отставала от старшей.

Кассирша скрылась в подсобке. Пока ее не было, Никки просматривала полки. Она снова наткнулась на «Письма» Беатрис Поттер и пролистала их.

— У вас, случайно, нет других книг Беатрис Поттер? — крикнула Никки.

— Все, что есть, — на полках, — ответила кассирша, вновь появившись в поле зрения. — Какая книга вам нужна?

— Я ищу не художественное произведение, а сборник ее ранних набросков и дневниковых записей. Его очень трудно найти в продаже, это факсимильное воспроизведение реальных страниц дневников. Я видела эту книжку несколько лет назад в книжном магазине, но не купила.

— Ненавижу, когда так получается. Натыкаешься на что-нибудь и думаешь: «Мне это не по карману», а потом жалеешь, но поезд уже ушел.

«Жалеешь» — это еще мягко сказано, Никки локти себе кусала. «Дочка, что это? Книжка с картинками? — спросил папа, когда заметил, что она рассматривает издание дневников Поттер в книжном магазине в Дели. — У тебя в этом году экзамены. А ты какими-то комиксами интересуешься». У Никки не было рупий, и она не могла купить вожделенный томик сама. «Это не книжка с картинками, — в отчаянии ответила она, — а дневники Беатрис Поттер». Но для папы это имя было пустым звуком. Всю оставшуюся поездку Никки дулась и злилась.

Кассирша с любопытством посмотрела на покупательницу.

— Наверное, существует какая-то особая причина для покупки кассетного магнитофона в двадцать первом веке?

— Я преподаю английский пожилым женщинам, — ответила Никки. — У меня не слишком много средств на учебные принадлежности, а мы записываем устную речь и работаем над произношением.

Девушка заранее практиковалась в объяснении, которое заготовила на случай, если Кулвиндер задаст тот же вопрос. Для отвода глаз она намеревалась записать несколько невинных диалогов с ученицами.

Кассирша протянула Никки коробку с записями «Великолепной пятерки».

— Выбирайте любые, — она улыбнулась. — Вот моя любимая.

Это была история о старом подземелье. Всего несколько фраз — и Никки мгновенно перенеслась в свое детство; мама ставила эти записи по вечерам и по большей части молчала, пока Минди водила пальцем по строчкам, а Никки сидела, околдованная модуляциями голоса рассказчика. Хотя в Индии мама получила превосходное образование, должно быть, она потеряла уверенность в своем произношении, когда переехала в Англию. Никки с угрызениями совести подумала о Тарампал Каур. Женщина всего лишь хотела выучить английский, а Никки вчера практически не обратила внимания, когда та в ярости выскочила из класса.

— Сколько с меня?

— Они идут всего по десять пенсов штука.

Никки уставилась на коробку. Сопротивляться такому соблазну было трудно.

— Тогда я возьму всё.

Она заплатила за кассеты и магнитофон и вышла под ливень, прижимая покупки к груди.

Застегнув молнию на чемодане, Кулвиндер аккуратно сложила документы, добавила к ним паспорт и убрала всё это в сумку. Потом закрыла глаза, накинула на голову дупатту и обратилась к гуру Нанаку[21] с просьбой ниспослать ей благополучное путешествие.

Донесшийся снизу скрип заставил женщину вздрогнуть. Она с трудом подавила подступившую к горлу панику. Это всего лишь Сараб, уверила себя Кулвиндер. Он рано вернулся с работы. Мысленно проследив за действиями мужа — вот он расхаживает по кухне, открывает скрипучую заднюю дверь, выходит к стоящему в гараже второму холодильнику, где в морозилке ему оставлен запас еды на все время отсутствия жены, — Кулвиндер почувствовала, что сердцебиение пришло в норму. Она открыла глаза и позвала мужа по имени. На обеденном столе стоят свежие роти и чайник с чаем, но он их не заметил. Поднимаясь по лестнице, чтобы снова окликнуть мужа, Кулвиндер догадалась: Сараб решил, что жена уже уехала.

Она намеренно наступила на расшатанную половицу. В знак протеста лестница громко застонала.

— Я здесь, — сказала женщина, очутившись в прихожей. Сараб сидел в гостиной и смотрел телевизор.

— Ой, — сказал он. — В котором часу у тебя рейс?

— В шестнадцать тридцать, — ответила Кулвиндер. — Мне нужно прибыть за два часа. Предпочтительнее за три, но, по-моему, двух часов вполне достаточно. Чем меньше времени толкаться с пенджабцами в Хитроу, тем лучше.

— Мы выедем в два часа, — решил Сараб. Кулвиндер не была уверена, что обида в его голосе ей только почудилась. Вчера они опять повздорили из-за этой ее поездки. Муж потребовал объяснить, зачем ей все-таки понадобилось ехать.

— Мы бываем в Индии каждый год, — напомнила ему жена. Нужно было навестить родственников, посетить несколько свадеб. Конечно, ее бы поняли, пропусти она этот год, но ее жизнь в Лондоне слишком изменилась за последнее время. А в Индии все будет по-старому, словно Кулвиндер никогда и не покидала ее; вот почему она больше, чем когда-либо, жаждала окунуться в гвалт и хаос своего прошлого, гораздо менее сложного, чем настоящее. Ей хотелось дышать пыльным воздухом и толкаться на многолюдных базарах. Отказ Сараба ехать в Индию глубоко разочаровал Кулвиндер и расширил пропасть между супругами, порожденную горем. Она не понимала, почему муж предпочитает переживать утрату наедине с собой. Она сама готова была объехать весь мир, лишь бы это помогло.

— Что смотришь? — поинтересовалась Кулвиндер.

Сараб вовсе не был злым, просто замкнутым. По его лицу пробежало облачко легкого раздражения.

— Какую-то передачу, — бросил он.

Кулвиндер вернулась в спальню и, придвинув стул к подоконнику, стала смотреть на улицу. По выработавшейся привычке она отворачивалась от дома Тарампал, чтобы он лишь докучливой тенью маячил на периферии ее зрения. Две старухи в шерстяных кардиганах поверх шальвар-камизов тащили с рынка переполненные сумки на колесиках. Шедшая наперерез семейная пара с тремя детьми, выстроившимися гуськом, помедлила, чтобы пропустить их. Обе стороны вежливо раскланялись. Одна из старух протянула руку, чтобы погладить ребенка по головке, и когда малышка подняла личико и улыбнулась, сердце Кулвиндер пронзила острая боль. Отзывалась ли боль утраты для Сараба в таких же мелочах? Она не смела его спросить.

На той стороне улицы Кулвиндер заметила молодую женщину. Она прищурилась и прижалась носом к стеклу. Эта характерная торопливая походка могла принадлежать только Никки. Что она здесь забыла? Когда девушка переходила дорогу, дурацкая почтальонская сумка била ее по бедру. В руках она несла коробку. Кулвиндер вытянула шею и увидела, как Никки звонит в дверь дома номер восемнадцать. Дверь открылась, на пороге возникла госпожа Шах. Что этой девице от нее нужно? Они перекинулись парой фраз, после чего госпожа Шах указала на соседний дом и скрылась.

Никки нужен был номер шестнадцатый. Она явилась к Тарампал! Задержав дыхание, Кулвиндер проследила за девушкой взглядом до самой двери Тарампал. Ее сердце заколотилось быстрее — как всегда, когда она смотрела на эту дорожку, на эту дверь. На протяжении нескольких недель после смерти Майи Кулвиндер беспрестанно представляла, как дочь скрывается внутри и уже не выходит.

Никки позвонила в дверь и стала ждать. Через несколько минут она поставила коробку на землю и постучалась. Кулвиндер продолжала вести наблюдение; девушка достала из сумки блокнот и ручку, нацарапала записку и сунула ее в коробку. Потом неохотно сошла с крыльца, несколько раз обернувшись, чтобы посмотреть, не выглянет ли Тарампал.

Кулвиндер подождала, пока Никки скроется из виду, и поспешно спустилась вниз.

— Пойду попрощаться с соседями, — бросила она через плечо.

Прежде чем перейти дорогу, Кулвиндер помедлила. Что она делает? Ей ужасно хотелось узнать, что Никки принесла соседке, но стоит ли любопытствовать? Дом Тарампал притягивал и одновременно отталкивал Кулвиндер; она словно приросла к месту, приплясывая от нетерпения. «Это ради твоего кружка», — уговаривала себя женщина. В Никки есть нечто подозрительное, и нужно выяснить, что именно, прежде чем это скажется на занятиях. Озираясь, чтобы убедиться, что поблизости нет машин и любопытных соседей, Кулвиндер перебежала дорогу. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-нибудь заметил, как она роется в вещах Тарампал на ее собственном пороге.

Коробка Никки не была как следует запечатана, поскольку содержимое в ней не помещалось. Это были магнитофонные кассеты. Энид Блайтон, «Великолепная пятерка». Женщина вытащила из коробки записку. Она была написана наспех, на ужасном гурмукхи, но суть Кулвиндер уловила.

«Продолжать изучать английский»? Что там у них в кружке творится? Кулвиндер положила листок на место и поспешила домой. Удары сердца отдавались у нее в ушах. Женщина взяла телефон и стала искать номер девушки. Хорошо, что она догадалась сохранить его в тот вечер, чтобы позвонить Никки и сделать ей выговор, если та снова не выключит свет в классе.

Дождавшись, пока руки перестанут дрожать, Кулвиндер набрала сообщение: «Привет, Никки. Сообщаю вам, что пробуду в Индии дольше, чем ожидалось. Вернусь 30 марта. По всем вопросам обращайтесь к сотрудникам Сикхского землячества». Нажала «Отправить». На самом деле она возвращалась 27 марта. Теперь у нее в запасе будет три дня, чтобы неожиданно нагрянуть на занятия и выяснить, чем занимаются вдовы под руководством этой девицы.

Несколько мгновений спустя пришел ответ от Никки: «ОК! Счастливого пути!»

— Давайте поиграем, — предложила Манджит, как только Никки вошла в класс. Девушка не услышала этих слов — ее озадачили четыре пожилые женщины в белых одеяниях, бродившие по коридорам.

— Кто-нибудь знает этих дам? — осведомилась Никки. В этот момент незнакомки проплывали мимо двери. Одна из них прижалась морщинистым лицом к стеклу и сразу отпрянула.

— Это мои подруги. Они тоже хотят записаться, — сообщила Арвиндер.

— Так почему не заходят? — удивилась Никки.

— Сейчас зайдут.

— Они разглядывают нас! — сказала Никки. Чья-то пара глаз из-за стекла встретилась с ней взглядом и тотчас исчезла.

— Дай им привыкнуть, — ответила Арвиндер. — Они никогда раньше не бывали в классе. Их ужасает, что мы рассказываем здесь свои истории.

— Мы говорили им, что беспокоиться не о чем, — добавила Притам. — Просто они тебя побаиваются.

— Ты для них чересчур современная, — подхватила Арвиндер.

— Чересчур современная?

— Ты носишь джинсы. Постоянно в них ходишь, — объяснила Притам. — И вырез у джемпера слишком широкий, из-под него торчит ярко-розовый лифчик.

— Это «лодочка», — выступила Шина на защиту Никки. — Такая мода.

— Мода — это как раз для вас, девушек, и мы нисколько не возражаем, но эти женщины жутко консервативные, для них вы отщепенки, — ответила Арвиндер.

— Все равно что англичанки, — добавила Притам.

— Дикость какая-то, — воскликнула Никки. — Мы будто звери в вольере.

Женщины, стоявшие снаружи, по очереди пялились на нее. Одна внимательно оглядела девушку с головы до пят и стала что-то шептать приятельнице.

— Извини, Никки. Что такое вольер? — спросила Манджит.

— Клетка в зоопарке.

— Ты иногда мешаешь английские слова с пенджабскими, — сообщила Манджит.

— Для вас это тоже проблема? — спросила Никки.

Манджит виновато кивнула.

— А кроме того, ты не замужем, — вырвалось у Притам. — Разве могут эти женщины болтать об интимных вещах с девушкой, которая, по идее, не должна иметь о них никакого понятия?

— Ты собираешься замуж, Никки? — спросила Манджит. — Присматриваешь жениха? С этим тянуть не стоит.

— Когда я решу выйти замуж, биби Манджит, ты узнаешь об этом первой, — ответила Никки.

— Вот еще, — нахмурилась Арвиндер. — Сначала надо поставить в известность родителей.

— Я о том же, — сказала Никки. Она подошла к двери и распахнула ее, несмотря на шумные протесты учениц. Одарила женщин ослепительнейшей из своих улыбок и соединила ладони перед грудью. — Добрый вечер. Сат шри акал.

Женщины сбились в кучку и уставились на юную преподавательницу кружка.

— Добро пожаловать в класс. Заходите!

Никакой реакции. Растянутые в улыбке губы Никки заныли.

— Прошу вас!

Когда женщины повернулись и побрели восвояси, из-за двери появилась Арвиндер. Она извинилась вслед медленной процессии сгорбленных фигур, уже начавшей спускаться по лестнице. Потом обняла Никки за плечи и увела обратно в класс.

— Куда же они? — воскликнула Никки.

— Ты их напугала. Они были к этому не готовы.

— Что ж, когда они вернутся, я извинюсь и начну все сначала. Это всего лишь…

— Они не вернутся, — отрезала Арвиндер, горячо сверкнув глазами. — Они не такие, как мы, Никки. В нашей общине есть и очень чопорные люди.

— Я понимаю, просто…

— Ты не понимаешь. Наша маленькая компания — единственные вдовы, записавшиеся в кружок. Может, с твоей точки зрения, это сущая ерунда, а для некоторых — очень смелый и пугающий шаг. Те женщины ужасно робкие и запуганные. Мужья совсем не уделяли им внимания — во всяком случае, такого, в каком они нуждались…

— Ой, мама, я тебя умоляю, — воскликнула Притам.

Арвиндер резко повернулась к дочери.

— Что «мама»?

— Никки, эти женщины родом из очень патриархальной деревни. Вот и всё. А по твоим, — Притам кивнула в сторону матери, — словам выходит, будто тебе достался ужасный муж. Не помню, чтобы папа был настолько плох, как ты говоришь.

— Ты ничего не знаешь о нашей с отцом личной жизни.

— А как же тот вечер накануне моей свадьбы, когда ты давала мне все эти советы? У тебя глаза блестели! Ты сама была как новобрачная! Только не говори сейчас, что все это были плоды твоего воображения. Тебе известно, что такое страсть. В какой-то момент он пробудил ее в тебе.

У Арвиндер дрогнула нижняя губа. Никки увидела, что пожилая женщина прикусила ее — то ли чтобы не рассмеяться, то ли чтобы не ляпнуть чего-то лишнего. Во всяком случае, девушке стало ясно, что необходимо положить конец этому разговору. Она вытащила из сумки магнитофон и поставила на стол.

— Я купила нам магнитофон, чтобы Шине не приходилось записывать, а вы могли рассказывать истории без пауз.

Никки включила шнур в розетку и вставила новую кассету.

— Проверим? — весело спросила она, нажимая кнопку записи. — Кто-нибудь, скажите что-нибудь.

— Приве-е-е-т, — протянула Манджит, помахав магнитофону.

Никки выключила запись, перемотала кассету и включила на воспроизведение. Послышались отчетливые голоса на фоне не менее отчетливого молчания остальных женщин.

— Может, вы будете отдавать мне записи в конце каждого урока? — предложила Шина. — Я буду проигрывать их дома и записывать рассказы.

— Считаете, нам по-прежнему нужны письменные версии? — спросила Никки.

— Если это не слишком затруднит Шину, — проговорила Манджит. — Мне по душе, что мои фантазии переносятся на бумагу.

— Мне тоже, — согласилась Арвиндер, стряхнув с себя раздражение. — Я не умею читать, но хотя бы увижу эти слова написанными. Это будет мой единственный шанс увидеть собственный рассказ на бумаге, даже если я не смогу его прочитать.

После недавнего визита в дом Тарампал в сумке Никки по-прежнему валялось ее заявление о приеме в кружок. Кто-то — видимо, один из детей Тарампал — печатными буквами вывел ее имя, адрес и номер телефона, и это был отнюдь не единственный бланк, заполненный другой рукой. Испытывают ли эти пожилые женщины чувство гордости при взгляде на написанный текст, словно тот предстательствует за них как за личности? Или им стыдно, что они даже не знают букв?

— В какую игру вы предлагали сыграть, Манджит? — спросила Никки, вспомнив ее слова.

Манджит явно обрадовалась вопросу.

— Давайте каждая из нас сочинит историю по этим картинкам, — она достала из сумки журнал. На его обложке красовалась обнаженная женщина, лежавшая на спине, ее большие груди мерцали в естественном свете, льющемся через открытое окно.

— Это что, старый «Плейбой»? — проговорила Никки, расширив от изумления глаза.

— Конфискованный у моего сына тридцать лет назад. Я спрятала журнал в чемодан — боялась, что соседи могут заметить его в мусорном баке. И наткнулась на него сегодня утром, когда разбирала старые вещи.

«Плейбой» из восьмидесятых! Красотки с пышными гривами, фотографии с эффектом сепии в стиле ретро… У некоторых мужчин были аккуратные усики.

Женщины стали передавать журнал по кругу, листая страницы. Внимание Арвиндер привлек снимок обнаженной модели на капоте спортивного авто. Бронзовая кожа девушки мерцала на красном фоне.

— Эта женщина ждет своего любовника в гараже, чтобы сделать ему сюрприз.

— Он целый день возится с чужими машинами, а когда возвращается домой, то не прочь, чтобы с ним тоже повозились, — подхватила Шина.

— Загвоздка в том, что ей надоело ждать. Вдобавок к этому, когда он появится, ему придется вначале принять душ, чтобы смыть с себя грязь и пот и предстать перед ней приятно благоухающим, — заметила Манджит.

— Поэтому девушка решает снова одеться и прокатиться по округе. Первого же красавчика, который встретится ей по пути, она отвезет к себе домой, — подала голос Притам.

Журнал все еще находился в руках Арвиндер. Она перевернула страницу.

— Вот этого, — сказала она, ткнув в фотографию мускулистого загорелого мачо. Женщины выразили полное одобрение.

Пока история переходила от женщины к женщине, обретая форму, Никки молчала. В конце концов возникла пауза.

— Кажется, всё, — констатировала Шина.

— Но они же успели воспользоваться только руками, — запротестовала Манджит.

— Ну и что? — воскликнула Арвиндер. — Оба остались довольны. А кроме того, пусть она прибережет главное для любовника. Сегодня вечером она все равно ляжет с ним в постель.

— Верно. К тому времени, как она закончит с этим мужчиной, наступит вечер и любовник вернется.

— А он не догадается, что его подруга была с другим?

— Она может принять душ, — сказала Шина.

— Тогда она будет слишком чистой. Это подозрительно, — возразила Арвиндер.

— Слишком чистой? — переспросила Притам. — Кого это может навести на подозрения? Лично я всегда принимала душ прямо перед возвращением мужа.

— Тогда она может побрызгаться духами, — предложила Шина.

Арвиндер помотала головой и уверенно возвысила голос.

— Вот что она сделает. Примет душ и выйдет на улицу. Минует старый деревенский колодец и смешается с толпой других домохозяек на маленьком рынке. Сделает несколько дел: заплатит чайвалле[22] за неделю вперед, принесет воды батракам. Примерно тем же она занимается каждый день. Ее кожа будет поблескивать от легкого пота, но не загрязнится. Вот так ей и удастся замести следы.

Арвиндер умолкла, задыхающаяся, взволнованная, торжествующая. Она дала понять гораздо больше, чем произнесла вслух, и казалось, что именно от этого смелого безмолвного признания у нее перехватило дыхание. Женщины в изумлении уставились на рассказчицу. У Притам был явно испуганный вид.

— Ты описала местность возле нашего дома в Пенджабе, — выговорила она наконец.

— Тогда ее нужно заменить на магазины, раз речь идет о гори, — ответила Арвиндер. — Никки, скажи-ка, что находится рядом с твоим домом?

— Паб.

— Вот, — сказала Арвиндер. — Добавь это, Шина.

— Кто это был? — тихо спросила Притам. — Когда?

Арвиндер задержала выдох и ничего не ответила.

— Кто это был? — крикнула Притам.

— Не надо повышать на меня голос, Притам. Я все же твоя мать.

— Ты только что призналась в своем позоре! — заорала Притам. — С кем ты изменяла отцу? Ты разрушила еще одну семью? — взгляд женщины скользил по комнате, словно она искала кого-то. Вот она, роль всей ее жизни, поняла Никки. Вся ее тревожность, вся выспренность наконец-то нашли выход. — Кто это был?

Остальные женщины вжались в сиденья, напряженно переводя взгляды с матери на дочь. Никки вспомнила, каково было ее первое впечатление об этих двух женщинах. Сходство между ними было столь очевидным, что она приняла их за сестер. Но этот конфликт высветил всю их разницу. Рукава белой блузы Арвиндер свободно болтались на ее костлявых запястьях, их края слегка посерели, в то время как вдовий наряд Притам был заметно элегантнее, кремовая дупатта отделана кружевом. Если глаза Притам горели яростью, взгляд Арвиндер был отстранен и бесцветен, ее всю трясло после состоявшегося признания.

Притам принялась обмахивать лицо руками.

— Ой, Никки, я вот-вот упаду в обморок.

— В этом нет необходимости, Притам, — заметила Шина.

— Шина, не вмешивайся, — тихо проговорила Манджит.

— Ты подумала о нашей семье? — вопрошала Притам. — О том, что бы с тобой стало, если бы папа узнал? Такое до сих пор случается, ты знаешь. Посмотри, что произошло с Майей!

— Хватит, — отрезала Арвиндер. Притам разрыдалась и выбежала из класса.

— По-моему, пора сделать перерыв. Через десять минут продолжим, — объявила Никки.

Женщины молча вышли. Никки откинулась на спинку стула. Голова у нее трещала после шквала откровений, самым таинственным из которых было упоминание о Майе. Что же все-таки с той случилось? Намеки на ее смерть, на какие-то эсэмэски, найденные в ее телефоне… Спросить некого, да и момент неподходящий. Из окна было видно, как вдовы вышли на улицу и направились к храму. Шина и Манджит чуть обогнали Арвиндер, мелкими шагами двигавшуюся в одиночестве в конце процессии. Потом женщина остановилась под козырьком храма и принялась смотреть куда-то вдаль. Возможно, на ряды машин на автостоянке. Никки подумала, не составить ли ей компанию Арвиндер, но потом, опасаясь совать нос в чужие дела после недавнего промаха со старухами, решила понаблюдать. Арвиндер стояла в лучах теплого света, который придал ее белым одеяниям нежный золотистый оттенок. Теперь она была не вдова, а гибкая молодая женщина, жаждущая любви.

Плечи Джейсона эффектно обтягивал темно-синий свитер. Никки украдкой рассматривала спутника в очереди в артхаусный кинотеатр — никак не удавалось отвлечься. Порез от бритья на челюсти выглядел свежим. Интересно, Джейсон собирался на свидание так же долго, как и она? После того как бойкая продавщица в «Бутсе» уговорила Никки на мини-макияж прямо в торговом зале, девушка раскошелилась на тушь, помаду, тени для век и новый тональный крем. Всю дорогу домой она ругала себя за то, что купила примочки, которых вообще-то не одобряла. Макияж — тяжелая маска, скрывающая истинное лицо человека. Маска идеальной женщины… Ведь так? Однако рассмотрев свое отражение в витрине магазина, Никки увидела себя, но немного подкорректированную, с чувственными пухлыми губами и выразительными глазами, и ей это понравилось.

Девица за окошечком кассы кинотеатра сообщила, что билеты есть только на французский фильм.

— Он получил хорошие отзывы, — сказала Никки. — Только вот начало через полтора часа… Может, пока прогуляемся и перекусим?

Джейсон кивнул.

— Была когда-нибудь в Париже? — спросил он у Никки, когда они шли по улице.

— Однажды. У любовника, — ей хотелось, чтобы это прозвучало таинственно, но получилось похоже на название эротического рассказа. «Однажды у любовника».

Никки весело фыркнула.

— Так хорошо было, да? — спросил Джейсон.

— Нет, вообще-то ужасно. В прошлом году я познакомилась на вечеринке с французским студентом, который учится на режиссера. Купила дешевые билеты на «Евростар» и на четыре дня умотала в Париж. Предполагалась сплошная романтика.

— А в итоге?

— Мы оба были на мели. Большую часть дня он проводил на работе — и занимался, заметь, не своим искусством, а стоял на кассе в «Макдоналдсе». А я торчала у него в квартире и смотрела телик.

— Неужели никуда не выходила? Не гуляла по Парижу?

— Он все твердил, что мы будем гулять вместе, после работы. И я невозмутимо ждала: он живет в очень опасном районе, а мой французский безнадежен. Но каждый вечер он возвращался угрюмый и вымотанный. Поэтому все быстро сошло на нет.

— Печально.

— А ты? — полюбопытствовала Никки. — Бывал в Париже?

Джейсон помотал головой.

— Ездил отдыхать в Грецию и Испанию со своей бывшей. Ее интересовали только эти страны. До Парижа так и не добрался, — казалось, он грустит и злится одновременно. Никки внимательно посмотрела на Джейсона. Он сразу сменил тему: — Тут есть местечко, где готовят вкуснейшую пиццу для гурманов.

Заведение находилось где-то рядом; по дороге им попался книжный магазин под названием «У Салли», и в глубине сознания Никки что-то шевельнулось.

— Давай зайдем? Хочу посмотреть, нет ли у них кое-чего, — попросила она.

— Почему бы нет, — ответил Джейсон.

Он сразу направился куда-то вглубь магазина, а Никки устремилась к прилавку, где спросила, есть ли в продаже «Дневники и наброски Беатрис Поттер». Продавщица проверила по компьютеру и сказала:

— У нас нет. А на букинистических сайтах в Интернете вы искали?

— Да, — ответила Никки. Она даже нашла два экземпляра, но в очень плохом состоянии, с рваными корешками и потрепанными страницами. Один — разбухший, с морщинистыми страницами — был испорчен водой, точно кто-то уронил его в ванну.

Девушка поблагодарила продавщицу и отправилась на поиски своего спутника. Джейсон болтался в отделе «Восточная философия». Никки помахала ему рукой и направилась в отдел «Антологии». И, просматривая заголовки, она так и слышала выразительные голоса саутолльских рассказчиц, неторопливо раскручивающих сюжеты своих чувственных историй.

Она подошла к Джейсону.

— Что ты искала? — поинтересовался он.

Никки рассказала ему про книгу Беатрис Поттер.

— Это было в маленьком книжном магазинчике в Дели, от пола до потолка забитом учебниками и романами. Там можно провести целый день.

— Не помнишь, как он называется?

— Нет. Помню только, что он находится на Коннот-плейс за каким-то бутиком в отреставрированном колониальном здании.

— Под это описание подойдет по меньшей мере десяток тамошних книжных, — улыбнулся Джейсон. — Люди едут на Коннот-плейс, чтобы избежать обычной делийской давки, а мне больше по душе тележки и уличные прилавки, которые каким-то образом находят себе место в центре города.

— Ага, это здорово… Но знаешь, мне больше всего хочется получить именно тот экземпляр, с Коннот-плейс, а не какой-то другой. До сих пор помню, что на обложке было чайное пятно в форме листочка. Папа взглянул на книжку и сказал: «Она даже не новая». И я ужасно разозлилась. Меня взволновало содержание книги, а он видел только испачканную обложку.

Они вместе направились к кассе, где Джейсон оплатил выбранную книгу под названием «Японская философия».

— Теперь я собрал всю серию, — объяснил он Никки, пока кассирша пробивала чек. — Остальные у меня уже есть: «Китайская», «Индийская», «Западная» и «Исламская». Да, и «Сикхская», конечно, тоже. Но у меня и помимо нее целая полка отведена под книги по сикхской философии.

«Умник», — с воодушевлением подумала Никки.

— У тебя религиозные родители? — спросила она.

— Не то чтобы очень. Не фанатики, но традиции чтут. Именно это побудило меня в первую очередь изучить сикхизм. Мне казалось, что большинство правил, которые определяют всю их жизнь, не имеют никакого отношения к религии. Я стал читать Священную книгу, чтобы иметь возможность спорить с ними.

— Уверена, что им это пришлось по душе.

— Само собой, — усмехнулся Джейсон. — Время от времени мои родители, пусть неохотно, но берутся за освоение нового, хотя это тяжелый труд. А твои?

— Мама больше привержена традициям. Похоже, она считала и считает, что ее долг беспрестанно обуздывать меня. А папа думал иначе, поддерживал. Когда он умер, было нелегко.

— Значит, вы были близки? — спросил Джейсон и тут же торопливо прибавил: — Прости. Глупый вопрос. Я терпеть не мог, если мне задавали такой же, когда мама болела. Словно наши отношения имеют в данном случае какое-то значение: она же моя мама, неважно, близки мы или нет.

— Все в порядке, — сказала Никки. — Да, мы были близки. Отец всегда был на моей стороне, но перед тем как он умер, мы поругались. Я бросила юридический факультет. Папа пришел в ярость, но кричать на меня не стал. Только я никогда раньше не видела его таким удрученным. Мы перестали разговаривать, а потом они с мамой уехали в Индию — подальше от всего этого. Ну и ему стало плохо с сердцем.

Никки говорила спокойно, будничным тоном, но когда закончила, то почувствовала, как в глазах закипают слезы. Она запаниковала. Неужели разревется из-за папы прямо на первом свидании?

— Прости, — выдавила она.

— Эй! — проговорил Джейсон. Они подошли к небольшому скверику с железной скамейкой, обращенной в сторону улицы. Джейсон указал на эту скамейку, и Никки кивнула. Она была рада, что, когда они сели, ее лицо оказалось в тени. Слезы понемногу отступили.

— Мне тяжело, потому что всё произошло внезапно и я так никогда и не узнаю, примирился папа с моим поступком или нет. Мама ужасно дергается, когда я пытаюсь выяснить, какими были последние минуты жизни отца, из чего следует, что он так и не оправился от нанесенного мной удара. Не знаю, что мучительнее: угрызения совести или боль утраты. И не понимаю, что вообще должна испытывать…

— Боль утраты, я полагаю, — сказал Джейсон. — Нет смысла себя винить.

— Но если бы я не бросила учебу…

— Нельзя приносить себя в жертву, — перебил ее Джейсон. — Я это понял. Мои родители взбесились бы, если бы я бросил инженерную школу. К счастью для них, мне там действительно нравилось. Но так терзаться, гадая, что произошло бы, реши ты остаться на юридическом, бессмысленно. Скорее всего, ты была бы несчастна.

Никки сделала глубокий вдох, и ей показалось, будто камень с души свалился. Заверения молодого человека не были для нее чем-то новым; после смерти отца Олив уже заводила с ней подобный разговор. Но Джейсон был первым пенджабцем, который попытался убедить девушку в правильности принятого ею решения. Только теперь Никки пришло в голову: она ведь подсознательно ожидала, что ее спутник выскажет те же опасения, что и Минди: «Речь идет о долге». Но на его лице было написано понимание.

— Спасибо, — проговорила девушка.

— Не за что. К сожалению, все и всегда допускают ошибки и не оправдывают ожидания родителей. С этим нужно просто смириться.

— Уж с тобой-то, с первенцем и умницей-инженером, наверное, не было таких проблем, — поддразнила Джейсона Никки. Возможно, виной тому была игра огней, но в свете фар проезжающей мимо машины она увидела, как исказилось лицо парня. Он рассмеялся, но несколько запоздало. Никки охватило любопытство, однако она чувствовала, что еще не время выведывать подробности. — Шучу, — добавила она.

— Я догадался. Но не всё было так гладко — на меня здорово давили. Мне с самого начала пришлось ставить галочки в каждой клеточке успеха. Сразу вспоминаются банановые чипсы.

Никки озадаченно уставилась на собеседника.

— Что-то я не врубаюсь.

— Видишь ли, в подготовительной группе детсада выяснилось, что я левша. Для родителей это стало настоящей катастрофой. Отец каждый вечер сажал меня за стол, чтобы научить писать правой рукой. Я ненавидел эти занятия, но у него имелся отличный способ мотивации: за каждую выведенную правой рукой строчку алфавита папа платил мне банановыми чипсами. Я их обожал. Конечно, это было за пару лет до того, как я открыл для себя настоящую вредную пищу.

— А что плохого быть левшой?

Джейсон состроил серьезную гримасу.

— Мне в жизни крупно не повезло, Никки. Я не умею правильно пользоваться ножницами. Для меня целая проблема завязать шнурки. И что хуже всего, я грязнуля. У папы в Индии был двоюродный брат-левша, которого учителя всегда наказывали за то, что он оставлял в тетрадях пятна от пасты.

— Пара банановых чипсов — и ты стал на путь истинный. Но шпиона из тебя не получилось бы.

— Я оказал упорное сопротивление и остался левшой. В начальной школе мне выговаривали всякий раз, когда я возвращался домой с пятнами от чернил на левой руке. У мамы был комплекс иммигранта: ей казалось, будто окружающие думают, что мы неряхи. Она каждый день терла мне руки шершавым синим хозяйственным мылом, но так и не сумела меня переделать.

— Какой бунтарь, — поддразнила его Никки.

Джейсон усмехнулся.

— Хочу лишь сказать, что я всегда осознавал тяжкую необходимость следовать правилам и соответствовать ожиданиям. Старший ребенок обязан прокладывать путь остальным. По словам моих родителей, если я в чем-либо потерплю неудачу, мои братья и сестры обречены.

— Иногда мне чудится, что именно поэтому моя старшая сестрица придает такое значение поискам мужа, — заметила Никки. — Она хочет все исправить и надеется, что я последую ее примеру.

— Значит, ты тоже будешь вывешивать свои анкеты на доске брачных объявлений?

— Ни за что.

— Хорошо. Достаточно уже того, что ты подцепила меня в храме.

— Вовсе я тебя не подцепила, — возразила Никки, хлопнув Джейсона по руке. Молодой человек рассмеялся и встал. — Пойдем есть.

Он протянул руки ладонями вверх, приглашая Никки вложить в них свои ладони, а затем, потянув, помог подняться. Девушка покачнулась и упала бы обратно на скамейку, если бы он внезапно не обнял ее за талию. Потом они поцеловались. На улице воцарилась умиротворенная тишина, не исчезнувшая даже после того, как молодые люди мягко отстранились друг от друга и молча зашагали к ресторану.

За едой Джейсон спросил Никки, как продвигается ее работа в храме.

— Хорошо, — обронила девушка, разрезая ножом пиццу «Маргарита». Затем она откусила кусочек и, подняв глаза, увидела, что Джейсон смотрит выжидающе. — Вообще-то мне нечего рассказать, — пожала она плечами. — Просто учу пожилых женщин читать и писать.

— Звучит весьма достойно.

— Точно, — согласилась Никки. Сквозь гул голосов и звон столовых приборов она так и слышала громкие вздохи, которыми ее ученицы оглашали класс после прочтения особенно сладострастной истории.

— Тебе нравится?

— Конечно, — Никки не удалось сдержать улыбку. — Я всегда хотела заниматься какой-нибудь общественной деятельностью и писательством, а эта работа позволила мне объединить обе мои страсти, — слово «страсть» заставило ее прыснуть от смеха.

— Надо же, сколько в тебе энтузиазма. Это прекрасно, — отметил Джейсон. — Твои мама и сестра, должно быть, гордятся тем, что ты помогаешь женщинам землячества.

В голове Никки вспыхнул образ: мама и Минди сидят в дальнем конце класса, чинно занеся карандаши над тетрадками, и когда женщины начинают описывать сексуальные сцены с овощами, их лица краснеют от стыда и изумления. Девушка расхохоталась. И ей было никак не остановиться, даже живот заболел от спазмов. Всхлипывая и утирая слезы, она помотала головой и закрыла глаза, а когда подняла веки, увидела, что Джейсон с любопытством смотрит на нее.

— Боже мой, — проговорила Никки. — Прости, — по ее лицу текли слезы. — Надо было сразу тебе объяснить, правда?

— Что объяснить?

— Я не учительница.

— И чем же ты тогда занимаешься?

— Провожу для пенджабских вдов мастер-классы по написанию эротических рассказов.

Джейсон изумленно заморгал.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Дважды в неделю мы собираемся в досуговом центре храма под предлогом изучения английского языка, но вместо этого женщины сочиняют сексуальные истории.

— Ты шутишь, — сказал Джейсон. — Ясное дело, шутишь.

Никки отпила большой глоток вина, любуясь широкой улыбкой на лице собеседника.

— Нет, не шучу. Мы всем кружком обсуждаем эти истории, предлагаем, как сделать их более убедительными. Иногда один рассказ занимает целый урок.

Джейсон нахмурился, что слегка встревожило Никки. Наверное, не стоило ему ничего говорить.

— Ты имеешь что-то против моей замечательной работы? — с напускной веселостью спросила она.

— Ничего. Просто мне с трудом в это верится, — ответил молодой человек.

— «Она ощутила сладостное, непреоборимое томление между бедер», — процитировала Никки. — Это написала одна вдова.

Джейсон медленно покачал головой, и уголки его губ медленно поползли вверх.

— Как же так вышло?

И Никки, недолго думая, выложила Джейсону, как ее провели, заставив думать, что она будет преподавать в литературном кружке. От его улыбки, становившейся все шире, у нее слегка закружилась голова.

— Это настоящие вдовы? Как моя бабушка?

— Не знаю. Твою бабушку посещала когда-нибудь идея замесить тесто для роти, предназначенного твоему дедушке, голой задницей? Именно такую фантазию мы обсуждали совсем недавно.

Идея принадлежала Арвиндер. Любовники — полуобнаженная женщина, месившая липкое тесто своими ягодицами, и мужчина, который потом смаковал лепешку, утверждая, что этот секретный прием сделал роти бархатисто-мягким, — получили огромное наслаждение.

— Не представляю, чтобы у нее хватило воображения придумать такую сцену.

— С тобой бабуля, может, и не поделится. Но готова спорить, с приятельницами она болтает о чем-то подобном.

— Ты готова спорить, что моя милая, невинная нани-джи ведет в своем молитвенном кружке непристойные разговоры?

Никки улыбнулась.

— Месяц назад я бы тоже сочла это бредом, но всего четыре скромные вдовы одарили меня массой изобретательных историй! И дальше будет намного больше.

Теперь Никки совершенно по-другому смотрела на всех дам почтенного возраста, не только на пенджабских.

— Моя бабушка не может написать даже свое имя. Однажды она увидела, как я, тогда еще совсем ребенок, прохожу какую-то игру на компьютере, и решила, что по обезумевшему городку на экране бегают настоящие мужчины с миниатюрными пистолетиками. Женщина, почти незнакомая с реальным окружающим миром, просто не способна разрабатывать подробные эротические сюжеты.

— Но ведь секс и удовольствие — это инстинкты, правильно? Приятный, качественный секс хорошо понятен даже самому дремучему человеку. Мы с тобой привыкли считать, будто это современное изобретение, потому что узнали о сексе после того, как изучили азы наук — чтение, письмо, компьютерную грамотность и прочее. А для вдов секс важнее всех этих знаний.

— Я не услышал ни слова, потому что представлял, как моя бабушка готовит секс-роти, — ухмыльнулся Джейсон.

— Ягодичные лепешки, — предложила Никки.

— Попопита, — рассмеялся Джейсон. И покачал головой. — Я до сих пор в шоке. Почему эти женщины не стесняются тебя? Если, конечно, не брать в расчет твое очевидное обаяние.

— Наверное, они решили, что раз я современная девушка, то не стану их осуждать. Но они не всё мне рассказывают.

Девушка вспомнила, как вышла из себя Притам, узнав об адюльтере Арвиндер, и как все в очередной раз помрачнели, когда прозвучало имя Майя. Когда после перерыва вдовы вернулись в класс, никаких объяснений не последовало, и Никки осознала, что пройдет немало времени, прежде чем она осмелится расспросить их.

— Хватит о моей работе. Расскажи мне про инженеров.

— Сдается мне, само слово «инженер» навевает на тебя скуку.

— Расскажи! Мне! Про! Инженеров! — отбарабанила Никки, потрясая кулачком. Громкий смех Джейсона разнесся по ресторану. Какая-то официантка неприязненно покосилась.

В конце концов на фильм они не пошли. Заказали еще вина, мельком взглянули на часы и тотчас согласились друг с другом, что куда приятнее просто поболтать. Джейсон хотел обсуждать только вдовьи истории. Рассказывая, Никки внимательно изучала его лицо, но не обнаружила ни малейшего признака возмущения или отвращения. Джейсон и бровью не повел, когда девушка мимоходом упомянула, что чувствует себя так, будто совершает феминистскую диверсию. Эти слова, похоже, не вызвали у молодого пенджабца ни малейшего раздражения.

Потом молодые люди вышли на улицу. Ночь была прохладная, мерцали лондонские огни. Никки прильнула к Джейсону, и он обнял ее за талию. Они снова поцеловались.

— Во всем виноваты скабрезные истории, — сказал Джейсон. Никки рассмеялась. И подумала: «Нет, это ты виноват».