Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Глава I

Россыпь холодных брызг, поднятая свежим весенним ветром, осыпала Ликомаха с ног до головы, наполнив сердце беспричинной, детской радостью. Соль и вода на лице напомнили как он, ещё мальчишкой, выходил в море с отцом на парусной лодчонке, и волны били в её низкие борта, разбрасывая солёные капли и клочья белой пены. Бывало и страшновато, особенно если море разыграется, а отец только смеялся, твёрдо сжимая руль могучей загорелой рукой. Они плыли в «их» тайный грот, укрытый под скалистым островком. Ели там свежие устрицы прямо из моря, жгли высоченный костёр из плавника, пекли на нём рыбу, гребешки, морских улиток – всё, что щедрый Сефетарис пошлёт. Счастливое было время! Много воды утекло с тех пор. Упокоился в семейной гробнице прославленный наварх Плинократ. Хорошо умер, в своей постели, окружённый детьми, внуками и правнуками – редкая удача для моряка. Сединой тронуты виски его сына, давно посвятил он в тайну заветного грота собственных детей, и – да позволят боги! – скоро они сами повезут туда своих отпрысков. Ну а сейчас сын Плинократа – наварх Хисса и ведёт флот, какого не видывала Эйнемида – три с лишним сотни кораблей! – к неприступной Неаре. К Неаре, которую он, сирена её сожри, сегодня намерен взять!

Он был красноречив, этот эфериянин Гигий, почуял, видно, что перегнул палку там, в Китоне. Извинялся, хвалил, убеждал, объяснял, почему так необходимо взять Неару рассадник пиратов и угрозу торговле. И даже убедил. Действительно, пока Неара в тылу, нужно постоянно держать в Сапфировом море флот, распылять силы, а враг меж тем спокойно удерживает что Терию с Сапиеном на востоке, что Сенхею на западе, и всё огромное превосходство на море не приносит никакого проку. Неара – ключ ко всему: взял её, и у врагов нет укрытия для флота, хочешь Сенхею осаждай, хочешь ещё что. Вот только как взять то, что взять невозможно?

Друзьями Гигий с Ликомахом, конечно, не стали, но волками друг на друга уже не смотрели – и то хорошо. Навархи более или менее разумно поделили обязанности. Ликомах, как более опытный, вызвался разработать и осуществить план атаки, Гигий взял на себя обеспечение припасами и дипломатию в целом, благо в последней хиссец был откровенно не силён. Худо или бедно, согласие восстановилось, и в аэлинионе, не дожидаясь открытия мореходства, флот союзников вышел в море, взяв курс на Неару.

Облокотившись на борт, Ликомах наблюдал за приближающимся берегом – чужим, но таким знакомым. Они с Дорилаем перевернули книгохранилища Латарии, где зимовал союзный флот. Изучали заметки путешественников, жизнеописания людей, бывавших в Неаре, сказки, легенды. Прочли все, что смогли найти о неудачном походе тиранна Эпимена и о не менее неудачной попытке Верра Эрнуна захватить Неару под покровом ночного тумана – рассказывают, полыхало так ярко, что на берегу запели петухи, решив, будто настало утро. В Истейском заливе, хорошо защищённом от зимних штормов, моряки непрерывно проводили учения, и установленные на берегу катапульты исправно забрасывали палубы мешками с соломой. Флот подготовлен на совесть, пора узнать, достаточно ли этого, чтобы свершить невозможное.

Кем надо быть, чтобы не почувствовать гордость, глядя на колышущийся лес мачт и понимая, что все эти корабли подчиняются тебе и послушны твоей воле? Десятки вымпелов: зелёно-бордовые хисские, лазурные илифийские, бело-синие эферские, бело-красные келенфские и множество других. Паруса белые и паруса цветные, паруса широкие и паруса узкие, а промеж них – паруса схефелских трирем, похожие на стрекозиные крылья. Тысяча вёсел разом бьёт в сапфирово-синие волны, носовые тараны взрезают морскую гладь, весело смотрят с бортов ярко-синие глаза давно погибшей морской богини. Град Среброрукого Олла уже на горизонте. Скоро всё начнётся, и да пошлёт отец Сефетарис счастливую волну.

Оранжевая точка отделилась от тёмного берега и медленно поплыла в сторону союзного флота, следом ещё и ещё одна. Мгновения томительного ожидания, затем грохот и среди идущих в первой линии схефелских судов вырастают ярко-оранжевые огненные цветы. Катапульты с неарским огнём, но боги, как далеко и как точно! Два корабля в огне, а ведь ещё и города толком не видно. Неарские орудия в очередной раз доказали, что не зря их грозная слава разнеслась далеко за пределы Эйнемиды.

Так же всё начиналось и у Эпимена: треть его флота горела, даже не войдя в залив. Ликомах ошибок предшественника повторять не собирался. Не зря он ждал сильного и свежего западного ветра, и не просто так расположил корабли редким строем. Скорость – вот их надежда. Каждое мгновение промедления гибельно. Эту мысль Ликомах постарался вдолбить в голову каждого моряка, и гребцы не жалели сил. Корабли летели к Неаре так, словно намеревались взять город на таран.

На горящих кораблях гелеги, со свойственным им хладнокровием, боролись с жадным оранжевым пламенем. Каждое союзное судно несло запас дорогущей герметической соли, единственно способной кое-как сладить со страшной неарской смесью. Другие корабли проносились мимо загоревшихся, не замедляя хода. Ликомах поручил лучшим латарийским геометрам рассчитать такое построение флота, чтобы каждый корабль имел не меньше четырёх бортов до кормы идущего впереди. Никаких задержек, никаких остановок, только вперёд – к берегу, на который доселе не ступала вражеская нога.

Обстрел усиливался, тяжёлые камни летели вперемешку с огненными снарядами. Море пылает, союзные корабли вспыхивают один за другим, но берег всё ближе. С палубы ликомахова «Жеребца» уже виден сам раскинувшийся вдоль подковообразного залива город, последнее время занимающий все помыслы хисского наварха. Ликомах не был в Неаре ни разу, но прочёл и услышал о ней столько, что его не покидало ощущение, будто он прожил здесь всю свою жизнь. Вот каменная набережная, тянущаяся вдоль всего залива. С правой стороны она переходит в крутой скалистый берег. За набережной – среброверхие дома, знаменитый Архив, занимающий едва не квартал, внушительные здания всевозможных неарских сообществ: рудознатцев, строителей машин, герметиков. Строения окружают залив посередине и справа, а вот слева домов нет. Там гигантское водохранилище, куда неарцы, при помощи сложной системы труб и каналов, собирают пресную воду с гор – видно, как рябит под ветром тёмная вода, отличная от ярко-синих волн залива. Единственное пригодное для высадки место – набережная посередине, открытая, достаточо низкая, вот только на ней темнеют точки осадных орудий, плюющиеся ярко-оранжевыми шарами. Орудия на набержной, орудия на скалах, орудия на установленых вдоль берега башнях – разверстая пасть кахамского крокодила, так и ждущая неосторожного путника. Но путник сегодня непростой, он сам не прочь разжиться куском крокодильей шкуры.

Сенхейского флота в заливе не видно – вообще никакого не видно. Прознали, верно, про штурм и увели корабли. Жаль. Взять здесь весь вражеский флот было бы славно, но они не дураки. Свой флот в заливе стал бы для защитников скорее обузой, чем поддержкой. По этой причине сама Неара, хоть и расположенная у моря, имела совсем немного кораблей, что военных, что торговых. Купцы прибывали сюда и так, да в таком количестве, что неарцы назначали за свои товары любую цену, какая взбредёт в голову, ну а для обороны им вполне хватало того, что на берегу.

Всё новые корабли втягивались в залив. С идущих впереди схефелских и латарийских судов ударили палубные стреломёты, лучники уже деловито готовили к бою оружие. Только добраться на расстояние выстрела, а там-то уж хиссцы покажут, кто лучшие стрелки Ойкомены. Наварх внимательно осмотрел берег. Вот они, орудия, снаряды летят отсюда – справа шесть, слева шесть, с десяток на горе, и это не считая мелких. Нужно накрыть стрелами обслугу, это их замедлит. В способности хисских лучников поразить цель с палубы несущегося на полном ходу судна Ликомах не сомневался ни на мгновение.

На берегу громко лязгнуло, где-то в небесной вышине зародился мерзкий, постепенно нарастающий свист. Звук приближался, становясь почти невыносимым, потом резко оборвался, и над линией союзных кораблей пронёсся треск ломаемого дерева и многоголосый вопль боли. Лучник, натягивающий тетиву в трёх шагах от Ликомаха, сложился вдвое, точно прибитый гигантской невидимой рукой. Густое месиво из крови пополам с мозгом окатило доспехи наварха. Невольно сглотнув, он оторопело уставился на толстый, целиком покрытый кровью бронзовый штырь, торчащий из палубы прямо у его ног.

Пневмоболы. Ликомах однажды видел такой в Пелии. Массивный куб из неарской бронзы на прочной опоре, похож на стреломёт, но в десятки раз губительнее. Жуткая машина, выплёвывающая сразу три десятка зазубренных бронзовых дротиков, для большей тяжести заполненных изнутри свинцом. Такой дротик, падая с высоты, насквозь прошибёт человека в полной железной броне. От него не защитит ни щит, ни доспех, а если металл каким-то чудом и устоит, сила удара такова, что переломит хребет быку. Хвала всем бессмертным, такое устройство и его содержание баснословно дороги. Страшно подумать, что было бы, имей все полисы и цари хотя бы по одной такой штуке, а здесь их не меньше дюжины.

К этому Ликомах тоже подготовился. На союзных кораблях деловито поднимали на борта заранее подготовленные мачтовые брусья, сооружая над палубой нечто вроде решетчатых навесов, а моряки размещались так, чтобы оказаться под защитой толстых брёвен. Защита не самая надёжная, но даже если половина дротиков воткнётся в навес, уже неплохо. Снова лязгнуло, и туча снарядов взмыла в воздух. Пронзительный свист, удар, бьются на палубах изувеченые люди, полощутся разодраные паруса. «Жеребцу», можно сказать, повезло: один дротик в навес, один в палубу, один расщепил пополам лопасть весла верхнего ряда. Могло быть и хуже. На идущей впереди «Летящей» убило кормчего и начисто снесло руль. Потерявший управление корабль резко дал правый крен и на полном ходу сошёлся бортами с латарийской триерой. От треска ломаемых вёсел зазвенело в ушах. Ликомахову кормчему Бриафу-одноглазому потребовалось всё его умение, чтобы отвернуть и не завязнуть в свалке.

Вскоре к пневмоболам присоединились обычные стреломёты и лучники с берега. Флот плыл, словно сквозь комариную тучу, временами разлетающуюся перед огромным огненно-оранжевым шмелём. Корабли передней линии представляли собой страшное зрелище ‒ опалённые, ободранные, утыканые стрелами. Многие уже потеряли ход либо пылали, охваченые жадным неарским пламенем, но флот шёл вперёд. Вражескому обстрелу отвечали палубные катапульты, лучники исправно накрывали стрелами прислугу неарских орудий. Ещё немного, и первые корабли гелегов ударят бортами в каменные причалы, а там посмотрим, так ли хороши неарцы в бою, как их машины.

За бросок копья до берега схефелские корабли начали перестроение, и Ликомах невольно залюбовался слаженностью их действий. Почти лишённые выдумки, гелеги всегда были не в ладах со стратегией, но когда требуется исполнить чей-то замысел, равных им не сыскать. Раз, и вёсла втягиваются внутрь. Два, и передовые корабли на полном ходу смыкают строй. Три, и стрекозиные паруса ползут наверх, а на носах, точно по волшебству, вырастают длинные осадные помосты-самбуки. Гелеги подходили к берегу тремя плавучими островами, по четыре корабля в каждом. Сейчас лестницы упадут на пирс, и на набережную хлынут воины в зелёном и красном – прямо на ощетинившуюся копьями неарскую фалангу, уже готовую встретить врага.

Что произошло дальше, не понял ни Ликомах, ни кто-либо ещё из моряков союзного флота. Cразу пять схефелских триер вдруг взмыли в воздух, точно подброшенные невидимой рукой, и рухнули на свои же корабли. «Острова» схефелцев развалились, превратившись в месиво из деревянных обломков и слепленных друг с другом корабельных корпусов. Вновь ударили неарские катапульты, в ответ полетели стрелы и камни. В воздух одновременно взмывало столько снарядов, что за ними скрывалось солнце. Два неарских орудия уже стояли разбитые. Удачно пущеный камень угодил в ящик с неарским огнём, и на берегу теперь тоже горело оранжевое пламя.

Тонкую кругловерхую башню посреди порта Ликомах приметил давно – она была единственной, с которой не летело ничего смертоносного. Смутное тревожное чувство посещало наварха всякий раз, когда таинственная башня попадалась ему на глаза. Он терпеть не мог непонятного, а зачем ставить наблюдательную башню в порту, когда берег и так ими утыкан, он не понимал. Когда на вершине тёмной башни что-то ярко блеснуло, внутри у Ликомаха похолодело от мерзкого предчувствия.

Первый корабль вспыхнул мгновенно. Пламя от носа до кормы охватило горделивую латарийскую триеру, уже почти обогнувшую завал из кораблей, воздух наполнился воплями сгорающих заживо моряков. Почти сразу вспыхнул второй корабль, за ним третий, четвёртый. Ярко сверкало солнце на башне, и по волнам скользил весёлый солнечный зайчик, оставляя за собой пылающие корабли. Огненная стена в одночасье отделила беспомощно сгрудившийся в заливе флот от уже близкого, и в то же время такого далёкого неарского берега.

В залив уже втянулись все суда, а Ликомах отчаянно размышлял, что делать. Идти на прорыв, прямиком на орудия, способные поджечь корабль или подбросить в воздух целую триеру? Отступать, подставив корму береговым орудиям и потеряв половину флота? Он подал было знак сигнальщику, но тут «Жеребца» сильно качнуло. Ликомах с трудом успел уцепиться за мачту, менее удачливые моряки попадали, где стояли.

По тёмной глади водохранилища пробежала рябь, а затем… огромное поблёскивающее полотно, так похожее на воду, поползло в сторону, открывая пустоту. Ликомах почувствовал, как палуба, точно при отливе, ползёт вниз. Высокий каменный борт хранилища тоже потянулся под воду, а из-за него, точно в страшном сне, показались корабли. Множество кораблей, со снятыми мачтами: сенхейские триеры, обитые шкурами тураинские «быки», крытые медью неарские «черепахи», грозно поблёскивающие дугами стреломётов – целый флот! Борт водохранилища окончательно скрылся под водой, и волны бурно хлынули наружу, вынося в залив на ходу ощетинивающиеся вёслами суда. Без малого семь десятков кораблей разгонялись до таранной скорости, нацеливаясь на беззащитный фланг союзного флота.

Неожиданно появившиеся корабли налетели на врага. Защитники значительно уступали числом, но вовсю пользовались внезапностью своей атаки, раскалывая союзный флот надвое и сея хаос в его рядах. Справа неприступные скалы, впереди огонь и солнце на вершине страшной башни, слева полностью владеющий волной вражеский флот, а над всем этим град камней, стрел и огненных шаров. Положение, гаже не придумать, и как выкручиваться, совсем неясно, а ведь они ещё даже не добрались до берега.

Хвала Сефетарису-волногонителю, эфериянин Гигий сообразил, что нужно делать. Бросив бесполезную перестрелку с неарскими катапультами, сине-белые корабли развернулись и пошли на выручку левому флангу. Этелийцы – мореходы, немногим худшие островных – сумели кое-как оправиться от внезапного нападения и дать отпор. Часть илифийских кораблей, по сигналу с дорилаевой «Ласточки», пришла им на помощь. Натиск будто бы удалось сдержать, ещё бы врага не поддерживали такой стрельбой с берега… Нужно высаживаться, но как пройти мимо солнечной башни?

Латарийский корабль, покачивающийся на волнах локтях в тридцати от уже догорающих кораблей, вспыхнул как свечка. Его соседи принялись отчаянно разворачиваться, но прежде, чем им удалось отплыть, загорелись ещё двое. Ликомах крепко выругался, и вдруг понял: солнце! Оно поднимается, сейчас около десяти, а башня отражает солнечные лучи в корабли. Видно, чем солнце выше, тем дальше бьёт машина. Значит, часа через два она накроет половину залива, а ведь именно здесь сгрудилось больше всего кораблей!

По команде Ликомаха, горнист поднял медный, закрученый раковиной рог, над заливом пронёсся низкий протяжный рёв. Сигнальщики выставили флаги «к атаке», «следуй» и «веером», а лёгкая унирема, державшаяся подле командирского корабля, начала разворот, имея приказ отыскать наварха Гигия и передать ему распоряжения. В голове Ликомаха прояснилось, точно после доброго глотка хисского вина. Кровь бурлила от возбуждения. Решительный час! Если задуманое удастся, ещё сегодня они свершат невозможное и вступят в Неару. Вёсла «Жеребца» ударили о воду, спущеный парус раскрылся, наварх Хисса, увлекая за собой островитян, латарийцев и уцелевших гелегов пошёл в атаку.

Вот она, та черта, докуда распространяется сила чудесного неарского орудия. Пересекшая её латарийская дирема запылала быстро, но не мгновенно, позволив сразу полудюжине кораблей прорваться дальше. Загорелся ещё один, но другие вновь продвинулись вперёд. Скорость, только скорость. Орудие всего одно, а кораблей много ‒ доплывём. Лишь бы высадиться, а там разговор будет другой. С берега полетели стрелы и камни, хисские и илифийские луки ударили в ответ. Ветер рвал парус, медный барабанчик келевста тюкал так часто, что звенело в ушах.

Взлетели в воздух какой-то илифиянин и хисская «Элака». Ликомах различил на берегу высоченные журавлеподобные краны и верёвки с крючьями, тянущиеся к подводным таранам пойманных кораблей. Крючья разжались, корабли упали, задев соседей, но остальные прошли под кранами невредимые. Повезло и Ликомаху, выдернутый из строя корабль упал совсем рядом, окатив палубу холодной солёной волной, но «Жеребец» уцелел. Неарский берег рядом! На нём выстроились закованые в железо и неарскую бронзу гоплиты в серо-красном, а меж ними поблёскивают бронзовыми боками громоздкие прямоугольные коробки передвижных сифонов.

Стрелы и камни густо летели с берега, щёлкали пневмоболы, ломая мачты, превращая в решето паруса и насквозь прошибая разом по нескольку человек, но на близком расстоянии стрелки островитян тоже могли показать на что способны. Лучшая в Эйнемиде броня сошлась с лучшими в Эйнемиде луками. Неарские гоплиты стояли плотно, но даже в этой непроницаемой стене островитяне находили мельчайшие щели, и красно-серые копейщики падали один за одним. Стрелял и Ликомах – к чему скучать луку, восемь раз бравшему венки в Калаиде? Стреляли все, кому было чем: дротики, камни, стрелы – между атакующим флотом и берегом словно перекинули шевелящийся и постоянно меняющий очертания мост.

Передние корабли уже готовы были забросить клювастые помосты на берег, когда пять длинных огненных линий протянулись от набережной, превратив палубы в один большой костёр. Неарские сифоны исправно выбрасывали длинные струи пылающего зелья, но уже поздно. Бронзовые тараны ударили в камни набережной, тяжёлые помосты-«вороны» рухнули вниз, давя тех, кому не повезло попасть под медный клюв, и первые воины бросились вперёд, на землю доселе неприступной Неары.

Их встретили на славу: огонь, стрелы, блеск щитов и лес копий. Всё новые корабли, втягивая на ходу вёсла, протискивались сквозь уже приставшие суда, и свежие отряды врывались в бой. Подошли илифияне, с палуб ударили камнемёты, прокладывая широкие просеки в рядах защитников. Один из камней угодил прямиком в сифон, гулко бухнуло, и из недр машины, сметая окружающих её неарцев, рванулись во все стороны потоки оранжевого пламени. Пользуясь замешательством врага, илифийские моряки посыпались на берег. Ветер отнёс в сторону дым горящего по левому борту корабля, и Ликомах узрел лазурнобокую дорилаеву «Ласточку», нацелившуюся в тесный проём между причаливших кораблей.

– Поднажали! – взревел наварх, пуская стрелу в какого-то удачно опустившего щит неарца. – Клянусь конём Сефетариса, я не собираюсь быть на берегу позже илифиянина! Вперё-о-од!!!

Гребцов не нужно было подгонять. Каждый понимал, что единственная возможность выжить – мчаться что есть сил. Вёсла вздымались и опускались, точно крылья гигантской птицы. Берег всё ближе и ближе. Выпустив последнюю стрелу, Ликомах отложил лук, надел бронзовый шлем с султаном из конского волоса и потянулся к топору. Соратники уже выстраиваются к битве – сверкают шлемы и щиты, гремят топоры, грозно вздымаются боевые трезубцы. Команда келевста «Втягивай!», вёсла слаженно вдёргиваются внутрь, и «Жеребец», проскребя бортом о борта, пролетает в узкое пространтсво меж двух кораблей. Оглушительно звякнув, носовой «ворон» ударился в камни мостовой, и с радостным кличем «Найимосэйе, Септайорэ афатон!» команда «Жеребца» бросилась в бой.

Дошли! Бессмертные боги, дошли! Он, Ликомах, ступил на берег Неары с оружием, чего не случалось от Основания Эйнемиды! Великий день, о котором будут петь рапсоды, день славы Ликомаха и его Островов. Но радоваться некогда, вокруг сражение, падают воины, летят камни и стрелы, разбрасывают пламя сифоны, сверкают железом щиты неарцев, намеренных сбросить дерзкого врага в море. Вперёд, в бой, Найимосэйе, Септайорэ афатон!

Островитяне никогда не славились умением биться строем. Моряки и пираты, они были более привычны к драке каждый за себя на тесной палубе либо в кровавой суматохе улиц горящего города. Нередко их это подводило, но сейчас, в безумной свалке на берегу, среди бушующего пламени и летящих во все стороны снарядов, они чувствовали себя в своей стихии. Топоры и трезубцы хиссцев с ходу проделали широкую брешь в рядах неарцев и всё смешалось в одну кучу, где едва разберёшь, кто чужой, а кто свой. В таком бою островитяне заметно превосходили привыкших к строю и порядку врагов. Набережная превратилась в кипящую мешанину сражающихся людей, а с моря высаживались последние участники дерзкого прорыва, бросаясь в битву прямо со сходней.

Неарцы сражались стойко и отважно, их оружие и доспехи были превосходны, но это уже не могло остановить отчаянный натиск. Хиссцы бились с безудержной храбростью, умело орудуя двусторонними лабрисами и трезубцами и поражая врагов не знающими промаха стрелами. Гелеги в красно-зелёных плащах-крыльях, доспехах, похожих на хитиновый панцирь, и жутких шлемах в виде богомольих и муравьиных голов, сражались с нечеловеческим хладнокровием. Их кривые мечи и тонкие длинные копья поднимались и опускались, словно части хорошо отлаженного механизма. Одни латарийские и илифийские моряки в хитонах, с обычными ксифосами, дубинками и короткими копьями, напоминали о том, что на Неару напало войско эйнемов, а не каких-нибудь сказочных варваров. Неарских гоплитов смело с набережной, точно волной. Горящая пакля полетела в жерла двух оставшихся без прикрытия сифонов, и мощные взрывы окончательно расстроили без того уже дрогнувшие боевые порядки защитников. Огонь охватил неарский берег, и в этом огне отчаянно метались обезумевшие от ужаса люди.

Защитники опомнились быстро. С крыш ближайших домов ударили неарские ручные стреломёты – дорогие, долго перезаряжаемые, но насквозь пробивающие льняной доспех. Уцелевшие сифоны окатили атакующих потоками огня, а из примыкающих к набережной улиц высыпали новые воины – серо-красные цвета Неары пополам с голубо-жёлтыми цветами Сенхеи. Бой закипел с новой силой. Захватить берег – полдела, теперь нужно его удержать.

Ликомах сражался, как привык, впереди своих людей. Его знаменитый на все Острова лабрис из священной бронзы Сефетариса, благословенный богами моря, прорубал в гуще врагов широкую просеку. Страшен он был, могучий, рыжебородый, смеющийся в битве, в бронзовом шлеме с чёрным султаном, с покрытым кровью топором в бугрящихся мышцами руках. Враги испуганно расступались перед ним, а хелкадские воины, распевая донельзя похабную боевую песнь, радостно мчались за предводителем. Подле грозного хиссца бился его друг Дорилай. Спокойный, собранный, расчётливый, он бил копьём редко, точно нехотя, но после каждого удара падал враг, поражённый в тончайшую щель под шлемом либо в небрежно оставленный зазор между щитов.

Сенхейский воин в отличном железном доспехе вывалился на Ликомаха из самой гущи сражающихся. Копьё сенхейца едва не задело плечо наварха, но тот отмахнулся топором, оставив в руках врага обрубок. Сенхеец выхватил меч. Умело отразив щитом удар Ликомаха, он нырнул вниз и наверняка подрезал бы сухожилие, но хиссец вовремя отдёрнул ногу и вражеский клинок лишь болезненно прочертил кровавую черту по его бедру. Взревев от ярости, Ликомах крутнулся, и рукоять его топора ударила в голову врага, сорвав увенчаный голубым гребнем шлем. Ударом ноги Ликомах отправил ошеломлённого сенхейца на землю, замахнулся… и вдруг замер как вкопаный.

– Хилон… – прорычал наварх, опуская лабрис.

– Ликомах… – прохрипел анфеец, тяжело дыша. По его покрытому потом и гарью лбу медленно тянулась тёмная струйка крови.

– Помнишь, что ты обещал мне, Хилон? – спросил Ликомах, усмехнувшись при виде недоумения анфейца. – Если я погибну, расскажи о моей смерти сыновьям. Только смотри, чтоб рассказ был что надо. Можешь даже приукрасить. Совсем чуток.

Гортанно рассмеявшись, он отвернулся от бессильно опустившего голову на камни Хилона.

Получив мгновение передышки, Ликомах огляделся. Контратака защитников отброшена, набережная густо завалена телами, островитяне деловито добивают немногих сопротивляющихся неарцев. Дымятся остовы сожженых сифонов и машин, пылают корабли в гавани, дома на берегу и даже камни мостовой. Прорвались, но едва ли треть участников дерзкой высадки держится на ногах. Осадные машины забрасывают сражающийся флот Гигия камнями и стрелами, а в отдалении уже слышен топот собравшихся с силами защитников. Слепящими бликами сверкает вершина башни, а солнце неумолимо ползёт к зениту. Ещё немного, и на флот в заливе обрушится с небес палящий огонь.

– Башня! – взревел Ликомах, указывая топором, и его воины бросились вперёд. – Кесиликт, – обернулся он к командиру гелегов. – Ты и твои люди, задержите их, сколько сможете, – наварх махнул рукой в сторону города, откуда уже была готова выплеснуться новая волна врагов.

– Приказ будет им выполнен, – медная голова богомола коротко склонилась. Кесиликт махнул рукой, и воины в красно-зелёном принялись строиться. Ликомах хлопнул гелега по плечу и с топором наперевес побежал за своими людьми.

Движение на берегу не осталось незамеченным на башне. Ярко блеснуло солнце в бойницах, и широкий солнечный зайчик лёг на берег, подпалив дюжину воинов разом.

– Дети моря! Вперёд, через огонь! – Ликомах со всех ног рванулся вперёд, и его воины с рёвом последовали за командиром. Вокруг бушевало пламя, горели заживо люди, солнечный зайчик, точно играя, скользил по набережной, оставляя за собой живые факелы, но островитяне не останавливались. Двадцать локтей страха, и страшное оружие неарцев бессильно, а перед задыхающимися от безумного бега воинами сияет начищенной бронзой высокая дверь солнечной башни.

Из бойниц ударили стрелы, но не знающие промаха луки островитян быстро заставили неарских стрелков замолчать. К бойницам взметнулись цепкие крючья, и ловкие моряки сноровисто полезли вверх по верёвкам. Другие уже тащили найденное меж разрушенных домов бревно, и вскоре порт огласился звуком мощных ударов. Сзади послышался звон оружия и крики – это вступили в бой схефелияне. Врагов больше, скоро гелегов сомнут, но островитяне успели. С нестерпимо громким скрежетом, дверные створки распахнулись, и воины Островов, радостно взревев, бросились внутрь.

Неарцы сопротивлялись отчаянно. В тесных внутренностях башни и на её узких витых лестницах численный перевес островитян не имел значения Каждый бился с каждым, защитники держали плотный строй, вовсю пользуясь преимуществами, какие даёт обороняющемуся более высокая позиция. Отступив с нижнего этажа, они превратили лестницу в самую настоящую крепость и завалили телами врагов весь пролёт. То же и на втором этаже, и на третьем. Островитяне шли по трупам своих и чужих, неся потери на каждом шагу. И всё же, они шли. Четвёртый этаж. Пятый. Воины сцепляются с безумным рыком, в котором уже нет ничего человеческого, хватают голыми руками мечи, катаются по полу, вырывая друг другу бороды, выдавливая глаза, и уже не разобрать, где друг, а где враг. Все с головы до ног покрыты своей и чужой кровью.

На последнем, ведущем на шестой этаж пролёте пал Дорилай. Вражеское копьё нырнуло под щит, в неприкрытую доспехом подмышку, и илифийский наварх, слабо охнув, начал оседать на залитые кровью ступени. Неистово взревев, Ликомах так сильно обрушил на голову неарского копейщика топор, что кровь и мозг из-под лопнувшего, как сдавленная виноградина, шлема густо забрызгали всё кругом. Рыча как зверь, с налитыми кровью глазами, наварх врубился в ряды врагов, разя направо и налево. Отбросив же их, бережно поднял стонущего друга и, поддерживая его за спину, продолжил подъём.

Разъярённые падением Дорилая, хиссцы и илифияне ударили на врага с подлинным неистовством, и вскоре последний из защитников лестницы свалился на каменный пол, хватаясь за пробитое боевым трезубцем горло. Вышибленная ударом ноги, вылетела дверь верхнего этажа, и всё внезапно закончилось. Изумлённым взглядам островитян предстала удивительная круглая комната с утыканным рычагами креслом посередине. Пол усеивали солнечные зайчики, освещая сложный рисунок на каменных плитах и шесть распростёртых тел в красно-серых балахонах. Неарские механики предпочли поразить друг друга кинжалами, но не выдавать секретов солнечной башни.

– Фасприй, бери всех и быстро вниз, – скомандовал Ликомах, осторожно прислоняя Дорилая к круглому пьедесталу рычажного кресла. – Лучники на второй и третий этажи, все остальные вниз. Держать оборону. Быстрей, пока жукоголовые ещё держатся.

– Да, наварх, – кивнул Фасприй, кормчий «Героны» и старый, ещё с Талиска, соратник. – Парни, за мной!

Топот их ног вскоре стих, и Ликомах обернулся к Дорилаю

– Ты как, друг? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Плохо, – прошептал Дорилай. Его узкое лицо с необычайно белой, чуть голубоватой кожей покрывала испарина. Мокрые от пота иссиня-чёрные волосы прилипли ко лбу и щекам, с уголка бледных тонких губ тянулась алая ниточка крови.

– Да мы тут все не очень хорошо, – через силу усмехнулся Ликомах. Губы илифиянина тронула слабая улыбка.

– Посмотри, что там… – он неопределённо махнул рукой куда-то в сторону. Ликомах кивнул, и подошёл к окну.

– Плохи дела, – заметил он, оглядевшись. – Жукоголовых добили, сейчас нас будут штурмовать. Наши корабли в порту почти все целы. Небось захватить хотят…

– А флот?

С башни открывался прекрасный вид на залив и сражающиеся флотилии, но радостного в увиденном было мало. Гигию удалось навести порядок в расстроенных жестоким обстрелом и внезапным нападением рядах, но враги умело преградили путь к порту и навязали бой по всей линии. Отделаться от них у эфериянина не получалось, а под таким обстрелом и не получится. Не до атаки, живыми бы уйти.

– Дерутся тяжело, – вздохнул Ликомах. – Так они не высадятся.

– Надо им помочь… Чтоб они нам помогли.

– Чем мы им поможем?

– Забыл, где мы? Оружие…

– Башня? И кто из нас умеет этим пользоваться? Где оно вообще, это оружие?

– Ты попробуй… Подумай…

Ликомах пожал плечами и огляделся. Солнечные зайчики на полу, десятка так три, солнечные лучи падают сверху, точно в доме с дырявой крышей. Наварх поднял взгляд и действительно увидел отверстия в потолке, пропускающие яркий жёлтый свет. Присмотревшись, он обнаружил бронзовую лесенку у дальней стены. Лесенка заканчивалась бронзовым люком в потолке.

Отвалив крышку люка, Ликомах едва не ослеп от ударившего в глаза яркого света. Он вновь попытался просунуть голову наверх, прикрывая глаза рукой и смотря сквозь щёлочки в пальцах. Так дело пошло лучше. Наварх кое-как разглядел залитую светом комнату, полную каких-то приспособлений, но изучить устройство подробно, а уж тем более понять, как оно работает совершенно невозможно. Однако хозяева башни-то туда, надо думать, залезали. Ликомах вернулся к телам неарских механиков и ухмыльнулся сам себе, обнаружив на головах у двоих полукруглые бронзовые обручи с пластинкой на одном глазу и крупным плоским изумрудом на другом. Стянув с трупа это странное украшение, наварх кое-как приладил его на голову и удивлённо присвистнул. Мир стал зелёным, точно в Смарагдовом море под водой.

Вернувшись наверх и осмотрев всё сквозь зелёный камень, Ликомах понял, что круглая комната полна до блеска начищенных медных зеркал и слюдяных линз всевозможных форм и размеров. Наварху доводилось видеть, как добывают огонь с помощью линз и солнечного света, а тут, выходит, то же самое, только в тысячу раз сильнее. В комнате царила страшная жара, а вскоре Ликомаху пришлось убедиться, что не зря неарские механики носили плотные балахоны и кожаные перчатки. Сделав неудачный шаг, он резко отпрянул, хватаясь за обожжённое плечо. Решив не искушать более судьбу, наварх покинул удивительную комнату.

И всё-таки, что же делать? О странном механизме наверху и думать нечего. Всю жизнь учись, не разберёшься, как он устроен, а вот кресло – не зря же оно тут стоит. Бронзовое, на круглом постаменте, с рычагами. С потолка свисает толстая труба, оканчивающаяся чем-то похожим на круглый бронзовый шлем. Что ж, не знаешь, что делать, делай что-нибудь. Наварх уселся в кресло и потянул за ближайший рычаг.

Раздался звон цепей, и кресло плавно повернулось вместе с постаментом. Ликомах отдёрнул руку от рычага, а затем рассмеялся собственному испугу. Он потянул другой рычаг, солнечные зайчики забегали по полу, изменив положение. Ага, кажется, понятно. Он передвинул ещё несколько рычагов – эти два крутят кресло влево и вправо, эти, должно быть, передвигают зеркала наверху. Ясно, зеркала с линзами крутятся, отражают солнечный свет, но как узнать, куда направлен луч, с кресла же ничего не видно? Возможно, эти зайчики на полу указывают положение зеркал, но сейчас от этого проку не много. Так, а зачем тут шлем? Ликомах заглянул внутрь: опять что-то похожее на зеркала. Не придумав ничего лучше, наварх надел шлем на голову.

Мир взорвался красками и бросился в глаза опешившему Ликомаху. От неожиданности он сорвал шлем, а после снова медленно надел и шумно выдохнул от восторга. Ему почудилось, что он стал птицей и воспарил над заливом, с огромной высоты оглядывая картину сражения. Наварх потянул рычаг, и картинка переместилась на пол-оборота солнечных часов. Подёргав рычаги туда-обратно, он понял, что кресло, а вместе с ним и обзор двигаются в трёх положениях: на залив, на левый берег и на водохранилище. Разумно – никто не сможет направить башню на город, даже если захочет. Так, значит теперь нужно найти отблеск башни, а дальше… Покрутившись влево-вправо, он обнаружил светлое пятно на воде посреди порта. Есть! А теперь попробуем вот этот рычаг… Пятно послушно поползло направо. Прекрасно! Сейчас немного поупражняемся, и тогда посмотрим, так ли уж неприступна эта самая Неара.

– Ликомах, ты меня слышишь? – знакомый голос прозвучал так, что, кажется, его услышали на самом Хиссе. Какое-то очередное неарское диво. – Ликомах, это говорит Хилон, твой друг. Вы окружены, деваться вам некуда! Сдавайтесь, и я даю слово, что никому из вас не причинят вреда, не отнимут оружия и не снимут доспеха!

Сняв с головы зеркальный шлем, Ликомах подошёл к окну. Дела действительно дрянь. Набережную заполонили неарцы и сенхейцы, держатся, правда, подальше от башни – видно, Фасприй и парни внизу уже разъяснили, что с детьми Островов шутки плохи, особенно когда у тех в руках луки и достаточно стрел.

– Ликомах, прошу тебя, спаси себя и своих людей! Мы не хотим вашей смерти! Сдавайтесь, вам некуда деваться!

Что ж, друг мой Хилон, в других обстоятельствах, я принял бы твоё предложение, но уж точно не сейчас! Ликомах вернулся в кресло и положил руки на рычаги. Ну, начнём, и да пребудет отец Сефетарис со своими детьми.

Первой вспыхнула баллиста на дальнем конце набережной, за ней полыхнула другая. Прислуга третьего орудия – Ликомах даже не знал, как называется этот монстр – не стала дожидаться огненной смерти и бросилась врассыпную. Бронзовый пневмобол подпалить не удалось, но пламя с горящей баллисты удачно перекинулось на сосуды с неарским огнём и через мгновение всё на десяток локтей вокруг полыхало ярким оранжевым пламенем. Войдя во вкус, Ликомах повёл солнечный блик дальше, подпалив ещё несколько орудий, и вскоре добрые полстадия берега превратились в один сплошной костёр. Дальше солнечный луч оказался бессилен и разве что напугал прислугу машин на левом берегу.

Снизу раздался звон оружия, неарцы опомнились и бросились на штурм башни, но Ликомах опустил солнечный блик на набережную, и к шуму добавились вопли страха и боли. Подтянуть луч к самой башне не получилось, но локтей на пятьдесят от неё всё работало прекрасно. Ликомах быстро очистил берег, дав Фасприю хоть какую-то передышку, и дёрнул рычаг, разворачивая оружие на залив.

Мощный удар сотряс башню, за ним другой, третий. Ликомах заметил огненные точки, летящие с левого берега. Поняв, к чему всё идёт, неарцы развернули уцелевшие орудия на башню. Небось скоро ещё и из города станут бить, а луч туда не развернёшь – расстреляют в упор. Нужно, чтобы Гигий высадился и вытащил союзников, пока их тут, ко всем сиренам, не спалили дотла. Луч медленно пополз в сторону сенхейских и неарских кораблей.

Когда запылала шестая триера, вражеские командиры начали выходить из боя, оставив флот Гигия в покое. Теперь эфериянин пойдёт к берегу, как на морской прогулке. Ещё одно сенхейское судно занялось пламенем, и ещё – для острастки. Пусть убираются к выходу из залива, добить их можно потом, а пока лишь бы не мешали. Неара будет взята! Великое деяние, достойное героев прошлого. Отец бы гордился необычайно.

Снизу послышался удар и следом треск пламени. Сильно потянуло гарью. Ликомах развернул кресло в сторону набережной. Чисто. Значит, бьют из города. Ещё удар – плохо дело. Но держаться осталось недолго, скоро Гигий будет на берегу, а в башне их больше ничего не держит. Нужно спускаться, пока башня не загорелась совсем, и ждать подмоги. Ликомах повернулся в сторону залива, желая в последний раз взглянуть на идущий в атаку флот, и с его губ сорвался горестный крик. Союзные корабли на всех вёслах уходили прочь от берега, перестреливаясь с держащимся в стороне флотом врага.

– Проклятый трус! – взревел Ликомах, срывая шлем. На глаза навернулись слёзы ярости и отчаяния. Всё было напрасно и всё было кончено. Неара осталась неприступной. Друзья, товарищи, соратники ‒ все те, чьи тела усеивают сейчас неарский берег либо опускаются на песчаное дно залива, погибли зря.

– Что такое? – простонал Дорилай. Крик Ликомаха вырвал его из забытья.

– Я отбил этого эферского ублюдка от сенхейцев, а он сбежал! Наши драпают из залива! А мы тут горим!

– Мы же знали, что он скотина, – прошептал илифиянин, силясь улыбнуться. – Сдаёмся?

– Сдаёмся, – кивнул Ликомах и кинулся к лестнице. Распахнув ведущую на нижний этаж дверь, он понял, что сдаваться тоже поздно. Жар ударил в лицо, опалив бороду и едва не сбив его с ног. Весь этаж пылал, объятый оранжевым пламенем от потолка до пола. Неарский огонь, жадный и негасимый. Едкий дым заполнил комнату. Ликомах надсадно закашлялся.

– Командир! Наварх! Ты слышишь?! –донёсся откуда-то с другой стороны комнаты знакомый голос.

– Фасприй! Как вы?!

– Два этажа горят, я еле добрался! Не могу пройти к тебе!

– Уходи! Слышишь, Фасприй?! – Ликомах орал надсадно, срывая горло. – Выводи людей, кладите оружие! Позови Хилона, анфейца, он поможет! Слышишь?!! Сдавайтесь!!!

Ответа Ликомах не услышал. Добравшись до чего-то горючего, пламя взревело со страшной силой, разделив наварха и его подчинённого. Оставалось только надеяться, что у Фасприя хватит ума со всех ног бежать вниз, а не сдохнуть, пытаясь спасти тех, кто уже обречён.

– Ну что? – спросил Дорилай, когда Ликомах вернулся в комнату с креслом.

– Конец нам, дружище, – вздохнул хиссец, присаживаясь рядом. – Всё горит, скоро и досюда доберётся.

– Когда-то… Должно… – прошептал илифиянин.

– Но не так же погано!

– Огонь?

– Огонь, – кивнул Ликомах. – Сгорим, а скорее задохнёмся. Чуешь, гарью несёт? Дурная смерть для моряка.

– Смерть… Кто мешает выбрать? Море рядом…

– А ведь точно! – наварх хлопнул себя по бедру. – Море то рядом! Ты со мной?

– Как и всегда… друг.

Ликомах бережно поднял застонавшего от боли илифиянина и осторожно, стараясь не дёргать, подтащил его к окну. Усадив Дорилая на подоконник, он взобрался сам, а затем помог подняться другу, поддерживая его за талию. Они стояли в оконном проёме и смотрели на озарённый ясным полуденным светом залив, покрытый тёмными точками кораблей. Море весело билось в подножье башни, разбрасывая вокруг клочья пены. В вышине пронзительно кричали чайки, свежий солёный ветер ласково овевал разгорячённые тела.

– Красиво, а? – усмехнулся Ликомах.

– Красиво… – прошептал Дорилай. – Море и ветер… Нет красивее ничего… Ничего лучше…

– Воистину так. Славься вечно, Сефетарис пастырь волн, буйнонравный, славься вечно Тимерет легкокрылая, гонительница ветров.

Расстегнув свой обшитый бронзовыми бляшками пояс, Ликомах зацепил его за пояс Дорилая. Затем глубоко, полной грудью вдохнул свежий солёный воздух и шагнул вперёд, навстречу ярко-синему, покрытому барашками волн морю.

***

Множество островов есть в Эйнемиде. Больших и малых, поросших фруктовыми деревьями и голых, точно обглоданная кость. Усеянных богатыми торговыми городами и таких, где люди едва сводят концы с концами, в поте лица добывая свой хлеб. Но вряд ли меж эйнемских островов сыщется более забытый, чем Тирнака.

Этот неприютный кусок скалы, торчащий из Адамантового моря, лежит в стороне от всех известных торговых путей. Его скудные почвы, едва способные выродить жалкий урожай ячменя, не привлекут и самого жадного из завоевателей, а из-за коварных отмелей да тесных бухт любой сколь-нибудь разумный мореход лучше проведёт в плавании лишний день, чем затеет стоянку в таком месте. Лишь изредка буря прибьёт к этим неприютным берегам незадачливый корабль, но и тот, подлатав борта и дождавшись погоды, немедля тронется в путь. Военные грозы, великие потрясения и завоевания, рождение и крушение царств – всё обходит Тирнаку стороной. О том, что Веррен едва не поработил Эйнемиду, бои шли на улицах Сенхеи, Латарии и Леваны, а Верр Рецинна обложил данью священную Калаиду жители Тирнаки узнали, когда последние корабли разгромленных захватчиков на полных парусах мчались прочь от эйнемских берегов.

Впрочем, тирнакийцев всё это совершенно не огорчает. Здесь не любят ни потрясений, ни перемен, свято чтя обычаи дедов и прадедов. Соли, сколько пожелаешь, море обильно рыбой и моллюсками, в скалах гнездятся чайки, берега покрыты водорослями, а в глубине острова полно лишайников, как съедобных, так и дающих ценную краску, какую охотно покупают на Большой Земле. Рыба, водоросли, чаячьи яйца и лишайник исправно пополняют стол неприхотливых островитян. Из сушёных рыбьих костей, водорослей и яичной скорлупы здесь даже делают муку, обильно разбавляя ею ячменную, каковая считается на острове наиглавнейшей ценностью и используется вместо денег. Скажете, скудная, грубая, варварская пища? Зато неурожаев не бывает. У селянина на Большой Земле то засуха, то град, то недород. Не заполнились к зиме закрома, и голод опустошает целые деревни, косит и старых, и малых. Люди едят древесную кору, шишки, сосновые иголки, вываривают голые кости так, что сквозь них смотреть можно. С угодьями отца-Сефетариса не так, они и зимой, и летом плодоносят, знай только, где и как собирать жатву. Ну а уж эту науку всякий тирнакиец постигает, едва научившись ходить.

К тому же, и боги своих детей не оставляют. Сильные течения, что омывают Тирнаку, исправно выносят на берег всякую всячину с разбитых бурями или потопленных пиратами кораблей. Всего чаще верёвки либо доски, из которых тирнакийцы строят свои хижины, но бывает и что-то поценнее: куски мрамора, доспехи, драгоценные камни, серебро, бронзу, морское стекло, монеты, а то и целый покинутый корабль с остатками груза. Всё это тирнакийцы бережно собирают в особом доме посреди острова, а раз в год, летом, когда море спокойно и шторма редки, грузят свои сокровища на лучшие лодки, что есть на острове. Грузят также соль и лишайниковую краску, а затем берут курс на Большую Землю, на Сфикон – огромный город, дух захватывает, аж пять тысяч человек, столько небось и в Латарии не наберётся! Там товары обменивают на бесценные овощи, фрукты, одежду, доски, а самое главное – масло, вино и вкусных жирных свиней – лучшее лакомство, какое бывает на свете. По возвращении «торгового флота», на острове устраивают грандиозный праздник – самый главный в году. Особенно радуются островитяне, если удаётся выменять на Большой Земле хотя бы несколько рабынь. Мало того, что лишние руки в хозяйстве подмога, так ведь и жён на острове всегда не хватает. Да и вообще, захолустье захолустьем, а что от кровосмешения бывает слышали, знаем. По той же причине всякий тирнакиец, если какого чужака прихотью богов занесёт на остров, норовит уложить его в постель к своей дочери или жене. Рождённый от чужеземца парень с лёгкостью сыщет невесту, а уж коли пошлют блаженные боги дочку, так готовь сундуки загодя – как сваты с выкупом пойдут, может и не поместиться. Бывалые моряки про этот во всех отношениях замечательный обычай прекрасно знают и считают его достойным воздаянием за дурную удачу, что притащила корабль на этот дурацкий остров. Как рассказывал некий сенхеец Клевст: «Ну на двадцатой, мать её зубатка, кряду, я уж, конечно, чуток притомился. Дайте, говорю, вина выпить, до ветру сходить, а там тащите и остальных».

Однажды ясным весенним вечером волны вынесли на каменистый берег Тирнаки удивительную находку: двоих утопленников, прочно сцепленных друг с другом ремнями. Оба крепкие с виду мужчины: один черноволосый и стройный, другой ‒ могучий гигант с волосами невиданного ярко-красного цвета. Судя по дорогим доспехам, это были знатные и славные воины, но что всего больше поразило тирнакийцев: выглядели утопленники так, словно умерли мгновение назад, а не провели неведомо сколько недель в солёной морской воде. Тлен и разложение не тронули тела мертвецов. Казалось, они просто спят, столь ясны и спокойны были их безжизненные лица.

Старый жрец Афет, почитаемый всеми островитянами за свою мудрость, сказал, что эта находка – дар богов. Не просто так отец-Сефетарис сберёг эти тела и принёс на Тирнаку. Люди эти, видно, при жизни были истинными друзьями, раз не разлучились даже в смерти. Надлежит отнестись к ним с почтением, ибо это будет угодно Пастырю Волн.

– Что ж, – сказал Хар-рябой, староста единственной на острове деревни и, таким образом, правитель всей Тирнаки. – Раз так, то закопаем как положено. Только железки сперва снимем. Им-то они уже без надобности, а нам сгодятся. Я не я буду, коль мы за них цельный мешок серебра не выручим.

Афет заспорил. Негоже, мол осквернять тела, которые Пастырь Волн не тронул, нужно хоронить как есть. Одни селяне стали за старосту, другие за жреца, и завязался горячий спор, едва не закончившийся дракой. Ни до чего не договорившись, решили пока оставить мёртвых в покое – всё равно по ночи хоронить не станешь – а с утра, на свежую голову, обсудить всё ещё раз.

Неизвестно, что приключилось с Харом ночью, да только не успело ещё взойти солнце, как он, с глазами навыкат и перекошенным от страха лицом, уже будил односельчан, остервенело подгоняя тех, кто спросонья мешкал. Повинуясь указаниям старосты, тирнакийцы погребли незнакомцев на восточном берегу, у самой линии прибоя, так, чтобы при сильном ветре волны омывали подножие обелиска, установленного над могилой. По требованию Хара, жрец Афет, единственный грамотный на острове, вырезал на обелиске два слова: «Ликомах» и «Дорилай».

И когда последняя горсть земли легла на могилу, явилось потрясённым тирнакийцам удивительное видение: двое мужчин, один в зелёном хитоне, а другой в лазурном, сгустились из клочьев морской пены и брызг прибоя. Обняв друг друга за плечи, они стояли по колено в морской воде и, не отрываясь, смотрели на восток. Всего несколько мгновений длилось чудесное видение, а затем набежала высокая волна, и призрак исчез без следа.

С тех пор, место, где погребли неизвестных воинов, называется святилищем Дружбы. Островитяне почитают за главную святыню и приносят щедрые жертвы. Здесь клянутся побратимы, здесь молят о благополучии близких, и, говорят, мольбы эти неизменно действенны. Слава святилища разошлась далеко за пределы острова, место погребения угодных Пастырю Волн героев стали посещать паломники из самых отдалённых земель ‒ к вящей радости тирнакийцев, изрядно пополнивших сундуки, продавая гостям еду и ночлег. На острове даже появились настоящие деревянные дома, а пять крепких новеньких лодок, сработанных на Большой Земле, ходят в Сфикон за вином, свининой и рабынями никак не реже, чем раз в три месяца.

Иногда, в ясную погоду, когда с моря дует свежий ветер и волны бьются о камни, разбрасывая тучи брызг, являются на морском берегу огненноволосый здоровяк в зелёном и стройный темноволосый мужчина в лазурном. Обняв друг друга за плечи, они печально смотрят на восток, туда, где за бурными водами Адамантового моря лежит их бывшая родина.