Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Глава X

Сложив руки на груди, Гигий окинул взглядом длинную песчаную косу и нависшую над ней гору, покрытую сосновой зеленью. Мыс Плиоктрис – южная оконечность Эйнемиды, арена бесчисленных сражений за пролегающие здесь морские пути. Отбив штурм Неары и сняв блокаду с родного города, сенхейцы осмелели и пошли в наступление. Здесь Гигий покажет им, что дерзость имеет свою цену.

Враг уже покинул свою стоянку на острове Амо. В дымке у горизонта Гигий мог различить тёмные точки кораблей, много точек. Разведчики доносили, что у Зевагета почти две сотни судов – всё, что смогли наскрести. Вот и прекрасно! Хватит охотиться по всему морю на стаю комаров, всё решится здесь и сейчас. Простой победы сегодня недостаточно. Нужен разгром, который раз и навсегда отдаст море Эферу, а там можно будет уладить и дела сухопутные. Не впервой эферскому флоту исправлять чужие ошибки. Неважно на суше ли, на море, в тронных залах или народных собраниях.

– Не нравится мне это дело с островитянами, – Перей мрачно разглядывал поле будущего сражения. Его посеребрённый доспех, не в пример хозяину, весело сверкал на солнце. – Не стоило их ставить в первую линию. Они очень злы на нас, как бы не предали.

– Вот я и поставил их и в первую, чтобы предать не успели. Захотят жить, доставят наших бойцов до врага.

Союзные корабли уже тронулись с места, выстраиваясь двумя длинными рядами. Пролив между Плиоктрисом и островом Спахий не даст особого пространства для манёвра на флангах, а вторая линия подчистит неизбежные разрывы в первой. Островитяне, что ни думай об их своевольстве, прекрасные мореходы и многих не пропустят. По фронту завяжется битва, а тем временем сработает приготовленный Гигием подарок: полсотни схефелских и латарийских кораблей, тщательно припрятанных между островами. Когда настанет время, с берега подадут знак дымом, и засадный отряд начнёт движение по длинному, но совершенно неприметному пути сквозь архипелаг. Чуть меньше часа, и отряд в тылу у сенхейцев. Отменный план. Если какой-нибудь философ в будущем станет составлять жизнеописание Гигия, эта битва несомненно займёт в нём важное место. Улыбнувшись собственным мыслям, наварх обернулся к заместителю.

– Послушай, Перей, – благожелательно сказал он. – У нас прежде были разногласия, и с тобой, и с твоим дядей Эрептолемом, но поверь, я не враг вам. Я знаю, что оба вы истинные эферияне и делаете всё ради нашего города и демократии. Так же и я, мы лишь иногда по-разному понимаем благо Эфера.

– К чему это, Гигий? – Перей без видимого любопытства покосился на собеседника.

– К тому, что ты и я здесь ради Эфера, и мы должны победить не ради себя, а ради его блага. Личные счёты…

– Ты намекаешь на то, что я могу умышленно навредить Эферу? – племянник Эрептолема повернулся, его серые глаза сверкнули нехорошим огнём.

– Вовсе нет. Я лишь хочу, чтобы ты понял: сегодня решится всё. Если мы победим, выиграю не я – выиграет весь Эфер, вся Эйнемида…

– Я всё понимаю и так, ни к чему объяснять очевидное, – Перей раздражённо дёрнул плечом. – Если мы победим, выиграет Эфер, но и ты тоже, так ведь, наварх Гигий? Это то, чего ты хочешь?

– Действительно, я жажду славы, как и всякий настоящий эфериянин, но слава Эфера для меня важнее всего, и я тебе это докажу. Ты будешь командовать главной линией вместо меня, и клянусь орлом Эйленоса, если мы сегодня победим, я позабочусь, чтобы твоё имя называли рядом с моим во всём, что бы ни казалось этой победы. Какие бы почести мы не заслужили сегодня, разделим их поровну, и пусть гнев Справедливого падёт на мой род, если я лгу.

– С чего такая щедрость?

– Щедрость? Вовсе нет. Это знак признания твоих заслуг. Ты действительно хороший командир, я говорю это совершенно искренне. А ещё это шаг навстречу тебе и твоему дяде. Я уважаю вас и считаю все наши ссоры досадным недоразумением, ведь настоящих разногласий между нами нет.

– Действительно? – Перей насмешливо поднял бровь.

– А разве не так? Вот скажи, считаешь ли ты, что эферияне должны первенствовать меж народами Эйнемиды?

– Разумеется. У нас многие так считают…

– Ибо это естественно, – с готовностью подхватил Гигий. – Эферияне – исключительный народ. Никто больше нас не любит свободу, мы созданы вести за собой народы. А что ты думаешь по поводу притязаний леванцев, сенхейцев и прочих? Ведь они обвиняют нас в своевольстве и тираннии.

– Если это проверка уроков, то время не совсем подходящее, да и ты мне не наставник с розгами… Ну ладно, я считаю, что это оправдание для врагов свободы, которую мы несём эйнемам. Наши порядки справедливы, а те немногие, кому не выгодны свобода и справедливость, обманом настраивают народы против нас.

– И как надо поступить с этими людьми, если мы победим?

– Наказать, конечно. Зачинщиков казнить или изгнать, остальных поразить в правах до тех пор, пока не станут способными к свободе. Их потомки поймут, что всё делалось для их же блага.

– Так же считаю и я, – довольно кивнул наварх. – Итак, мы с тобой думаем одинаково и стремимся к одному и тому же. Единственное, в чём мы не согласны – способ достижения нашей общей цели.

– Я тоже бывал в Элейской роще и слушал философов, Гигий. Ты подменяешь общее частным, а частное – общим. Ты боролся за власть, свою власть…

– Исключительно для того, чтобы действовать своими способами, ибо я считаю их наилучшими. Да, я настоял на своём, но лишь ради блага Эфера.

– Ради блага Эфера ты обвинил ни в чём не повинных людей? Неарх, Исократ...

– Стратегов? Да, не отрицаю, – Гигий с хорошо сыгранной скорбью опустил голову. – Неарх, Фотомах… Этот груз на моей совести, в царстве Урвоса я предстану перед их тенями и посмотрю им в глаза, но я к этому готов. Я сделал это ради Эфера, понимаешь, Перей? Только ради Эфера. Они были слишком осторожны, слишком нерешительны, слишком склонны к проверенным путям – разве ты сам этого не чувствовал? Мне нужна была власть, ибо я верил – и теперь верю – что смелость, задор, отвага принесут нам победу! Я верил в себя и в Эфер! И да, ради этого я сделал то, что сделал! Ради общего блага!

– Красивые слова. И что ты сделал, получив власть? Утопил треть союзного флота в Неаре! Или ты и мне станешь рассказывать, что во всём виноват бедный Ликомах?

– Под Неарой, конечно, всё вышло не как хотелось, но ведь награда стоила попытки! Если бы мы преуспели, это было бы событие невероятное. Но даже проиграв, мы приблизили свою полную победу в войне, и я знал, что так и будет.

– Вот как? Это новое слово в военном деле. Впервые слышу, чтобы потеря сотни кораблей приближала победу в войне.

– Именно так и есть, – Гигий оглянулся на ожидающую в отдалении свиту и понизил голос. – Я скажу тебе всё прямо, как эфериянин эфериянину, а ты оцени, прав я или нет. Что нам было нужно в этой кампании? Прекратить пиратство, завладеть морем и через то одержать общую победу. Взяли бы Неару – дело было бы сделано. Этого не случилось, но если бы не Неара, разве враги отважились бы собрать все силы и выйти в море? Теперь же они здесь, в наших руках, и в нашей с тобой власти покончить с ними разом. Что бы ни случилось в Неаре – победа ли, поражение – всё приближало нас к конечной цели, вот какой у меня был расчёт. Скажи, разве я не оказался прав?

– Может и так, но сотня потерянных кораблей – дорогая цена.

– Да, но какие это корабли? Сколько погибло эферских судов? Пятнадцать. Основные потери у союзников – что ж, должны и они сделать что-то ради свободы. Ты ведь согласишься со мной, что их вклад недостаточен? Да, к тому же, и спесь их теперь поубавилась. Мы пожертвовали ими, чтобы спасти общее дело.

– Ими и нашими гражданами: Неарх, Исократ – всё для победы…

– Именно так, – Гигий решительно ударил кулаком в ладонь, – всё для победы. Я пожертвовал ради неё их жизнями, если надо ‒ пожертвую и своей, Эйленос мне свидетель. Эфер превыше всего, а наши граждане… Обещаю тебе, сразу по возвращении в Эфер, я добьюсь посмертных почестей всем казнённым и возвращения Исократа. Он и сам поймёт, что я был прав. Вместе, мы раздавим тираннию до конца и во всей Эйнемиде воцарится свобода. Эферская свобода. Вот чего я хочу, ты со мной?

– Всё это пустой разговор, – сказал, после недолгого молчания Перей. – Ты потрошишь непойманную рыбу, мы ещё не победили. Неизвестно даже, будет ли бой. Может сенхеец вообще не нападёт, а отступит, как вчера, и позавчера, и вообще всю неделю.

– Нападёт. Сегодня точно нападёт.

– Почему ты так уверен?

– Потому, что я об этом позаботился, – Гигий доверительно склонился к собеседнику. – Всю неделю Зевагет пытался узнать, какие у нас силы, вот я ему и помог. Вчера к нему перебежали несколько феспотидян… тщательно подобранных мной. Они рассказали ему, что часть наших кораблей ушла к Фоиссе, на помощь келенфиянам. Сенхеец думает, что у нас меньше двухста судов.

– Так он и поверит, – фыркнул Перей.

– Поверит, когда увидит, что здесь действительно двести кораблей. Он наверняка уже послал кого-то проверить архипелаг, но нашу засаду им не обнаружить, ведь у них нет местных кормчих, а у нас есть. Нет, Перей, сенхейцы поверят, что их больше, и такую возможность упускать не захотят.

– Благодаря тебе, феспотидяне нас теперь ненавидят. Почему ты решил, что они не предадут?

– Их семьи будут им порукой. Если я буду удовлетворён, их отпустят. Если нет… – наварх развёл руками.

– А если ненависть к нам окажется сильнее?

– Они всего лишь феспотидяне, – Гигий презрительно махнул рукой. – Но и об этом я подумал: мои перебежчики считают, что у нас на самом деле двести кораблей, про засаду они не знают ничего. Теперь ты видишь, что дело надёжное.

– Видно ты долго думал над этим, – усмехнулся Перей.

– Конечно, ведь этот бой важнее всех предыдущих. Мы вступим в битву и победим. Ты со мной?

– К чему этот вопрос? Я буду сражаться так или иначе – за Эфер, не за тебя.

– Именно это мне и нужно. Сегодня мы победим не ради Гигия, но во имя Эфера и Эйленоса, а в остальном подумай о том, что я сказал.

– Подумаю, когда для этого будет время, – по непроницаемому лицу Перея сложно было прочесть его мысли. Гигию показалось, что эрептолемов племянник колеблется.

– Что ж, ты прав, – кивнул он. – Сперва победа, а остальное потом. Возвращайся к войскам, и да пребудет над тобой око Эйленоса. Сегодня великий день, Перей, запомни его на всю жизнь!

Странно дёрнув плечом, эрептолемов племянник удалился. Гигий с усмешкой проводил его взглядом. Это пока ещё не союз, но первый камень заложен. Хороший стратег думает не только о победе, но и о её последствиях. Семейство Эрептолема потребуется в дальнейшем, чтобы вести Эфер и Эйнемиду верным путём, а былые разногласия только послужат ему, Гигию, на пользу. Когда такой человек, как Эрептолем, поймёт, что совершил ошибку, самое главное – её великодушно не заметить, и выгода не заставит себя долго ждать. Размышляя о будущих свершениях, наварх приблизился к терпеливо дожидающейся свите. Лица что зрелых мужей, что безусых юношей горели от возбуждения. Висящее в воздухе напряжение, казалось, можно потрогать рукой. Каждый из собравшихся здесь эфериян понимал, что сегодня вершится история, и держал себя подобающе.

– Что наши «гонцы»? – спросил Гигий Лиска. – Есть известия?

– Да, наварх. Они подали условный знак: всё как уговорено.

Гигий предлагал выбрать любой из трофейных доспехов, но Лиск предпочёл простой кожаный нагрудник, тунику эферских цветов и лёгкий медный шлем. «Юнцу не подобает носить оружие мужей» – сказал он. Какая благородная скромность, а ведь это лишь одно из множества его достоинств – воистину, щедра к эферскому наварху Прекрасная Аэлин. Гигий дал себе зарок сразу после боя принести жертву синеокой богине. Он вспомнил о прекрасном доспехе из неарской бронзы, что приготовил в дар возлюбленному на его неумолимо близящееся совершеннолетие. Эта мысль вызвала у наварха печальную улыбку.

– Хорошо, надеюсь, они не подведут. – Гигий обвёл взглядом подчинённых, жадно впитывая их возбуждение, предвкушение, чувство сопричастности событиям, изменяющим мир. Его голос торжественно зазвенел. – Великий день, друзья мои! Великий день! По местам, сограждане, и да пребудет над нами око Справедливейшего!

С моря послышались крики и стук барабанов. Корабли Перея, на ходу распуская паруса, выходили в море. Над местом будущего сражения вставало солнце.

***

Могучая пентера, распустив снежно-белые паруса, расправив бело-синие вымпелы и флаги, со стремительной лёгкостью бороздила морскую гладь, ведя за собой десяток кораблей помельче, словно гусыня стайку несмышлёных гусят. «Добродетель Иофеты» – любовь и гордость Гигия, корабль, названный в честь его матери, литургия, ради которой он некогда влез в долги и даже заложил отцовский дом. Этот поступок восхитил сограждан и стал для честолюбивого юноши первой ступенью на пути к величию. Прошли годы, и вот он, повзрослевший и возмужавший, небрежно облокотившись на борт, взирает на несметное множество кораблей и людей, послушных его воле. Союзные корабли выстроились двумя рядами, правым флангом опираясь на мыс Плиоктрис. Серп вражеской флотилии быстро приближался, явно нацеливаясь на охват. Битва уже неизбежна, и осознание этого заставляло Гигия трепетать от возбуждения.

– Что ж, похоже, всё идёт как надо, сенхеец поверил. Ты подобрал правильных «перебежчиков», Лиск, хорошая работа.

– Это было несложно, наварх, – юноша скромно опустил глаза. – Они все слишком боялись.

– Конечно, они же не эферияне, – хохотнул Гигий, остальные рассмеялись. – Пилемон, мы не слишком взяли к югу?

– Всё в порядке, наварх, – ухмыльнулся в густую чёрную бороду первый кормчий. Старый соратник, нанятый в таверне Хермия-горбуна ещё когда юный Гигий набирал команду для своего первого корабля. – Ветер добрый, волна игривая, выйдем куда собирались.

– Ну хорошо, – Гигий с улыбкой хлопнул моряка по плечу. – Кому-кому, а тебе я верю. Давай, на бросок копья от крайнего, как уговорено.

Он ещё раз взглянул на построения своего флота: два ряда – врагу будет непросто прорваться, а в случае опасности он, Гигий, с отборными кораблями закроет брешь. С берега поднимается чёрный столб дыма, а значит флот Дикелида уже тронулся со своей тайной стоянки в архипелаге. Ему потребуется около часа, и это время у него будет, а дальше сенхейцев ждёт очень неприятная неожиданность. Представив себе лицо их наварха, обнаружившего в собственном тылу полсотни вражеских триер, Гигий еле удержался от злорадной ухмылки.

– А что наши дорогие союзники? – Гигий обернулся в сторону упрямца Кретофоя. Напустив на себя самый независимый вид, он держался поодаль от эфериян, с деланым безразличием разглядывая пустынный берег.– Хороший день для победы, а, друг мой?

Островитянин вырядился нарочито мирно: в лазоревый гиматий, светлый хитон и лёгкие сандалии. Что ж, пусть его. Пока он здесь играет в оскорблённую гордость, его соотечественники ведут корабли к вражескому строю, а получит камень в незащищённую башку ‒ сам виноват.

– Не для меня, – Кретофой не упустил случая огрызнуться. – Нельзя победить, если не сражаешься.

– Разве? – весело ухмыльнулся наварх. Сейчас, когда все хитрости принесли свои плоды и бой стал неизбежен, им овладело игривое настроение. – Чьи же корабли тогда идут сейчас в бой?

– Ты силой принудил свободных эйнемов. Мы не сражаемся, а повинуемся силе.

– Ну-ну, – благодушно поднял руку Гигий. – Всё, что я делаю, это для вашего же блага. Вы ещё скажете мне спасибо, и ваши сограждане тоже. Сегодня мы здесь, чтобы снова сделать Эйнемиду великой! Подумайте об этом!

– Мы скажем спасибо нашим эферским друзьям, если они тебя осудят и накажут, – холодно сказал Кретофой. – Иначе, они нам не друзья.

– Мудрость богов и людей такова: победителей не судят, – усмехнулся Гигий.

– Есть и другая мудрость, – невозмутимо парировал илифиянин. – Не потроши рыбу, пока она в море.

То же говорил Перей, и не удивительно – кто не знает этой поговорки? – но такое совпадение, почему-то, вызвало у Гигия неприятное чувство. Одарив Кретофоя натянутой улыбкой, он отошёл к весело переговаривающимся эфериянам.

Вражеский флот подошёл уже так близко, что стало возможно различить многоцветные эйнемские вымпелы и тураинские треугольные знамёна из звериных шкур. Навстречу двумя стройными рядами выдвигались хисская зелень, сияющая белезна Латарии, светло-голубые Илифии, оранжево-чёрная Этелия и, конечно же, первый среди равных ‒ бело-синий Эфер. Едва ли не каждый эйнемский полис поднял здесь свои цвета – событие, невиданное со времён верренского нашествия.

Звонко щёлкнуло, и едва заметная чёрная точка стремительно оторвалась от похожей на приземистое корыто латарийской диеры. Тяжёлый камень, угрожающе переворачиваясь в воздухе, поплыл в сторону неприятельских кораблей. Несколько долгих мгновений, а затем идущая в первых рядах леванская триера вильнула, заваливаясь набок. По союзному флоту волной пронёсся радостный шум, воины застучали копьями в щиты, гребцы захлопали вёслами по воде, а над диерой заполоскался голубой вымпел Тимерет стрелоправящей. За первым камнем последовали другие, в воздух взмыл целый рой снарядов. Враги, не сбавляя ход, ответили, но стреляли больше для вида. На таком расстоянии лишь немногие выстрелы достигали цели, не причиняя особого вреда.

Флоты сближались, обстрел усилился. Уже несколько судов с обоих сторон дали опасный крен, по их палубам заметались тёмные точки моряков, отчаянно пытающихся выправить положение. Вскоре полетели и стрелы, зловеще лязгнули неарские пневмоболы, вызвав неприятный холодок на спинах тех, кто участвовал в недоброй памяти штурме. Наконец, случилось то, что должно было случиться: зловещее гудение, удар, и меж союзных рядов расцвели ярко-оранжевые пламенные цветки. Сразу несколько судов вспыхнули, охваченные негасимым неарским огнём.

Тягаться в меткости со смертоносными орудиями града ремесленников союзные командиры не намеревались. Прогудела труба, флот оделся многоцветьем парусов, вёсла ударили по воде и корабли помчались на врага. Так умный зверь бросается на охотника с дротиком, не давая коварному человеку времени нацелить кусачую медь. Расстояние между врагами таяло, точно кусок льда на жарком солнце. Надводные тараны в россыпях солёных брызг жадно сверкали на солнце, готовясь впиться медным жалом в податливое дерево вражеских бортов. Злобные морды крокодилов, акул, морских змеев, черепах скалились в нетерпеливом предвкушении.

– Ну что, Кретофой, – насмешливо крикнул Гигий. – Скольких ваши пропустят за корму? Ставлю эферскую мину, что не больше десятка!

– Не проспорить бы тебе, Гигий, – хмуро бросил Кретофой, не отрывая взгляд от берега. Грандиозное зрелище сходящихся флотов его словно не занимало.

– Разве здесь можно проспорить? Все мы знаем доблесть сынов Пирины и Хелкад, – не дождавшись ответа, наварх рассмеялся и, махнув рукой, вернулся к созерцанию сражения.

Всё ближе и ближе, всё чаще и чаще бьют о воду вёсла, разгоняя корабли до таранной скорости. Зазвенели звучные трели свистков, и ненужные в ближнем бою паруса поползли вверх. Вражеские гребцы дружно вдёрнули вёсла, готовясь к сближению бортами… но вёсла хисских и илифийских кораблей остались на воде.

Треск и стук ломаемых вёсел разнёсся, казалось, на много стадиев окрест. Враги, сами, похоже, не веря в происходящее, ворвались в самую середину чужого флота. Строй развалился, превратившись в беспорядочное месиво парусов и мачт. Шедшие первыми сенхейские и тураинские корабли навалились на застигнутую врасплох линию Перея.

– Хороший день для победы, а, друг мой? – насмешливый голос ожёг спину Гигия, заставив кулаки сжаться от ярости. Разъярённый, он обернулся и натолкнулся на жёсткий взгляд Кретофоя.

– Мы не сражаемся сегодня, – с нескрываемым злорадством сообщил тот. – Ты проспорил мину, эфериянин.

На море творилось подлинное безумие. Сражение завязалось по всему фронту. Кое-где корабли сбились в плотную массу, составив нечто вроде деревянных островов, размахивающие оружием моряки отважно прыгали на вражеские палубы. На хисских и илифийских судах тоже шёл бой. Уцелевшие гребцы островитян набросились на застигнутых врасплох эфериян. Удивлённым сенхейцам оставалось лишь наблюдать, как треть вражеского флота сражается сама с собой.

– Измена… – сдавленно прорычал Гигий, чувствуя, как глаза застит кровавая пелена бессильной злости. Кретофой остался безмятежен.

– Ты сам виноват во всём, так получай, что заслужил, – он издевательски усмехнулся, – наварх.

– Парус поднять! Приказ по флоту «следуй за мной», – взревел Гигий. – Псотей, заходим сбоку, курс вон на тот остров, со скалой. Лесмий – готовность к схватке, тетивы натянуть, проверить. Лиск – ты на командных флагах, жди моих распоряжений. Выполнять!

Уверенный голос командира словно пробудил всех ото сна. Засвистел сигнальный рожок, застучал барабан келевста, моряки с похвальной резвостью бросились по местам. Не прошло и минуты, как полосатый бело-синий парус пополз вниз, а вёсла погрузились в воду, разворачивая «Добродетель Иофеты» носом к северу.

– Неплохо, неплохо, – насмешливо заметил из-за спины Кретофой. – Попробуй-ка заткнуть дырку, эфериянин, вдруг не протечёт.

– Ты… – Гигий резко обернулся. Багровое безумие спало, уступив место спокойной ярости, холодной, точно лёд, и оттого лишь более страшной.

– Я, – согласился илифиянин. – И что ты теперь…

Гигий полоснул наотмашь, не раздумывая, точно в кабацкой драке. Кровь брызнула из рассечённой шеи Кретофоя, густо заливая лазоревый гиматий. Под испуганными взглядами моряков, наварх, не обращая внимания на марающую руки кровь, подтащил хрипящего человека к борту и свесил вниз. Красные капли дождём полились в бурлящую под вёслами воду.

– Сефетарис волногонитель, пеннобородый, – удерживая бьющегося илифиянина над водой, Гигий воздел окровавленный меч к небесам, – Тимерет стреловержица, легкокрылая, вам жертва и кровь. Радуйтесь!

Резким взмахом меча развеяв в воздухе кровавые капли, наварх перебросил тело через борт и обернулся к застывшим в священном ужасе подчинённым.

– Кощунство… – выдохнул кто-то, и тут же осёкся, напуганный собственной смелостью.

– Не кощунство – справедливость, – спокойный голос Гигия леденил кровь у самых стойких. – Кто предал Эфер, тот предал Эйленоса и всех богов. Пусть Пастырь и Легконогая сами спросят с него за позор.

Злой порыв холодного ветра налетел из ниоткуда, вздыбив колоколом гигиев плащ, резко скрипнула натянутая внезапно наполнившимся парусом мачта. По палубе пробежал суеверный шёпот. Подавив невольную дрожь, наварх нервно расхохотался.

– Видите! – воскликнул он. – Легконогая здесь, она принимает наши первины! А теперь, за работу! Эйленос и Эфер!

Люди вернулись к своим занятиям с каким-то остервенелым облегчением, словно стремясь выкинуть из головы мысли о произошедшем. Гигий ещё раз бросил мрачный взгляд на бурлящую меж вёсел воду, поглотившую тело дерзкого илифиянина, но не увидел ничего примечательного. Буйнонравный Сефетарис хранил молчание.

Подгоняемая ветром, флотилия Гигия неслась вперёд, в самую гущу сражения, где развевались пурпурные флаги могучих леванских пентер и тонкая эферская линия опасно гнулась под их напором. Всё ближе и ближе, в борт уже вонзились первые вражеские стрелы. Эферские лучники тоже натянули было тетивы, но наварх поднял руку со сжатым кулаком – ни к чему, есть задача важнее. По знаку сигнальных факелов флотилия резко забрала влево, обходя прорвавшихся врагов, и медным жалам эферских таранов открылись податливые деревянные борта. Свист, взмах факела, многократно повторённый крик «Таранная скорость!». Флот Белостенного Эфера ринулся в бой.

«Эйтэ-кайтэ! Эйтэ-кайтэ!» ‒ вопили палубные старшины в такт барабанам келевстов, и, вторя им, били по воде вёсла. По палубам эферских судов пробежало движение, моряки в последний раз проверяли снаряжение и занимали места на носу, готовые броситься на вражеские палубы. Лучники, не переставая, дёргали тетивы, гимнеты в серых хитонах оттаскивали с палубы убитых и раненых.

Намеченная Гигием триера под пурпурным флагом, щегольски украшенная позолоченными завитками виноградных лоз, умудрилась развернуться носом. Леванские гребцы, должно быть, разорвали себе все связки на плечах и локтях, но их корабль рванулся вперёд, точно его подтолкнула невидимая рука. Кормчий едва успел заорать: «Втягивай!», как леванец ловко увернулся о летящей на него «Добродетели» и шмыгнул мимо, прижимаясь бортом к борту. Большинство гребцов успели спасти вёсла, но передним не повезло. Послышались крики боли и оглушающий деревянный перестук, обломок весла бешено закрутился по нижней палубе, ломая конечности, сокрушая спины, дробя черепа тем несчастным, что очутились на его пути.

Леванская триера прошла столь близко, что в мельчайших подробностях стали видны оскаленные в боевом раже лица врагов. С палубы на палубу посыпался смертоносный град, били наверняка, почти в упор. В щите Гигия засела пара дротиков, а у его ног распростёрлось тело помощника кормчего, насквозь пробитое копьём. Эферияне бросились к борту, пытаясь зацепить и притянуть вражеский корабль. Сразу десяток крюкастых багров впился в борт, но гребцы леванца дружно оттолкнулись вёслами, и вырванные из рук багры покатились по палубе. Чудом не столкнувшись, корабли разошлись, оставив друг другу утыканные дротиками и заваленные телами палубы.

Умница Пилемон, кормчий «Добродетели», сразу нашёл новую цель, направив корабль между не ожидающих этого леванских триер. Воздух наполнился треском ломаемых вёсел, на палубу густо посыпалась деревянная щепа, а эферские метатели забросали палубы обездвиженных кораблей дротиками и копьями. Гордо миновав побеждённых врагов, «Добродетель» прорвалась сквозь вражеские порядки и вывалилась прямо на роскошную пентеру под драгоценным парусом с пурпурными полосами и искусным шитьём.

Звук столкновения огромных кораблей услышали, верно, на другом конце моря. Увенчанные медными таранами носы сцепились друг с другом намертво. На «Добродетель» упал широкий штурмовой помост, по которому на палубу посыпались воины в зелёном и красном, вооружённые топориками, мечами, короткими копьями. Другие эферские и леванские суда бросились на помощь, перебрасывая подкрепления по наскоро переброшенным на сцепившиеся суда мосткам. Вскоре палубы добрых двух десятков кораблей превратились в одно большое, шаткое, деревянное поле битвы.

Гигий оказался в первых рядах сражающихся. С мечом в одной руке и щитом в другой, эферский наварх разил врагов, а подле него бился верный Лиск, когда прикрывая старшего товарища щитом, а когда нападая из-под его защиты, так, что врагам могло показаться, будто против них бьётся некий четырёхрукий и двуглавый воин. Ободряя друг друга и соратников, любовники во главе эферских воинов отбросили заполонивших «Добродетель» леванцев и на их плечах ворвались на палубу вражеской пентеры – «Золотого кабана» леванского наварха Эмиона.

Немногое на свете может потягаться в свирепости с морским сражением. На залитых кровью палубах, в жуткой тесноте, где едва достанет места двинуть сжимающей оружие рукой, сотни людей и орфотавров сцепились в жестокой схватке, где никто не просил и не давал пощады. Мечи, топоры, вёсла, доски, зубы, ногти – всё шло в ход, лишь бы перестал жить ещё один враг, а затем ещё один, и ещё, и ещё. В этой кровавой каше не было места ни чинам, ни званиям, ни прошлым заслугам. Все едины в глазах Удачи, и наварх великого флота, член лаоферона, снарядивший пентеру, толкался меж разгорячённых тел, моля богов о милости точно так же, как последний застрельщик, нашедший на борту боевого корабля спасение от неумолимых заимодавцев. Белый султан на шлеме Гигия истрепался, кровь из раны на плече залила руку, смешавшись с грязью и солёным потом, но верный Лиск был рядом, одним своим присутствием утраивая силы возлюбленного, и наварх вёл своих людей вперёд, шаг за шагом отвоёвывая у врага ещё одну пядь пропитанных кровью досок.

И враг не выдержал. Гигий сам не заметил, как в сплошной стене из плоти, железа и меди сперва появились просветы, а затем и целые куски пустого пространства. Удар, ещё удар… Черноголовый, смуглокожий орфотавр с двуручным лабрисом в руках вывалился прямо на Гигия, страшный топор надвое расколол щит наварха, чудом не сломав руку. Новый удар наверняка лишил бы союзный флот командира, но умница Лиск в последний миг вклинился между тураинцем и возлюбленным, ловя топор на воздетый обеими руками щит. Рогатый гигант с лёгкостью отшвырнул юношу ударом ноги, но этой заминки хватило Гигию, чтобы поднырнуть под руку врага и ткнуть мечом в незащищённую подмышку, а мигом вскочивший на ноги Лиск пронзил грудь тураинца подхваченным с палубы копьём. С неожиданно жалобным стоном орфотавр опустился на палубу, а Гигий обнаружил себя лицом к лицу с леванцем, облачённым в неарскую бронзу и драгоценный пурпур. Уклониться от неотразимого рубящего удара Гигий уже не успевал, но шлем, хвала Эйленосу, выдержал, вражеский клинок соскользнул по гладкой бронзе, разрубив завязки на доспехе и оцарапав плечо. Еле соображая, что делает, Гигий вцепился левой рукой в пышный пурпурный султан вражеского шлема, дёрнул к себе, ткнул прямо в открывшуюся шею, и мёртвый враг рухул к его ногам. Шлем свалился с головы убитого, и Гигий узнал седовато-чёрную бороду ликадиарха Эмиона, с которым целую вечность назад спорил на мраморных скамьях залитого солнцем Мелидеона. Командующий флота винолюбивой Леваны был мёртв.

Внезапно, всё закончилось. На палубах и в ямах для гребцов ещё кое-где шла драка, но вокруг себя Гигий видел лишь радостно вопящих соратников и падающие флаги на мачтах вражеских кораблей. Отмахнувшись от чьих-то объятий, наварх вскарабкался на высоко воздетый над палубой нос пентеры и оглядел поле сражения. Десятки кораблей пылали либо медленно погружались в воду, изувеченные вражескими таранами. Стрекозиные крылья гелегских кораблей бессильно плавали меж деревянных обломков и сотен отчаянно барахтающихся людей. Огромная гексера «Истина», гордость латарийского флота, горела почти целиком, но продолжала разить врагов из всех четырёх палубных орудий. Потери страшны, но строй держится, и продержится ещё, а тем временем… Гигий перевёл взгляд на север, и его тонкие губы скривились в мрачной усмешке. Из-за дальних островов уже показались корабли под синими и белыми флагами, идущие к левому флангу, где Перей отчаянно сражался с напирающими сенхейцами.

Новые враги нацелилась на столь успешно закрытый Гигием участок боевой линии, но наварха это лишь развеселило. Видно, они либо ещё не заметили, либо просто не до конца поняли, насколько безнадёжны теперь все их попытки. Эферияне поспешно бросились обратно к своим кораблям, пытаясь как можно скорее расцепиться и выйти на свободную воду. Пока враги под градом стрел протолкаются сквозь завал из обездвиженных, лишённых команды кораблей, пройдёт какое-то время, а там подкрепление вступит в бой, и останется только собрать добычу да воздвигнуть трофей. Хорошо бы украсить шест шлемом самого Зевагета, но, если вдруг, попущением бессмертных, сенхеец упокоится в пучине или бежит, уже добытые доспехи и пурпурный плащ Эмиона тоже будут смотреться недурно.

Ходкие «быки» орфотавров, ведомые умелыми кормчими, миновали завал быстрее, чем рассчитывал Гигий. Их передовые корабли уже сходились с эферскими, но для прорыва этих сил уже недостало. Разместив «Добродетель» за строем, Гигий, при помощи сигналов флагами, направлял заново вступающие в бой суда, нетерпеливо поглядывая в сторону севера, на подходящее подкрепление. Ближе, и ближе, и ближе, они уже на расстоянии броска копья, но почему никто не стреляет, и что за корабль во главе эферского строя… Мгновенное узнавание сверкнуло яркой вспышкой, Гигий вспомнил, где видел эту изящную чернобокую пентеру, и прочное дерево палубы ушло у него из-под ног.

Раздался тягучий гул рога, бело-синие флаги полетели вниз, а голубые с жёлтым знамёна Сенхеи дружно поползли вверх по мачтам нацеленных на беззащитный эферский фланг кораблей. Застывшим взглядом, Гигий наблюдал, как носовой таран зевагетовой «Калимеры» на полном ходу вошёл в бок «Алмаза», и корабль Перея разломился надвое, унося на дно эрептолемова племянника вместе с двумя сотнями моряков, а затем налетевший порыв ветра радостно подхватил полный отчаяния крик эферского наварха и потащил свою добычу над злорадно хохочущими волнами.

***

Чернеющая ещё дымящимися подпалинами, потерявшая носовые вёсла и первую мачту, пентера устало ткнулась в мелкую гальку пустынного пляжа. Измученные, покрытые кровью и гарью моряки, пошатываясь, словно пьяные, побрели по сброшенным на берег сходням. Совершенно загнанные гребцы падали без сил и засыпали прямо на скамьях, уткнувшись солёными от пота лбами в окровавленные стёртыми ладонями вёсла.

Наварх сошёл на берег одним из последних. Окинув усталым взглядом командиров, прячущих взгляды либо сочувственно взирающих на человека, погубившего эферский флот, он печально улыбнулся. Никогда ещё, за всю его полную интриг, сражений и прочего шума жизнь, Гигия не посещало столь полное и всеобъемлющее спокойствие. Мысль о том, чтобы нарушить его словами, причиняла почти физическую боль.

– Кажется, погони нет, наварх, – прервал тягостное молчание помощник кормчего Сеней, сменивший у руля чернобородого Пилемона. Тело старого соратника, насквозь пробитое снарядом неарского пневмобола валялось сейчас на прокисшей от крови палубе, среди десятков других. Гигий поискал в своей опустошённой душе крупицу скорби или хотя бы лёгкое сожаление, но не нашёл ничего.

– Это ведь Закрос? – спросил он так безразлично, словно интересовался, как пройти от агоры до портового рынка.

– Ну да, наварх, – удивлённо ответил Сеней, – Ты же сам велел сюда править.

– Говорят, здесь Аэлин родила Ирата и Калипоя, – кивнул Гигий. – Здесь её святилище. Идём, я хочу принести жертву.

– Наварх, время ли… – начал было второй командир «Добродетели» Филоник, но под немигающим взглядом Гигия осёкся и вместе с остальными покорно побрёл за начальником, решительно зашагавшим куда-то вдоль берега.

Святилище оказалось простой грудой розоватых камней, уложенных на самой линии прибоя в некоем подобии хижины с треугольной крышей. Под недоуменными взглядами спутников командир великого флота – точнее, того, что от него осталось – склонил голову и принялся что-то бормотать себе под нос, не обращая внимания на заливающие ноги волны. Остальные терпеливо ждали. Их взгляды были более чем красноречивы.

– Я не держу зла на вас, бессмертные! – вскричал Гигий так неожиданно, что кое-кто из собравшихся нервически вздрогнул. – Всё есть, так как есть, и иначе не будет. Но славлю я только одну из вас! Ту, что одарила меня щедрее прочих и единственная не оставила милостью! Тебе, Синеокая, одной эта жертва! Лаийфос, Аэллейнэ, э орфо! Орфо меннэма!

Ласково взглянув на едва не плачущего Лиска, Гигий скинул с плеч бело-синий плащ, снял укращенную алмазами платиновую цепь наварха и браслеты, стянул с пальца массивное кольцо. Всё это он уложил на скрытое под треугольной крышей подобие жертвенного камня, а поверх водрузил извлечённое из поясного кошеля сушёное яблоко, из тех, что запасают на кораблях для дальних походов. Жалкий сморщенный огрызок удивительно уместно смотрелся на блестящей платине.

– Ну вот, все дела закончены, – Гигий взглянул на окруживших его людей, медленно переводя взгляд с одного на другого. – Я благодарю вас, соратники, за верность и отвагу. Сегодня чёрный день для Эфера и свободных людей Эйнемиды, но вы не должны корить себя за это. Всю вину за случившееся я, Гигий, сын Котила, беру на себя. Пускай эферияне рассудят меня, как подобает, и огласят приговор. Здесь, – наварх показал извлечённый из кошеля свиток, – здесь моя последняя воля. Если таково будет решение, пусть эферияне отберут моё имущество в казну, если же что останется, треть пусть поровну раздадут семьям эфериян, что погибли сегодня по моей вине, треть пусть разделят между моей женой Деморой и сыном моего дяди Лисимахом, Деморе же пусть останется мой дом, а остальное да получит Лиск, сын Перенполоя, и да принесёт оно ему больше счастья, чем мне. Ему же я завещаю свои гражданские права и литургии, если только у Деморы до конца сего года не родится сын. Тебя Сеней, и тебя, Кратоник, беру исполнителями моей воли, вы, прочие, будьте свидетелями. Вот, Сеней, возьми.

– Что ты собрался делать, наварх? – Сеней почтительно принял из рук Гигия свиток. Обветренное лицо моряка казалось невозмутимым. Он уже знал ответ. Все они знали.

– Нет, Гигий, нет, – простонал Лиск, прекрасное юное лицо исказилось от боли, вишнёвые губы предательски дрожали. – Всё это моя вина! Я подавал тебе дурные советы! Я посоветовал напасть на Неару, из-за меня ты поссорился с островитянами, я подсказал этот злосчастный план, из-за которого мы проиграли! Я виноват, так пусть казнят меня, не тебя!

– Ты не виноват, друг мой, – Гигий ласково прикоснулся к щеке возлюбленного, и тот жадно вцепился в протянутую руку. – Твои советы были честны, ибо шли от чистого сердца, и скажу тебе правду: они были достаточно хороши.

– Но мы же проиграли…

– Не из-за тебя, – наварх обвёл глазами наблюдающих за сценой моряков. – Я хочу, чтобы знали все: сегодня мы проиграли не из-за того, что плох был план сражения, и не из-за того, что мы сражались без доблести. Вы бились, как истинные сыны Эфера, но я, ваш наварх, не предусмотрел то, что должен был предусмотреть, и тем подвёл всех эфериян. Я не предусмотрел предательства.

– Предательство… – ахнул Лиск, остальные недоверчиво переглянулись.

– А разве не ясно? Как, по-вашему, сенхейцы смогли не просто отыскать нашу засаду, но ещё и тайно перебить, и прийти под её видом точь-в-точь, когда мы условились? А ответ простой: они знали наши планы, все до единого!

– Но кто это? – в замешательстве выдохнул Сеней.

– Вот и подумайте над этим, что же до меня… – Гигий достал меч, серое железо тускло блеснуло в лучах начинающего клониться к закату солнца. Взглянув на оружие так, словно увидел его впервые, он протянул меч болезненно дёрнувшемуся Лиску. – Держи, младший брат. Ты знаешь, что делать.

– Нет, – прошептал юноша, отшатнувшись от украшенной алмазом рукояти. – Нет, я не могу.

– Это должен быть ты и только ты. Даже своей руке я доверяю меньше. Или ты откажешь мне в этой милости?

– Тебе не нужно этого делать! Не нужно! Эферияне…

– Я не могу предстать перед эфериянами с моим… с моим позором. Ты окажешь мне милость? Или мне просить о ней другого?

– Нет! – Лиск судорожно схватился за рукоять, так резко, что по разрезанной ладони Гигия потекла кровь. Наварх рассмеялся и погладил возлюбленного по лицу, оставив на бледной щеке алые разводы.

– Спасибо тебе, младший брат. Я хотел сделать тебе подарок, но он теперь потерян. Возьми хоть этот меч, пусть он напоминает тебе о том, кто тебя любил.

Коснувшись губами губ плачущего юноши, Гигий шагнул мимо него, в сторону моря. Сверкающие алым горбы волн, уходящие в багряный горизонт, казались налитыми кровью. Не отводя зачарованного взгляда от этой страшной в своём величии картины, наварх эферского флота медленно опустился на колени, прямо на мокрую гальку.

– Давай, – промолвил он, склонив голову набок.

Лиск шагнул вперёд. По его бледному лицу текли слёзы. Было видно, каких усилий стоит ему удерживать дрожь в сжимающей меч руке. Неуклюже ступая подгибающимися ногами, едва не оступившись на скользких камнях, он подошёл к Гигию и приставил остриё к его могучей шее. Обняв возлюбленного за плечо, юноша что-то прошептал ему на ухо и резким движением вогнал меч по самую рукоять.