Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Глава XV

Хилон ожидал, что вид родного дома пробудит дремлющее горе или, наоборот, вернёт хотя бы тень светлых воспоминаний, но сейчас, под испятнанной подпалинами стеной, в голову лезли совершенно пустые мысли. Поймав себя на том, что попросту боится войти, Хилон зло толкнул белеющую свежей сосной дверь и шагнул за порог.

Здесь царили мрак и пустота. Ни одна лампа не освещала некогда полную света и родного тепла гостиную. Скудные лучи из узких оконцев да чадящая у кумира Тэйме-привратницы лампадка выхватывали из темноты то обрывок изодранного гобелена, то пустой мраморный постамент, то едва замазанное бранное слово поверх облупившейся мозаики. Сглотнув подкативший к горлу ком, Хилон осторожно прошёл на внутренний двор.

Она заметила его не сразу. Оправив чёрный балахон, женщина оторвалась от разбитой на месте бывшего цветника грядки с луком, взгляд подслеповатых старческих глаз остановился на посетителе. Спустя мгновение раздался протяжный крик:

– Благословен день, когда господин вернулся домой!

Плача и смеясь одновременно, старая Хлено с неожиданной для её лет прытью бросилась к потерявшему дар речи Хилону и обхватила ноги хозяина.

– Господин… Это ты, господин, во имя милости Айтэ, – полуразборчиво бормотала она, пряча в складках хилонова гиматия мокрое от слёз лицо. – Я знала, ты придёшь, не зря мне вчера снился золотой дрозд… Гелея! – напустилась она на замершую в дверях красивую женщину лет тридцати, испуганно прижимающую к груди крошечного ребёнка, – Что стоишь?! Немедля зови! Вернулся наш господин!

Женщина только охнула и скрылась в глубине дома, откуда вскоре послышались топот и возбуждённые голоса. Положив руки на голову рыдающей Хлено, Хилон отрешённо рассматривал кое-как вычищенный двор с замусоренным бассейном, испятнанную подпалинами мужскую половину и дочерна прокопчёную, зияющую пустыми провалами окон стену, оставшуюся от гинекея. В балконном проёме, где Хилон в последний раз видел жену и сына, ласковой улыбкой сверкнуло клонящееся к закату солне.

Дверь распахнулась, и, на бегу запахивая слишком большой для него хилонов халат, в сопровождении целой оравы незнакомых людей, появился старый друг, лекарь Петрей, которого Хилон уже привык считать мёртвым.

– Бессмертные боги, ты вернулся! – радостно воскликнул лекарь, и только теперь Хилон нашёл в себе силы заплакать.

***

– Вот так мы и живём, – Петрей наполнил из принесённого заботливой Хлено кувшина белеющий отбитой ручкой ритон и передал Хилону. – Гинекей сгорел, но мужская половина – хвала бессмертным – уцелела, там и перезимовали. Дров было не достать, топили мебелью да углями с пожарища. Благо, кладовая у вас была большая, всё разграбить не успели. Так что мы почти даже не голодали. А теперь весна, уже и щавель, и лук появляются – протянем. Дольше терпели.

Хилон отпил из кубка. Жмыховое вино, какое отец держал для рабов, показалось слаще лучших напитков Келенфа и Герии.

– Как получилось, что тебе отдали дом? – спросил он. Хлено, не упустив случая поцеловать хозяина в руку, поставила перед ним блюдо дымящихся тонких лепёшек из грубой ячменной муки, какие, бывало, пекла ему в детстве. Отец ещё подшучивал, что такая еда не подходит свободным. Петреевы домочадцы окружили скамью Хилона. Больше дюжины человек: двое мужчин c сединой в волосах, остальные женщины и дети, все в странных на вид, но вполне опрятных нарядах, пошитых из всего, что смогли достать.

– Что ж, гордиться нечем, – вздохнул Петрей. – Ты знаешь Бойна, главаря этих мясников?

– Знаю, – Хилон вспомнил окровавленный помост на площади и звериную рожу, скалящуюся в лицо. – Очень хорошо знаю.

– Через день-два после тебя казнили старого Схетея-трагика. Хочешь верь, хочешь нет, но старик как-то умудрился припрятать шило и перед смертью ткнул этого ублюдка Бойна в живот. Два пальца ниже печени, велика возможность заражения, – врач помолчал, мрачно глядя на сцепленные перед собой руки. – Я его вылечил.

– Как вылечил? – удивился Хилон. Остальные обменялись взволнованными взглядами. Видимо, эта тема обсуждалась здесь не впервые.

– Я жил в одном с ним квартале, и он знал, что я лекарь… – Петрей сглотнул, слова давались ему нелегко. – Сперва я думал было подсыпать этой твари что-нибудь, и плевать на Клятву Беспристрастного, но они сразу пригрозили перебить всех соседей, если что не так. Я не смог.

– Правильно. Один мерзавец не стоит жизней честных людей. К тому же они могли позвать другого врача.

– Ты не понимаешь, Хилон, дело совсем не в этом, – Петрей поднял взгляд и посмотрел Хилону в глаза. – Я… я отрёкся от тебя. Соврал, что всегда тебя ненавидел, что был твоим лекарем ради золота. Я порочил имена наших друзей, шутил… – его передёрнуло. – Любого другого такая рана уложила бы в постель на месяц, но это животное оправилось за три дня, и всё это время мы беседовали в этом духе. К концу третьего дня Бойн считал меня своим другом.

– И тогда он подарил тебе мой дом, – без выражения сказал Хилон.

– Я сам попросил. Бойн посчитал это хорошей шуткой. Он отдал мне дом и дал знак, защищающий от грабителей. С тех пор я и живу здесь. Проедаю остатки твоих погребов и пытаюсь хоть как-то сохранить, что осталось. Впрочем, это меня не извиняет: тогда я думал лишь о том, чтобы выжить.

– Да ты не слушай его, господин! – Хлено, видно, не терпелось вмешаться в разговор, её так и распирало от возмущения. – Разве тебе он всё скажет? Он же, считай, себя оговорил! – она раздражённо отмахнулась от пытавшегося возразить лекаря, точно и не была рабыней, а он свободным. – Господин Петрей приютил и меня, старую, и всех этих бездельников! Только благодаря ему мы пережили зиму! Без нас он бы горя не знал! Мятежники, пожри керберы их тени, платили ему достаточно, да только он содержал без малого двадцать ртов!

– Кто эти люди? – спросил Хилон.

– Мятежники, подстилки тираннов, враги свободы, – горько усмехнулся Петрей. – Их мужей убили, дома сожгли, либо отняли, а эти два достойных гражданина приговорены за пособничество Анексилаю и сбежали из Фирейских подвалов. Я их встретил только чудом.

– Господин запретил им выходить из дома и всю зиму кормил просто так, – вставила Хлено.

– Ну, не просто так, – возразил Перей. – Мы вместе чинили и утепляли дом, готовили пищу, шили одежду, а охранный знак Бойна отваживал от нас всех чужаков – жили, точно на острове. Правда, когда пришли латарийцы, из-за этого знака меня едва не казнили. Хвала Синеокой, их начальник Иреон оказался человеком справедливым, даже выдал немного ячменя и солонины. Вот такая история.

– А ты, Хлено, как ты оказалась здесь? И живая?

– Да мне-то что будет, – горестно махнула рукой служанка. – Молодых всех поубивали, а я, старая, даже Эретеросу без надобности. Очнулась под лестницей, цела и невредима, только синяк за ухом. Лучше б меня разорвали на тысячу кусков, чем… чем… – только что столь уверенная в себе Хлено зашлась в плаче.

Хилон долго молчал, боясь произнести то, что был должен. Казалось, если не дать кошмару имени, будет надежда, что он останется лишь дурным наваждением.

– Асфо, отец, – он сглотнул, сдерживая недостойные философа слёзы. – Антифонт… где они?

– В твоей родовой усыпальнице, – Петрей кивнул в ответ на удивлённый взгляд Хилона. В глазах лекаря мелькнуло понимание. – Идём. От этого не уйти, как бы ни хотелось.

***

– Сперва тут почти ничего не тронули ‒ пожар помешал. А потом дом отдали мне, – с натугой отодвинув тяжелый засов, Петрей раскрыл двери склепа. – Может мне не стоит заходить?

– Идём, – сказал Хилон, ступая в тёмный провал входа. Лекарь взял светильник и двинулся следом.

Неверный свет чадящей от дурного масла лампы осветил знакомые своды родовой усыпальницы. Хилон заметил повреждённые, но заботливо установленные на прежние места статуи, в остальном же всё было цело. За этим местом ухаживали, и ухаживали тщательно.

– Остальных мы сожгли и погребли на заднем дворе, боялись заразы, но они здесь.

Не слушая, Хилон на разом ослабевших ногах подошёл к трём грубо составленным надгробиям с выцарапанными на них именами.

– Это кенотафы? – бесцветным голосом спросил он.

– Нет. Мы отыскали тела.

– Как?

– Лекарь способен узнать того, кого лечил. По зубам.

Хилон беззвучно упал на колени и закрыл лицо руками. Не сдерживаемые более, слёзы обильно хлынули по его щекам и бороде.

***

– Так значит, ты стал сыном Евмолпа, – сказал Петрей, наливая себе и Хилону. – Достойный поступок. Твой отец, храни Урвос его тень, одобрил бы.

Несмотря на уговоры, Хилон отказался покидать усыпальницу. Тогда Петрей принёс кувшин вина и какую-то снедь. Одним бессмертным ведомо, сколько они просидели здесь вдвоём, справляя безумную тризну.

– Не знаю, одобрит ли отец всё остальное, – Хилон махом осушил кубок и протянул руку за новым. Кажется, лекарь изрядно разбавил вино. Вместо желанного забытья, с каждым глотком в голове становилось только яснее.

– Думаю, он тобой гордится – убеждённо сказал Петрей. – Ты герой, и остальные тоже. Без вас Анексилай не освободил бы Анфею. Это не я говорю, так все считают.

– Анексилай… – пробормотал Хилон и вновь осушил кубок до дна.

– Я раньше не слишком хорошо о нём думал, но, надо сказать, зря. Он показал себя достойным гражданином. Никогда бы не поверил, что стану его благословлять. И однако же.

Хилон поднял взгляд на Петрея. Тощая фигура в слишком просторном халате, начинающие седеть, несмотря на отнюдь ещё не старый возраст, чёрные волосы и борода, умные глаза на осунувшемся от недоедания лице.

– Анексилай упоминал, что меня здесь встретят. Он знал про тебя. Откуда.

– Что ж, – лекарь вздохнул. – От тебя скрывать не стану, да теперь это и не нужно. Конечно, он знал. Я служил ему.

Хилон молчал, ожидая продолжения.

– Я сказал тебе, что не хотел убивать Бойна. Я соврал. Плевать мне тогда было и на соседей, и вообще на всех – на всю Ойкомену. Ты, Полимах, твой отец и все прочие – я думал только о мести, а там будь что будет. И лекарство придумал – отличное лекарство: первые два дня бодрость, подъём сил, а на третий печень медленно сжигает сама себя и жидкости во внутренностях превращаются во что-то вроде уксуса. Бойн помирал бы суток трое, страдая от жуткой боли, одновременно утопая в собственном дерьме и захлёбываясь в блевотине. Всё уже подготовил, осталось только смешать и подать, но тут… Ты уже знаешь про Молтис?

Хилон кивнул.

– Ну да, Анексилай тебе должен был сказать. Так вот, когда я уже готовился накачать Бойна ядом, Молтис заявилась «узнать о здоровье лучшего гражданина Анфеи», а потом умудрилась остаться со мной один на один. Она в точности рассказала мне, что я собираюсь сделать, сообщила, что служит Анексилаю, а потом поставила перед выбором: либо она немедля меня выдаёт, либо я делаю как она скажет. Это она подсказала, как влезть в доверие Бойну, что ему говорить о тебе и обо всём прочем. Даже дом твой потребовать надоумила она, сам я даже не догадался. Так что, за могилы предков можешь благодарить не меня, а её, ну и Анексилая своего тоже. Так дальше и пошло. Бойн доверял мне, а я делал что просила Молтис и её люди, ‒ Петрей злорадно усмехнулся. – Однажды даже накормил дюжину палочников тем самым зельем, а подали так, будто это работа «пылающих сердец». Впрочем, почему будто? Мы этими самыми «сердцами» и были. Вот такие дела, друг мой, если мне ещё позволено так тебя называть.

Хилон задумчиво окинул взглядом утопающую в полумраке усыпальницу. Пляшущие в углах тени неровно подёргивались в дрожащем свете лампы.

– Удивительно, как много здесь уцелело, – пробормотал он.

– Они хотели разорить усыпальницу и выбросить останки, но я убедил оставить всё мне, – лекарь горько усмехнулся. – Сказал им: для колдовства. Бойн долго смеялся. Сокровища, конечно, пришлось отдать, но самые ценные реликвии я припрятал. Раздал, в основном, кубки, украшения, калаидские таблички, да потом ещё и себе часть обратно выпросил, в награду. Остальное можно, наверное, поискать у менял, а таблички восстановят у жрецов в Калаиде…

– Почему не выменял золото на еду?

– Щит твоего прадеда или наконечник копья Элефтера? Ну нет, лучше уж голодать.

Хилон поднялся, и прошёл вдоль рядов изломанных статуй. Задумчиво взглянув на блюдо с просом у ног своего деда Лаофирона, он нежно коснулся тёплого мрамора. Петрей обеспокоенно наблюдал за ним.

– Я совершал почитание, как умел, – сказал он, – Твоих похоронил, но так, принято у нас в семье. Обрядов Элефтериадов я не знаю. Прости, если что-то неправильно.

­­‒ Неправильно… ‒ прошептал Хилон и резко вскинул руку. – Почтенные предки, да будете свидетелями! Этот Петрей оказал величайшую услугу нашему роду! В память об этом, отныне, с начала осени до конца зимы, все обряды пусть отправляются так, как это установил он. Поскольку ты, Петрей, сделал для нашего рода больше, чем иные его сыновья, предлагаю тебе стать сыном Элефтериадов, если ты этого желаешь.

‒ Я… я не могу! - испуганно воскликнул Петрей. – Хилон, ты что?! Это слишком, я недостоин! Мой прадед даже не родился гражданином!

‒ Недостоин? – Хилон поморщился, точно от боли. – Ты спас наши гробницы, предал погребению наших родных, почтил наших предков, дал защиту невинным людям. Нет, Петрей, это не для тебя, это для Элефтериадов честь назвать тебя сыном, и мы смиренно просим об этом. Ты вправе отказаться. Отказываешься? – Петрей неопределённо дёрнул головой. – Ну, тогда на колени!

Ошеломлённый лекарь рухнул на колени, и Хилон воздел над ним руки.

‒ Желаешь ли ты, Петрей, стать сородичем Элефтериадам? Добровольно ли твоё решение?

‒ Д-да… ‒ сдавленно просипел Петрей.

- Тогда нарекаю тебя братом. Ручаюсь за тебя пред камнями нашего дома, пред ликом наших предков, пред блаженными бессмертными. Найихомос эйэ, Ээлион эрехменейн, эрехтайкимейн! Найихомос эйэ, Аэллейнэ, амарфиа, амарфэда! – Хилон улыбнулся. – Ну, вот и всё. Не слишком торжественно, но главное сделано. Прилюдно объявим потом, в храме.

Не вполне соображая, на каком свете находится, Петрей припал к хилоновой руке.

‒ Встань, брат, ‒ сказал Хилон, помогая лекарю подняться. – Мне кажется, такое дело надо запить.

Он прошёл к заменившей им стол каменной скамье и наполнил кубки, но Петрей остался стоять, как вкопанный.

– Хилон, тут есть одно дело, Гелея…

– Та женщина, с ребёнком, – кивнул Хилон, припомнив красивое заплаканное лицо. – Кто она?

– Дочь вольноотпущенника Асиола, жена Эврила, судовладельца.

– Я знал одного Эврила, он сидел со мной в подвале, у виноторговца Калимна.

– Да, наверняка он. Его казнили вместе со Схетеем, ну, трагиком, а их дом сожгли. Хорошо хоть её саму не… – лекарь сглотнул, замялся и вдруг выпалил. – Я хотел бы на ней жениться… только не смейся.

– А она об этом знает?

– Ну, пока ещё не время, слишком недавно всё случилось… Но мне кажется, что согласится.

– Тогда чего ты хочешь от меня? Быть сватом?

– Позволил бы ты…

– Позволил бы что?

‒ Понимаешь, она хорошая женщина, но не знатного рода, её дед ‒ освобождённый раб.

‒ Для тебя это важно?

‒ Для меня – нет. Но раз я теперь Элефтериад, не знаю, может это нельзя… – Петрей собрался с духом, и вдруг выпалил. – Если Элефтериад не может взять её в жёны, то, боюсь, я не могу быть Элефтериадом.

Он виновато вздохнул. Хилон улыбнулся.

‒ Ты теперь глава Элефтериадов, Петрей, и можешь поступать как желаешь, – сказал он. ‒ Со своей стороны, могу тебе сказать, что не знаю родства более почётного. Эврилу я обязан больше, чем жизнью – честью. Вели сделать запись об этом на стене гробницы и воспитай его сына хорошим человеком. Это меньшее, что мы можем сделать для его тени.

‒ Конечно! – расцвёл лекарь. – Я сделаю всё… Подожди, что значит глава Элефтериадов?

‒ Других известных мне Элефтериадов нет, ‒ Хилон устало вздохнул и уселся на скамью, привалившись спиной к стене. – Мой названный отец Евмолп согласился хранить семя нашего рода, пока не появится человек, достойный его продолжить. Такой человек есть – это ты.

‒ Но ты, Хилон, что с тобой? Ты единственный истинный Элефтериад!

‒ Теперь уже не единственный, ‒ Хилон печально улыбнулся. – Боюсь, Петрей, мне больше нет места в Анфее, да и есть ли оно где-нибудь, моё место… Со мной дело конченое, но Элефтериады в Анфее должны быть, и они будут. Живи, процветай, возроди наш род и приумножь его славу. Я уверен, тебе это по силам, Петрей Элефтериад.

‒ Хилон, то, что ты говоришь – чудовищно! – воскликнул лекарь. – Что значит, дело конченое?! Ты герой! Тебя любят анфейцы, ты друг Анексилая, а он, несомненно, великий человек! Всё не кончено, всё только начинается!

‒ Вот именно, всё только начинается. Только начинается… ‒ Хилон ухмыльнулся своим мыслям и потянулся за новой чашей.