Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Эпилог

Пронзительные крики чаек несутся над тёмно-голубой гладью залива Торговцев, наполняя сердца неясной тревогой и щемящей тоской по тому, что лежит за дальним горизонтом. Мачты сгрудившихся в порту кораблей весело поскрипывают под игривыми наскоками свежего весеннего ветерка. Невысокие волны гулко бьются о причал, привычно гудит многоязыкий порт златообильной Сенхеи, принимающий первые корабли после долгой и необычайно суровой зимы. Утро отплытия, казавшееся столь далёким, наступило, и жизнь почти уже разделилась на после и до. Осталось лишь перешагнуть невидимую границу, пролегающую прямо по сброшенным на причальные камни сходням.

‒ Ну что, ехать ещё не передумал? ‒ с деланой весёлостью спросил Эолай, кутаясь в тонкий шерстяной плащ.

‒ Нет, ‒ Хилон натужно скривился в ответ. Шутить почему-то не хотелось, но и друга он понимал. Ему сейчас, пожалуй, даже тяжелее. Уезжать непросто, но ждать и провожать труднее всего.

‒ И правильно. Столько серебра просто так выбросить, это не по-сенхейски. Собрался, так езжай, окупай затраты. И всё-таки не понимаю я, что ты собрался найти там, на Западе.

‒ Я и сам не понимаю, но знаю, что найти должен. Это мой долг перед Тефеем… а может и не только перед ним.

‒ А если его всё-таки убили эферияне…

‒ Ты уже и сам в это не веришь. Нет, друг мой, всё намного сложнее, и я обязан понять, что за этим стоит. К тому же, в Эйнемиде мне делать больше нечего…

‒ Ты опять за своё? Почему это нечего? Посмотри, сколько вокруг дел. Война окончена…

‒ Окончена ли?

‒ Ну, совсем войны не окончатся никогда, такова природа людей, и всё-таки Эферу конец. Их после победы так обобрали, что пережил ли там кто зиму ‒ большой вопрос. Война окончена, пришла весна. Надо по-новому обустраивать Эйнемиду, и тут уж тебе, Вершителю союзов, самое дело.

‒ Вершитель… ‒ Хилон невесело усмехнулся. ‒ Навершил я действительно немало.

‒ Вполне достаточно. Наши враги повержены, ты герой Сенхеи, а в Анфее правят твои друзья.

‒ Друзья. Уж не про Анексилая ли ты?

‒ Конечно. Он сейчас самый знаменитый человек в Эйнемиде. Я слышал, дома ему оказывают едва ли не царские почести, но это, наверное, обычная болтовня.

‒ М-да, болтовня. Вот что я тебе скажу, хоть и зову его другом: не будь уверен ни в чём, если речь идёт об Анексилае. Будь с ним осторожен и убеди в том же сенхейцев. Его легко недооценить, но этот человек одновременно подобен лисе и льву.

‒ Должно быть, ты знаешь что-то, чего не знаю я… ‒ Эолай выжидательно посмотрел на Хилона, и, не получив ответа, усмехнулся. ‒ Ну, это дела ваши, а я, поверь мне, лучшего полководца Эйнемиды недооценивать не собираюсь.

‒ Я тоже так думал, ‒ угрюмо сказал Хилон. ‒ Когда-то давным-давно.

Хабрий и Агесиполид подошли к сходням одновременно. Урвософорец, как и Хилон, оделся в простую дорожную одежду, и теперь ничто не выдавало в нём жителя грозной Метониссы. Неарец же вырядился в красную мантию из гладкой блестящей ткани. Следом за ним двое помощников тащили бронзовый шар локтя в полтора диаметром, установленный на высокую треногу. Шар был окован причудливо переплетёнными и расписанными медными кольцами.

‒ А вот и ещё одни безумцы, готовые тащиться за тобой Эйленос не ведает куда, ‒ усмехнулся Эолай. ‒ Это ещё что за штука?

‒ Астролабон, ‒ Хабрий явно наслаждался удивлёнными взглядами. ‒ Новое, опытное устройство. Раскрывать, как это работает, запрещено, да и, в общем-то, бессмысленно, но, уверяю вас, в морском путешествии оно будет неоценимо… если, конечно, расчёты не врут. Мне уже не терпится опробовать его в настоящем деле. Соотечественники ждут моего отчёта с нетерпением.

‒ Да позволят тебе боги вернуться, чтобы доставить этот отчёт. Славные у тебя спутники, Хилон! Неарец со здоровенным медным шаром, а ещё и метониссец. Удивляюсь, Агесиполид, как тебя отпустили сородичи? У вас ведь, после драки с красно-чёрными, каждый мужчина на вес золота.

‒ Дороже, сенхеец, намного дороже, ‒ голос молодого человека не изменился, но лицо помрачнело. ‒ Три четверти граждан мы оставили на том поле, быть может, это конец нашего города. Но то, что ищет Хилон может оказаться важнее даже самой Эйнемиды. Я рассказал об этом совету, и они со мной согласились. Мы поможем, хотя бы и так, раз не можем большего.

‒ М-да… ‒ хмыкнул Эолай. ‒ А ты, неарец, говорят, мог стать советником у себя, на родине…

‒ И променять разгадку великой тайны на политические дрязги? ‒ Хабрий лучезарно улыбнулся. ‒ Поступи я так, Среброрукий меня точно бы не понял. К тому же, в таком деле необходим кто-то, умеющий мыслить рассудительно.

‒ Умеющий мыслить рассудительно в такое дело бы не ввязался, ‒ усмехнулся Эолай. ‒ Плыть неведомо куда, чтобы отыскать неведомо что ‒ для этого нужно быть настоящим безумцем… Наверное поэтому я и верю, что вам всё удастся.

Заполнившая порт толпа почтительно расступилась, когда на набережной появился величественный седой старик, сопровождаемый совсем ещё юной русоволосой девушкой в скромной голубой накидке. Девушкой, которую Хилон до сих пор не мог привыкнуть звать женой. Фелию, младшую дочь самого Проклида, выдали за него едва не сразу по окончании войны, и выбор оказался необычайно удачным. Девушка была кротка нравом, прекрасно воспитана, а самое главное ‒ понесла на первый же месяц после свадьбы, и жрецы Эретероса без сомнений подтвердили, что будет мальчик. Это развязывало Хилону руки для его предприятия, за что он был жене необычайно благодарен

‒ Отец, ‒ Хилон почтительно сделал три шага вперёд и обнял старика.

‒ Пришёл проводить тебя, сын, ‒ Евмолп по-деловому осмотрел Хилона, а затем красавицу «Любовь», щеголяющую свежевыкрашенными красными бортами. ‒ Всё готово к отъезду? Товары погрузили?

‒ Да, отец, всё как ты советовал.

‒ Хорошо. Масло обменяете в Ретии на зерно и солонину и до Фавонии вам хватит с лихвой, а что останется ‒ раздадите колонистам. Тефей говорил, зимы там суровые, никакой запас лишним не будет. Тефей…

Он осёкся на полуслове, точно проглотив сухой комок. Хилон шагнул вперёд и осторожно придержал старика за предплечье.

‒ Я всё выясню, отец. Я дознаюсь, кто в этом виновен...

Евмолп благодарно сжал хилоново запястье.

‒ Тефея этим всё равно не вернёшь, ‒ вздохнул он. ‒ Лучше позаботься о том, чтобы вернуться самому… Ладно, сын, иди уже, прощайся с женой.

Хилон подошел к встрепенувшейся Фелии и, мягко улыбаясь, положил руку на округлившийся живот.

‒ Я уезжаю, ‒ промолвил он. ‒ Не могу не ехать.

‒ Я знаю, муж мой, ‒ девушка выдавила из себя вымученную улыбку, но глаза её заблестели.

‒ Хотел бы я быть рядом, когда он родится… К твоему приданому я распорядился прибавить четверть моего состояния, остальное же пусть достанется ребёнку. Если спустя три года от меня не будет вестей, ты вольна вступить в новый брак. Пусть мой отец подыщет тебе достойного мужа.

‒ Я не желаю думать об этом, муж мой, ‒ Фелия подняла взгляд, и Хилон понял, что она не лукавит. ‒ Возвращайся в свой дом, он будет ждать тебя… и я буду ждать.

‒ Достойный ответ, ‒ кивнул Евмолп. ‒ Мы будем ждать. Сам я обещать не могу, не те уже годы, но твои сын, жена и очаг дождутся. Ты должен вернуться к ним, не забывай об этом.

‒ Я сделаю всё, что смогу, отец, но на случай, если… ‒ Хилон нерешительно взглянул на названного отца. ‒ Мы уговорились с Эолаем, что если родится девочка, он сам попросит тебя об усыновлении, дабы твой род не прервался.

‒ И даже женюсь, ‒ усмехнулся Эолай. ‒ Когда-то ведь всё равно придётся.

‒ Вот как! Славно вы всё решили, сорванцы, славно, ‒ Евмолп густо рассмеялся и добавил печально. ‒ Разве дело только в роде, мальчик мой? Я уже потерял одного сына, и не хотел бы лишиться второго, поэтому возвращайся живым и как можно скорее.

‒ Наварх, ветер меняется, надо торопиться, ‒ над бортом «Любви» выросла огненно-рыжая голова кормчего Келевста. Уж этот-то наверняка сомнениями не терзался. Велят плыть ‒ плывём, а что там и к чему пускай умные решают. Нам лишь бы вёсла за дно не цеплялись.

‒ Да, вам пора, ‒ кивнул Евмолп и, с неожиданной для старца силой, прижал Хилона к груди. ‒ Пусть хранят вас все боги и даэмоны!

‒ Ну что ж, доброго пути, друг мой, ‒ Эолай подошёл следом, раскрывая объятья. ‒ Не будь дураком и разберись уж там что к чему. А если действительно найдёшь тех, кто виноват в его смерти, заставь мерзавцев пожалеть, что родились на свет.

Хилон взошёл на корабль последним. Моряки сноровисто втянули сходни, а их товарищи ловко оттолкнули судно от берега. Вёсла ударили о воду, захлопал распускаемый парус. Ветер наполнил розовое полотнище и понёс «Любовь» к выходу из залива, а Хилон всё смотрел на стремительно отдаляющийся город, до последнего пытаясь не упустить из виду три едва заметные фигурки на причале. Всё дальше, и дальше в море уходил корабль, один за одним таяли в дымке дома златообильной Сенхеи. Дольше всех была видна тёмная громада Хлебной биржи, но вскоре исчезла и она, а за нею и окружающие Сенхею горы. На прощание сверкнув лучом солнца на снеговой вершине, эйнемский берег скрылся за горизонтом.

***

‒ Ге-ерми-и-ий! Ге-ерми-ий! Где мой муж! Позовите! Умоляю! Ге-е-рми-и-й!

Кинана привычным движением набросила на плечи нагрудник и расставила руки, позволяя Аркиппу помочь с завязками. Высокое бронзовое зеркало отразило бледную мрачную девушку в военном хитоне царских цветов. Серое и чёрное, только серое и чёрное.

‒ Ге-ерми-и-ий! Ну где же ты?! Гермий!

‒ Всё готово, сестра моя, ‒ ловко опершись на костыль, Темен опоясал Кинану тяжёлым железным поясом с кривым гисерским мечом. Дядиным мечом. Её трофей, пожалуй, что самый главный из всех. ‒ Мы едем от дворца к священной роще, потом церемония, потом пир. Ты помнишь, что делать и что говорить?

‒ С каких пор ты стал звать меня сестрой?

‒ Сегодня лишняя торжественность не повредит, ‒ Темен мягко укрыл плечи девушки шкурой волкомедведя и ободряюще сжал их. ‒ Великий день, Кинана. Скоро ты наденешь Каменный венец, и Герия наконец получит правителя, её достойного.

‒ Ге-е-ермий! Талая, госпожа моя! Мне страшно! Гермий!

‒ Достойного ли? Ну-ну, ‒ криво усмехнувшись, Кинана взяла со стола увенчанный чёрным гребнем шлем. ‒ Идём.

Шумно выдохнув, она направилась к выходу из отцовской спальни, которую всё никак не могла привыкнуть называть своей. Темен и Аркипп последовали за ней.

‒ Ге-е-рмий! Тала-а-ая! Ге-ермий! Помогите!

У ведущего на женскую половину коридора Кинана резко остановилась и решительно свернула.

‒ Кинана, у нас мало времени, все ждут… ‒ встревоженно сказал Темен.

Не отвечая, царица едва ли не бегом ринулась по коридору. Переглянувшись, Темен с Аркиппом устремились следом.

В комнате пахло кровью, благовониями и чем-то ещё, неуловимо противным и липким. Шестеро повитух из храма Осмэ и необычайно мрачный жрец в чёрно-белой аболле окружили широкое ложе, на котором, надсадно исторгая из себя звуки, кричала мокрая от испарины женщина с искажённым от боли лицом.

‒ Госпожа… ‒ врач и повитухи почтительно склонились. Царица резко отмахнулась.

‒ Как она? ‒ тихо спросила Кинана жреца.

‒ Плохо, госпожа. В таком возрасте рожать всегда опасно, а тут ещё и потрясения, страх. Боюсь, моё искусство может здесь немногое.

‒ Неужели ничего нельзя сделать?

‒ Мы, должно быть, спасём ребёнка, в остальном же… ‒ врач красноречиво развёл руками. ‒ Будем молить бессмертных о милости.

‒ Ге-е-ермий! Где ты?! Мне страшно! Ге-е-ермий! Талая! Гермий!

‒ Хорошо бы, если бы кто-то из тех, кого она зовёт, был здесь, ‒ пробормотал жрец себе под нос, не заботясь о том, что в присутствии Кинаны это звучало весьма двусмысленно.

Царица медленно приблизилась к ложу, со странным чувством глядя на свою бывшую воспитательницу. В комнате стоял тяжёлый густой запах свежей крови.

‒ Диена, это я. Я здесь, ‒ царица осторожно сгребла пальцы женщины рукой, и крик прекратился. Тяжело дыша, Диена перевела полуосмысленный взгляд на девушку.

‒ К-кинана, ‒ прошептала она. ‒ Д-девочка. Ты пришла.

‒ Это я, ‒ нечеловеческим усилием, Кинана выдавила из себя улыбку. ‒ Я с тобой. Всё будет хорошо.

‒ Где мой муж? Где Гермий? Он убит? ‒ голос Диены был едва слышен, но её глаза, испытующе глядя на Кинану, полыхнули огнём. ‒ Скажи мне правду, умоляю.

‒ Мне не сообщали об его смерти, ‒ честно ответила Кинана, не отводя взгляд.

‒ А Талая, где моя госпожа?

‒ Она не может прийти, ‒ царице вновь удалось не отвернуться.

‒ Д-да, наверное, важные дела… Такой день… ‒ Диена шумно выдохнула. ‒ Спасибо тебе девочка, спасибо, что приш… А-а-а-а!

Её тело изогнулось, руки судорожно сжали полотняную простынь, хриплый крик рвал уши.

‒ Скажи ей, пусть дышит, ровно, ‒ шепнул на ухо врач.

‒ Дыши, дыши ровно, ‒ Кинана сжала руку женщины и дышала вместе с ней до тех пор, пока крики не прекратились, так неожиданно, что от наступившей тишины вдруг заложило в ушах. Несколько ударов сердца спустя, раздался высокий, мяукающий крик.

‒ Это мальчик, ‒ сказал жрец, внимательно осматривая нечто розовое, кричащее, такое маленькое в его сильных руках. ‒ Он вполне здоров. Давайте полотно.

‒ Хвала Даяре! ‒ воскликнула Кинана. Повинуясь чувствам более древним, чем разум, девушка протянула руки и приняла из рук жреца кричащий свёрток. Улыбнувшись сморщенному розовому личику, она положила ребёнка подле тяжело дышащей женщины и тот немедля прекратил плакать. ‒ Диена посмотри, это твой сын.

‒ Сын, мой сын, ‒ Диена жадно смотрела на младенца, её искажённое мукой лицо словно наполнилось любовью и светом, обмётанные губы изогнулись в слабой улыбке. Кинана подумала, что никогда не видела бывшую воспитательницу такой красивой. ‒ Мой сын… Я не увижу… как он вырастет… да?

Кинана взглянула на жреца, тот лишь коротко качнул головой. Ноги Диены, простыни, ложе, пол ‒ всё было залито яркой алой кровью.

‒ Всё будет хорошо, Диена, здесь врач. Всё будет хорошо.

‒ Нет, ‒ губы Диены скривились в подобии улыбки. ‒ Нет, я… знаю. Прошу тебя, позаботься… ‒ она шумно втянула воздух. ‒ О моём сыне, о маленьком… Позаботься, прошу…

‒ Обещаю тебе, ‒ голос Кинаны дрогнул. ‒ Я сделаю всё, обещаю.

‒ Спасибо тебе… Кинана… Ты хорошая девочка… Прости меня за всё… Спасибо…

‒ Это ты меня прости. Я виновата перед тобой, ты даже не представляешь, насколько.

‒ Нет… ничего… Не винова… Сын мой… Сын… Гермий… Госпожа… Сын мой… Прощайте.

В последний раз вздохнув, она откинулась на подушки. Широко распахнутые глаза даже в смерти ласково смотрели на деловито чмокающее губами розовое личико.

‒ Разрешитель здесь, ‒ без выражения промолвил жрец. ‒ Да отведёт он тебя на суд благосклонный…

‒ …и да будет Всеприемлющий к тебе снисходителен, ‒ закончила Кинана и, осторожно поднявшись, передала жрецу сразу заплакавшее дитя. ‒ Наверное, его нужно накормить.

‒ Мы обо всём позаботимся, госпожа. И о матери тоже.

‒ Хорошо. Я приду потом, проверю.

Бросив долгий взгляд на окровавленное ложе, она отвернулась и вышла из пропитанной смертью комнаты.

‒ У тебя на руке кровь, ‒ заметил Темен.

‒ Да. И немало, ‒ резко тряхнув головой, Кинана двинулась дальше по коридору.

‒ Ты важна, и потому отмечена. Отмечена знаком Даяры и великой жертвой… ‒ Дриада указывает на окоченевшее тело Филомены, и Кинана заходится в безумном крике.

Серый знак расколотого камня не чувствовался и не был виден под одеждой, но Кинана всегда знала точно ‒ он там. Память о горе и символ… чего? Трижды предавшая, трижды благословенная, трижды проклята… Проклята.

– Потому, что я люблю тебя, Кинана, – ласково улыбается окровавленными губами Нейя. – И тебя, Гриел, – протягивает она руку здоровяку, тот хватает тоненькие пальчики, как голодный краюху хлеба, как тонущий – обломок мачты. – И вас всех...

С каждым шагом гул впереди усиливался. Казалось, что где-то там, ещё невидимое, скрывается беснующееся, бурлящее море.

– Просил вернуть тебе, – Зеслев протягивает мокрую, испачканную кровью зелёную тряпицу. Его губы кривятся в горькой усмешке. – Своей невесте. Ты свободна от обещаний. Вождь Велевойс жалеет, что не смог увидеть тебя в мире живых и надеется на встречу у Весеннего чертога.

Кинана тронула зелёную ленту на запястье, перед глазами мелькнули смуглое лицо, орлиный нос, белозубая улыбка. Пожалуй, это могло быть счастьем. Могло, но сгинуло в мутной, смешанной с кровью воде.

Хороший полководец знает, что нужно для победы. Иногда, достаточно просто поплакать, – Сосфен ласково погладил племянницу по уткнувшейся в его нагрудник голове. – Всем страшно, девочка. Всем страшно…

Меч у пояса ‒ трофей. Трофей и завещание. Спасибо дядя. Ты научил, чему мог, дальше я сама. Всем страшно, но мы с тобой знаем, что страх имеет цену. Всё имеет цену, хотя иногда она оказывается слишком высока.

‒ Алго Эрифа, Телио Эрифа, Арезия Эрифа. Кинану, дочь Пердикки, проклинаю. Эанке непрощающая, Лекато неумолимая, месть на неё воздвигаю. Её разум, её тело, её лоно истребляю. Кровь на ней, месть на ней, ненависть на ней, горе на ней, смерть на ней… Лайифос орфо!

Длинный коридор, а в конце высокая двустворчатая дверь, за которой шумно беснуется людское море. Царский выход. Когда-то им прошли и мать Кинаны, и юная девушка из далёкой южной страны. Пришли, чтобы найти здесь свою могилу. Теперь самой Кинане предстоит отсюда выйти. Куда? И как далеко заведёт этот путь? Вряд ли ведомо даже бессмертным, ибо не всеведущи и они.

‒ Спасибо тебе… Кинана… Ты хорошая девочка… Прости меня за всё… Спасибо…

Решительно поджав губы, Кинана двинулась вперёд, на ходу надевая украшенный чёрным гребнем шлем. У самого выхода она шумно втянула воздух и положила ладони на позолоченные ручки дверей.

Неожиданное воспоминание. Одно из тех редких мгновений, когда они не царские дети, игрушки в руках придворных партий, а просто мальчик с девочкой. Брат с сестрой, оставшиеся одни, и нет поблизости скучных взрослых, чтобы разделить их ради удовлетворения собственного тщеславия.

‒ Не так. А ну, смотри, ‒ Кинана переворачивает руку брата, неловко держащую самодельную острогу из сосновой ветки. ‒ Вот. Теперь бей.

Удар, плеск воды, и серебристое тело рыбы бьётся над весело журчащим потоком. Аминта смеётся счастиво, радостно, запрокинув назад голову. Солнце ласково играет в его мокрых золотистых волосах.

‒ Получилось! Получилось! Я правда смог! Надо показать папе… ‒ он срывается было, и оборачивается. На его губах робкая, смущённая улыбка. ‒ А знаешь, ты ведь хорошая… Я маме расскажу. Может… мы ещё подружимся? Можно ведь, правда? Правда?

Шум и свет ударили в лицо, на миг ослепив и оглушив. Перед царицей расстилались широкая, сверкающая белым мрамором лестница и заполненный войсками внутренний двор. От громового «Слава царице Кинане!» дрожали древние стены жилища герийских владык.

‒ Агема, пошли! ‒ голос Аттала на миг перекрыл все остальные звуки, и всадники в тёмно серых плащах двинулись вперёд. За ними шли сариссофоры. Почти ничего не видя из-за яркого солнца, Кинана приветственно вскинула руку, радостный рёв «Слава!» взметнулся в безоблачное голубое небо.

Войско шло перед своей царицей. Лес длинных пик плыл над строем, весело сверкая смертоносными остриями.

***

Павшего на чужбине не хоронят. Тело эйнема не достанется чужой земле. Где бы ни окончил он свои дни, ветры легкокрылой Тимерет подхватят его прах и унесут на родину, чтобы и в жизни, и в смерти он принадлежал Эйнемиде.

Факел ярко пылал в руке Диоклета, обжигая пальцы, но он не чувствовал боли. Жалкие три сотни уцелели от некогда славного отряда эйнемской стражи, и сейчас они, отпущенные под слово Палана, окружили невиданных размеров погребальное кострище. Три тысячи павших воинов готовились принять огненное погребение, а наверху, на особом постаменте, возлежали трое: стратег Каллифонт, смешливый огневолосый лохаг Клифей и Энекл, могучий, огромный, грозный даже в смерти. Он не увидит своих возлюбленных Сторожевых скал, улицы Амфисто и шумной, пропахшей рыбой Технетримы. Да и увидят ли родину выжившие, огромный вопрос, ответа на который нет.

‒ Урвос всеприемлющий, не отвергающий никого, дети Эйнемиды ждут твоего суда! За них молим тебя о милосердии и снисхождении!

Диоклет окинул взглядом собравшихся у скорбного костра. Лица наёмников мрачны и собраны, Палан не сводит глаз с постамента, Феспей едва сдерживает слёзы, а подле него чернокожая кахамка и необычайной красоты женщина в скрывающем лицо хитоне ‒ наложница покойного царя и её служанка, неведомо как вытащенные поэтом из охваченного огнём дворца. Пхакат и его племянник тоже живы и тоже здесь. Когда бой шёл уже на улицах города, огненные письмена на стене их таверны и некоторых других домов слились вдруг в белые пламенные круги, и ни один из захвативших город варваров даже не переступил порога отмеченных жилищ. Три сотни человек. Испуганные, растерянные люди в чужой земле, захваченные варварским нашествием, точно щепки горным селем, и все эти люди ждут от него, Диоклета, чуда. Может ли щепка ждать чуда от такой же щепки?

Они собрались на поле за городскими стенами. Чёрная громада Нинурты темнеет в отдалении, едва освещаемая редкими огоньками. Темны улицы, не так давно залитые светом, превосходящим дневной, темны дома, что служили приютом уроженцам самых отдалённых краёв, погасли разноцветные огни великих зиккуратов. Захваченный город погрузился во тьму, словно справляя траур по тысячам своих детей, не сумевших его защитить.

‒ Урвос всеприемлющий, не отвергающий никого, они идут к тебе!

Три сотни эйнемов бросили факелы в костёр, промасленные брёвна вспыхнули, взметая до небес жаркий огонь, и в его ярком свете Диоклет увидел потрясённые лица товарищей. Проследив за их взглядами, он обернулся, и сам не сдержал удивлённого вздоха. Шесть вершин великих зиккуратов Нинурты пылали белым огнём, ярким, словно свет разгорающегося дня.

Над двенадцативратной Нинуртой восходило солнце нового мира.

Мишкольц – Саратов – Энгельс – Арнот

Ноябрь 2018 – Февраль 2019

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ.

«Ну здравствуй, мой читатель незнакомый,

Ты для меня ведь самый дорогой,

Ко мне зашёл судьбою ты ведомый,

И знаю я, что будешь ты со мной...

Поверь, что о твоём приходе,

Всегда я с радостью большою узнаю...» (с)

Хотите верьте, хотите нет, но это отнюдь НЕ худшее, что выдаёт поисковик на запрос «Здравствуй, мой читатель»... 😊

Ну а если серьёзно, на самом деле здравствуйте, дорогие читатели. Если вы добрались до этих строк, могу робко предположить, что написанное мною вас заинтересовало и даже доставило несколько приятных минут. Если так, я искренне рад. Думаю, очевидно, что история ещё не окончена. Можно сказать, что это конец первого сезона. Действие следующего начнётся спустя четыре года. За это время одни куда-то доплывут, другие чего-то добьются, третьи что-то поймут, ну и в целом всё немного изменится. Действие переместится в новые локации, а ключевые персонажи разных веток наконец-то встретятся. Согласен, поздновато, но не обессудьте ‒ это мой дебют. Если честно, только по ходу написания я понял, что план произведения ­‒ полезная штука, а заодно и узнал, что такое авторский лист. Достаточно добавить, что всё написанное выше должно было стать одной книгой, причем первым томом трилогии, а в итоге вышло четыре. Немножечко не рассчитал, с кем не бывает.

Внимательный читатель обратит внимание на дату написания и отметит тот факт, что произведение было написано довольно давно. Это действительно так, и после этого случился ряд событий, которые задержали выход продолжения. Помимо обстоятельств личного характера, я пробовал писать в других жанрах, безуспешно пытался найти издательство для «Семян раздора», в общем, вёл насыщенную культурную жизнь. Продолжение, тем не, менее, в работе, план составлен, сюжет определён, есть готовый материал. Можно было бы даже начать публиковать, но я всё же предпочитаю не выдавать сырой продукт. Мне бы хотелось, чтобы читатель получил книгу готовой ‒ вычитанной, корректированной, без слишком уж вопиющих ошибок, ляпов и сюжетных дыр.

Когда это случится? Обещать не буду, но надеюсь, что в самом скором времени. Я искренне намерен закончить эту историю, не затратив на это годы, а мой возраст даёт повод для сдержанного оптимизма (ну, как минимум, шансы несколько выше, чем у читателей некоего Дж. Мартина). Конечно, всё бывает: инфаркт, в отличие от нас, молодеет, обстановка в стране и мире грозит перевести пост-апокалипсис из художественного отдела в документальный, да и вообще человек внезапно смертен. Ну что же, если не повезёт, будет обидно, но так бывает. Не большая потеря для человечества, чем, например, тот факт, что бравый солдат Швейк так и не доехал до России. А ведь учитывая, что сюжет Швейка примерно следовал боевому пути самого Гашека, бравому солдату предстояло стать красным комиссаром и воевать на колчаковских фронтах. Только ради этого хочется надеяться, что загробная жизнь существует ‒ и что там есть кому издавать книги.

А «Светлячок»? Помнит тут ещё кто-нибудь «Светлячка»?

Впрочем, к гарпиям пессимизм. Мы будем жить долго и счастливо, напишем и прочтём множество хороших книг (и, боюсь, ещё больше не очень хороших), ретроградный Меркурий сменится антреградной Венерой, в общем всё будет хорошо. Несмотря на все имеющиеся и будущие обстоятельства, я намерен продолжать писать и делиться творчеством. Планов, что называется, громадьё. Искренне надеюсь, что оное творчество будет небезынтересно, и что мы, таким образом, не прощаемся. Но, в любом случае, большое спасибо за внимание.

«...И вот теперь судьбе я благодарен,

За то что есть на свете ТЫ,

Мой дорогой читатель незнакомый,

Реальность самой искренней мечты» (с).

Пребывая в совершеннейшем к Вам почтении,

Антон Чигинёв.