Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Глава VIII

Яркие лучи восходящего солнца, пробивающиеся сквозь щели в палатке, пробудили Гигия от крепкого здорового сна без сновидений. Не залёживаясь ни на мгновение, наварх упругим движением поднялся, откинул входной полог, и солёный, напоённый влагой воздух освежил его могучее, обнажённое, ещё хранящее тепло меховых одеял тело. При виде золотящейся на солнце морской глади Гигий торжествующе оскалился и шумно вдохнул. Он любил ставить свою палатку едва не на самой линии прибоя, чтобы даже во сне слышать дыхание моря, чувствовать его запах, всем телом ощущать его несокрушимую мощь. Море – орудие славы стратега Гигия и его возлюбленного Эфера. На море будут сокрушены все враги города Эйленоса, а значит и всего просвещённого мира. Покой, свободу и процветание несёт по морским волнам Гигий, наварх Эфера, и горе любому, кто встанет на пути, ибо он сын особенного народа и цели его священны.

Из-за спины послышался негромкий звук и мрачное лицо наварха мгновенно просветлело, стало ласково-мечтательным. Тепло улыбнувшись, Гигий обернулся. Лиск ещё спал, закутанный с головой. Из-под мохнатого одеяла виднелась лишь стройная нога, в полутьме палатки кажущаяся белой. Лишь дикий варвар, чуждый благородного чувства любви, смог бы остаться равнодушным при виде этого зрелища. Гигий застыл, точно скованный взглядом горгоны. Забыв о грядущей славе и победах, он жадно пожирал глазами то, что называл своим ежеутренним чудом. Спустись сейчас к нему кто-то из блаженных бессмертных и предложи исполнить любое желание, попросил бы Гигий не победы в бою, не Эйнемиду и даже не власть над всей вселенной. Пожелал бы он лишь, чтобы юность прекрасных длилась вечно и не была столь кратковременной их хрупкая красота. Дня, когда щёки его возлюбленного покроются грубой щетиной и он воссядет на скамье мужей Гигий ждал одновременно с гордостью и тоской.

Почувствовав обращённый на него взгляд, Лиск пошевелился, скинул одеяло и томно потянулся, наполнив даже столь простое движение подлинным изяществом и неповторимой грацией. Спохватившись, юноша поспешно сел, вызвав на губах Гигия ещё одну улыбку. Лиск стремился подражать возлюбленному даже в его привычке вставать с ложа, едва проснувшись, хотя сам был тот ещё лежебока. Что ж, пусть учится, великому мужу не пристало нежиться под тёплым одеялом. Великий муж деятелен и не отнимает даже мгновения у полезных и важных занятий.

– Ты уже проснулся, старший брат? А я, кажется, заспался, – яркие точно у девушки, губы тронула виноватая улыбка, на не знавших бритвы щеках появился лёгкий румянец. Гигий подумал, что разрешил наконец, так долго мучивший философов вопрос о цели творения и назначении сущего. Мир был создан кем-то, обладающим совершенным чувством прекрасного, ради одного вот этого зрелища.

– Кто первым придёт на рынок, купит самый свежий персик, – как и всегда при виде возлюбленного, Гигий пришёл в благодушное расположение духа. Труды и заботы нового дня ждут, но это не повод не вкусить мгновение счастья, раз уж боги так щедры на милости.

– Солнце высоко, ты не опаздываешь?

– Военачальник не может опоздать. Надо будет – подождут. Пусть знают, где их место.

– Но сегодня такой день…

– Не волнуйся, – Гигий усмехнулся и подмигнул. – Всё успеется.

Иной вряд ли бы заметил мелькнувшую на лице наварха тень, но от чуткого и внимательного Лиска не могло укрыться ни малейшее движение души возлюбленного.

– Всё хорошо, старший брат? – обеспокоенно спросил он. – Тебя что-то тревожит. Это из-за сегодняшнего, да?

– Верные решения принимать непросто, друг мой, – Гигий мрачно вздохнул. – Да, непросто, но необходимо.

– Может всё-таки как-то можно… не знаю, не делать этого. Я как представлю себе… – юноша непроизвольно обхватил себя руками, сразу показавшись таким беззащитным. При всей его отваге, Лиск обладал добрым и сострадательным сердцем. Гигий старался не слишком поощрять его в этом, мужу нужна твёрдость, а эфериянину вдвойне. Тот, кто призван вести народы к счастью, должен иметь железную руку и непреклонную волю.

– Вот так дела! – с деланой весёлостью хохотнул наварх. – От кого я это слышу? А кто сказал, что отступников карают строже, чем врагов? Что предательство дела свободы прощать нельзя, а? А теперь говоришь «не делать», как это понимать?

– Ну да, я говорил, но… – юноша резко дёрнул плечами, мрачно разглядывая скомканное одеяло.

– Ну понятно, – Гигий улыбнулся, присаживаясь на ложе. – Ты сказал так потому, что это правильно, а теперь боишься увидеть последствия сказанного, так ведь? Ничего страшного, стыдиться тут нечего, ты ведь хоть и поумнее иных мужей, но ещё очень юн. У молодых людей часто сердце берёт верх над разумом.

– Я знаю, старший брат, – Лиск поднял взгляд, его большие голубые глаза увлажнились. – Надо… Но я как подумаю, что это из-за меня…

– Что за глупости? Даже не думай так, – Гигий нежно притянул юношу к себе, и тот с готовностью спрятал лицо на его груди. – Это не из-за тебя и не из-за меня, а из-за них. Они сами выбрали свою судьбу. Я бы поступил так в любом случае, ибо это правильно. Ты просто помог принять верное решение раньше, вот и всё.

– Но может если мы будем милосердными, это будет лучше? Я не уверен.

– А я уверен. Уверен! Если кто-то готов предать при первой же неудаче, что будет дальше? Нет уж, мы должны подать пример всем союзникам. Должны! Свобода – слишком большая драгоценность, чтобы променять её на жалость!

– Они испугались. Неара, а тут ещё те вести с Эйнемиды. Вдруг они не хотели предавать? А мы их сейчас…

– Было бы чего пугаться. Да, Ликомах, прими Урвос его тень милостиво, едва не сгубил флот под Неарой, а Анексилай щёлкнул по носу старика Иреона. И что? Ну возьмёт он эту свою Анфею, так от неё всё равно одни развалины остались. Разве это разгром? Поражение? Нет, дорогой мой, ты правду сказал вчера: не испугались они, а просто ненавидят свободу и надеялись подтолкнуть пошатнувшееся здание. Не вышло, и я разъясню им, как сильно они просчитались.

– Как они могли, а старший брат? Как могли? – Лиск поднял взгляд. Он выглядел разочарованным, юности вообще свойственно легко разочаровываться. – Мы дали им всё: свободу, защиту, дружбу, а они с нами так?

– Такова природа людей, – Гигий пожал плечами. – Часто они не помнят добра. Ну ничего, мы напомним.

– А ещё эти островитяне: как они смели обвинить тебя из-за Неары? Вот кого надо наказать, ведь они лгут!

– Ну-ну, – наварх погладил юношу по спине, улыбнувшись про себя его горячности. – Их-то как раз можно понять: такой позор, да ещё с их любимым Ликомахом. Признавать ошибки всегда обидно.

– И всё равно они достойны наказания, старший брат, как ты не видишь, – голос Лиска задрожал от возбуждения. – Они оболгали тебя, хотя ты спас весь флот, да ещё и отказываются сражаться. Это то же предательство, если не хуже!

– И мы накажем, – Гигий нежно погладил юношу по щеке. – Каждый получит, что заслужил. Демократия невозможна без справедливости.

– Как это мудро! – глаза Лиска засветились восторгом и обожанием. – Ты самый справедливый из всех, мой наварх!

– И ты будешь рядом со мной, лучший из советников, ведь я не справлюсь без тебя, – наварх стряхнул со лба возлюбленного непослушный светлый локон и рассмеялся. Тягостные мысли, одолевавшие его с тех пор, как он окончательно принял решение об изменниках, развеялись как дым. – Ну что ж, кажется нам и впрямь пора…

– Я думал, может… – Лиск смущённо умолк, его тёплая рука осторожно коснулась могучей груди наварха.

– Может что? – поддразнил его Гигий.

– Может, есть ещё немного времени… – ладонь юноши скользнула вниз, и сердце наварха мигом застучало сильнее. – Хотя, тебя там ждут…

– Подождут. Пусть подождут… – сдавленным голосом просипел командующий союзного флота и повалил возлюбленного на меховые одеяла.

***

Узкая Феспотидская бухта, битком набитая кораблями, представляла собой зрелище одновременно тревожное и величественное. Расположенный на возвышенности город уже перестал гореть, почерневшие дома мрачно взирали глазницами пустыми окон на столпившихся у берега людей. Такого нашествия местные скалы, должно быть, не видали со времён основания Феспотиды, а то и сотворения мира. По приказу Гигия, команды всех судов союзного флота сошли на берег, дабы воочию увидеть, как творится справедливость и торжествует свобода. Малодушным иногда необходимо напоминать о незыблемых истинах.

– Всё готово? – спросил Гигий, подходя к негромко переговаривающейся группке военачальников. Ответил заместитель наварха Перей, человек, будто бы, смелый и правильных взглядов, но племянник Эрептолема, а потому слишком много о себе полагающий, да к тому же и дядин соглядатай. Чтобы отделаться от него, было приложено немало усилий. К сожалению, бесплодных.

– Ты любезно предоставил нам достаточно времени, – Перей говорил таким тоном и смерил Гигия настолько презрительным взглядом, что тот еле сдержал заклокотавший в груди гнев. – Войска построены.

– Благодарю, хорошая служба, – ответил наварх, особо выделив слово «служба». – Что феспотидяне? Здесь все?

– Выполнено то, что велено тобой, – проскрипел Эакрат, схефелский командир, назначенный вместо павшего Кесиликта. – Все мужчины, ростом выше трёх локтей, приведены.

Немигающие глаза гелега смотрелись особенно жутко на голом смуглом черепе – все волосы на теле схефелияне удаляли воском. Безволосая голова, странная манера разговаривать, кривой меч на боку, зелёный плащ, похожий на сложенные крылья жука. Повадки гелегов у многих вызывали оторопь, но Гигию обитатели Схефелы нравились. Много лет назад, во время мора, эферияне спасли Схефелу от гибели, и её обитатели не остались в долгу. Они стали вернейшими союзниками Эфера, беспрекословно выполняя любые просьбы и первыми являясь на призыв. Ни отговорок, ни сомнений, ни бесплодных разговоров и склок, только согласие и повиновение – совершенный союзник. Были бы все остальные свободные полисы такими, освобождение Эйнемиды от тираннии свершилось бы уже давно.

– Что ты собрался делать? – спросил эрептолемов племянник.

– Ты боишься не расслышать приказ, а, Перей? – насмешливо спросил Гигий. – Не беспокойся, сейчас я всё разъясню.

Не обращая внимания на разъярённого заместителя, Гигий взошёл на ораторский помост, собраный из обломков здания феспотидского городского совета, и окинул взглядом распростёршихся перед ним коленопреклоненных людей. Тысяча с небольшим человек – почти всё мужское население разорённого города. Взгляд наварха предательски выловил в толпе миловидного мальчика лет тринадцати, испуганно вцепившегося в руку отца и умоляющими глазами озирающегося по сторонам. При мысли о том, что сейчас придётся сделать… Выругавшись вполголоса, Гигий сжал руку в кулак, словно выдавливая из себя неуместную слабость. Тот, от кого зависит, станет ли Эйнемида свободной, не может позволить себе быть мягкосердечным, для него это слишком большая роскошь.

«Пощады!» – раздался чей-то крик, и безмолвная толпа феспотидян, точно по команде, заволновалась. Одни со слезами протягивали руки к помосту и умоляли о прощении, другие с мрачной ненавистью созерцали того, кого мнили виновником своих бед. Гигий властно поднял руку, призывая к молчанию.

– Ваше преступление ужасно, феспотидяне, – грозно изрёк он. – Вы вели переговоры с Зевагетом, и это произошло не произволом каких-то отдельных людей, а с одобрения вашего народного собрания. Это измена. Вы, феспотидяне, предали своих союзников, вы предали демократию, вы предали свободу! Вы предали саму Эйнемиду!

– Мы лишь хотели… – умоляюще начал старик в первом ряду, кажется, кто-то из их советников.

– С каких это пор Эфер – это Эйнемида?! – неожиданно рявкнул плечистый чернобородый мужчина, легко перекрыв слабый старческий голос. Отмахнувшись от испуганно пытавшихся его остановить соотечественников, он поднялся, и всем стали видны пропитанные кровью повязки на его груди, руке и бёдрах. Один из тех немногих феспотидян, что пытались хоть как-то сопротивляться обрушившейся на них мощи. – Ты говоришь свобода, эфериянин, но при чём здесь свобода?! У вас нет ничего общего со свободой! Мы сражались за Эфер, наши братья погибли под Неарой, мы были вам друзьями, и что?! Вы снова увеличили союзническую дань – столько мы не можем дать! Платите или вас ждёт кара, вот что вы нам сказали! Вы сами вынудили нас искать спасения у врага, а теперь ты приходишь и говоришь, что мы предали свободу…

Гигий дёрнул плечом, и двое гелегов бросились к дерзкому пленнику. Выдернув отбивающегося мужчину из толпы, они грубо повалили его на первый попавшийся камень, сверкнул кривой меч, и чернобородая голова, разбрасывая по сторонам фонтаны крови, покатилась по гальке. Равнодушно досмотрев казнь до конца, наварх перевёл взгляд на оторопевших от ужаса феспотидян.

– Ваше преступление непростительно, но я дарю вам жизнь. Вот ваш приговор: все мужчины Феспотиды станут гребцами на кораблях нашего флота, жёны и дети будут проданы в рабство. Мужчины Феспотиды не смогут более поднять оружие против союзников, ибо им всем отрежут большие пальцы на обеих руках – грести это не помешает. Остров Феспотида переходит в собственность Эфера и будет населён колонистами. Предавшие свободу умрут рабами!

Под отчаянные вопли пленных и оторопелое молчание союзников, наварх спустился с помоста к своим военачальникам. За исключением Лиска, посвящённого в замыслы Гигия, и вечно невозмутимого Эакрата, вид полководцы имели ошарашенный.

– Гигий, ты чего?! – Перей оторопело уставился на товарища по должности. – Кровь в голову ударила?!

– Да, это несколько… жестоко, – нерешительно прокашлявшись сказал латариец Каластримон.

– Жестокость здесь не при чём, – спокойно ответил Гигий. – Измена – худшее из преступлений. Это не жестокость, это справедливость и урок.

– Эферияне не станут выполнять такой приказ! – воскликнул Перей. – Боги, да никто из эйнемов не станет!

– Эакрат, – наварх обернулся к гелегу. – Пусть твои люди отрежут им всем пальцы, прямо сейчас. Рану сразу прижигать смолой, гребцы нам понадобятся очень скоро.

– Это будет ими выполнено, – бесстрастно сообщил гелег и направился к своим.

– Как скажешь Гигий, – Перей пожал плечами. – Ты начальник, тебе и решать. Я сообщу об этом лаоферону, пусть твои решения оценивают они.

– Сообщай, – Гигий равнодушно отвернулся от заместителя. На излишне осторожных и мягкотелых, вроде Эрептолема с родственником, в лаофероне сыщется достаточно людей, твёрдых духом и знающих, что, не зарезав козлёнка, жаркого не приготовишь.

Со стороны берега послышались крики, запахло кровью и раскалённой смолой. Гелеги делали свою страшную работу точно некие человекоподобные машины: быстро, чётко и совершенно невозмутимо. Гигию всегда казалось, что для этих удивительных людей нет разницы, резать морковь или рубить головы.

– Я понимаю теперь, отчего тогда стало красным море, – пробормотал Каластримон, себе под нос, но так, что все услышали.

Гигий поморщился. Неделю назад, ни с того, ни с сего, море в один миг покраснело, точно кровь, и оставалось таким целый день после чего, столь же внезапно, приобрело свой обыкновенный цвет. Да, удивительно, Гигию и самому стало не по себе, но мало ли чудес припасено у богов? Пришлось потратить немало времени и труда чтобы успокоить суеверных и малодушных.

– Море стало красным, ибо скоро мы напоим его кровью врагов, – отмахнулся наварх. – Это добрый знак – так сказал прорицатель.

– И я даже знаю, какой бог говорил его устами, – дерзко заметил командующий остатками илифийского флота Кретофой, бросив красноречивый взгляд в сторону Гигия. – Я рад, что мы более не участвуем в этом безумстве.

– В чём ты участвуешь, а в чём нет, решаю я – твой наварх, – Гигий надменно взглянул на островитянина. – Приказы будут даны тебе в свой черёд.

– Ты можешь давать приказы или не давать, как тебе угодно, – Кретофой пожал плечами. – Острова решили: мы не станем воевать пока не будут выполнены наши условия.

– Это решение – прямая измена. Радуйся, илифиянин, что, из уважения к прошлым заслугам, мы отнеслись к вам снисходительно и даём возможность искупить вину. Иным такой милости дано не было, – Гигий кивнул в сторону вопящего и рыдающего берега.

– Наш союз добровольный, не так ли, эфериянин? Или мы уже не свободные полисы и не распоряжаемся своей судьбой?

– Идёт война. Гражданин свободного полиса тоже свободен, но если он покинет войско в походе, его обвинят в измене и накажут. Или у вас не так, Кретофой?

– Если назначенный полисом стратег будет вести боевые действия дурно, об этом сообщат совету и он будет смещён. Или у вас не так, Гигий?

– Это пустой разговор. Ты получишь приказ, когда я решу, и исполнишь его.

– Или что? Отрежешь мне палец, Гигий-обрезыватель?

Гигий тяжело посмотрел на наглого островитянина. Не засмеялся никто, но он всей кожей чувствовал старательно сдерживаемые ухмылки. «Обрезыватель» – так архенские варвары называют того, кто, по их дикому обычаю, усекает крайнюю плоть и делает евнухов... Мерзавец! Это словечко наверняка запомнят и постараются, чтобы его услышали многие. Недоброжелатели такое любят.

– Я передумал, – с расстановкой промолвил Гигий, не сводя глаз с Кретофоя. – Ты узнаешь свой приказ сейчас. Ваши корабли пойдут в первой линии…

– Пока ты здесь командуешь, мы если куда и пойдём, то только к дому! – с вызовом подбоченился островитянин.

– Поскольку ваши поступки вызвали сомнение в вашей верности, на ваших кораблях останутся только гребцы, кормчие и лучники. Остальных людей распределят по другим кораблям, а вы примете на борт копейщиков из надёжных полисов. Военачальники останутся на берегу, в случае предательства… – Гигий многозначительно пожал плечами.

– Да ты с ума сошёл, эфериянин! – лицо Кретофоя вытянулось, рука невольно потянулась к мечу. – Это неслыханно! Кем ты себя возомнил!

– Обрезывателем… – Гигий зло усмехнулся. – Эакрат, до боя все островитяне должны оставаться на берегу. Кто будет сопротивляться – отрезать пальцы и к этим... – он пренебрежительно мотнул головой в сторону изувеченных пленников, которых схефелияне равнодушно угоняли с берега под оторопелыми взглядами эйнемов.

– Будет им сделано, – гелег склонил голову, даже не взглянув на побледневших островитян. Своё положение те осознавали прекрасно. Их отряды стояли поодаль друг от друга, со всех сторон подпёртые гелегами и эфериянами. Даже здесь, в кругу военачальников, илифиян и хиссцев, точно невзначай, окружали верные Гигию командиры.

– Будь ты проклят, – в сердцах прошипел Кретофой. Гигий встретил его ненавидящий взгляд с невозмутимым спокойствием.

– Остальным приказы будут даны после, – сообщил он. – Собрание окончено, пусть ваши люди вернутся к кораблям. Калимера.

С достоинством развернувшись, Гигий чуть заметно кивнул бледному как мел Лиску и тяжёлой походкой побрёл в сторону лагеря. Он не хотел признаваться в этом самому себе, но вопли и мольбы до сих пор стояли в его в ушах. Невзначай вспомнилось лицо того мальчика… То, что Гигий сделал сегодня – правильно, и совесть отступит пред ликом справедливости, но сегодня ему понадобится вино – и нечто большее.

– Гигий, ты понимаешь, что делаешь? – Перей поспешно догнал наварха, но голос предусмотрительно понизил. Хоть на это ума хватило: нечего лишний раз показывать, что между эфериянами есть разногласия. – Откуда мы возьмём людей на хисские корабли?

– Я об этом подумал. Снимите сколько нужно гребцов с вёсел, раздайте трофейное оружие. Выбери тех, кто покрепче, объяви, что, если победим, они сохранят доспехи и останутся в сословии гоплитов. Это поднимет их боевой дух.

– А грести кто будет?!

– Сегодня мы приобрели немало гребцов, – пожал плечами наварх.

– Каких гребцов? – опешил Перей. – Постой, ты что… о феспотидянах?

– А ты догадлив, – Гигий усмехнулся. – Да, бери их. Пока сенхейцы сюда доползут, раны как раз заживут.

– Рабы?! Ты, должно быть, шутишь! Мы что, варвары какие-нибудь?! Мы эферияне! У нас на кораблях ни цепей, ни кнутов! Наши келевсты не умеют управлять рабами!

– Это несложно, – равнодушно отмахнулся наварх. – Просто пусть позаботятся о том, чтобы раны на их спинах болели сильнее, чем на руках.