Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Глава IX

– Ничего не понимаю. Это какая-то глупость…– с небрежным изяществом закинув на плечо тёмно-голубой плащ, Гермий не сводил глаз с широкого горла долины и тёмных прямоугольников фаланг, ясно различимых на ровной каменистой земле. Смуглое лицо периссца выражало искреннее недоумение. – Зачем они так растянули строй?

– Чтобы не дать нам охватить себя с флангов, – сообщил очевидное Сосфен. Он, как всегда, оделся на битву с подчёркнутой тщательностью: чёрный плащ безукоризненно чист, посеребрённые кольчуга и шлем с чёрным гребнем сверкают на ярком весеннем солнце.

– Не верю, – сказал царевич. – Это слишком просто и предсказуемо.

Войска Кинаны полностью перегородили вход в долину, оставив на правом фланге место для прохода конницы. Построение для косой атаки: справа ударный кулак из опытных грейцев и бессцев, глубокий строй в двенадцать рядов, слева – стратия под флагом с тремя рыбами, которую разведчики определили как вчерашних землепашцев и пастухов. Эти растянулись тонкой линией, жертвуя глубиной строя в пользу ширины. Отряд гисеров за их спинами – резерв, а заодно и средство заставить новобранцев бояться того, что сзади, больше, чем того, что впереди. Кинана и её полководцы ставят на прорыв лучшими отрядами и конницей, пока остальные будут держать фронт. Всё точь-в-точь как в книгах по военному делу – и это неожиданность.

– Они разве не понимают, что селяне не продержатся долго? – не унимался Гермий.

– Может какая-то ловушка? Скрытое подкрепление? Откуда мы знаем, сколько варваров они наняли? – мысли о неведомо где спрятанном варварском войске упорно не желали покидать голову Филокла.

– Где скрытое? – спросил периссец. – И как? Они так построились, что засаду сделать негде.

– Значит кое-кто просто переоценил «героиню Эгоры», – презрительно фыркнул брат Парамена. – Нам же лучше.

– Как бы тебе её не недооценить, – немедленно огрызнулся Гермий. Последние дни эти двое только и делали, что пререкались по поводу и без.

– Филота, – Сосфен обернулся к разом подобравшемуся порученцу. – Передай командирам стратий: пусть ариарцы строятся в шестнадцать рядов, а перипейцы заполнят промежуток.

– Прорыв, – кивнул Гермий. – Селяне побегут, нечего и думать… Не понимаю.

Вдоль рядов вражеского войска поползла едва различимая с такого расстояния точка, послышался шум. Речь перед битвой – важное дело. Сосфен заставлял учеников держать речи перед рабами на царских стройках, грузчиками ордейского рынка и нищими у дверей храмов. Хороший полководец должен уметь найти нужные слова даже для самых отчаявшихся.

– Гермий, вышли гиппотоксотов, пусть атакуют их левый фланг. Дротиками, в ближний бой не вступать.

– Посмотреть, на самом ли деле это селяне? Я тоже думал, что они могли поменяться значками… Будет сделано.

Гермий чеканно развернулся и бросился к своему коню. Со стороны вражеского войска раздался дружный рёв. Между тёмными квадратами копейщиков, точно муравьи вокруг майских жуков, замелькали чёрные точки стрелков, выдвигающихся в первый ряд. Поморщившись, Сосфен надел воронёный шлем с чёрным гребнем, мрачное лицо стратега скрылось под непроницаемой посеребрённой личиной.

***

– Прекрасная речь, – усмехнулся Келесс, едва Кинана подъехала к своей ставке. Разгорячённая, всё ещё полная ораторского пыла, девушка ответила приятелю весёлой улыбкой.

– Кажется мне, или я чую атталов голос? – хохотнула она.

– Красивая болтовня ничего не стоит, а простолюдинам нравится, – весьма недурно изобразил агемарха Келесс, и они оба рассмеялись. Кинану переполняло весёлое лихорадочное возбуждение. Её полностью захватило то восхитительное чувство облегчения, какое бывает, когда то, чего ждал и боялся долгие месяцы, наконец наступило. Все страхи и сомнения прочь – время действовать, а это куда проще. Едва ли какой враг из плоти и крови сравнится с порождениями напуганного воображения.

Царица ещё раз осмотрела поле боя: каменистая равнина меж поросших соснами меловых гор, весело журчащий ручей, тёмные прямоугольники войск, весело реющие на ветру герийские флаги и гисерские бунчуки. Она попыталась разглядеть своих командиров – людей, ради неё сунувших голову в петлю. Белен с грейцами, его знамя мелькает меж их стройных рядов – могло бы и поближе к тылу. Алкет назначен к бессцам, атталова агема справа, перед ней хресиевы разбойники и легкие гиппотоксоты уже готовые ринуться в бой. Над головами гисеров высится красно-зелёный занчок Велевойса, а Эол и Тилем... Знамя с тремя рыбами на остроге, разношёрстное воинство землепашцев и пастухов, из которых едва ли четверть видела бой пострашнее драки в таверне. И от них сегодня зависит всё. Дрогнут они – не спасут ни блестящие гетайры на лучших конях Эйнемиды, ни бритвенно-острые клинки гисеров, ни безупречный порядок герийских стратий.

– Как считаешь, госпожа, это сработает? – Аркипп, кажется, думал о том же, что и царица. Он, Келесс, десяток гиппотоксотов-порученцев, служанка Иокаста и Гриел с телохранителями остались при ней. Не слишком большая ставка полководца, ну да какая есть.

– Верю, – поджав губы, Кинана пригляделась к мерно шагающим рядам сариссофоров. – Верю. Боги милостивы. Как думаешь, копья не заметны?

– Да вроде нет – отсюда кажутся обычными. Не запутались бы… Смотри, госпожа, всадники.

– Гиппотоксоты. Проверяют, не подменили ли мы педзетайров новобранцами, – царица усмехнулась. – Вот теперь и посмотрим, заметят или нет. Келесс, пошли кого-нибудь, пусть лучники справа сместятся налево – не нужно, чтобы нам нарушили строй ещё до боя.

Келесс отъехал к порученцам, и вскоре гонец уже мчался на правый фланг. Впрочем, Кинана заметила, что то ли Белен, то ли командир стрелков Левкогест додумался до всего сам – тёмные точки лучников начали ползти налево, прикрывая «рыбаков». Хорошо, когда тебе служат умные люди. Жаль умнейший из всех сейчас на другой стороне поля.

– Будто бы всё готово, – Кинана, в который уже раз, оглядывала поле, пытаясь найти хоть какой-то изъян или незамеченную прежде угрозу. Войска сближались, в воздухе с обеих сторон замелькали едва различимые чёрные точки, кто-то из вражеских гиппотоксотов упал вместе с конём.

– Кажется, началось, – выдохнул Аркипп.

– Началось, да хранят нас Даяра Неистовая и бессмертные боги. Иокаста, вели приготовить походный алтарь, – Кинана обернулась к служанке, серые глаза царицы возбуждённо горели. – Я хочу принести жертву.

***

– Донесение от Герсикона, – запылённый, но неизменно изящный Гермий подошёл к Сосфену. – Всадники не заметили ничего необычного. В первом ряду, кажется, педзетайры из настоящих, в неплохих доспехах, а за ними – почти невооружённые, у них даже пельты вместо гоплонов.

– Понятно, – кивнул стратег. – Значит, продолжаем.

Внизу уже вовсю шла перестрелка. Летали вдоль фронта гиппотоксоты, метко били из тисовых луков тетские и аферонские охотники, уже полетели и дротики. Гермий впервые увидел живьём настоящих гисерских застрельщиков, от которых, говорят, эйнемы и переняли этот род войска. Легенды и сказки вообще имели обыкновение оживать в этой дикой, но прекрасной земле на краю света. Сам не заметив, когда, рождённый в жаркой Архене царевич полюбил холодную и суровую Герию… и женился здесь на келенфиянке. Воистину, мир – безумное место.

Лучники отхлынули, давая проход пехоте, наступающие царские педзетайры с дружным криком наставили копья на плечи, строй мятежников тоже ощетинился железом и бронзой. Ближе, ещё ближе, ариарская стратия чуть выдвинулась за фронт, готовясь смять плотно сбившихся и, должно быть, трясущихся от страха пастухов с селянами. Неожиданно, вражеский строй тронулся с места, и знамя с тремя рыбами плавно поплыло навстречу ариарской фаланге. Прежде, чем Гермий успел удивиться странному поведению врага, фаланги сошлись... и первый ряд ариарцев рухнул на землю, а сразу следом за ним ‒ второй.

Разум Гермия отказывался верить в происходящее. Отменно обученные и вооружённые ариарцы, перед которыми бежали лучшие воины олорийского царя, валились, точно колосья под серпом, не нанося врагу никакого видимого урона. Едва обученные новобранцы шли по телам закалённых ветеранов, словно не замечая сопротивления, точно огонь по сухой траве. В считанные мгновения их отряд смял правый фланг царского войска, и в образовавшуюся брешь хлынули гисеры, наваливаясь сбоку на не ждущий нападения левый фланг.

– Боги, что происходит… – выдохнул периссец, не в силах оторвать взгляд от жуткого зрелища.

– Мы неверно определили силу их войска и направление удара, – без малейшего удивления сообщил Сосфен. – Это сильно меняет положение дел.

– Меняет – лучше и не скажешь, – пробормотал себе под нос Гермий.

– Но как это возможно?! – воскликнул Филокл. – Это же деревенщина, оборванцы!

– Просто копья подлиннее, правильный выбор местности, и военное дело меняется навсегда. Ум – важнейшее качество полководца.

На непроницаемом лице Сосфена промелькнуло нечто, похожее на гордость. Приглядевшись, Гермий понял, что имел в виду полководец, а поняв, едва сдержал ругательство. Растянувшись неглубокой линией, почти бездоспешные оборванцы играючи теснили сверкающую бронзой шлемов и щитов фалангу. Необычайно длинные – локтей в десять, если не в пятнадцать – пики не давали педзетайрам ни малейшей возможности дотянуться до врага. Проще некуда, но… боги, что с этим делать? Гермий лихорадочно перебирал в уме всё, что слышал или прочёл о военном деле, но так и не мог вспомнить ничего подходящего. Надежда оставалась лишь одна: на мрачного, немногословного мужчину, что, заложив руки за спину, созерцал битву с вершины холма.

– Так или иначе, во фронт этот строй не взять, – подытожил свои раздумья Сосфен. – Впрочем, это было ясно сразу, просто теперь мы знаем почему.

Если происходящее как-то и беспокоило герийского полководца, понять это было совершенно невозможно. Он держался, словно не на поле боя, а за ни к чему не обязывающей беседой на каком-нибудь пиру.

– Мы ещё не проиграли? – спросил Гермий. Положение становилось всё более пугающим. Ариарцы ещё держались за счёт своей хвалёной стойкости, но всё шло к тому, что их просто перебьют до последнего человека. Правый фланг перипейцев смешался под напором гисеров, вот-вот строй будет прорван окончательно, а тогда конец: фаланга, окружённая с трёх сторон – войско мертвецов.

– Ещё нет. Гермий, возьми три илы гиппеев, атакуй с фланга, постарайся вклиниться между копейщиками и гисерами – их нужно разделить. Филокл…

– Кто-то ведь должен остаться здесь? – нервно сглотнув, бывший начальник стражи взглянул на поле, где вражеские лёгкие гиппеи, проскочив сквозь промежутки в своём строю, сцепились с царскими пельтастами. Конники бросились на подмогу пехоте и на левом фланге завязался жестокий бой.

– …пойдёшь с димнонцами. – невозмутимо продолжил Сосфен. – Воины должны видеть полководца, это благотворно сказывается на боевом духе. Атакуйте этих «рыб» с фронта, задача: удержать линию.

– Но это самоубийство! – взвизгнул Филокл. – Ты решил меня убить?!

– Ты стратег и должен выполнять приказ, в противном случае, это измена, – негромкий голос полководца звучал страшнее любого крика.

– Вот как?! А может это ты изменник, а, Сосфен! – не стесняясь испуганно вытаращившихся порученцев вскричал Филокл. – Я же вижу, как ты доволен! Все знают, что ты за изменницу! Сговорился с ней, подставил всё войско, а теперь хочешь избавиться от меня!

– Постарайтесь закрепиться вон у того холма, это даст вам некоторое преимущество. Выполняй, – серо-стальные глаза спокойно смотрели на красного от бешенства Филокла, но в этом спокойствии чувствовалась совершенно недвусмысленная угроза. Не выдержав, брат Парамена судорожно дёрнул головой и опустил взгляд. Внизу пропели трубы, новые отряды царского войска мерно двинулись вперёд, на ходу перестраиваясь в боевой порядок.

***

– Работает, Даяра Неистовая, работает! – Келесс едва не вопил от восторга, да и ошарашенный вид Аркиппа говорил о многом.

– Просто не верится, – покачал головой советник.

– Неужели победим, а Кинана… эй, ты чего?

До боли стиснув поводья, Кинана отрешённо смотрела на поле, её побледневшее лицо словно окаменело.

– Кинана… эмм, госпожа, – Келесс осторожно тронул царицу за локоть. – Всё хорошо? Мы ведь побеждаем?

Словно в подтверждение его слов, раздался рёв. Новый отряд гисеров вломился в ряды царского войска, налево и направо кося герийских педзетайров бритвенно-острыми ромфеями. Над головами варваров весело реяло знамя вождя Велевойса.

– Ариарская стратия, – безжизненным голосом промолвила царица. – Они одни не побежали у Авассы, добыли отцу Пиру и Лекент… а я их убила.

– Ну так они же враги, – удивился Келесс. – Разве мы не собирались их убить, а они нас?

– Собирались… Почему же тогда так дерьмово?

– Конечно… эмм горько, госпожа, но мы знали, на что шли, – Аркипп участливо взглянул на царицу. – Это война, а на войне убивают, такова жизнь. Ты знаешь, за что сражаешься, а мы сражаемся за тебя. Все всё для себя решили, а раз так, нужно делать, что должно.

– Помнишь, Акатей рассказывал про урвософорцев? – вставил Келесс. – Они называют это «гармонией битвы». Они должны убивать нас, а мы их – такой закон.

– Или, как говорил мой дед: с чистым задом не облегчишься, – улыбнулся кончиками губ Аркипп, Келесс рассмеялся в голос.

– Вы вдвоём решили заменить мне дядю? – криво усмехнулась Кинана и решительно тряхнула головой. – Всё, довольно – ваша правда. Горевать и философствовать будем потом, сейчас некогда. Смотрите…

На поле боя появились новые отряды врага. Замелькали боевые значки Димнонской стратии, отряд конницы принялся взбираться на лысый холм, нависающий над левым флангом, куда-то пронёсся отряд гиппотоксотов. Хаотичные перемещения, лихорадочные попытки заткнуть дыру в строю… или всё-таки нет?

– Что они делают? – Аркипп, прикрыв глаза от солнца, вглядывался в перестроения вражеского войска.

– Гиппеи справа, а там перестраиваются… Кажется поняла.

– Что поняла? – недоуменно спросил Келесс.

– Что поняла? – Кинана усмехнулась. – Что за них воюет дядя… Вы думали, бой уже закончен? Нет, всё только начинается.

***

Битва – искусно вытканный ковёр, переплетение тысяч незримых нитей. Найди нужную, потяни, и ткань распустится сама по себе, останется только намотать на веретено и выткать новый, по своему усмотрению. Неуклюжее сравнение, да и в ткачестве Сосфен не разбирался, но за изяществом слога он и не гнался – просто находил нужные нити и распускал ковры чужих планов. День за днём, год за годом – до сегодняшнего дня.

– Нас отбили, – грязный, покрытый чужой кровью, Гермий соскочил с коня. Его в сердцах отброшенный шлем с грохотом звякнул о камни. – «Рыбы» наступают, стратег Критофилай ранен, Эвегор убит.

Всё это Сосфен видел и так. Фаланга под «рыбьим» знаменем, дрогнувшая было под контрударом, медленно двигалась вперёд, сминая всё, что попадалось на пути. Бессцы и грейцы продвигались на своём фланге, где перипейская и стинидская стратии – точнее то, что от них осталось – ещё держали оборону. Остатки царской конницы стягивались к левому флангу, пытаясь помешать гиппеям противника совершить охват.

– Битва проиграна, ведь так… или нет? – в глазах периссца блеснула отчаянная надежда. Юноша искренне переживает за дело друга, хотя, казалось бы, какое дело архенскому царевичу до герийских усобиц. Жаль среди тех, кто окружает его царя таких меньшинство, да и сам Аминта… Удалось ли ему, Сосфену, воспитать его как должно, оправдать ожидания брата? Нет. Нужно быть честным с самим собой: нет. А Кинана, воспитал ли он её? Аминта, Кинана, Алкет, Келесс, погибший Лаих и даже периссец Гермий – все они его ученики, взращенные им, Сосфеном, на погибель друг другу. Война учеников – не самая страшная из виденных им войн, но самая поганая.

С грозным боевым кличем, в бой пошли гетайры – товарищи царя, бросившие его ради царицы. Сосфен различил чёрные одежды Аттала – ещё один ученик и друг, старый и верный. С лёгкостью разметав царских всадников, гетайры навалились на фланг стинидцев. Другой ученик, Хресий, со своими разбойниками зашёл в тыл, рассеивая стрелков. Меж рядов вражеского войска замелькало серое знамя со змеёй – в бой шла сама Кинана, лучшая и любимая ученица, сумевшая, наконец, превзойти своего учителя. Ещё немного, и перед беглой царицей склонится отобранное у неё царство. Глядя на победу племянницы, Сосфен чувствовал гордость, мрачное удовлетворение, а вспоминая доверчивое лицо и наивные глаза Аминты – жгучий стыд. Делать выбор между теми, кого любишь – такого не пожелаешь никакому врагу. То, что у него, Сосфена, выбора, по сути, нет, не меняет ровным счётом ничего.

– Мы можем что-нибудь сделать? – периссец старался взять себя в руки, но глаза царевича лихорадочно блестели. Ему ещё не доводилось участвовать в проигранной битве, но всё когда-то случается впервые.

И тут Сосфен вздрогнул, осознав, что нить, которую он столь долго не мог нащупать, нашла его пальцы сама. Битва развернулась перед ним, как архенский ковёр, и полководец с ужасом понял, что победил. Сейчас он потянет за нить, узор изменится, отряды двинутся согласно его воле, и торжество в глазах племянницы сменится сперва непониманием, а затем отчаянием. Она старалась, как могла, она изменила мир ради победы… и проиграла. Он, Сосфен, втопчет её надежды в каменистую землю долины, где когда-то все они были счастливы. Прости меня, девочка, если сможешь, прости меня…

– Стратег, что с тобой? – Сосфен не видел собственного лица, но испуганный вид Гермия стоил лучшего из зеркал.

– Приказание резерву: переместиться на левый фланг, – безжизненным голосом промолвил полководец. – Коннице Дилиха – приготовиться к охвату, Филоптею – в тыл, отогнать их лёгкую кавалерию, а ты… ты…

Вспышка перед глазами, новая нить на ковре, и на стратега в один миг снизошло спокойствие. Он понял. Всегда, во всех, даже безнадёжных, сражениях, непобедимый Сосфен находил выход. Нашёл он его и сейчас: верное решение – простое, как и все верные. Не сразу, но он нащупал нить главной битвы, осталось лишь распустить ковёр и выткать заново.

– Ты понял, как победить? – на лице сбитого с толку Гермия мелькнула тень надежды. – Ты знаешь, что делать?

– Я понял, как победить, и я знаю, что делать, – рука полководца нащупала у пояса рукоять кинжала. Перисский царевич вздрогнул, увидев перед собой железное лезвие. – Смерть смывает клятву.

Вдохнув полной грудью герийский воздух, Сосфен вскинул руку с кинжалом и, широко улыбнувшись, ударил над горловиной своего доспеха.

***

Не заметил! Даяра Неистовая, дядя не заметил! С того страшного мгновения, как Кинана осознала, что сделай враги верный шаг – ей конец, царице казалось, что она болтается между жизнью и смертью. Теперь, это в прошлом! Строй врага рассыпался, гисеры уже пробиваются к ставке командира – самого дяди! Аттал со своими гетайрами заходит в тыл стинидцам, Хресий разгоняет вражеских стрелков, ловко избегая столкновения с пехотой, сариссофоры Эола и педзетайры Белена продвигаются вперёд. Победа! Это победа! Оплакивать павших будем потом, сейчас хотелось кричать от радости.

Впрочем, радоваться тоже пока не время. Противники не сдались, и даже контратакуют, причём именно так, как боялась Кинана. Дядя всё-таки нашёл выход, но слишком поздно. Она отдала заранее заготовленные команды и направила коня к передним рядам своего войска. Телохранители во главе с Гриелом мчались следом, серое царское знамя весело трепетало над их железными шлемами.

У дяди почти получилось, Кинана даже поняла, что недооценила угрозу, но всё уже было бесполезно. Отчаянный контрудар вражеских гиппеев был отброшен с большими потерями, всадники Хресия тотчас навалились на отступающих, получившие простор гетайры на полном скаку врубились в незащищённый тыл царской пехоты, и строй в одночасье рухнул по всей линии. Бросая оружие и щиты, враги побежали, преследуемые конницей и улюлюкающими гисерами. Какие-то островки сопротивления ещё держались, но их быстро смело атакующей волной. Огромная масса людей, крича и завывая, потянулась к лагерю царского войска.

***

Видят боги, он сделал всё, что мог. Даже когда Сосфен… Пусть боги сами рассудят его тень, а он, Гермий, сделал всё. Он даже понял, что именно толкнуло полководца на этот шаг. Понял, и попытался исполнить замысел Сосфена сам, но то ли умения недостало, то ли просто опоздал. Атака захлебнулась, гермиевы гиппеи повисли на пиках вражеских копейщиков либо пали под ударами варварских фалксов, а самого несостоявшегося полководца с ошмётками его отряда вытеснили к лагерю, где он собрал остатки боеспособных войск и попытался закрепиться, давая остальным возможность отступить. Ничего лучше Гермий выдумать уже не мог.

Первую атаку они отбили без особого труда, но вражеские лёгкие всадники и не настаивали. Они отхлынули назад, обходя укреплённый участок, а на гермиев отряд, прижавшийся к пересекающему лагерь ручью, накинулись сверкающие медными личинами шлемов гисеры. Удары сыпались градом, звенела медь, воины сцеплялись друг с другом, точно разъярённые звери, вырывая волосы и выдавливая глаза. Герийцы и гисеры – давние враги, всегда готовые рвать друг другу глотки, а меж ними перисский царевич, рычащий не менее яростно и рубящий врагов не менее самозабвенно, чем остальные. Вода в ручье мгновенно стала красной.

Скользкий от крови меч вывернулся из руки Гермия, застряв в чьём-то брюхе. Периссец тут же хватил ближайшего гисера кулаком и намертво вцепился в его оружие. Копьё кого-то из соратников достало врага тот, сдавленно охнув, упал, и в руках Гермия осталась длинная ромфея, сражаться которой тот не умел. Впрочем, в такой свалке умений и не требуется – знай бей вперёд. Гермий и бил, то тыкая загнутым остриём, то, когда получалось замахнуться, рубя наотмашь. Враги падали, на их место вставали новые, и всё начиналось сначала.

Гисер в красных доспехах и позолоченном шлеме с поперечным гребнем неожиданно вывалился на освободившееся пространство перед Гермием. Изогнутый меч легко порхнул к голове периссца, но тот закрылся щитом и, выставив ромфею вперёд, точно бык бросился на врага. Лезвие вошло в живот гисера до половины, варвар с криком упал, и тут же резкая боль пронзила голову Гермия. Сдавленно застонав, царевич рухнул вниз лицом. Кроваво-красная вода с готовностью распахнула перед ним объятья.

***

Цена победы. О ней немало написано философами, её часто вспоминают бывалые полководцы, о ней любят разглагольствовать ораторы, но только здесь, на пропитанном кровью поле, посреди ещё теплящихся тел, из-под избитых слов проступил страшный смысл. Горячка боя, безумный восторг, радость – всё схлынуло. Кинана оторопело озиралась вокруг себя, глядя на дело рук своих. Её окружали мертвецы, множество мертвецов – окровавленных, скалящих искажённые лица, обнажающих жутко зияющие раны, точно жалуясь равнодушному небу. Из-за одинаковых доспехов, оружия и одежд нельзя было понять, кто из павших сражался на чьей стороне. Казалось, будто войско, поражённое безумием, сражалось здесь само с собой. Да так оно, на самом деле, и было. Десять с лишним тысяч герийцев пали на эту каменистую землю по её, Кинаны воле, и это не последние. Далеко не последние.

– Конница Деара сдалась Хресию, – на полном скаку подлетев к царице, Келесс легко спрыгнул с коня. Его хитон и правая рука были запачканы кровью. Не иначе, сам поучаствовал в преследовании. – Деар просит пощадить его воинов.

– Пусть сообщают всем пленным, что я приказала высечь любого, кто проявит к ним жестокость и запретила обращать герийцев в рабов. Потрудитесь, чтобы об этом услышал каждый – это важно. Всех командиров чином от лохага и выше я вечером жду на пиру, с остальными буду говорить завтра. Передай это тем, кто собирает пленных… О дяде вести есть?

– Нет, мне не сообщали. Ищут. Хресий велел опросить пленных…

– Леахо, куда же он делся? – Кинана болезненно скривилась. – Неужели он бежал? От меня?

– Не знаю, – Келесс усмехнулся. – Может прямо сейчас собирается нас расколошматить, с него станется.

– Да уж… – хмыкнула царица. – Ладно, езжай. Передай, что я велела.

– Как прикажет госпожа, – шутовски склонился юноша, и, неожиданно, серьёзно взглянул на подругу, его голос дрогнул, – Кинана, мы ведь победили?

– Победили, – девушка нашла в себе силы мягко улыбнуться. – Поезжай, приказы сами себя не передадут.

Келесс умчался. Проводив его долгим взглядом, Кинана неспешно побрела дальше по разгромленному вражескому лагерю. Свита почтительно следовала на отдалении. Внимание царицы привлекло огромное сборище гисеров, столпившихся у ручья, вместо того чтобы грабить палатки. Варвары почтительно расступились перед царским знаменем, и Кинана увидела Зеслева. Сгорбившись, точно под неподъёмным грузом, воин сидел у берега, бережно прижав к груди тело в красных одеждах.

– Велевойс… – Кинана опустилась на колени в кровавую грязь, подле тела того, кто был её любовником и должен был стать мужем. Неважно, что расчёта в том было не меньше, чем любви.

– А ведь мы уже победили… – глядя в никуда, пробормотал Зеслев. Ни гнева, ни досады, просто замечание. Чувства старого воина выгорели дотла.

– Мне жаль, Зеслев, – узкая ладонь Кинаны легла на холодное, мокрое и, несмотря на мертвенную бледность, красивое лицо варварского вождя. Как и положено сражённому в славном бою, Велевойс улыбался в бездонное небо. Ему не придётся отводить взгляд пред ликом грозного Тавеза, он не посрамил своих предков и умер мужчиной. Горе – удел живых.

– И мне жаль, – Зеслев поднял взгляд, полный боли. – Славная смерть, но так рано… Он вспоминал тебя. Вот.

Гисер протянул Кинане мокрую зелёную тряпицу. Она узнала платок, что сама вручила вождю за победу в танце лезвий. Казалось, это было в прошлой жизни.

– Просил вернуть тебе, – губы Зеслева тронула усмешка. – Своей невесте. Ты свободна от обещаний. Вождь Велевойс жалеет, что не смог увидеть тебя в мире живых и надеется на встречу у Весеннего чертога.

Дрожащей рукой приняв платок, Кинана порывисто прижалась к груди своего несостоявшегося мужа и, неожиданно для самой себя, заревела в голос. Среди гисеров пробежал возбуждённый шепоток. Царица герозов, рыдающая на груди павшего вождя – дело, невиданное от сотворения мира и, несомненно, достойное сказаний и песен. Герийцы хранили молчание.

– Что вы будете делать дальше, – спросила Кинана, кое-как взяв себя в руки. – Уйдёте домой?

– Кто-то может уйдёт, – Зеслев пожал плечами. – Мне там делать нечего. Клан Авсенз мёртв, так что мне теперь, смотреть, как грифы растаскивают наследство орлов? Нет уж. Тебя любил мой вождь. Если позволишь остаться, буду служить тебе.

– Конечно, Зеслев, это честь для меня, – царица поднялась и окинула взглядом собравшихся гисеров. Аркипп тут же принялся переводить. – Воины, я любила вашего вождя и скорблю о нём вместе с вами. Благодарю вас за доблесть и честную службу. Каждый из вас получит вдвое против обещанного. Кто пожелает, пусть идёт домой, кто захочет перейти на мою службу получит жалование и права герийского подданного. Я буду рада сражаться рядом с вами.

– Кэнана-а! – после долгого молчания вскричал черноволосый мужчина со знаком дома Авсенз на щите, и другие подхватили клич. Промолчали немногие.

– Кажется, ты получила новых телохранителей, госпожа, – прошептал Аркипп, когда они отошли от возбуждённо переговаривающихся гисеров.

– Настоящий полководец использует любое преимущество, – в тон ему ответила Кинана. – Что это?

– От стратега Алкета, – молодой всадник в наряде гиппотоксота сбросил с коня жалобно вскрикнувший и затрепыхавшийся мешок. – Его дар царице.

Кинана дёрнула плечом, двое телохранителей бросились развязывать неожиданный подарок. Недолго повозившись, они извлекли содержимое, и царица с мрачным удовлетворением взглянула в бледное от страха, сильно помятое лицо Филокла, бывшего начальника царской стражи.

– Взяли у леса: бежал, – невозмутимо сообщил гиппотоксот, презрительно поглядывая на пленника.

– Кто его бил?

– Стратег Алкет сказал, что вернул некий долг. Я не знаю о чём речь.

– Что ж, езжай, передай Алкету мою горячую благодарность, – Кинана медленно перевела взгляд на нервно сглотнувшего Филокла.

– Такое обращение не подобает… Не подоба… – подогретое испугом, возмущение параменова брата сдулось, под немигающим взглядом царицы, точно пузырь.

– Здравствуй, Филокл, – промолвила Кинана. – Последний раз мы беседовали во дворце, не так ли?

– Что тебе нужно, Кинана…

– Царица Кинана, – поправил Аркипп.

– Царица Кинана, – Филокл ненавидяще зыркнул на советника. – Пусть сообщат о моём положении брату, он сделает…

– Забудь про брата, ты его больше не увидишь.

– К-как… – пленник безумным взглядом вытаращился на Кинану.

– Ты помнишь, что я тебе обещала при нашем последнем разговоре? Слово царицы – камень, – она покосилась через плечо. – Гриел, там, в обозе я видела телеги. Пусть выберут самое большое колесо…

– Нет! – взвизгнул Филокл. – Ты не можешь! Я пленный!

– Ты не пленный, ты изменник, поднявший руку на царицу. Помнишь: «деяние, прямо или косвенно направленное против царя, а равно невыполнение его приказа, самовольное оставление его в опасности, покушение на его жизнь, здоровье либо свободу…». Я предупреждала тебя тогда, в ночь смерти отца. Ты поставил в спальню колесо, как я советовала?

– Нет! – от истошного крика Филокла заложило в ушах. Остатки самообладания слетели него, точно листья на ветру. – Пощади! Не надо!

– У тебя был выбор, и ты его сделал, – от спокойного голоса девушки стало не по себе даже видавшим виды бойцам, наблюдавшим за сценой. – Аркипп, вели разузнать, есть ли среди пленных мастигомаст. Если нет, пусть найдут мясника или кого ещё покрепче. Заплачу, как за разделку бычьей туши, но в сорок раз больше.

– Не-е-ет! Умоляю, не-ет! – Филокл рухнул на колени, из его глаз хлынули слёзы. Царица брезгливо скривилась.

– Уведите, – презрительно бросила она. – Казнь состоится на рассвете.

Не обращая внимания на ползающего в грязи вельможу, Кинана прошла мимо. Аркипп, на ходу записывая что-то на табличку, бросился за ней.

– Нужна ли такая жестокость, – с деланым безразличием спросил он. – Филокл – знатный человек. Аристократы обозлятся. Можно…

– Нужна, – резко остановившись, царица обернулась, и Аркипп вздрогнул, такая ненависть полыхнула в ледяном взгляде серых девичьих глаз. – Нужна, Аркипп. Аристократы… – она коротко хохотнула, заставив советника зябко поёжиться. – Те, что постоянно мешали отцу править страной, а когда он умер, спихнули меня с трона и хотели убить. Люди, которых не волнует ничего, кроме собственных земель, сундуков и спеси. Обозлятся – замечательно. Не нужно будет искать повод…

Ещё раз одарив Аркиппа жуткой улыбкой, она двинулась дальше. Молодой человек, с невольным облегчением, выдохнул.

– Госпожа царица, – взмыленный всадник на соловой кобыле подлетел, не разбирая дороги, едва не сбив царского знаменосца. – Вести от агемарх-стратега Аттала...

***

Он лежал на вершине небольшого холма. Могучие руки бессильно вытянулись вдоль тела, а на суровом лице застыла спокойная улыбка. Могло бы показаться, будто великий полководец просто спит, если бы не зияющая на шее глубокая рана.

– Убит собственным кинжалом, в горло, – бесцветно сообщил Аттал. Агемарх статуей застыл подле убитого, невидяще смотря куда-то вдаль. – Потом его накрыли вон тем плащом, – он указал на свёрнутую в комок тёмно-голубую тряпку. – Боялись, наверное, что войско узнает. Он убил себя…

Со сдавленным вскриком Кинана бросилась на грудь мертвеца, даже не заметив боли удара о железный панцирь. Закутанная в шкуру оборотня героиня Эгоры, победительница, одной ногой стоящая на ступенях герийского трона, сотрясалась в рыданиях, словно обыкновенная девочка. Воины смотрели на свою царицу со скорбной жалостью.

– Это он спас тебя в Ордее, когда убили твоего отца, – Кинана почувствовала мягкое прикосновение к плечу. В голосе Аттала чувствовалась непривычная теплота. – Он велел мне обогнать тех, кого пошлют за тобой, и он же убедил Талаю защитить тебя. Вот, возьми… – рядом с Кинаной лёг меч. Знакомый меч: первый из кописов, откованных в Герии. – Твой дядя завещал его тебе ещё тогда, на случай если будет казнён.

«Уговор есть уговор – за победу положен трофей» – прозвучал в голове спокойный, полный уверенности голос. – «Задача: победить. Справишься – награда твоя». Он знал… Уже тогда, знал… Не осознавая более, что делает, Кинана пронзительно завыла, и лошади испуганно забились в руках у всадников, а люди бледнели, не в силах поверить, что этот жуткий звук может исходить из человеческого рта.

Багряное солнце, уже готовое исчезнуть в горловине ущелья, заливало победное поле кровью.