Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Глава XVI

Лёгкая унирема под бело-синим флагом миновала Сторожевые скалы и весело побежала по светло-голубым волнам Критенской бухты. Едва кораблик показался в заливе, с берега донёсся шум, нарастающий, по мере приближения судна к широким причалам белостенного Эфера.

Просмоленный борт осторожно ткнулся в камень, с корабля сбросили сходни и на деревянной лестнице показался один единственный человек, при виде которого заполнившая набережную толпа разразилась исступлённым рёвом. Люди рыдали, падали на колени, поднимали вверх испуганно плачущих детей. Иные даже вырядились в рубище и посыпали голову пеплом. Слышались крики: «Прости нас, отец!», «Спаси нас!». Печально улыбаясь, Исократ сошёл по сходням и, сам едва сдерживая слёзы, ступил на родную землю.

Его тут же обступили со всех сторон. Его славили, молили о прощении, пытались коснуться руки или одежды, подносили для благословения детей. Всё так же улыбаясь, он никому не отказал в добром слове, никого не упрекнул. Он мягко ободрял, успокаивал отчаявшихся и те отходили от него с просветлевшими лицами. Какая-то женщина в чёрном балахоне жадно сгребла полу его дорожного плаща.

‒ Мы ведь погибли, да, Исократ?! – надрывно вскричала она. – Погибли?! Ответь!!!

‒ Нет, добрая женщина, мы ещё не погибли. Совсем нет, ‒ спокойно ответил Исократ, и народ восторженно взвыл. Сопровождаемый многотысячной толпой, изгнанный полководец прошёл через весь город к агоре.

Советники лаоферона ожидали на ступенях дома собраний, все в синих гиматиях и белоснежных хитонах, с дубовыми посохами, украшенными священным эдельвейсом. Они выглядели величественно, но всех их, от надменного Эрептолема до трусоватого Деагора, объединяло выражение растерянности на усталых лицах. Растерянности и какой-то безумной надежды, неразрывно связанной с невзрачным колченогим человечком, которого ликующая толпа вознесла на руках и поставила пред этими блестящими мужами.

‒ Народ Эфера изменил решение в отношении тебя, Исократ. Тебе позволено вернуться до срока и оставаться невозбранно, ‒ объявил Эрептолем и, улыбнувшись, добавил. – Добро пожаловать домой, друг.

Люди одобрительно захлопали. Все знали, что Эрептолем до конца стоял за Исократа и не оставил его даже после суда листьев. С тех пор, как отчаянье и страх породили всеобщую любовь к изгнаннику – единственному, кто, по общему мнению, мог спасти Эфер – часть этого обожания доставалась и Эрептолему. Слово Ястреба в лаофероне было непререкаемо, а его противники считали за благо помалкивать, лишь бы никто не вспомнил об их участии в изгнании Исократа. Когда Эрептолем внёс предложение отменить постановление суда листьев, против не поднялся ни один голос.

‒ Спасибо, Эрептолем, ‒ мягко улыбнулся Исократ. – Спасибо и вам, сограждане. Пусть времена сейчас и непростые, но я счастлив вернуться домой.

‒ Да, времена, непростые, и родине нужна твоя помощь.Давай пройдём внутрь и обсудим наше положение. Оно, признаться честно, не из лёгких.

Площадь заволновалась, раздались крики «Говорите здесь!», «Мы тоже хотим знать!». Седовласый Эпилом успокаивающе поднял руки.

‒ Сограждане, ‒ укоризненно сказал он. ‒ Призываю к спокойствию. Неужели вы не понимаете, что нельзя обсуждать такие вещи прилюдно?

‒ Думаю, наше положение уже ни для кого в Эйнемиде не секрет. Мы можем поговорить и здесь, ‒ сказал Исократ и тихо, так, чтобы слышали лишь советники, добавил. – Воодушевить людей сейчас важнее тайны.

‒ Что ж, ‒ кивнул Эрептолем, когда народ поутих. – Раз так, скажу, как есть. Родина в смертельной опасности. Ты уже наверняка слышал, что наш флот разбит у Плиоктриса, спасся едва ли десяток судов. Такой катастрофы Эфер не знал никогда. У Гигия достало совести умереть, как настоящий эфериянин, но сути дела это не меняет ‒ море теперь принадлежит врагам. На суше положение не лучше. Анексилай разбил Иреона в Ахелике и занял Анфею, на юге нас потеснили филисияне и гилифияне, а многие союзники после этих поражений отвернулись от нас, и мы пока не можем покарать их за измену. Сейчас, наши враги собирают войска на границе Эсхелина. Скоро они будут здесь, а мы, потеряв море, не сможем держать осаду и будем вынуждены принять бой.

‒ Чем мы их встретим?

‒ Мы стягиваем все силы к Эферу, но больше двадцати пяти тысяч нам не набрать. Врагов самое меньшее тридцать тысяч, а поведут их Эвримедонт и Анексилай, из которых каждый стоит целого войска. Как видишь, опасность велика.

‒ Хвала бессмертным богам за их милость! – рассмеялся Исократ, воздев руки к небу. – Глядя на ваши мрачные лица, эферияне, я уж испугался, что дела действительно плохи!

Советники удивлённо переглянулись, опешил даже хорошо знающий полководца Эрептолем.

‒ Должно быть, ты не до конца понимаешь в чём дело, ‒ сказал Эпилом. ‒ Мы вынуждены биться с превосходящим врагом в чистом поле, и если проиграем, Эфер будет беззащитен…

‒ Врагов больше всего лишь на пять тысяч, ‒ Исократ небрежно отмахнулся. – Разве при Эргоскелах было лучше? А с верренами, у Каифиса? А в прошлом году, с леванцами? Теперь же силы почти равны. Да, у них теперь не юнец Алкеад, а Анексилай с Эвримедонтом, ну так и у нас кому войска водить найдётся. Есть вот Эрептолем, есть ты, Навплий, есть Фринил – полководцы ничем не хуже. Я, недостойный, тоже кое-что в этом деле соображаю. Как-нибудь уж сладим. Грозили нам опасности и пострашнее. Вот я и удивляюсь, эферияне, отчего вы сейчас так печальны.

‒ Ты забываешь одно: прежде у нас был флот, и если даже на суше мы терпели поражение, море исправляло ошибки стратегов. Теперь у нас за спиной нет ничего, отступать некуда!

‒ Тем лучше для нас, врагам-то есть куда отступать! Наши воины будут сражаться многократно отважнее! Нет, эферияне, верно говорю вам: мы, сами того не желая, подстроили врагу такую ловушку, какую не придумать и нарочно! Клянусь шаром Эйленоса, пусть собирают войско! Пусть собирают как можно больше, ибо мы разобьём их, и чем сильнее, тем проще нам будет потом!

По толпе пробежал осторожный смешок. Люди недоверчиво переглядывались, не зная, уж не шутит ли этот невзрачный человечек в поношенном дорожном плаще.

‒ Вижу, эферияне, что приведённых мною доводов вам недостаточно, ‒ сказал Исократ. ‒ Ну что ж, и то правильно: глуп тот, кто в столь важных делах не стремится действовать наверняка. Но не волнуйтесь, есть у нас надёжное средство. Скажите только сперва, где нынче с те богатства, что несчастный Гигий вывез с Пелии?

Советники удивлённо переглянулись.

‒ Часть мы раздали гражданам, часть потратили, но большей частью в казне, ‒ ответил Эрептолем. ‒ Только что ты хочешь с этим делать? Всех, кого можно было нанять, мы уже наняли.

‒ Всех ли? ‒ весело усмехнулся Исократ. ‒ А вот я знаю, что кое-кого вы забыли. Как же хоросфоры, друзья мои, служители Бранелюбивого, воины лучшие из лучших? Привыкли, что они воюют против нас? А ведь в прошлом месяце закончился их договор с Анексилаем! Они уже покинули Терию и ждут нового нанимателя. Так вот что я скажу вам: возьмём всё это серебро, опустошим казну, да наймём их ‒ наймём их всех. Пять тысяч хоросфоров ‒ добрый камень на нашу чашу весов! Целый валун! Так и недальновидный поступок Гигия послужит великому делу. Что скажете эферияне?

Площадь радостно загудела. Люди с возбуждённо переговаривались и озирались вокруг, точно моряки тонущего судна, завидевшие уже вдали дружеский корабль, но ещё не вполне уверовавшие в возможность спасения.

‒ Я считаю, это мысль прекрасная, ‒ поднял руку Эрептолем. ‒ Жаль, что она до сих пор никому не пришла в голову. Серебро мы соберём, однако нужно спешить, пока хоросфоров не нанял кто-то ещё. Кто знает, где сейчас стоит Хоросион? Немедля отправим туда посланников с задатком!

‒ Не беспокойтесь, время у нас пока есть, ‒ сказал Исократ. ‒ Я уже переговорил с их архонтами в Ифелее, нанял их от своего имени и внёс задаток за пять тысяч бойцов. Оставшееся можно уплатить, когда войско Хоросиона прибудет в Эфер.

Советники вновь переглянулись.

‒ Но… где ты взял серебро? ‒ спросил Эрептолем. ‒ Это же огромная сумма.

‒ Я продал всё имущество, что у меня было при себе, взял в долг, сколько смог, а на эферский дом написал закладную, ‒ просто ответил Исократ.

Раздавшийся после этих слов рёв не шёл ни в какое сравнение с тем, что было прежде. Казалось, его слышно было во всём Эсхелине. Толпа взволновалась, точно бушующее море, волнами накатывающее на высокие ступени дома собраний.

‒ Клянусь Эйленосом, эферияне! ‒ вопил какой-то растрёпанный человек, вскочив на пьедестал. ‒ Питаться мне только овощами и водой, покуда Исократу не вернут всё вдвое! Всё, что скопил на то кладу!

«И я!», «И мы!» ‒ кричали остальные. Другие порывались кинуться к стратегу, лишь уважение к священному месту сдерживало их рвение. Едва всё поутихло, старшие фил и фратрий принялись объявлять места сбора пожертвований. «Стыдно, ‒ говорили они. ‒ Стыдно ложиться спать, пока мы в долгу перед лучшим из мужей Эфера!» Граждане приветствовали эти призывы с воодушевлением.

‒ Полно, полно, сограждане! ‒ вскричал Исократ, смеясь. ‒ Мне ничего не нужно, пока в опасности Эфер! Всё для него! Всё для свободы! Эйленос и Эфер!

Эти слова вызвали ещё большее волнение. Немалого труда стоило надзирающим за порядком успокоить разгорячённую толпу.

‒ Ваше рвение достойно эфериян, сограждане, ‒ сказал Эрептолем, когда стало возможно расслышать хоть что-то. ‒ Воистину, долг наш вознаградить Исократа и за дела его, и за обиды, что он от нас претерпел, но спешить нам некуда. Закладную на его дом я выкуплю завтра же, чем голод утолить ему тоже найдётся, сборы терпят. Пока же давайте решим оставшиеся неотложные дела да разойдёмся по домам. Исократ после путешествия утомился, да и нам всем нужно отдохнуть.

Двое блюстителей порядка под руки взвели на ступени стройного юношу в сером хитоне, и тот поднял взгляд на Исократа. Вид прекрасного лица с не до конца стёртыми дорожками слёз заставил дыхание стратега прерваться, а сердце забиться сильнее.

‒ Вот Лиск, бывший возлюбленный Гигия, ‒ промолвил Эрептолем. ‒ Он был с ним у Плиоктриса и бился, как сообщают, храбро, но граждане винят его в том, что он подстрекал к твоему изгнанию. Есть свидетели, которые подтвердили, что Лиск подбивал против тебя сверстников, нанимал площадных крикунов. Вполне доказано, что никто не повинен в случившемся больше, чем он. Кто-то даже требовал его казнить, но мы решили дождаться твоего возвращения. Будет справедливо, если наказание ему назначишь ты.

Исократ обернулся к Лиску, и тот не отвёл взгляд. Долгие несколько мгновений они не сводили друг с друга глаз.

‒ Ну а ты что скажешь, юноша? ‒ спросил, наконец, стратег.

‒ Я делал то, во что верил, и Гигий тоже, ‒ юноша попытался гордо выпрямиться, но нос предательски шмыгнул, испортив всё впечатление. ‒ Законов мы не нарушали. В том, что проиграли битву, да, я виноват, ну так за это и казните.

‒ Слова эферянина, ‒ вздохнул Исократ, оборачиваясь к толпе. ‒ Не думаю, друзья мои, что этот юноша в чём-то виновен. Юности свойственна пылкость, она часто не разбирает, что хорошо, а что плохо. Если уж такой опытный муж, как Гигий мог ошибаться, чего требовать от эфеба? А о Гигии скажу вам вот что: как всё уладится и будет на то время, нужно нам почтить его как должно и поставить памятник меж статуй других полководцев. Знаю, многие его проклинают, и бед он принёс немало, но и добра ведь тоже. А главное то, что делал он всё ради Эфера и положил за наш город жизнь. Нельзя карать за ошибку, если она совершена из искренних побуждений, ведь главное в человеке ‒ сердце, отвага, любовь к родине, а умения, знания и удача ‒ это всё лишь наносное, внешнее. И ведь справедливы боги. Может и ошибался Гигий, но смотрите: его ошибка может разом отдать нам всю Эйнемиду! Нет, эферияне, давайте воздадим этому человеку почести, ибо он был достойным сыном Эфера, а сами сделаем всё, чтобы посеянное им дало добрые всходы!

Эферияне удивлённо зашумели. Вдруг Лиск рванулся к Исократу и крепко обхватил его колени.

‒ Прости меня, прости, ‒ бормотал он сквозь слёзы. ‒ Ты лучший из людей. Я так виноват: перед тобою, перед Эфером, перед Гигием. Ведь это я советовал ему дурно, всё это из-за меня.

‒ Ты ни в чём не виноват, Лиск, ‒ сказал Исократ. ‒ Главное, ты был отважен и честен, а ошибаться может всякий. Не так уж и дурны были твои советы, иначе разве Гигий бы к ним прислушивался? Ты вёл себя как эфериянин, и у тебя есть всё, чтобы, в своё время, стать великим человеком. Вот что, сограждане, ‒ обернулся он к народу. ‒ Прошу вас назначить этого юношу моим порученцем. Пусть он пройдёт обучение под моим началом, и ручаюсь вам, вскоре наш Эфер получит нового гражданина, превосходящего многих.

«Одобряем!» ‒ закричали в толпе. Улыбнувшись, Исократ не совсем отечески погладил Лиска по спине и попытался поднять, но юноша лишь глубже вжался в его колени.