Фантомас – секретный агент

Глава 16 НА БАЛУ В ЕЛИСЕЙСКОМ ДВОРЦЕ

Праздник был в разгаре. В ярко освещенных залах Елисейского дворца теснилась элегантная толпа. Здесь были известные парламентарии, представители высших коммерческих кругов Парижа, но и немало неизвестных, каким-то образом получивших пригласительные билеты на этот официальный прием.

Прошло пятнадцать дней с тех пор, как принц Ио представил свои верительные грамоты и был окончательно аккредитован в качестве посла микадо в Париже. Вот в его-то честь президент республики устроил в этот вечер прием. Благородный японец с усталыми чертами и тонкой улыбкой в углах рта, в национальном костюме, украшенном вышивками, стоял в центре последнего зала.

Старый дипломат с некоторым презрением рассматривал смешанную публику, которая, собравшись в залах Елисейского дворца, позволяла составить довольно дурное представление об аристократии Третьей республики. По-видимому, принц Ио с грустью вспоминал о праздниках, при дворе своего августейшего повелителя — праздниках, конечно, более изысканных, более тонких, более духовных, где встречалось только прекрасное, где малейшие события рассматривались с деликатностью, где все свидетельствовало об ультра-рафинированной цивилизации, восхитительной цивилизации старой Японии, по сравнению с которой наша парижская цивилизация было просто деревенским варварством. Несколько в стороне от залов, где толпились приглашенные президентом, пришедшие большей частью полюбопытствовать и повосхищаться дворцом, в салоне, вход в который охраняли два привратника — в дипломатическом салоне — находились важные лица, со скучающим видом обсуждавшие государственные дела. Те, кто проходили мимо этого салона, указывали на них пальцами и смотрели с любопытством. Эти лица были в каком-то смысле гвоздем празднества.

— Смотрите, это министры!

Президент республики, стоя у камина, разговаривал с одним из них. У него тоже был скучающий, пресыщенный вид, вид человека, вынужденного уважать глупые формальности неизбежного протокола.

Еще дальше, за рядами пальм, без малейшего вкуса расположенных в одну линию, приглашенные проходили в оранжерею Елисейского дворца. Туда охотнее всего удалялись те редкие женщины, которые оживляли своими вечерними туалетами слишком большое скопление черных одежд, официально принятых для президентских празднеств.

Повсюду, однако, виднелись яркие мундиры сухопутных и морских офицеров, служащих при кабинете, при посольствах, в военных органах президента республики, и во всех залах, несмотря на чарующую музыку оркестра, на всех лицах была гримаса скуки.

Те, кто пришли на прием президента просто из любопытства, постепенно начали уходить; теперь остались только лица, обязанные по своей должности, из вечного уважения к протоколу, оставаться на этом официальном празднике, где общий порядок, казалось, никого не забавлял. В салоне, где находился принц Ио, пренебрегавший протоколом и не находивший нужным разговаривать даже с министрами, два человека беседовали, тем не менее, очень оживленно.

— Вот что, лейтенант, — говорил первый из них, полковник Офферман, — у меня так мало времени было сегодня в министерстве, что я не смог с вами повидаться. Но, видит бог, я не забываю о порученных вам делах, они меня очень заботят.

Лейтенант де Луберсак наклонил голову в знак согласия.

— Понимаю, полковник, этими делами нельзя пренебрегать.

— У вас есть новости?

— Нет, полковник. То есть, я должен вам ответить: нет.

Полковник Офферман заинтригованно смотрел на блестящего офицера, столь уклончиво ответившего ему.

— Что вы, черт возьми, хотите сказать? — спросил он. И фамильярно взяв лейтенанта де Луберсака под руку, полковник Офферман предложил: — Давайте-ка пройдемся по саду, сегодня вечером совсем не холодно, а я предпочитаю вести серьезные разговоры в укромном месте… На этих праздниках никогда не знаешь, кто рядом с тобой.

— Вы правы, полковник, сдержанность — мать безопасности.

Полковник пожал плечами.

— Я не хотел бы каламбурить, но раз уж вы заговорили о безопасности, я не могу не отметить, что служба безопасности, сыскная полиция, непростительно вмешивается в наши дела. Черт возьми! Почему эти проклятые полицейские никак не могут успокоиться? Они занимаются множеством вопросов, которые их нисколько не касаются.

— Они продолжают расследование? — осведомился лейтенант де Луберсак.

— Нет, сделанное мною представление и то, что я сам заявил знаменитому Жюву, должно послужить им уроком; теперь они сидят тихо; но я все еще вспоминаю о прежних инцидентах. Все эти люди ужасно осложняют нашу задачу…

Полковник Офферман сделал паузу, а лейтенант де Луберсак из уважения к своему шефу не решался ее прервать.

Двое мужчин вошли в сады Елисейского дворца, почти пустынные, и пошли по маленькой аллее, окружавшей главный газон.

— Ну, лейтенант, — начал внезапно полковник Офферман, — вы думаете, что мы когда-нибудь вылезем из этих историй? Что вы мне только что сказали? У вас есть новости, но их как бы нет! Что за уклончивый ответ! До сих пор мне не приходилось слышать от вас такие окольные речи!

— Господи боже, полковник, — ответил смеясь, лейтенант де Луберсак, — это вовсе не уклончивый ответ, это ответ человека, не решающегося высказаться, который, однако…

— Что однако? Что, лейтенант? Забудьте, что я ваш полковник и отвечайте мне с полной искренностью. Есть у вас какая-нибудь идея о том, где может быть утерянный документ?

— Нет.

— Тогда что же вы узнали? Есть у вас сведения о смерти Брока?

— Хм!

— Может быть, о смерти Нишун?

— Полковник, — начал лейтенант де Луберсак, — заметили ли вы, что вот уже несколько дней, как я не передавал вам ни одного донесения агента Вагалама?

Полковник Офферман слишком давно руководил Вторым бюро и успел развить остроту ума, необходимую, чтобы сразу улавливать суть дела.

— Черт! — пробормотал он. — Что вы думаете по этому поводу, лейтенант?

— Я ничего не думаю, полковник. Я просто констатирую. Нишун умерла, была убита — это не вызывает сомнения, полковник. Нишун была любовницей капрала Винсона; капрал Винсон был накануне того, чтобы стать изменником, если уже не стал им. Кроме того, он был другом капитана Брока, а капитан Брок умер в тот момент, когда исчез документ, доверенный ему нашей службой… Вот сколько констатаций!

Полковник Офферман внимательно смотрел на своего подчиненного.

— Я не вижу, к чему вы ведете, — сказал он.

— Бог мой, полковник, вот к чему: Нишун была найдена мертвой в субботу 19 ноября, а 18-го, в пятницу, ее посетил наш агент Вагалам, которого я по вашему приказанию послал в Шалон заняться делом В.

— Ну и что, лейтенант?

— Вот что, полковник. Мне это очень не нравится. Но еще меньше мне нравится то, что несколько дней назад у меня был случай увидеться с Вагаламом, и этот агент, вместо того, чтобы сообщить мне подробности смерти Нишун, в первый момент стал отрицать, что был в Шалоне! Готов поклясться, что он искал какое-нибудь оправдание и хотел уверить меня, что он там не был, пока одна моя реплика — признаюсь, непродуманная — не дала ему понять, что я знаю о его посещении Нишун.

Полковник Офферман взвешивал серьезность слов офицера; он ходил большими шагами, заложив руки за спину, опустив голову и уставившись на гальку аллеи, по которой они шли.

— Да, действительно, — сказал полковник, — это довольно симптоматично, но тогда… Вагалам…

Полковник изменил тон и с любопытством спросил:

— Скажите, лейтенант, откуда вы узнали, что Вагалам посетил Нишун?

— Уже некоторое время, полковник, Вагалам был под наблюдением офицера, которому поручена слежка за нашими шпионами; Вагалам был выслежен, и, к счастью, капитан Лорейль под видом тетки Пальмиры на следующий день обнаружил убийство Нишун. Он смутно это подозревал, установив, что Вагалам вел себя необычно по отношению к молодой женщине.

Полковник Офферман все еще размышлял.

— Да, — сказал он, — я согласен, это довольно серьезно, но все еще не точно. Надо ли признать, что Вагалам вел двойную игру, был одновременно и нашим шпионом, и предателем? В этом случае я хорошо понял бы убийство Нишун; но все же, лейтенант, для обвинения этого агента, которого мы так давно знаем, у вас лишь смутные подозрения. Что-то вроде смущения, которое вы приняли за его желание скрыть от вас поездку в Шалон.

— Верно, полковник, этого было бы недостаточно.

— Вы знаете и другое?

— Я знаю, полковник, что вчера назначил свидание этому агенту, в саду, как обычно; я его там ждал, а он не явился.

Сообщая полковнику Офферману это ужасное обвинение, лейтенант де Луберсак не подозревал, конечно, что именно помешало Вагаламу — вовсе не настоящему, давно исчезнувшему, а ложному, Вагаламу-Жюву — явиться в сад: он абсолютно не представлял, в какой сад идти.

Полковник Офферман снова взял лейтенанта под руку и сказал, возвращаясь в салон:

— За нами, может быть, наблюдают. Повторяю вам, на этих проклятых празднествах никогда толком не знаешь, кто тебя видит и кто — нет. Впрочем, нам платят за то, чтобы мы не забывали, что это превосходные случаи шпионить за теми, кто этого не хочет. Послушайте, лейтенант, то, что вы мне сказали, очень и очень серьезно. Нужно как можно скорее выяснить это дело. Если Вагалам действительно сбежал, значит, он убил Нишун, а если это так, то можно подозревать еще множество вещей, которые нам с вами нет нужды уточнять.

Полковник Офферман указал своему спутнику на человека, стоявшего у входа в большой зал, где помещался буфет.

— Пройдем с другой стороны, — сказал полковник. — Это Авар, шеф полиции, и я вовсе не хочу встречаться с ним! Если по той или иной причине нам придется все же подозревать нашего агента Вагалама, незачем посвящать в это сыскную полицию.

Лейтенант де Луберсак кивнул головой.

— Конечно, полковник.

— Итак, избежим встречи с Аваром… Лейтенант, чтобы покончить с этим делом, надо выяснить все, о чем мы только что говорили; либо в течение трех дней вы найдете Вагалама, либо подайте рапорт в службу розыска. Увидимся завтра в десять часов в министерстве.

Пока полковник Офферман объяснялся с лейтенантом де Луберсаком и, несмотря на доводы молодого офицера, никак не хотел полностью признать необходимость подозревать агента Вагалама, присутствовавший на балу в Елисейском дворце Жером Фандор (в своем собственном обличии) тоже занимался таинственными делами; они постепенно привели его к убеждению, что убийство капитана Брока — преступление высшего шпионажа, осуществленное кем-то из иностранных шпионов, которых, как он, к несчастью, мог доказать, было во Франции немало.

Вовремя прибыв в Елисейский дворец, Фандор говорил себе, что было бы странно не встретить среди приглашенных кого-нибудь из друзей, способных дать ему сведения о том, что думают во Втором бюро по поводу исчезновения капрала Винсона. Фандор, находившийся все это время в Вердене, с беспокойством думал о том, какие последствия будет иметь подмена, на которую он так смело или безрассудно решился. Сомневались ли в чем-нибудь во Втором бюро? Или, наоборот, были совершенно спокойны? Объяснялось ли как-либо убийство Нишун? Циркулировала ли какая-нибудь общепринятая версия? Журналист был бы не прочь все это узнать.

И, прибыв в Париж (увольнительную на сутки он получил в полку без труда), чтобы познакомиться с происходящим, составить что-то вроде репортажа, Фандор следовал своей обычной тактике: он упорно оставался в первом салоне, наблюдая за всеми входившими — в поисках того, что он называл «добрым знакомством». Молодой человек уже некоторое время занимал свой наблюдательный пост, когда кто-то фамильярно похлопал его по плечу.

— Ну, Фандор, теперь вы сочиняете отчеты об официальных праздниках?

— Ах, это вы, Бонне? — воскликнул журналист. — Какой приятный сюрприз! Мы так давно не виделись! Как поживаете?

Это был старый приятель журналиста, которого он знал уже несколько лет.

— Как я поживаю, мой милый? Хе, хе! Я становлюсь счастливчиком! Меня только что назначили судебным следователем в Шалон.

Журналист вздрогнул. Бонне, оказывается, был судебным следователем в Шалоне! Как, черт возьми, ни могущественен случай, он все же не рассчитывал на подобную удачу.

— Вы — следователь в Шалоне? Черт возьми! Вас-то мне и надо, друг мой! Я как раз собирался выяснить у судебного следователя в Шалоне интересующие меня факты.

— Для репортажа?

— Для репортажа.

И, взяв под руку судебного следователя Бонне, Жером Фандор отвел его в сторону точно так, как за несколько минут до этого счел нужным поступить полковник Офферман с лейтенантом де Луберсаком.

— Скажите мне, милый Бонне, — спросил Фандор, войдя в маленькую курительную, в этот момент пустую, — скажите, не вы ли занимаетесь делом о смерти певички по имени…

— Нишун?

— Да.

Бонне покачал головой.

— Милый друг, я ничего особенного вам не скажу, по той простой причине, что это дело — одно из самых таинственных и доставляет мне немало трудностей. Вы знали Нишун, Фандор?

— И да, и нет… Нишун меня мало интересует, но я многое отдал бы, чтобы узнать, кто ее убийца.

Бонне улыбнулся и с удовольствием скрестил руки на груди.

— И я тоже! — сказал он. — Вы думаете, что я не рад был бы поймать этого типа? Смерть Нишун — это первое дело, которое я расследую в Шалоне. Вы понимаете теперь, Фандор, что я заинтересован выйти из него с честью.

— У вас есть какая-нибудь идея о возможном убийце?

— Как сказать… Кое-какие мысли есть. Накануне смерти этой певицы, у нее, кажется, был один старик, старый нищий, имя которого я не могу установить. Он таинственным образом исчез… И я задаюсь вопросом, не значит ли это… Во всяком случае, я буду держать вас в курсе дела. Вам по-прежнему нужно писать на улицу Рише?

Жером Фандор размышлял: «Таинственно исчезнувший старый нищий? Кто это может быть? Фантомас? Главный шпион? Если бы я только знал, где Жюв!»

Журналист взглянул на своего друга.

— Да, вы будете очень любезны, Бонне, если напишете мне на улицу Рише, как только узнаете что-нибудь новое об этом деле. Я не могу объяснить вам, почему я приписываю ему такую важность, но поверьте мне на слово.

— Хорошо, договорились! Рассчитывайте на меня. Я сообщу вам все, что смогу, не нарушая профессиональную тайну. Не хотите ли пройтись по салонам, Фандор?

— Если угодно…

И оба заговорили о другом. Вскоре Фандор расстался со своим другом.

— Милый мой, я прощаюсь с вами. Простите меня, вот кто-то, у кого мне нужно взять интервью.

Через несколько минут журналист почтительно обратился к человеку в черном, одиноко стоящему у двери и с недовольной гримасой наблюдающему за толпой.

— Нельзя ли мне сказать вам пару слов, господин Авар?

Живое лицо начальника сыскной полиции просветлело.

— Хоть четыре, мой добрый Фандор, я умираю от скуки на этом празднестве и лучше буду отвечать на ваши нескромные журналистские вопросы, чем хандрить в одиночестве.

— Господи боже! Господин Авар, вы хандрите! Что же у вас за печаль?

Авар рассмеялся.

— Печаль? — сказал он. — Не будем преувеличивать. Однако мне скучно… И, кроме того, мне незачем скрывать от вас причину моей меланхолии. Вы ведь близки с Жювом?

— У вас есть от него известия? — порывисто спросил журналист.

— По правде говоря, нет.

— Но вас это беспокоит?

Авар улыбнулся Фандору.

— Нет, нет! Не волнуйтесь! Какую нежную дружбу вы питаете к нему…

И, взяв журналиста за рукав, Авар продолжал:

— Видите ли, милый мой, раз вы так близки с Жювом, я хотел бы дать вам поручение.

— К нему?

— Да, к нему… Вы ведь знаете, как я его уважаю? Это лучший наш инспектор. А он сам портит свою карьеру, заранее преграждает себе путь, упрямо продолжая искать своего неуловимого Фантомаса!

— Я вас не понимаю, господин Авар!

— Вы сейчас поймете. Знаете ли вы, где теперь Жюв?

— Нет, — ответил журналист.

— Ну вот, и я не знаю. — Авар повысил голос. — Это недопустимо! Жюв слишком много на себя берет! Еще недавно он уверял меня, что в смерти капитана Брока повинен Фантомас! И с той минуты я ничего о нем не знаю. Жюв преследует Фантомаса! Между нами, Фандор, могу ли я с этим мириться?

Журналист был в затруднительном положении. В глубине души он был полностью согласен со смелой инициативой Жюва, но не хотел говорить этого своему собеседнику.

— Но, может быть, у Жюва была на то причина, господин Авар?

— Причина! Но ведь он ошибся! У меня есть доказательства!

— Доказательства? Ну, а кто же, по-вашему, убил капитана Брока?

Авар был в таком дурном настроении, что, изменяя своему правилу уклоняться от интервью, позволил себе дать Фандору разъяснения.

— Милый мой, — сказал он, — рассуждая логически и хладнокровно, не предаваясь фантазиям о Фантомасе, основанным только на воображении, можно быть уверенным, что убийца Брока и Нишун — одно и то же лицо. Я предполагаю, что Брока убил некто, сидевший в засаде на вершине Триумфальной арки… А его сообщник в это время… или за несколько часов до этого, не важно… утащил документ, который разыскивает министерство. Брок был знаком с капралом Винсоном… Вы знаете это, Фандор?

— Да… да… продолжайте!

— Хорошо. У капрала Винсона была любовница, эта самая Нишун, недавно убитая. Не кажется ли вам, что связь между этими именами очевидна? Брок погиб от той же руки, которая убила Нишун.

— Но все это не доказывает, что убийца — не Фантомас!

— Вы слишком далеко заходите, Фандор. Я знаю, кто убил Нишун!

— Так скажите же!

— Если бы… Черт возьми, я же не участвую в следствии, которое ведут офицеры из Второго бюро! Они воображают, что это они полицейские!

Тирада эта, позабавившая Фандора, удивила его, однако, своей резкостью. Он возразил:

— Мне кажется, и вы заходите слишком далеко.

— О, нет! Я вовсе не захожу далеко, — возмутился шеф сыскной полиции. — Я знаю убийцу по донесениям моих собственных агентов и по сведениям, полученным в прокуратуре. Это Вагалам! Старик, притворяющийся нищим и имеющий какие-то связи с министерством… Вот так!

Слушая это необыкновенное заявление Авара, Жером Фандор с большим трудом удерживался от улыбки.

Так это Вагалам! Мысль показалась ему верной. Но Авар, видимо, плохо информирован. Он думает о каких-то неопределенных связях Вагалама с министерством. Он не знает, что на самом деле это один из постоянных агентов Второго бюро, доверенных лиц полковника Оффермана.

Фандор мгновенно оценил всю выгоду этой беседы. Побуждаемый естественной ревностью к офицерам Второго бюро, Авар всей душой стремился к тому, чтобы раньше них арестовать предполагаемого убийцу Брока и Нишун. Хотя он не знал доподлинно, кто такой Вагалам, обстоятельства помогли ему заподозрить его… Этот промах полиции превосходен! Надо его поддержать!

Фандор сказал себе: «Пусть полиция парализует действия Вагалама. Тогда для меня, поддельного капрала Винсона, откроется бо́льшая свобода действий!»

Прибегнув к хитрости, журналист спросил:

— У вас серьезные свидетельства против этого человека?

— Да, очень серьезные, — ответил Авар. — Я знаю из верного источника, что он был у Нишун накануне ее смерти, что он последним разговаривал с певицей. Я знаю, что сразу после этого он уехал из Шалона и больше туда не возвращался. Я знаю, что он связан с сомнительными людьми, более того — с людьми, подозреваемыми в шпионаже. Возможно, он и сам шпион… И вывод отсюда…

Фандор прервал Авара:

— Если бы я был на вашем месте, господин Авар, — сказал он с самым невинным видом, — и знал то, что вы, кажется, знаете, я бы не колебался ни секунды. Я арестовал бы Вагалама!

Авар смотрел на журналиста с иронией.

— Кто вам сказал, Фандор, что я не принял такого решения? — сказал он. — Черт возьми! Мои лучшие сыщики теперь выслеживают Вагалама… Если я найду этого типа, то, уверяю вас, он недолго будет на свободе… Придет конец этому неприятному делу, я стремлюсь к этому всей душой… И потом это откроет, наконец, всем глаза на полковника Оффермана, которому и в голову не приходит, что несомненный убийца Нишун и Брока — Вагалам.

Праздник был в разгаре. Оркестр играл медленные вальсы. В этой мягкой атмосфере, пропитанной ароматом духов, никто из приглашенных президентом республики не подозревал, какие важные и серьезные обстоятельства занимали полковника Оффермана, лейтенанта де Луберсака, Жерома Фандора и даже господина Авара!