Фантомас – секретный агент

Глава 8 ПЕВИЦА ИЗ КАФЕ-ШАНТАНА

— Иди сюда, Леонс! Не занимайся штатскими!

— Вон, комик!

— Нишун! Нишун! Нишун!

Гул голосов все нарастал.

В маленьком концертном зале Шалона царило возбуждение. В зале не только не было ни одного свободного места, но, несмотря на то, что дело происходило в среду, собралась самая смешанная публика. Здесь были штатские и офицеры, и, конечно, соседство мундиров и рабочей одежды порождало известные трудности.

Кафе-шантан в Шалоне не был роскошным концертным зданием. Построенный на окраине города, в обычное время он посещался солдатами, счастливчиками, получившими увольнительные, которые после классического обхода винных лавок и пивных с женщинами регулярно попадали на грязные берега этого провинциального Эльдорадо.

Теперь все собрание выкрикивало одно имя:

— Нишун! Нишун! Нишун!

Нишун была звездой труппы. Довольно красивая девушка, которая, что редко бывает в таких местах, пела почти правильно и всегда исполняла популярные песенки, так что публика могла подпевать ей хором.

Нишун каждый вечер доставались возгласы одобрения и аплодисменты. Дай зрителям волю, и певице пришлось бы с восьми часов до полуночи одной занимать сцену.

— Иди! — кричал за кулисами режиссер. — Ты готова, Нишун? Иди скорее на сцену!

— Требуют меня?

— Они все разнесут, если ты не появишься!

Нишун пробежала по лестнице, соединявшей второй этаж, где были уборные артистов, со сценой и, как послушная девочка, еще не отдышавшись от бега, вышла из-за кулис. При виде нее буря криков зрителей начала стихать. Лишь неутомимые крикуны, видя во всем этом хорошее развлечение, все еще надрывали горло, требуя ее пения.

— Ну так что? — бросила она им. — Вы хотите только меня?

Ее было не слышно в еще бушующем гаме, но видно было, что она что-то сказала… В конце концов, она была уже здесь. Солдатский партер мгновенно начал успокаиваться.

На пианино зазвучали два первых такта вступления, и Нишун, подбоченившись, начала свой куплет. Во время пения артистка всматривалась в публику, улыбаясь тем зрителям, которых близко знала.

Однако Нишун в этот вечер была, по-видимому, не в лучшей форме, потому что, приступая к третьему куплету, она вдруг забыла начало, помедлила секунду и, не останавливаясь, запела четвертый. Неважно было, что песня теряла смысл: публика этого даже не заметила и устроила горячую овацию.

Аплодировали и кричали:

— Программу! Программу!

Нишун кивнула головой, взяла из-за кулис пачку маленьких программ и спустилась на несколько ступенек, ведущих со сцены в зал.

Двадцать рук протянулись, чтобы помочь молодой женщине, она насмешливо отстранила их и начала продавать листки, проходя между тесными рядами зрителей.

На сцене появилась другая певица; эта тоже была по вкусу публике, и внимание переключилось на нее.

К тому моменту Нишун достигла уже последнего ряда стульев, которыми был уставлен концертный зал; там сидели наименее удачливые зрители, и хотя и здесь она получила немало комплиментов, программ продала меньше и собиралась было уйти. Но тут она услышала, что ее зовет низким голосом человек, завернувшийся в большой плащ и стоящий в самой глубине зала, опершись о стену.

Нишун повернулась, ища глазами того, кто произнес ее имя. Человек приоткрыл свой плащ и показал ей довольно объемистый ящик, который носил на ремне. Нишун подошла.

— Вы хотите программу? — спросила она громко.

Кивнув головой, ее собеседник сказал сиплым низким голосом:

— Приходи сейчас же после концерта! Мне нужно с тобой поговорить.

— Хорошо, — послушно сказала певица и спросила громче: — Ведь вы музыкант, не так ли?

Более не таясь, человек ответил:

— Да, моя маленькая, я музыкант, но не такой, как ты, я продаю не веселье!

И неизвестный поднял свой аккордеон.

Пока Нишун поспешно поднималась в свою уборную, торопливо переодевалась, чтобы уйти с концерта и выполнить приказ этого необыкновенного поклонника ее таланта, человек, разговаривавший с ней, покинул заведение. Большими шагами меряя извилистые улицы Шалона, он, казалось, торопился и был в дурном настроении, потому что, сгорбившись под тяжестью аккордеона, яростно стучал по земле концом своей длинной трости. Путь его был странным, он поворачивал то влево, то вправо и, наконец, дошел до маленького, довольно жалкого на вид, хотя и чистого дома, куда спокойно вошел.

Оказавшись в своей комнате и убедившись, что шторы на окне задернуты, он снял плащ с капюшоном, зажег лампу, пододвинул стул к столу. Теперь лицо было полностью освещено и его легко можно было узнать: человек, говоривший с любовницей капрала Винсона, был не кто иной, как Вагалам, нищий, убийца Брока, он же агент Второго бюро.

Вагалам ждал недолго, в дверь постучали:

— Кто там? — спросил он.

— Я! Нишун!..

Вагалам встал, открыл.

— Входи, милая подружка…

Это был уже не командирский тон: Вагалам был любезен.

Он восхищенно посмотрел на свою посетительницу и начал с комплимента:

— Красива, как всегда, дорогая! Все красивее и красивее!

Но лесть, по-видимому, не нравилась певице.

— Я думаю, что вы снова в Шалоне не для того, чтобы говорить мне это? Вы что-то рано на этот раз? Ничего серьезного, я полагаю?

Вагалам пожал плечами:

— Нет, нет, ничего серьезного! Черт возьми, как ты всегда боишься!

— Проклятье! Вы же знаете, как опасно то, чем мы оба занимаемся!

Теперь Вагалам, в свою очередь, заговорил с презрением:

— Опасно? Вот еще! Это опасно для глупцов и прочих; уверяю тебя, никто не мог бы заподозрить, что красавица Нишун служит посредником, «почтовым ящиком», между мною и Рубе.

Молодая женщина не успокоилась. Она спросила:

— Вы хотите дать мне еще что-то для Рубе?

Но Вагалам избежал прямого ответа:

— Вы не виделись с ним эти восемь дней?

— С Рубе? Нет.

— А с Нанси?

— И с Нанси тоже.

Вагалам, казалось, раздумывал.

— Хорошо, — сказал он наконец, — это неважно, потому что Бельфор приедет сюда, очевидно, завтра утром.

— Бельфор? Но это не его срок!

Ее замечание, очевидно, вызвало раздражение у Вагалама.

— Для Бельфора нет сроков, — сказал он сухо. — Я тебе уже повторял, что Бельфор сам себе господин и делает, что ему нравится, это командир дивизии.

Было ясно, что названия городов — Рубе, Нанси, Бельфор — обозначали каких-то таинственных личностей.

— Командир дивизии, — повторила Нишун, — что это значит?

— Нишун, я тебе уже говорил: никаких вопросов! Что знаешь, то знаешь. А чего не знаешь, то и не нужно пытаться узнать. — Вагалам сделал паузу, потом продолжал более мягко: — Во всяком случае, повторяю, Бельфор приедет сюда завтра утром, в половине двенадцатого или в двенадцать. Понятно, он меня не знает, не подозревает даже о моем существовании, а я и не хочу, чтоб узнал, потому что я должен иметь дело только с тобой. Я окольным путем узнал о его скором прибытии и о том, что у него будет случай с тобой переговорить. Я хочу воспользоваться этим и прошу передать ему в руки этот конверт.

Вагалам протянул молодой женщине большой пакет, запечатанный восковой печатью.

— Предупреждаю, что это очень важный документ, немалого труда стоило его добыть… бесконечного труда. Он не должен пропасть, его нужно как можно скорее доставить, скажи это Бельфору, хорошо?

Нишун, казалось, вовсе не спешила принять поручение Вагалама. Она продолжала сидеть, опустив голову, внимательно разглядывая носки своих ботинок.

Вагалам повторил:

— Ну? Чего ты ждешь?

В ответ на прямой вопрос Нишун взорвалась:

— Хватит с меня, достаточно! Больше не хочу! Это слишком опасно!

Вагалам был изумлен.

— Как, малютка, — спросил он самым мягким тоном, — ты не хочешь больше быть нашим верным «почтовым ящиком»?

— Нет!

— Ты не хочешь передать это Бельфору?

Нишун затрясла головой.

— Нет! Нет! И сто раз нет!

— Но почему?

— Потому… потому что не хочу больше! И все!

— Но, Нишун, в чем причина?

На этот раз молодая женщина встала, как будто намереваясь сейчас же уйти, боясь, что ее собеседник все-таки заставит ее принять поручение.

— Есть ли причина? — сказала она. — Хватает их! Я предпочитаю, Вагалам, сказать вам правду. Видите ли, шпионаж не мое дело. Уже три месяца я этим занимаюсь, с тех пор, как вы меня втянули… И я больше не живу, я все время дрожу от страха быть пойманной. Мне говорят: сделайте то, сделайте это! Я все время вижу новых агентов… Вы то появляетесь, то исчезаете… Это доводит до безумия! Я порвала уже с моим возлюбленным, с Винсоном! Я не хочу больше губить этих простаков. У меня больное сердце, и жить так, под постоянной угрозой, мне просто противопоказано. Вагалам, поймите, я хочу вам сказать решительно, я больше в этом не участвую! Лучше я расскажу все полиции!

Вагалам вовсе не удивился.

— Послушай, моя красавица! — ответил он. — Ты вольна делать то, что считаешь нужным, и если ты скоро получаешь наследство…

— Я не получаю никакого наследства! — прервала Нишун.

— Ну, так вот, — продолжал Вагалам, — если тебе наплевать на хорошенькие луидоры, которые я приношу каждый месяц, это твое дело, и, конечно, не такому старому приятелю, как я, настаивать. Но я думаю, что ты не хочешь поставить меня в затруднительное положение?

Нишун, казалось, колебалась. Вагалам, заметив это, настаивал:

— Пусть ты не хочешь больше помогать нам, ты совершенно свободна, повторяю, но не бросай нас в этот момент! Бельфор приедет завтра, бумага, которую я хочу ему передать, очень важна. Будь милой, возьми ее, отдай ему… и больше я не буду тебе надоедать.

— Ладно! — сказала молодая женщина. — Давайте ваш конверт, Вагалам, но знайте, что вы обратились ко мне в последний раз. — Вернувшись к своим мальчишеским манерам, она пожала руку старика и, смеясь, сказала: — Не хочу больше быть «почтовым ящиком» в Шалоне! Кончено! Это мой последний выход на сцену!

Вагалам сердечно попрощался с ней, а потом, два раза повернув ключ в замочной скважине, погрузился в долгие размышления.

— Ты, права, красотка, — бормотал он тихо, — это твой последний выход на сцену!..

На следующий день, около пяти часов, Вагалам подошел к хозяину маленького трактира на окраине города, очень далеко от той харчевни, где провел ночь.

— Мадемуазель Нишун здесь? — спросил он.

— Нет, старина. А что вам нужно?

Вагалам усмехнулся.

— Разве она вас не предупредила, — ответил он, — что один ее земляк должен прийти с ней повидаться?

Трактирщик, заинтересовавшись, немного изменил тон.

— Да, — сказал он, — мадемуазель Нишун сказала мне, что сегодня днем ее будет спрашивать один старый музыкант, и нужно попросить его подождать.

— Молодчина девчонка! Что за труженица!

Трактирщик, несколько заинтригованный, рассматривал нищего.

— Вы ее хорошо знаете?

Вагалам расхохотался:

— Знаю ли я ее? Черт возьми? Ведь это я научил ее петь! Вы знаете, когда я был молод, я был не таким, как сейчас… Я скрипач, мсье, я играл не на этой дуделке… — Вагалам показал на свой аккордеон и сразу предложил: — Хотите, я вам что-нибудь сыграю? А Нишун нужно долго ждать?

Трактирщик пожал плечами.

— Нет, не думаю, она будет здесь через четверть часа. Если вы хотите войти и подождать, ее комната в конце коридора, она открыта, там на столе газеты.

— Ну, это уж я не знаю, — ответил Вагалам, подмигнув, — прилично ли вот так войти в комнату девушки?

Трактирщик засмеялся. Видя жалкую внешность старого Вагалама, он счел шутку очень тонкой.

— Как хотите! Я вам предлагаю это, потому что она предупредила меня о вашем визите.

Еще секунду поколебавшись, Вагалам решился.

— Спасибо, мой добрый господин, я хоть отдохну немного.

И, ковыляя, Вагалам поплелся в комнату артистки. Но едва он закрыл за собой дверь, его поведение немедленно изменилось.

— Быстрее! — сказал он. — У меня всего четверть часа, нужно использовать это время. А обстановка не роскошна: стол, кровать, кресло… Если что-нибудь есть, где оно может быть? Пожалуй, надо искать в матрасе. Это классический тайник!

Он вытащил из своей одежды длинную иглу и принялся с ее помощью проверять внутренность матраса на кровати Нишун.

— Черт возьми!

Игла, служившая ему зондом, наткнулась на какой-то предмет.

— Бьюсь об заклад, это то, что мне нужно.

Вагалам ловким жестом засунул свою худую и сухую руку под простыню и удовлетворенно сказал:

— Маленькая дурочка! Она спрятала это даже не внутрь матраса, а положила между матрасом и подушкой…

Его рука вытянула два конверта, в надписи на которых он жадно всмотрелся.

— О! О! — произнес он. — Это серьезнее, чем я думал. Надо действовать… Нишун, Нишун! Ты собираешься играть в опасную игру, в игру, которая может дорого тебе обойтись…

На первом из конвертов, которые держал Вагалам, старый нищий прочел одно слово: «Бельфор». Это был документ, отданный им артистке накануне вечером. Значит, Нишун не отдала его тому человеку, которому он был предназначен.

Но другой конверт его заинтересовал до крайности. На нем значились такие слова: «Судебному следователю».

Вагалам долго разглядывал эту надпись.

— Она нас предает! — пробормотал он. — Черт возьми, это ясно! Нет сомнения! Маленькая негодница! Ах, она терзается! Ах, у нее укоры совести! Я преподам тебе урок катехизиса на свой манер!

Старый нищий все еще держал конверт, вертя его так и сяк.

— Надо было бы точно узнать, что она там написала! Но если я сейчас его открою, у меня не будет времени сделать фальшивый текст, подделать ее почерк, найти подобный конверт. Я рискую привлечь ее внимание… Ах, будем разумны, оставим все как есть. Я прекрасно смогу забрать эту опасную бумажку позже, если…

Внезапно Вагалам остановился, насторожившись:

— Внимание! — сказал он. — Я узнаю ее голос. Дьявол! Я чуть не упустил главное!

Он быстро водворил на место два документа, которые только что изучал, потом так же быстро вынул из кармана несколько писем и, выдвинув ящик стола, смешал их с другими письмами, адресованными Нишун.

— Вот, моя малютка, — проговорил он, — вот чем мы почтим твою память!

В одну секунду он закрыл ящик. Ему едва хватило времени сесть в кресло. Нишун вошла в комнату.

— Добрый день! — воскликнула она.

Вагалам притворился, что его разбудили…

— Ах! Добрый день, Нишун! Скажи, ты не виделась с Бельфором?

Нишун казалась удивленной.

— Откуда вы это знаете? — спросила она, готовая защищаться.

— Я только что его встретил. Он сказал, что не нашел тебя на обычном месте.

Нишун опустила голову.

— Я думала, что меня выследили. Вы же понимаете, что я не могла пойти.

Вагалам одобрил ее знаком.

— Хорошо, хорошо! — сказал он. — В конце концов, это не так важно. Но теперь верни мне мой конверт.

— Вы так хотите?

— Конечно.

Молодая женщина секунду колебалась… но могла ли она сопротивляться?

— Я из предосторожности спрятала его между матрасом и подушкой… Держите, вот он.

Естественно, Нишун отдала старому нищему только один конверт.

— Спасибо, малышка.

Вагалам внимательно смотрел на молодую женщину, так внимательно, что она спросила:

— А что вы на меня так смотрите?

— Я нахожу тебя очень красивой.

— Вот как? Вы становитесь галантным!

— Галантным? Нет, ты преувеличиваешь, я, действительно, нахожу тебя очень красивой. Как жаль, что у тебя больное сердце!

Артистка вздохнула.

— Ну, тут уж ничего не поделаешь.

— Но ты должна заботиться о своем здоровье. Вот ты вчера сказала мне о своей болезни, и я был сегодня утром у аптекаря, купил тебе лекарство. Его надо принимать по вечерам, каждый день. Возьми.

— О, спасибо, Вагалам. Не думала, что вы будете так добры ко мне после вчерашнего разговора.

— Ну, что ты, малышка! Ведь мы старые друзья. Я понимаю, как тебе было тяжело.

Нишун рассматривала пузырек с лекарством.

— Я попробую сегодня вечером. Перед сном, да?..

Через несколько минут Вагалам покинул молодую женщину. Удаляясь по улицам Шалона, ужасный старик ухмылялся. «Попробуй сегодня вечером, моя красавица! Я полагаю, результат не заставит себя ждать. Хе, хе! Это послужит уроком тем, кто пожелает писать судебному следователю… — Лицо его стало злым. — Надо быть очень внимательным сегодня вечером, когда я приду забрать письмо…»