Фантомас – секретный агент

Глава 32 СВОБОДНЫЙ И ЗАКЛЮЧЕННЫЙ

Через несколько дней, 28 декабря, Первый военный совет должен был вынести приговор по странному, совершенно уникальному делу журналиста Жерома Фандора, следствие по которому очень быстро, по-военному, провел правительственный комиссар Дюмулен. Журналист обвинялся в многочисленных преступлениях, среди которых наименее серьезным был шпионаж!

Ожидались сенсационные прения сторон и большое стечение народа. Президента Совета, полковника Маретена, уже осаждали многочисленными просьбами о входных билетах; было ясно, что если не принять серьезных мер, то скромный маленький зал Совета в день процесса будет переполнен.

Запертый в мрачной камере, которая уже две недели была его суровым и однообразным обиталищем, несчастный Жером Фандор не подозревал о шуме, вызванном в парижском обществе делом, героем которого ему предстояло стать. То падая духом, то вновь обретая надежду, журналист страдал в четырех стенах, где он задыхался нравственно и физически. Конечно — и в этом он отдавал следователю справедливость — заключение Фандора было по возможности мягким; его неплохо кормили, он мог получать книги из библиотеки. Но заключенного меньше всего занимало его питание, а читать глупые романы или тоскливые стихи, которыми его снабжали военные власти, он не был расположен.

Фандору хотелось связаться с кем-нибудь вне тюрьмы. Конечно, самой большой его мечтой было свидание с Жювом, но полицейскому, которому предстояло участвовать в процессе в качестве свидетеля, строго-настрого было запрещено появляться в тюрьме.

Конечно, Фандор мог бы встретиться со своим адвокатом, но журналист с негодованием отказался от него уже с самого начала своего заключения, предпочитая вести защиту сам.

Впоследствии он сообразил, что поддержка адвоката, возможно, позволила бы ему наладить связь с внешним миром, но, и осознав это, Фандор не захотел отступить от своего решения, не желая, чтоб это было воспринято как капитуляция.

Ах, если бы он мог получить газету, просто газету, он был бы удовлетворен! Но делать было нечего, чтение текущей прессы строго запрещалось.

В течение долгих часов, проведенных в камере наедине со своими мыслями, несчастный Фандор более, чем когда-либо, оплакивал свое полное одиночество, потому что, если не считать Жюва, у него не было ни одного близкого человека, ни одного родственника, который мог бы утешить его, прошептать ему на ухо слова нежности и преданности.

Бессонными ночами Фандор вновь и вновь вспоминал свое детство, столь тяжелое и необычное с момента, когда он покинул колледж, потом ужасную драму — убийство маркизы де Лангрюн, преступление, в котором его, Шарля Рамбера, юношу, не достигшего восемнадцати лет, обвинил собственный отец!

Он восстанавливал в памяти последовавшую за этим бурную жизнь «настоящего парии», который, прячась от полиции, скрываясь от всего мира, вынужден был все время переодеваться, выдавая себя за самых разных людей; отвергнутый отцом, он не знал и любви своей матери, несчастной женщины, потерявшей рассудок и запертой в сумасшедшем доме.

И, наверное, единственной искрой счастья, пробившейся сквозь безысходный мрак этой юности, была встреча юного Шарля Рамбера с Жювом, который поверил в его невиновность, взял его под свое покровительство, окрестил его Жеромом Фандором. Жюв помог ему начать новую жизнь!

С того времени робкий молодой человек, подавленный несчастьями, распрямился; обретя мужество и надежду, он вступил в смелую борьбу за жизнь. Он страстно, самозабвенно занялся журналистикой.

По натуре активный, наблюдательный, склонный к анализу, Фандор не ограничивался скромной и незаметной ролью простого информатора; он преследовал виновных, интересовался жертвами и постепенно стал незаменимым помощником Жюва.

Вместе с инспектором сыскной полиции Фандор был тогда вовлечен в таинственные, феноменальные преступные дела, которые в течение многих последующих лет потрясали Париж и всю Францию. Он стал одним из самых ожесточенных противников неуловимого Фантомаса и боролся против него с жаром и страстью, ибо понимал несомненную причастность «Гения Преступления», как называли это чудовище, к несчастьям и перипетиям своей собственной судьбы.

Эпизоды его жизни проходили перед Фандором, словно кадры фильма на киноэкране. С нежным и печальным чувством, с грустным сожалением и не оставляющей его надеждой, он вспоминал очаровательную и трогательную Элизабет Доллон, которую он не переставал любить…

Казалось, это произошло вчера и, однако, было уже так далеко от Фандора, — таинственное убийство брата молодой девушки; преследование убийцы Фандором, сделанное им вместе с Жювом открытие, что убийца Жака Доллона не кто иной, как неуловимый Фантомас.

Фантомас!

Несомненно, мрачный бандит стал причиной поспешного отъезда Элизабет Доллон, нежно признавшейся Фандору в любви. Из-за Фантомаса Фандор не смог связать свою жизнь с этой восхитительной девушкой; из-за Фантомаса он не смог найти то место на земном шаре, которое она избрала в качестве своего убежища. Жива ли она еще? Увидит ли ее когда-нибудь Фандор?

Когда же ход размышлений неизбежно возвращал журналиста к сегодняшнему дню, Фандор каждый раз приходил к заключению, что если он находится в тюрьме по несправедливому, ошибочному обвинению в самых чудовищных преступлениях, то и этим он тоже обязан Фантомасу!

Ах! Выйти бы на день, на час, подышать воздухом, увидеть небо, солнце, хоть минуту поговорить с Жювом! Фандор охотно пожертвовал бы своей жизнью, если бы кто-нибудь мог выполнить его желание. Но, увы, стены камеры были прочными, и Фандор напрасно выходил из себя от нетерпения, а часы текли так медленно…

В этот вечер размышления журналиста прервал скрежет ключа, поворачивающегося в скважине большой двери его камеры. Когда дверь приоткрылась, Фандор услышал конец разговора между тюремщиком и неизвестным:

— Я вас предупреждаю, милейший, — говорил знакомый Фандору голос, — что мой секретарь вскоре ко мне присоединится.

Тюремщик отвечал:

— Все в порядке, мэтр, я предупрежу своего товарища, потому что через десять минут он меня сменит.

Фандор вопросительно поднял глаза. Кто-то входил в его камеру… адвокат в мантии!

Взглянув в лицо посетителя, Фандор в изумлении замер. Под мантией адвоката он узнал того, чье лицо глубоко запечатлелось в его памяти, хотя он встречался с ним лишь однажды.

— Наарбо… — сорвалось с его губ.

Но вошедший резким жестом прервал его и торопливо закрыл за собою дверь камеры. Затем необычный адвокат подошел к Фандору и сказал вполголоса:

— Не подавайте вида, что узнаете меня. Да, я — барон де Наарбовек, но мне удалось пройти к вам только с помощью обмана.

Озадаченный журналист молча смотрел на дипломата. Ему хотелось задать тысячу вопросов, которые так и вертелись на языке, но Фандор не знал, с чего начать. Кроме того, стоило лучше подождать: барон де Наарбовек наверняка хотел сообщить ему нечто необыкновенное.

Барон объявил вконец удивленному Фандору:

— Не спрашивайте, как мне удалось проникнуть к вам, не возбуждая подозрений у тех, кому поручено вас охранять… Доброе дело никогда не пропадет втуне, — продолжал после паузы де Наарбовек, — если только не имеешь дело с неблагодарным. Помните ли вы, что несколько недель назад, когда вы пришли взять у меня интервью по поводу прискорбного убийства капитана Брока, я попросил вас дать слово, что вы не опубликуете обо мне никаких подробностей, которыми журналисты обычно любят украшать свои статьи?

— Конечно, помню, — ответил Фандор.

— Признаюсь, — продолжал барон, — что я очень мало рассчитывал на вашу скромность… Журналист, черт возьми! Я был приятно удивлен, что вижу перед собой тактичного человека. С тех пор я внимательно следил за вашими мрачными приключениями… Перейду прямо к своей цели: я вытащу вас из этого дела!

Фандор обеими руками схватил руки де Наарбовека и с жаром пожал их.

— Ах! Сударь, неужели это правда!

Дипломат поспешно открыл тяжелый адвокатский портфель, который принес с собой, и вынул оттуда черную мантию, похожую на его собственную, шапочку, темные панталоны.

— Возьмите, — продолжал он, пока совершенно ошеломленный Фандор рассматривал этот странный гардероб, — возьмите, поскорее одевайтесь, и мы выйдем вместе.

Фандору казалось, что сердце его остановилось. Не сошел ли вдруг Наарбовек с ума? Что означали эти слова? Не шутка ли все это?

Фандор колебался, а Наарбовек, не показывая, что заметил его волнение, торопливо настаивал:

— Необходимо, чтобы вы вышли отсюда, я знаю, где найти доказательства вашей невиновности, мы не можем терять ни минуты, кроме того, я сам, как дипломат, крайне заинтересован, чтобы был найден документ, украденный у капитана Брока! Я знаю, где он, я хочу, чтобы именно вы вернули его правительству. Это будет самое веское доказательство вашей невиновности, какое только можно дать!

Фандору казалось, что он грезит, и он машинально надевал странную одежду, которую столь таинственно принес ему барон.

Разумеется, Фандор спрашивал себя, что же, кроме простого чувства благодарности, побудило дипломата, пренебрегая опасностями, проникнуть к заключенному и стать его сообщником в побеге? Но Фандор в своей полной приключений жизни видел столько странных и непостижимых вещей, что ему было незачем вникать в такие детали.

За несколько секунд журналист закончил свой туалет. Затем двое мужчин, держась рядом, прислушались к внешним звукам; они тихонько приоткрыли дверь камеры, де Наарбовек бросил быстрый взгляд в коридор тюрьмы, куда выходили двери полудюжины камер. Не слышалось ни одного подозрительного звука, коридор был пуст.

Де Наарбовек вывел Фандора из камеры.

— Самое трудное, — прошептал он на ухо журналисту, — это открыть двери тюрьмы. К счастью, я предупредил тюремщика, что жду моего секретаря… будем надеяться, что, увидев нас, он примет вас за него, и мы выиграем от этой путаницы.

Военная тюрьма парижского Военного совета — необычная тюрьма, и именно поэтому план де Наарбовека мог оказаться удачным; если бы его пытались осуществить в тюрьме Санте или в тюрьме Рокетт, он, несомненно, провалился бы.

Военный трибунал занимает старинный особняк. В апартаментах второго этажа, служивших некогда для приемов, а теперь разделенных на маленькие комнаты, — установлены письменные столы, и только главный салон превращен в зал заседаний. В первом этаже, где, очевидно, в прошлом веке находились кухни и другие подсобные помещения, устроена собственно тюрьма. Именно в этих комнатах, превращенных в камеры, обвиняемые ждут часа, когда предстанут перед судьями.

Никому не могло прийти в голову, что низкая, почти не заметная дверь в вестибюле напротив лестницы, ведущей на второй этаж, есть не что иное, как вход в тюрьму. В действительности же каждый, кто входил в эту дверь, оказывался в тюремном коридоре.

У входа в тюрьму обычно стоял страж, задача которого была не столько наблюдать за заключенными и препятствовать их бегству, сколько открывать двери тем, кому нужно войти в это мрачное место. Поэтому ночью наблюдение становилось менее бдительным.

Де Наарбовек знал, что решено было, вплоть до дня процесса над Фандором, назначить еще одного стража, заступавшего на пост в шесть часов.

Было уже больше шести часов. По всей вероятности, когда мнимые адвокаты постучат изнутри, их должен будет выпустить именно этот новый охранник. Наарбовек не без волнения постучал указательным пальцем в форточку на двери, прикрытую тяжелой шторой.

Раздались шаги, дверь приоткрылась, появился силуэт стражника, и Фандор с облегчением вздохнул: он не знал этого охранника.

— Как? — воскликнул караульный, отдавая честь людям в мантиях. — Вас двое?

— Естественно, любезный, — отвечал Наарбовек совершенно спокойно, — разве ваш товарищ не предупредил вас, что со мной будет мой секретарь?

— Я понял так, что он еще придет, — сказал стражник. — Я не знал, что он уже там.

Но барон де Наарбовек прервал его, со смехом сказав:

— И мы вместе выходим… что же может быть естественнее?

— Это ваше право, — пробурчал стражник. — Вы уже закончили допрос обвиняемого Фандора?

Тюремщик хотел войти в коридор, чтобы проверить, хорошо ли заперта дверь камеры.

Наарбовек остановил его.

— Милейший, — сказал он, сунув серебряную монету ему в руку, — в этой одежде нам неудобно выходить на улицу. Будьте любезны, приведите ко входу во двор фиакр.

Тюремщик, отложив заботу о двери камеры Фандора, провел двух адвокатов во двор и подождал у ворот, пока проедет какой-нибудь экипаж. Вскоре у тротуара остановился автомобиль. Секунда, и барон де Наарбовек в сопровождении бледного от волнения Жерома Фандора оказался в такси; помахав рукой почтительному стражу, который низко поклонился, он дал шоферу адрес: «Во Дворец правосудия!»

Однако, доехав до улицы Ренн, барон де Наарбовек изменил пункт назначения.

— Ну, господин Фандор, что вы скажете теперь?

— Ах, барон! Как мне выразить вам свою признательность! Но, может быть, теперь вы мне все объясните?

Де Наарбовек улыбался странной и таинственной улыбкой. Продолжая молчать, он с удовольствием смотрел на журналиста, изумление которого возрастало.

Дерзко покинув тюрьму Военного совета, Фандор и барон де Наарбовек поспешно пересекли весь Париж. Понятно, они воздержались от поездки во Дворец правосудия; по указаниям барона, такси поднялось по улице Лепик, потом на Монмартр и, немного поплутав, остановилось на маленькой пустынной и мрачной улице, перед домом довольно жалкого вида, фасад которого освещал раскачивающийся вдалеке газовый фонарь.

Фандор вслед за бароном вошел под темный свод; затем два человека, которые в адвокатских мантиях выглядели довольно странно, прошли через маленький заросший садик и остановились у павильона. Они вошли туда, по винтовой лестнице поднялись на второй этаж; дипломат повернул выключатель, и журналист увидел, что вместе со своим спасителем находится в большой мастерской художника, довольно хорошо обставленной.

Плотные занавески скрывали широкое окно, потолок был высок, как в мансарде. Чтобы построить такую мастерскую, нужно было соединить три или четыре комнаты, поэтому посреди нее высились многочисленные железные столбы, нарушавшие гармонию обширного зала.

Де Наарбовек, войдя, сразу снял свою мантию, под ней оказался элегантный костюм.

Журналист тоже скинул счастливую для него одежду адвоката, которая помогла ему бежать. На нем остались черные панталоны, принесенные Наарбовеком, и рубашка. У Фандора не было куртки, а его военный китель и красные штаны капрала остались в камере.

Вдоволь насладившись удивлением Фандора, барон де Наарбовек спросил:

— Знаете ли вы, господин Фандор, где мы находимся?

— Не имею ни малейшего представления, — ответил журналист.

— Так вот, — объявил де Наарбовек, подойдя к журналисту так близко, как будто боялся, что громкая речь будет услышана, — вам знаком, по крайней мере, по имени, один загадочный человек, сыгравший важную роль в делах, жертвами которых были и мы с вами. Не скрою от вас, что мы находимся в доме этого человека.

— И его имя? — пролепетал Фандор.

— Его имя — Вагалам!

— Вагалам!

Конечно, Фандор знал этого дьявола во плоти! Вагалам, агент Второго бюро, которого Фандор некоторое время — и вполне справедливо — принимал за шпиона, работающего на две стороны! Не он ли был преступником, совершившим все кражи и преступления, которые расследовались?

Однако Фандор вспомнил о своем разговоре с Жювом на другой день после убийства капитана Брока, когда инспектор утверждал, что преступник — Фантомас.

Но тогда, сказал себе Фандор, который не следил, как Жюв, за таинственными метаморфозами мрачного аккордеониста, какая же связь между Вагаламом и Фантомасом? Все спуталось в голове журналиста.

Барон де Наарбовек, казалось, читал мысли журналиста:

— Ваш друг Жюв, полицейский самого высокого класса, уже долгое время ожесточенно преследует нашего сегодняшнего хозяина, Вагалама, в доме которого мы находимся… Это преследование принесло Жюву немало неудач и доказало, что Вагалам не так глуп, как кажется, и, может быть, инспектор в этом скоро убедится еще раз, однако…

Но Фандор, внезапно охваченный беспокойством, прервал барона де Наарбовека:

— Мой друг Жюв не подвергается никакому риску? — спросил он. — Умоляю вас, скажите мне правду, потому что, если я на свободе…

Но де Наарбовек не дал ему говорить:

— Внимание, господин Фандор! Может быть, вы забыли, что сбежали и что в данную минуту ваше бегство уже обнаружено… Не будьте так самоуверенны! А кроме того, не тревожьтесь о судьбе вашего друга Жюва.

Затем он резко сменил тему:

— Вагалам, у которого мы находимся, имел сотрудника, вернее, сотрудницу. Это была молодая особа, которую вы знали, мадемуазель Берта, иначе Бобинетта. У Бобинетты были недостатки, серьезные недостатки, но мир ее праху, не будем об этом более говорить, она их искупила!

Встревоженный Фандор спросил:

— Значит, Бобинетта умерла?

У него мгновенно возникла мысль, что молодая женщина погибла от руки неуловимого и таинственного убийцы, которого не удавалось даже увидеть… Но в этот момент стенные часы пробили десять, с последним ударом свет вдруг погас, и мастерская погрузилась в глубокий мрак.

Не успел Фандор сообразить, что произошло, сделать хоть один жест, как почувствовал, что его схватили, сначала закутали в покрывало или какое-то большое полотнище, а потом с невероятной грубостью связали, лишив его возможности двигаться.

Таинственные руки надели ему на лицо что-то вроде маски, нахлобучили что-то, вероятно, шляпу, на голову; затем Фандор понял, что его привязывают к одному из столбов, стоявших в мастерской от пола до потолка.

Совершенно ошарашенному журналисту показалось, что он слышит далекий голос:

— Как умерла Бобинетта, так умрешь и ты… от руки Фантомаса!!!

Действительно ли он слышал эти слова? Не галлюцинация ли это, не сам ли он кричал? Ведь Фандор, мысли которого до сих пор были заняты Вагаламом, вдруг подумал о Фантомасе.

Напрасно стараясь освободиться, порвать связывавшие его веревки, Фандор вспомнил о бароне Наарбовеке и, невзирая на возможный риск, крикнул:

— Наарбовек, ко мне!

Ответа не было; через какое-то время Фандор услыхал далеко, очень далеко от себя, приглушенные вздохи. Потом мастерская снова осветилась. Стало все видно! Можно было действовать!

Фандор, глаза которого не были завязаны, хотя лицо покрывала плотная маска (он чувствовал ее прикосновение к своей коже), живо оглядел таинственную мастерскую, где только что произошли такие необыкновенные события. Но перед ним было зрелище еще более потрясающее.

На пороге двери, которую он сперва не заметил, неподвижно, сурово стоял человек, при виде которого Фандор едва не потерял сознание. Ибо он видел уже этого человека, это странное, загадочное, грозное существо, он видел его — о! всего два или три раза в жизни и всегда лишь на мгновение, — но при столь трагических обстоятельствах, в таких необычных случаях, что этот облик навсегда запечатлелся в его памяти…

Без сомнения, это был его широкий черный плащ, его капюшон, его маска…

Перед Фандором стоял Фантомас.

Фантомас!

Журналист сделал отчаянную попытку порвать свои путы. Но, делая нечеловеческие усилия, от которых сгибались его плечи, не сводя глаз с ужасного Фантомаса, Фандор заметил, что неуловимый бандит делает точно те же движения, что и он. Журналист присмотрелся внимательнее и увидел веревки, связывающие ноги Фантомаса, сковывающие его тело!

Вдруг Фандор вскрикнул. Не сон ли это?

Может быть, он спал и проснулся? Не сошел ли он с ума? Да кто же перед ним? Он сам, Фандор, вернее, его отражение в зеркале, стоявшем в нескольких метрах от него. Фандор… у которого был облик Фантомаса!