Феи Гант-Дорвенского леса

Глава 20

Это и в самом деле оказался дракон. Он выглядел совсем не так, как его собрат, которого девочки встретили в первый день своего путешествия: у него была длинная плоская морда красноватого цвета, далеко посаженные желтые глаза с вертикальным зрачком, как у жаб, и что-то вроде ушек, прикрытых перепончатыми складками. Разве что лапы были всё такими же короткими и толстыми, а шея — по-змеиному длинной. А ещё дракон казался крупным и массивным, хотя, возможно, из-за того, что Тилли лежала на земле.

Тварь медленно повела головой в сторону, словно осматриваясь. Она двигалась очень медленно, как будто что-то мешало ей; да и глаза у неё были странные, будто подёрнутые прозрачной пленкой. Только сейчас Тилли обнаружила, что прямо перед лапами чудовища стоит застывший в страхе Имбирь.

«Эта скотина съест же его с потрохами, — подумала девочка, сжимая кулаки. — Проклятье, вот он попал!».

И только она хотела шёпотом обратиться к Кейтилин, чтобы спросить её, чем можно помочь бедняге Имбирю, как дракон, слабо и слегка пошатываясь, двинулся вперёд, в их сторону. Девочки одновременно дёрнулись назад, но, как оказалось, напрасно: чудовище с трудом сделало несколько шагов и обессиленно упало на землю.

— Он мёртв? — тихо спросила Кейтилин, и в этот момент дракон дёрнулся и издал жалобный вопль. Его хвост с силой ударился о землю, и чудовище замерло, лишь продолжая часто дышать. Его круглые красновато-рыжие бока раздувались и тут же опускались, как кузнечные меха. Вероятно, оно очень устало или же оно исптывало невероятную боль…

В любом случае, Тилли поняла, что сейчас у них отличный шанс сбежать куда подальше: эта зверюга просто не в состоянии их догонять. Вот удача-то!

— Пошли, — шикнула она подруге, и, не услышав ответа, повернула голову. Прежде чем девочка успела сообразить, что происходит, Кейтилин поднялась и пошла в сторону чудовища, спокойно и решительно, как к простому человеку.

Сначала Тилли не поверила своим глазам и просто недоуменно хлопала ресницами, а затем она закричала: «Ты что делаешь, идиотка!!!», и хотела броситься к ней, но тут дракон приподнял длинную зубастую голову, и девочка застыла на месте от страха. В её голове мелькали самые разные мысли: от совсем неуместных («Ну ничего себе, и как шея этой громадины не ломается!») до панических («Так, если эта тварь нападёт — ноги в руки и бегом. Плевать на эту дуру: хочет погибать — пожалуйста. А я — бегом. Срочно»).

— Тихо, — заговорила Кейтилин и примирительно подняла руку. — Тихо, солнышко, тихо…

— Солнышко?! — прошипела Тилли. Она не верила, что это происходит на самом деле: её подруга, изнеженная курица, фантазёрка, к жизни не приспособленная, сейчас идёт прямо в лапы к чудовищу и, главное, даже не дрожит! Ну, то есть, может быть, и дрожит, но издалека-то этого не видно! Она вообще в своём уме? Эти твари детей проглатывают живьём, лишь слегка прожевывая! Бежать скорее надо, а она что делает?!

— Ты дашь мне себя посмотреть? — говорила Кейтилин с монстром, как с лошадкой. — Ты такой хороший! Можно я посмотрю, что с тобой?

— Кейтилин, дура, проваливай! — вновь закричала Тилли, но Кейтилин никак на это не ответила. Не пошевелился и дракон, который даже не смотрел на Кейтилин: он продолжал тяжело дышать и обессиленно лежать на земле. У него лишь немного расширились глаза, когда девочка осмелела настолько, что подошла к нему вплотную и нагнулась для внимательного осмотра.

— Ну всё, посмотрела? — грубо спросила Тилли, и маленькие феи с любопытством высунулись из своих укрытий. — Может, пойдём уже?!

— Тилли, дракон рожает, — сказала Кейтилин, присаживаясь рядом с задними лапами дракона. — Он живородящий!

— И что мне ему, похлопать за это?!

— Да ничего не делай, глупая! Просто возьми мою корзину и подойди сюда!

— Ты совсем уже…

Но не успела Тилли высказать свои справедливые (как ей казалось) обвинения, рядом с Кейтилин появился важный Имбирь, с трудом таща тяжеленное свернутое одеяло. Он сделал самое льстивое лицо, на которое был способен, и мимоходом показал язык Тилли.

— Да вы все с ума посходили, — севшим голосом пробормотала Тилли и продолжала оставаться на своём месте, изредка поглядывая на драконью морду: а вдруг взбесится ни с того?

Но пока чудовище лежало спокойно. Вероятно, схватки продолжались уже долгое время, и он окончательно обессилел.

Раньше Тилли никогда не приходилось сталкиваться с родами, поэтому она была даже слегка заворожена происходящим. И кто бы мог подумать, что драконы умеют рожать! Хотя они же яйца откладывают, так ей мама рассказывала. Может, это какой-то другой дракон? Которого никто не знает? Да и рожает он в странное время, осенью, а не весной… Нет, тут явно что-то не так.

Но это действительно был дракон, без всякого фейского отвода глаз. И он по-настоящему испытывает точно такие же боли, какие может испытывать существо при родах.

Хм, это так странно.

— Так что с ним?

— Пока не знаю, надо проверить. — Кейтилин набрала воздуха в грудь и засунула одну руку под хвост дракона: тот слегка дернулся, но шевелиться так и не стал. Зато Тилли моментально поплохело: съеденный недавно хлеб подошёл обратно к горлу и готов был рвотой упасть на землю. Фу, гадость! Что, и при родах всегда надо руки туда засовывать?!

Внезапно Кейтилин вскрикнула, и Тилли, не медля, бросилась к ней. Имбирь испуганно подпрыгнул и уставился на девочку широко распахнутыми зелёными глазами.

— Что такое, красавица?

— Ничего, — и Кейтилин выдернула руку обратно. Она вся была покрыта какой-то противной слизью и кровью.

— Ничего?! — прокричала Тилли. — Да у тебя рука прокушена, дура!

— Не кричи, — цыкнула Кейтилин, слегка морщась. — Не страшно, они как собаки кусают, не сильнее. Мне кажется, первый малыш застрял…

— Только не говори…

— Я попробую. — Кейтилин вытерла руку об траву и с досадой взглянула на дракона. — Ох, ни воды, ни щипцов, ничего! Эти малыши такие зубастые!

— Я могу чем-то помочь? — спросил Имбирь, не отводя взгляда от кровоточащей руки Кейтилин.

— Ничего не надо, просто помоги, если дракон начнёт лягаться, — помотала головой Кейтилин. — Фух, раз, два, три, вперёд!

Она вновь набрала воздуха в грудь и просунула руку в отверстие. Желудок Тилли вновь содрогнулся от этой мерзкой картины, но девочка продолжала стоять, не в силах оторвать взгляда от того, что делает Кейтилин.

Вообще-то ей раньше приходилось видеть лекарей. Несколько раз на фабрике происходили несчастные случаи, а однажды мальчику, с которым Тилли работала вместе, ладонь раздавило прессом, когда он немного подразнил рабочего Ролло — взрослого, страшного и нелюдимого. Вообще-то они не работали с прессом, но тот мальчик понравился мастеру, и тот перевел его поближе к себе. Парни шутили над тем, чем мог так угодить тот пацан, Тилли шутила вместе с ними, но после этого случая им было не до шуток. Мальчишка умер на месте от боли, и тогда Тилли впервые увидела врача — простой такой мужичок в поношенном жилете и в темных брюках. Он что-то крутился вокруг мертвого мальчика, а мастер тогда скрутил Тилли за уши и велел ей возвращаться обратно; «нечего тут смотреть!» — кричал он. Потом этот же мужичок приходил, когда кто-то ещё из рабочих ранился… Тилли, тьфу-тьфу-тьфу, с ним общаться не приходилось.

Но, за исключением этих случаев, она ни разу не видела, как работают лекари. А ведь это ужасно интересно: как они выдирают зубы? Как принимают роды? Ну, хорошо, она не раз слышала, как рожают женщины, и как к ним со всех ног бежали повитухи, но что б за самим действием наблюдать!.. И повитухи всё-таки не лекари, это другое. Воображение Тилли нарисовала удивительные картины прошлого Кейтилин: как она принимает роды, лечит раненых на войне, проверяет на свет мочу больного…

— Какой миленький! — воскликнул полностью захваченный происходящим Имбирь, и позеленевшая от тошнотворной картины родов Тилли едва сдержалась, чтобы его не пнуть. — Давай я помогу, красавица!

— Не мешайся, — сквозь зубы бросила Кейтилин. Она не дёргала малыша резко, только чуть-чуть потягивала на себя, всякий раз проверяя другой рукой, сдвинулось ли тельце. Это выглядело омерзительно; ко всему прочему драконья слизь ужасно воняла, и Тилли, скривившись от отвращения, прикрыла лицо рукой.

Вот появился нос маленького дракона… гладкая голова, как у саламандры… пока ещё толстая шея… тело… и вот наконец хвостик! И всё это время новорожденное отродье не прекращало омерзительно орать и сучить толстенькими, широко расположенными лапками.

— Один есть! — радостно крикнула Кейтилин, и положила визжащего дракончика на землю. Тот стремительно пополз вперёд, врезался в материнский живот и застыл. «Неужто помер?» — удивилась Тилли, но тут же мерзостная тварь пошевелила хвостиком и стремительно взобралась на обессиленную маму.

Второго детёныша Кейтилин вытащила легко и быстро, однако его тело висело практически неподвижно, как будто девочка держала в руках воняющую кожаную тряпку. Лицо Кейтилин стало сосредоточенным. Она положила детёныша на спину и начала растирать его живот.

— Думаешь, издох? — спросила Тилли, глядя на почти прозрачные лапки монстрика. Она никогда не думала, что дракончики могут выглядеть такими хрупкими — а у этого как будто и кожи нет…

Кейтилин не ответила. Её движения были аккуратными и чёткими, как если бы она имела дело с настоящим ребёнком. Имбирь был так же заворожён действиями Кейтилин, как и Тилли: они понимали, что происходит что-то очень важное, что-то по-настоящему волшебное и чудесное. Такие чувства, которые должны были возникнуть во время родов, но почему-то появились у Тилли только сейчас, когда она, как заколдованная, смотрела на руки Кейтилин, одна из которых оставляла кровавый узор на светло-зелёной коже маленького дракона.

Неожиданно, к радости всех, грудная клетка новорожденного приподнялась, а затем и ещё раз. И ещё!

— Живой! — в голос воскликнули Тилли и Имбирь. Пикси тут же запрыгнул на пока ещё слабого, но уже дышащего дракончика и с восторгом распростерся на его животе, обнимая.

— Такой теплый! — радостно крикнул он. — Ну прямо силач!

— Тилли, достань, пожалуйста, мне бинты, — слабо произнесла Кейтилин. — И голубой флакон, там должна быть жидкость, чтобы промывать раны. Ух как болит! И почему они рождаются с зубами?

— Главное, чтобы не ядовитыми были, а то мало ли, — произнесла Тилли, но, прежде чем она выполнила просьбу подруги, раздался дикий визг.

Девочки посмотрели в сторону шума и замерли в ужасе, а хлеб, съеденный Тилли, наконец вышел наружу.

Лежавший до того почти безжизненно дракон наконец пришёл в себя. Он ожесточенно колотил безжизненно повисшее в его зубах тельце об землю, а потом, когда убедился, что его жертва наконец мертва, в два счета заглотил её, даже не пережёвывая. На земле от этого оставались лишь неглубокие вмятины и разбрызганная повсюду кровь новорожденного дракончика.

Бывшего новорожденного дракончика.

Тилли поняла, что она не сможет бежать. Тело тряслось, ноги как будто приросли к земле, а взгляд метался от окровавленной драконьей морды к побледневшей испачканной Кейтилин, которая, казалось, вот-вот лишится сознания. Однако после этого дракон удовлетворенно икнул, положил голову на землю и тотчас же закрыл глаза.

Некоторое время девочки стояли в полной тишине. Лишь Имбирь деловито запихивал вещи обратно, да маленькие феи игрались на спине страшного зверя, только что сожравшего своё дитя.

— Эй, вы что застыли? — деловито крикнул Имбирь, закончив со сборами. — Пошли уже поскорее, пока это чудище не проснулось и не проглотило вас!

— Как она могла, — дрожащим голосом произнесла Кейтилин. — Он же её маленький…

Тилли медленно повернула голову к Кейтилин. Девочку вовсе не удивляла кровожадность дракона к своему малышу, однако после увиденного её сильно мутило. Чудовищная расправа; а ведь Тилли ещё представляла вместо дракончика себя или маму…

Впрочем, сейчас у них были проблемы и поважнее.

— Что с этой мордой будем делать?

— Но не оставлять же его с этим чудовищем! — воскликнула Кейтилин.

— Ага, а он как будто другим вырастет, — хмыкнула Тилли. Но спорить с Кейтилин она не собиралась: страх полностью лишил её сил. — Ладно, давай чучелу заберем, а там, подальше от этой твари, выпустим. Нормальная мысль, как думаешь?

— Да, — медленно произнесла Кейтилин. — Мне кажется, ты права.

Тилли взяла в обе руки корзину и, слегка шатаясь одновременно от усталости и тяжести, пошла вслед за ускакавшим далеко вперёд Имбирём. Кейтилин покорно следовала за ними, беззвучно плача и прижимая к себе слабо пищащего дракончика. Она выглядела очень неважно: вся в вонючей драконьей слизи, собственной крови и дырках от прикосновений Тилли.

«Да уж, — мрачно подумала Тилли, молча перешагивая через поваленное дерево, — искупаться б нам надо, это уж точно».

— Милая? Всё в порядке?

Крокус сидел у дупла любимой уже почти что сутки. Это могло показаться странным, ведь спрайты никогда не селились в деревьях: у них были свои домики, в которых они прятались, когда приходила пора поспать. Иногда эти коконы были большие, как тыква, украшенные изнутри ворованными тряпочками и бусиками, иногда — маленькими, как одеяльце, но точно такими же теплыми. Душица как раз и жила в таком: её домик висел на укропной полянке, и был похож на обычный гусеничный кокон. В своё время Крокусу такой выбор очень понравился: ему показалось милым, что Душица предпочитает такое скромное жилье и наотрез отказывается обживать заброшенное дырявое полено в одиночестве.

— Только если вместе с тобой, — лукаво заявляла она, и тогда Крокус не находил себе место от счастья: Душица, милая Душица согласилась быть его женой! Более того, она сама намекнула Крокусу, что хочет быть вместе с ним! А ведь спрайты очень горды и никогда не делают первый шаг! Да и вообще — мало какая фея соглашается выйти замуж, предпочитая постылому постоянству вечную свободу, в том числе и от любви. И как же ему повезло!

Но потом случилось то, что случилось. Бедным спрайтам пришлось прогнать свою сестру Душицу, и больше она не могла селиться рядом с ними. Подруги Душицы плакали и обещали поддерживать её и беднягу Крокуса; их обещания и клятвы были такими же беспомощными, как и сами спрайты — ну что они могут сделать против закона фей? Либо Душица выходит замуж за того, кто украл её домик, либо она не больше не принадлежит своему народу и не может быть ничьей женой.

Это сводило Крокуса с ума. Всё это время он сидел на ветке у дупла, кокетливо прикрытого дверкой-листиком, и постоянно порывался войти к любимой и нежно обнять за плечи. Но всякий раз, когда он это пытался сделать, раздавалось яростно-обиженный крик: «Уходи!», и в бедного пикси летела то миска из жёлудя, то чашечка из куска каштана.

Ох, милая, милая. Она так страдает.

Душица, конечно, очень обиделась на Крокуса. Конечно, он был неправ — пошёл к спригганам, не предупредив её сначала, и теперь они проморгали этого ублюдка Имбиря и двух его человеческих покровительниц.

— Если бы я знала, что ты туда пойдешь, мне бы не пришлось тащиться к фир-дарригам! — кричала Душица, и белоснежные волосы её вились, как шерсть у тартарских барашков. — Проклятье, о чем ты только думал! Ты хотя бы знаешь, что мне пришлось вытерпеть? А ведь они согласились, даже не споря со мной, согласились!

Крокус молчал, стоически выдерживая ярость возлюбленной, и с ненавистью смотрел на свадебный венок из вербены: отвратительная шутка Томаса Рифмача и его братьев. Надо бы с ними разобраться, но, разумеется, только после того, как они уничтожат проклятого Имбиря.

В какой-то момент в дупле наступила тишина, и тогда Крокус понял, что может заходить. Зеленушки, клариконы, бравни и прочие феи провожали его смехом: глупцы, они не понимали, как вообще можно продолжать любить павшую фею. Хотя они и раньше подтрунивали над странной любовью Крокуса и Душицы: виданое ли дело — фея предложила фее сыграть свадьбу! Они что, думают, что они как люди? Могут влюбляться на всю жизнь, жениться и заводить детей? И даже отказываются городских девок щипать? Ха-ха, вот дурные! Это у людей, да у тех фей, что на людей похожи, могут быть любовь и свадьбы, а эти двое просто возомнили себя невесть кем и дурью маятся!

Но Крокус знал, что у них точно как у людей. Надолго, если не навсегда.

Душица стояла у стены, обняв плечи. Она мелко дрожала, и крылья её, немощные после грязной шутки фир-дарригов, хаотично дергались. Вокруг царил беспорядок: в порыве ярости Душица разломала всё, что могла. Хорошо, что она спрайт, а потому немного умеет колдовать — будь она пикси, ей бы пришлось всё чинить своими руками, а ведь они у неё такие нежные, такие тонкие…

Крокус осторожно подошёл к возлюбленной и обнял её. Душица не вырывалась и даже не начинала ругаться: она просто плакала и не сводила взгляд с трещинки внутри дупла.

— Это всё бессмысленно, — проговорила она дрожащим голосом, и сердце Крокуса сжалось от боли. — Даже если этот выродок сдохнет, мы всё равно никогда не сможем быть вместе. Никогда!

Крокус ещё крепче прижал Душицу к себе. Она говорила то, о чем он старался не думать: Крокус всегда предпочитал словам действия, и потому не имел привычки размышлять над проблемами. Но мысли никуда не уходили от него, как бы он ни старался о них не вспоминать. Они обволакивали его, как туман, проступали сквозь повседневные заботы и размышления о насущных проблемах, ожидая того момента, когда Крокус просто будет не в состоянии их прогнать.

Они никогда не смогут быть вместе. Никогда.

— Не думай об этом, — глухо проговорил он. — Ты же знаешь, я уйду от своих. В Летний Путь они отправятся без меня.

— Я знаю это. Просто… — Душицы всхлипнула: слёзы заставили веснушки на лице расцвести яркими зелёными пятнышками. — Я не могу об этом не думать.

— А ты не думай, — мягко ответил Крокус, с нежностью проводя пальцами по кучерявым волосам любимой. — Ну и что теперь с этим сделаешь? Ничего. Но я всегда буду с тобой рядом, даже если нам суждено стать изгоями для родных.

— Проклятый Имбирь! — неожиданно вспылила Душица и ударила кулаком стенку дупла. От её руки, легкой и тоненькой, в разные стороны посыпались волшебные блёстки. — Как я хочу, чтобы он сдох, чтобы он испытал самые страшные муки! О, с каким наслаждением я бы скормила его красным шапкам, гвитлеонам, кому угодно! Я бы всё отдала, лишь бы увидеть этого негодяя мёртвым!

— Я тоже этого хочу, — честно сказал Крокус. — Я тоже.

Они замолчали. Душица о чём-то думала, прикусив нижнюю губу, а Крокус с нежностью смотрел на её кудряшки, на бледное, слишком бледное для спрайта лицо (Душица родилась немного позже своих сестёр и впитала в себя слишком много солнца, потому её кожа выцвела), скромное зеленое платье, украшенное петрушкой и укропом, на прозрачные зеленые крылышки, которые слегка дергались от напряженных размышлений. Хорошо, что вербена едва коснулась её, и потому милая Душица скоро поправится и снова сможет летать.

И всё-таки Крокус ненавидел фир-дарригов после этой чудовищной шутки. Надо бы оторвать им головы, думал он, и плевать, что фир-дарриги великие колдуны: всё равно он им отомстит. Не сегодня, так потом, когда разберётся с предательским ублюдком Имбирём.

— Поклянись, что ты всегда сообщать мне о том, что делаешь, ладно? — трогательным детским голосом попросила Душица, не меняя, однако, задумчивого выражения лица.

— Я клянусь, — серьезно ответил Крокус, до боли сжимая ручку Душицы.

Его слова прозвучали слишком серьезно, и, вероятно, Крокус в этот момент выглядел очень смешно, однако Душица не смеялась над ним. Фея взглянула на своего возлюбленного с благодарностью и улыбнулась только так, как умела сама Душица — одновременно весело, лукаво и коварно.

— Что ж, у меня есть одна идея…